Майк Гелприн
Позвольте представиться!
Выйти из ступора и произнести какие-то слова смогла лишь Алиса:
– Что это за?..
– Это ловушка, – прошелестел голос Алисиного двойника.
– И да и нет, – отозвались остальные призраки вокруг нас.
– Нужно было, чтобы вы пришли, но слышала нас только она. Да, только она. Яркое сознание.
Детские пальчики нацелились на Хани. Она съежилась рядом со мной, будто ее в чем-то обвиняли и собирались вот-вот наказать.
– Мы позвали ее, чтобы вы все пришли. Вы нам нужны. Помогите!
Помогите, помогите, помогите… Помогите!
Голоса хором врезались в голову. Показалось, что меня сейчас собьет с ног. Хани даже покачнулась. Но упасть не успела, «Морфей-0748» загудел громче, и голоса стали далеким молящим о помощи фоном.
Одна из стен оказалась раздвижными дверями, которые открылись в слепящий свет и простор. Залы, выходящие один из другого, и так далеко-далеко вперед. Вокруг только стерильно-белый и светло-серый, будто создатель этого места не знал ничего о других цветах.
В залах стояли гробы.
Точно такие, как те, что мы видели открытыми, но эти все были запечатаны. В первом зале лежали совсем маленькие, и когда Хани заглянула внутрь одного через окошечко сверху – вскрикнула. Там оказались младенцы. В каждом-каждом из сотен гробов. И каждый гроб был подписан, как и наши.
– Боже, что это такое?
Алиса никогда раньше не говорила «Боже». Так выражались родители, не мы. Но в этом ужасном месте мне самому хотелось произнести что-то подобное.
– Да ведь они не мертвые! – вдруг воскликнул Крот. – Вот тут, смотрите…
На боковой стенке «гроба» мигали какие-то цифры, а еще там было что-то вроде штампа «дата погружения в криосон».
Да они заморожены! Я вгляделся в окошечко. А ведь правда: ледяное голубоватое свечение, изнутри на смотровом окне заметно немного инея… Значит, не гробы? Криокапсулы. Кажется, так называли те штуки, в которых замораживали людей для отправки в колонию. Что тогда они делают здесь? И еще один вопрос, возможно, даже более важный:
– А что мы тогда видели раньше?
Мы бросились через первый зал в следующий. Потом еще в один. Чем дальше, тем старше становились замороженные. Мы всматривались в их лица, разглядывали запакованные в одинаковые облегающие комбинезоны тела. Круглые металлические пластинки на висках и цифровые коды на руках.
А потом глядели на свои.
Мне хотелось встряхнуть каждого из друзей, особенно Алису, спросить то, что всем понятно, но во что невозможно поверить: «И мы тоже?! Мы такие же?!» Но вместо меня вопрос задал Крот:
– Это что, получается, мы постарше родаков будем?
И засмеялся. Хорошо уметь вот так – улыбаться, когда хочется кричать. Я так не мог, но от его слов меня немного отпустило. Да, похоже нас и правда нашли и разморозили, а потом вырастили как своих. И да, мы всегда знали, чувствовали, что отличаемся, разве нет?
Мы шли через залы, похожие друг на друга, – менялись только лица и имена замороженных. Их метки на висках соединялись с капсулой пучком зеленоватого света, а от самих криокапсул хвосты проводов уходили к центральному компьютеру. Я невольно коснулся круглой пластинки на своей голове и подумал, связан ли я еще с общей сетью? Похоже, что да, ведь я видел призраков, а Хани – даже слышала. «Яркое сознание». Наверное, тот светловолосый мальчик – тоже такое же «яркое сознание». И мне показалось, что в одном окошке я даже увидел его скованное холодом лицо.
Я наверняка ошибся, здесь ведь тысячи людей. И все же… Ведь все те призраки – это они? Часть их личности, их сознания, умноженная и выпущенная на волю «Морфеем-0748», который длил жизнь замороженных. Уже так долго… Может, поэтому мы здесь? Потому что времени осталось не так много? Но что мы можем? Разморозить всех этих людей? Да их же тысячи, вчетвером мы и за год не управимся. И эхом прозвучал вопрос Хани:
– Что мы будем делать? Как нам их разбудить?
