Николай Марчук
Кровь на камуфляже
Вновь скрылся в глубине окопа и низко пригибаясь, двинулся к своим. Надо поскорее встретиться с пацанами, да и выбираться с этой серой зоны.
Отлично отработали!
«Страйкер» и Т-72 – подбиты. БММ может еще и вытащат, у него повреждения плевые. Эх, жаль, нет гранатомета, сжечь бы этого пиндоса к чертям собачьим! У одного из вражеских штурмовиков, которых я расстрелял возле «Страйкера» за спиной был вьюк с торчащими наружу выстрелами к РПГ. Вот мне бы сейчас их сюда, уж я бы не промазал.
Свернул на очередном повороте, и тут же, вскидывая автомат и стреляя из него, шмыгнул назад за поворот. В окопе, метрах в двадцати от изгиба траншеи сидел украинский военный. Он был ранен, но вполне мобилен, его автомат был обращен в мою сторону.
Я дернул из подсумка гранату, вырвал кольцо, швырнул РГН за поворот и сразу же после разрыва, высунулся следом, стреляя из автомата вдоль траншеи. Противник так и остался сидеть на своем месте, только теперь, его голова была свешена в бок. Для надежности выстрелил несколько раз в него одиночными, от попаданий голова дернулась, а шлем вспучился кусками полимера и арамидных тканей.
Глянул из окопа, осматривая местность, чтобы убедиться, что поблизости нет врага. Заметил, что вражеские штурмовые группы, которые терзали наши позиции возле остовов многоэтажек, начали отступать назад. Это значит, что совсем скоро начнется обстрел с украинской стороны.
Вот черт! Надо поскорее найти себе укрытие.
Еще заметил, что те два бронетранспортера М113, которые не принимали участие в бою, двинулись в нашу сторону. Скорее всего, это эвакуационная команда. Возможно, что внутри «Страйкера» есть еще выжившие, которые и запросили поддержку.
Подбежал к убитому украинскому вояке. Откуда он здесь очутился? В бою он был ранен – вон, у него турникет на ноге. Возможно он из группы, что двигалась за танком, и когда в Т-72 попала моя граната, то он был оглушен и потеряв ориентацию в пространстве рванул вперед, чудом пробежал две сотни метров никем не замеченный и свалился в окоп, где уже пришел в себя, наложил себе турникет на ногу. На войне и не такое бывает.
Опа-па! Да это не боец ВСУ, а самый что ни на есть польский наёмник! Шеврон на груди с бело-красным флагом и патч с надписью на польском языке. Быстро осмотрел подсумки мертвого врага. АКМС, шесть магазинов к нему на груди, два магазина в отдельном, боковом подсумке, набитых, судя по черным кончикам пуль с красным пояском – БЗ, то есть бронебойно-зажигательными патронами.
Этот боеприпас предназначен для поражения легкобронированных целей, воспламенения горючего, находящегося за бронёй или в толстостенной таре; и для поражения живой силы, находящейся за легкими броневыми прикрытиями на дальности до 300 м. Бронебойно-зажигательная пуля состоит из стальной, плакированной томпаком оболочки с томпаковым наконечником, стального термообработанного сердечника со свинцовой рубашкой и зажигательного состава, находящегося в свинцовом поддоне. При ударе пули о броню свинцовый поддон, двигаясь по инерции вперед, сжимает зажигательный состав и тем самым воспламеняет его. Пламя, через отверстие, пробитое стальным сердечником, проникает в заброневое пространство и способно воспламенить горючее. Бронебойно-зажигательная пуля пробивает советский стальной армейский шлем и некоторые виды бронежилета на дальности тысячу метров. Лист бронестали толщиной семь миллиметров пробивается на дальности триста метров.
Броню «Страйкера», я, конечно, этими пулями не пробью, но вот засадить несколько очередей в открытый люк бронетранспортера можно. Вдруг там чего-то разлилось горючего, к примеру, машинное масло или детонирует БК.
Стоп! Там же лежал боец с вьюком с выстрелами к РПГ-7, которые состоят из двух частей: самой гранаты и стартового порохового заряда – длинной трубки, зеленого цвета. Возможно, если я попаду в пороховой заряд бронебойно-зажигательной пулей, то произойдет её подрыв, что приведет к детонации самой реактивной гранаты?
