Личное мое мнение о покойном Павле Ивановиче такое, что это был человек в своем роде талантливый и очень добрый. Доброта у него преобладала над умом и выходила не из сознания превосходства добра над злом, а прямо безотчетно истекала из его натуры. Это была доброта органическая и потому, стало быть, самая прочная и надежная. Изменить ей Якушкин никогда бы не мог, потому что для него это значило перестать быть самим собою. Но добра он делать не умел, – потому что никогда в этом не упражнялся, да и вникать прилежно в дела не имел ни времени, ни способности. Он мог только отдать нуждающемуся все, что у него было, но у него у самого чаще всего ничего не было. Доброта его была чисто пассивная, выражавшаяся всего более в высочайшей и, может быть, наисовершеннейшей форме самого прекрасного и пленительного – трогательного незлобия. Он не только мог прощать все, – решительно все, но он даже не мог не простить чего бы то ни было. Врагов у него буквально не было, а понятия его об обидах были удивительные.
Раз он рассказывал мне, как к нему где-то за Невскою заставою «придрались» какие-то «фабричные ребята» и его «потолкали».
Сомнительно им показалось: мужик, а в очках ходит?!
– Думали, не подослан ли с каким намерением, – сказывал Якушкин.
– Но как же у вас до толканья-то дошло?
– Так… кто ты да что ты, – ты-ста, да вы-ста ёры с подвохами ходите, да и давай толкаться.
Отнял его от обидчиков городовой. Я спросил: не имело ли это каких дальнейших последствий?
– Нет, – говорит, – всё миром кончили: городовой нас всех хотел в часть весть, а я замирил,
– Кого же ты замирил?
– Всех.
– Да кого же всех? Там ведь никого кроме тебя и не толкали.
– Конечно… Неужели же я стану толкать? Да ведь и они это сдуру… такая фантазия им пришла, что говорят: «Мужик, а очки зачем носишь? мужики не носят», и давай толкаться… Совсем не по злости… Это понимать надо! Я и городовому сказал: «Это надо понимать», – все на мировую и выпили.
– И городовой?
– Разумеется. Все. Что еще спросил: как же без городового?.. Всех, брат, понимать надо.
Но у него были порывы смелого и самоотверженного великодушия, в пример которого можно привести его находчивую выходку с букетом, брошенным к позорному столбу Н. Г. Чернышевского.
Якушкин спас девушку, бросившую этот букет.