Будто это само собой разумелось, что мы должны их будить. Алиса так не считала:
– Если, – с нажимом на первое слово, – мы решим их будить.
– Но… а как еще? Разве мы теперь можем просто так уйти, зная, что они здесь? – спросил я.
– А вот так, Алекс. Ты представляешь, сколько их тут? Их в разы больше, чем нас и родителей. Что это за люди? Что будет с нами, если все они разом станут частью нашей жизни?
– Что, свое место потерять боишься? – хмыкнул Крот. Вот уж некстати было подпускать ей шпильку, если хотел уговорить… Но Крот, оказывается, и не думал уговаривать: – Вообще-то, я с Алисой согласен. Может, они какие заразные или бракованные? Чего они тут болтаются, не зря же их не взяли в колонию? Короче, я против.
Я не сразу нашелся что и сказать. Сразу было ясно – мы с Хани в меньшинстве. Два не равно двум, когда на одной стороне Алиса и Крот. Такое вообще случилось впервые, насколько я помнил. И все равно… Ведь так нельзя, нельзя!
– А если бы я, я был в одной из этих камер сейчас? Вы бы и меня оставили?
– Не глупи, – отрезала Алиса, – ты свой, а они нам никто, чужие. В конце концов, они все равно ничего не чувствуют, оставлять их не жестоко даже, а просто… Просто никак.
– Неправда! Их сознание живо, Хани их слышала, да мы все слышали. А знаешь почему? Потому что они не чужие. Вот, – я ткнул в свою метку, потом задрал рукав, обнажая код «ПО 0748–2485», – они – такие же, как мы! Или мы как они. Даже цифры эти на компьютере – 0748 – как у нас на руках. Мы-то сами не больные и не бракованные. Так что вовсе они не никто. Они свои, как ты, как Хани, как я! А вы сами, и ты, и Крот, говорили же… Ваши ведь слова, ну? Своих не бросают!
Выплеснул и сам понял, как наивно, по-детски прозвучало. Да эти двое меня сейчас на смех поднимут. И ладно бы, плевать, но не при Хани… Я приготовился отвечать – кулаками, если надо.
– Не бросают, – вдруг совершенно серьезно ответила Алиса. И даже Крот не съехидничал, а тоже кивнул почти торжественно.
Я еще не совсем поверил и ощутил, что стою сжав кулаки, подавшись телом вперед. А Хани смотрела на меня с гордостью.
– Ты прав, – продолжила Алиса. – Мы попробуем.
* * *
Никто из нас раньше не размораживал людей. Можно было, конечно, позвать родителей, ведь у них-то, как мы выяснили, какая-никакая практика была, но мы не стали. Новые споры – именно то, без чего сейчас очень хотелось обойтись. Из-за отсутствия опыта начать решили со взрослых. Не то чтобы их было совсем не жаль, но все же.
«Морфей-0748» явно не мог сам открыть капсулы, иначе помощники ему не понадобились бы, поэтому мы стали искать какие-нибудь кнопки или что-то в этом роде. На крышке капсулы, прямо под смотровым окном, нашлась панель, реагировавшая на прикосновения пальцев.
Первым подопытным выбрали мужчину – еще не совсем старика, но с серебринками в волосах. Потыкали в панель – не наугад, конечно, но почти. Крышка отъехала не сразу, но мы поняли: что-то происходит внутри. Наверное, надо было медленно привести человека в чувство, подготовить тело к разморозке. Мы понимали и ждали.
– Я в колонии? На ОЗ-1206? – сиплым голосом спросил мужчина, едва открыв глаза. – Почему здесь дети? Где персонал?
– Ты на старушке Земле, – хихикнул Крот, и Алиса тут же выдала ему затрещину.
– Вы на Земле, – повторила она, оттесняя Крота от капсулы. – А мы…
– На Земле? Какого черта? Я… Вылет задержали? Что случилось? Почему вы меня разморозили, кто позволил?
– Мы не знаем, почему вы не улетели. На самом деле – только не переживайте, пожалуйста… На самом деле с тех пор прошло больше сотни лет.
– Да это шутка какая-то, да? Розыгрыш? – быстро-быстро заговорил мужчина, бегая глазами, будто в поисках понимающих зрителей, которые вот сейчас-то ему всю правду и расскажут.
– Нет, извините, – пожала плечами Алиса, – все именно так, как я вам сказала. У нас тут убежище недалеко, мы вас нашли случайно. Ну, почти.
Мужчина замолчал. Он осмотрел всех нас, до него, видимо, стало доходить, что никто тут не шутит. Попытался вылезти из капсулы и встать, упал на колени. Наконец он увидел весь зал и остальных, которые тоже не улетели. И тогда он взъярился:
– Какого ж хрена? Мать вашу, какого? Мы строили эти гребаные «Ковчеги», нам обещали! Нам… Нас же заморозили, да? Нас же суки эти заморозили! Чтобы лететь, так какого ж дьявола я здесь? А?
Он попытался ухватить за ногу стоявшую рядом Алису. Та отскочила.
– Успокойтесь! Слышите?
Нам нечего было его бояться. Уж я-то знал, каково это, когда руки-ноги не слушаются. Мужчина еще не скоро оклемается настолько, чтобы причинить нам вред. И все равно – с проступившими на лбу венами, с перекошенным ртом, тянущийся к нам, он выглядел жутко.
Поняв, что до нас ему не добраться, мужчина пополз к соседней криокапсуле. Ударил кулаком по крышке. Еще, еще. Так слабо, что она не качнулась даже. Тогда он потянулся к проводам.
– Не трогай, ты! – Крот кинулся к нему.
В то же мгновение метка на виске размороженного вдруг ярко вспыхнула, и он повалился на пол.
«Морфей»? Я не сомневался. Защищает своих подопечных.
– Мы должны еще попробовать, – сказал я. – Этот просто псих, не повезло.
– Подожди, – остановила меня Алиса. – Скольким еще мы позволим причинить вред? Одного уже слишком много. Думаю, неслучайно среди призраков нет взрослых. Похоже, им не принять все случившееся. Надо начать с детей.
– Тогда я знаю с кого!
И я повел всех в зал, где видел светловолосого мальчика. Мне не показалось – он и правда был там или кто-то очень похожий. Но ведь могли же мы рискнуть?
Криокапсула не открывалась, наверное, целую вечность. А когда открылась, мы все, не сговариваясь, сказали:
– Привет!
И он улыбнулся. Тепло и открыто. Так улыбаются старым друзьям.
* * *
Другие дети тоже не кричали и не бросались на нас. Конечно, всех сразу мы разбудить не сумели, но постарались открыть как можно больше капсул, прежде чем отправиться в убежище за помощью.
А еще мы кое-что нашли… То, как назвали всех этих замороженных людей: «Проект „Оставленные 0748“».
О них – о нас! – не забыли. Не поломался один из «Ковчегов», которые жители Земли строили все вместе для общего спасения, не было опоздания с вылетом… Нас замораживали, заранее зная, что оставят здесь. И таких «Проектов», судя по номеру, – сотни! Очень удобно, если не хочешь, чтобы половина населения взбунтовалась из-за того, что летят только избранные.
Но тогда я и остальные были слишком малы, чтобы что-то понимать, да и вряд ли смогли бы раскусить обман, а сейчас… Наверное, сейчас даже радовались, ведь мы теперь не последние дети. На самом-то деле быть чьей-то надеждой, тем более всего человечества, очень тяжело.
Может, у родителей даже получится что-нибудь придумать, чтобы осторожно разбудить и взрослых. А потом… А потом мы выйдем из убежища и будем искать других «Оставленных» так долго, как потребуется.
Потому что своих не бросают. Потому что мы все – люди.
Майк Гелприн
В подарок
Радиотелефон забренчал, едва рассвело, – но старый Эдуардо Суарес был уже на ногах. По крестьянской привычке вставал он затемно. Так же, как старый Энрике Чавес, что держал ферму по ту сторону каньона. Или Альфонсо Гарсия, которому стукнуло уже девяносто, но который каждое утро спускался в шахту первым. Сыновья и внуки Альфонсо топали за ним вслед, по очереди склонялись, целовали тыльную сторону дряблой старческой ладони и один за другим ныряли в забой. На свет божий Альфонсо вылезал, благословив последнего из них.
Эдуардо окинул быстрым взглядом хлева на западном горизонте. Амбары на восточном. Три дюжины беленых домиков с черепичными крышами, выстроившихся по краю каньона в два ряда. В них обитало его собственное семейство, но ни сыновья, ни внуки еще не проснулись, лишь пятнадцатилетняя непоседа Марисабель уже пылила по проселку на северо-запад, к птичникам. Старик невольно заулыбался – старшая правнучка пошла в него. Легкая на ногу, скорая на руку, работящая. Соседские мучачос уже на нее заглядывались, а Пако Гарсия и Нандо Чавес недавно и вовсе подрались и расквасили друг другу носы.
Телефон продолжал дребезжать, и Эдуардо, спохватившись, потрусил к радиостанции.
– Жив еще, старый хрен? – осведомился телефон голосом Эда Краснова, некогда отчаянного драчуна, выпивохи и бабника, а ныне почтенного главы семейства, одного из самых многочисленных на Одиссее.
– Что мне сделается, – в тон Краснову ответил Эдуардо. – Чего трезвонишь-то спозаранку, тезка?
Были Эдуардо с Эдуардом друзьями с того самого дня, как «Одиссей» спешно стартовал с гобийского космодрома, унося на борту четыре сотни первопроходцев. Молодых, сильных, рисковых чикас и мучачос из добрых шести дюжин стран.
– Не поверишь, – отозвался Эд. – Только что звонил Жан-Пьер из своей Бургундии. Так вот: у нас гости, старина. Вернее, гость. Угадай откуда.
– Делать мне нечего, только гадать, – проворчал Эдуардо. – Дон дьябло знает, кто там к тебе прилетел.
– Да не ко мне, старый осел. Он к нам прилетел. К нам ко всем. Торговец с самой Земли.
– Да ты что? – ахнул Эдуардо. – Не может быть!
Визитеры Одиссею не жаловали. Раз в четыре года приземлялся на единственном космодроме транспорт с базы. Забирал руду, плоды, скот в обмен на механизмы, технику, пожитки и утварь. Потом отчаливал, и жизнь катилась своим чередом. Два десятка лет назад, впрочем, завернул наудачу настоящий странствующий то ли театр, то ли цирк. Успеха, правда, скоморохи с лицедеями не снискали. Старики вяло поаплодировали, рассчитались натуральным продуктом и отправились по домам, а молодежь и вовсе с первого же представления сбежала. Праздность и развлечения на Одиссее были не в чести.
– Давай собирайся, – частил в радиотелефонную трубу старый Эд. – Наших прихвати: Энрике там, Альфонсо. Девок возьмите, товару поболее и дуйте к космодрому, а я сейчас еще Карлушке Эберхарту в Баварию позвоню. Да, и поторапливайтесь, торговец ждать не станет.
– Постой, – спохватился Эдуардо. – А чем он, собственно говоря, торгует?
– А пес его знает чем. Какая разница? Говорят же тебе – не абы откуда прилетел, а с Земли.
* * *
Глайдер забили товаром под завязку. Клетями с гусями и кроликами, мешками с огурцами, баклажанами и молодым картофелем, ящиками с хурмой, мандаринами и киви. Всем тем, что плодородная земля малой планеты на самых задворках Галактики щедро дарила возделывающим ее поселенцам.
– Пряжу, пряжу-то забыли, дедушка, – хлопотала у люков румяная черноглазая Санчита, одна из младших внучек на выданье. – Эй, Карлита, Изабель, пряжу-то!
– Да дьябло с ней, – ворчал из пилотской кабины Эдуардо. – У землянина небось своей хватает. Поспешите, не опоздать бы.
Глайдер оторвался от земли за три часа до полудня. Прошел над Андалузией, как называли свой надел испанские колонисты. Наискось пересек соседнюю Аризону, за ней Урал… Когда оба солнца сошлись в зените, позади остались Корнуолл, Бавария, Миядзаки, Санта-Катарина. На посадку у окраины космодрома зашли в час пополудни.
– Настоящее столпотворение, – недовольно бурчал старый Альфонсо, близоруко щурясь на снующих по космодрому поселенцев. – Глядишь, дотемна провозимся.
Эдуардо крякнул, спрыгнул из кабины на землю – эдак по-молодецки сиганул, знай, мол, наших, сдержал стон от подагрической боли в суставах и чинно двинулся к задравшему нос в небо торговому судну.
– Гутен таг, Пауль. Ха ва ю, Джек, – приветствовал он на ходу случившихся по пути стариков. – Бонжур, Жан-Пьер. Так что ж он привез?
– Скоро узнаем, – кивнул Жан-Пьер в сторону установленного у трапа торговца сборного павильона из пластика.
Из шлюза грузового трюма по аппарели споро двигалась в павильон вереница разномастных коробок с надписями по бокам. Сам торговец – коренастый, морщинистый, с седой бородищей старик – умостился за раскладным столиком у павильонного входа. Нахмурившись, колдовал над электронной диковиной с цветастым экраном.
– Персоналка, – припомнил название диковины Эдуардо. – Как же ее? Планер? Пломбир?
– Планшет, – подсказал Альфонсо Гарсиа, сохранивший вопреки возрасту юношескую память. – Хорошая вещь.
– Так чем он все же торгует? – пытаясь протолкаться поближе, ворчал Эдуардо. – Не пойму никак.
Торговец оторвался от своей персоналки, окинул строгим взглядом окруживших его людей.
– Не толпитесь, почтенные, – сиплым надтреснутым голосом попросил он. – На всех хватит. В очередь, стройтесь в очередь. Обслуживать буду по одному. Итак, – он выдержал паузу и продолжил торжественно: – Сувениры, почтеннейшие! Отличные сувениры с Земли, со всех частей света, со всех стран и городов мира! К вашим услугам!
Толпа разом ахнула.
– Вот это да, – восхищенно прокричал Жан-Пьер Мартен на ухо глуховатому Иву Дюбуа. – Сувениры! Память о родине… Память о доме…
– Что, правда? – подался к торговцу старый Джек Мюррей. – С самой Земли?
– А то, – торговец энергично тряхнул бородой. – С нее, с матушки. Фирменные, какие хочешь. Ну, построились, что ли? Давай подходи по одному!
У Эдуардо Суареса от волнения вспотели ладони. На «Одиссей» грузили только самое необходимое, только то, без чего колонистам было не обойтись. Сувенирам среди пожитков места не нашлось. И вот теперь… Эдуардо утер с глаз невольные стариковские слезы. Теперь…
– Карлита, Санчита, Изабель, – гаркнул он. – Тащите сюда товар! Весь, без остатка.
* * *
– Из Мюнхена, из Мюнхена есть? – навис над раскладным столиком плешивый, подслеповатый Карл Эберхарт. – Из Мюнхена?
– Сейчас. – Узловатые пальцы торговца заплясали по клавиатуре планшета. – Есть, конечно. Санта-Клаус фарфоровый, четыре экземпляра различной величины. Кружки глиняные с надписью: «Шеллингштрассе», три штуки. Шляпы баварские, фетровые. Макеты…
– Что за них хочешь?
– А что есть?
– Выбирай. – Карл замахал руками, подзывая родню: – Гретта, Лизхен, давайте товар! Зерно имеется. Отборное, в мешках. Колбаса кровяная имеется. Ливерная. Домашняя. Пиво. Яблоки, вчера только с дерева. Молоко. Яйца. Сколько тебе? Да черт с ним, бери все!
– Из Дрездена есть? – сменил Карла рябой веснушчатый Пауль Миллер. – Есть, да? Да неважно, что именно. Беру! Марта, Эльза, товар!
– Из Вашингтона есть? Из Сан-Паулу? Из Пекина? Мельбурна? Токио? Касабланки? Давай! На базе обменяешь на деньги. Линда, Джульетта, Мэйлинь, Мичико, Луиджина, Шарлотта! Тащите, тащите, тащите товар!
* * *
– Из Севильи, – дождался наконец своей очереди Эдуардо. – Что есть из Севильи?
– Сейчас. – Торговец устало выдохнул, склонился, подался к планшету. – Значит, так: кастаньеты имеются, севильское кружево. Бычок из андалузской керамики.
– Забираю все. Вон товар. – Эдуардо шагнул назад, освобождая место, но в последний миг спохватился: – Постой, для девочки пятнадцати лет есть что-нибудь? Что-нибудь особенное. Это правнучка моя, старшая. Настоящая красавица андалузка.
Торговец склонился к экрану.
– Могу предложить веер, к примеру. Тоже из Севильи. Отличный веерок, расписной.
– Беру. – Эдуардо довольно потер ладони. – Спасибо тебе!
– И тебе спасибо, почтеннейший. Ну, кто там еще остался?
– Да вроде один я, – переступил с ноги на ногу Эд Краснов. – Пока обзвонил всех, припозднился малость. Так что, выходит, я последний. Из Москвы есть?
Торговец вскинул на Краснова взгляд блеклых старческих глаз.
– Откуда, ты сказал, браток?
– Из Москвы.
Торговец поднялся на ноги.
– Земляк, что ли? – неуверенно спросил он.
– Ну. Эдик Краснов с Таганки.
Торговец шагнул вперед.
– А я – Петька Родионов с Печатников.
Старики обнялись.
– Как она? – бормотал Эд. – Как Москва-то, а? Белокаменная.
– Да стоит себе. Стоит.
– А Кремль?
– Да на месте, на месте Кремль.
– Слава богу! У тебя там остался кто?
– Ну конечно, – закивал торговец. – Семья. Двое сыновей. Внуки – Машенька и Юрка.
– Привет им передавай. А привез-то что?
– Я? – Родионов внезапно отшатнулся, шагнул назад. – Из Москвы? – Секунду-другую он стоял молча, растерянно моргая, затем встрепенулся: – Есть, есть из Москвы. Ты постой здесь, браток.
Торговец засеменил к трапу, вскарабкался по ступеням и скрылся в шлюзе. Через пару минут появился вновь с металлической шкатулкой в руках.
– Вот, – он бережно поставил шкатулку на столик, дрожащими пальцами отпер защелку и откинул крышку. – Это из Москвы, Эдька. Все что есть. Половина твоя, бери.
Эдуард Краснов, мосластый, кряжистый, с задубевшей на солнцах кожей и седой как снег, с минуту безмолвно смотрел на шмат запекшейся аспидно-серой земли.
– Это из М-Москвы? – запинаясь, переспросил он. – Из самой М-Москвы?
– Да. – Родионов отделил половину, протянул в ладонях. – Забирай, твое.
Краснов принял землю, поднес к губам, поцеловал.
– Спасибо, – выдохнул он. – Вера, Людочка, товар!
– Ничего не надо, – отступил назад Родионов. – Так забирай. В подарок.
* * *
Когда торговое суденышко вышло на орбиту, Родионов мелкими стариковскими шажками добрался из пилотской рубки до мастерской. Постоял на пороге, затем шагнул вовнутрь. Пнул производящий фарфоровые статуэтки аппарат, плюнул на ткацкий станок, с горечью оглядел прочее оборудование. Раскрыл шкатулку и долго смотрел на оставшуюся половину запекшегося земляного брикета.
Он вспомнил, как накручивал по орбите витки. Как глядел на заснятые бесчувственной аппаратурой развалины Лондона. На воронку, оставшуюся там, где раньше был Дрезден. На пепел от Барселоны. На спекшуюся лаву Нью-Йорка. Вспомнил, как спускался в посадочном модуле туда, где была Москва. Как, задыхаясь от слезных спазмов, вгрызался киркой в грунт. Как…
Где-то там истлели кости обоих его сыновей. Где-то там лежала еще зола, оставшаяся от Машеньки и Юрки.