Вряд ли, конечно, но можно попробовать. Снял АКМС с трупа, снарядил автомат магазином с бронебойно-зажигательными пулями, устроился поудобней и открыл огонь из автомата.
Отдача у АКМС ощутимей, чем у моего АКС-74, все-таки калибр существенней и патрон мощнее. Было видно, что пули рвут спину и вьюк мертвого украинского гранатометчика, но никаких взрывов не происходит. Ну и ладно, не буду на этом зацикливаться. Перенес огонь в открытый люк бронетранспортера, благо он был обращен ко мне нужной стороной. Высадил оба магазина короткими очередями и…о чудо! Изнутри машины потянуло черным дымом, вначале слабые струйки, но потом задымление становилось все сильнее и ощутимей, а уже через минуту, появились и языки пламени.
Бамс! – резкий удар вырвал у меня из рук АКМС. Крупнокалиберная пуля ударила в автомат, когда я приседал на дно окопа, чтобы переснарядить его новым магазином. Инстинктивно автомат я держал стволом вверх, чтобы не залепить дульное отверстие грязью и когда моя голова скрылась в окопе, а ствол АКМСа еще виднелся над бруствером, в него и угодила вражеская пуля.
Меня засекли! Надо валить по быстрому.
Забрал себе вражеские магазины, набитые патронами калибра 7,62/39, сорвал аптечку с липучек, вытащил гранаты из подсумков, нашел в одном из карманов пару шоколадных батончиков «Сникерс». Забрал все это себе, распихав по своим подсумкам и карманам. На прощание выдернул из ножен на плече покойника его нож и тут же вогнал клинок в шею трупа. Зачем это сделал? А пусть те, кто его найдут, подумают, что он был заколот своим же ножом. Пусть его собратья поляки-наемники лишний раз подумают, перед тем как ехать сюда за длинным наемническим рублем.
Низко пригибаясь, рванул по траншее. Чертова война, забыл, когда ходил нормально в полный рост и не торопясь. Вечно сгорбившись и бегом.
Глава 3
Противник откатился прочь от высоток и спустя пару минут начался массированный артиллерийский обстрел. До блиндажа, где я с парнями переждал утренний артналет, добежать не успел. Противник как-то вычислил траекторию моего передвижения и начал засыпать окоп небольшими шестидесятимиллиметровыми минами. Пришлось вернуться назад и схорониться в ближайшей блиндажной норе. Повезло, что за мной все-таки следили не с помощью беспилотника, а видимо, просто в оптику бинокля углядели, когда я пробегал по неглубоким участкам траншей. Вражеские мины ложились в стороне, поэтому этот небольшой обстрел я переждал относительно комфортно.
Стреляли по мне со стороны тех самых бронетранспортеров М113, которые плелись в тылу атаковавшего нас вражеского подразделения. Небольшие польские и американские шестидесяти миллиметровые минометы – капец, какое гадское, коварное оружие. Казалось бы, фу-уу, всего шестьдесят миллиметров – это несерьезно, но у этого оружия есть множество плюсов.
В основном на вооружении ВСУ стоят 60 мм польские и американские минометы. Наиболее популярны польские LM-60. Это очень коварный вид оружия. Когда летит мина данного типа, её не слышно. И военнослужащие, находящиеся на открытой местности не всегда успевают укрыться, получая ранения и увечья.
Украина обладала большим количеством 82 мм минометов советского производства «Поднос». Казалось бы, это более мощный миномет, чем 60 мм, так на фейхоа он нужен?
Необходимо сравнивать эти минометы. 82 мм советский миномет «Поднос» весит в районе сорока килограмм. Его украинская версия после замены опорной плиты на титановую, стала весить тридцать шесть килограмм. Дальность ведения огня – от ста метров до трех километров, ну, если намотать пороховых обмоток на хвостовик, да, еще будет попутный ветер, то мина может пролететь четыре километра. Это не плохое оружие для поддержки пехоты в боях.
Польский миномет LM-60, весит в два раза легче, около двадцати килограмм, он способен стрелять на дистанции от семидесяти метров до двух с половиной километров. А есть еще версии, изготовленные для войск специального назначения, где сам миномет может весить всего семь с половиной килограмм, правда, стреляет он на расстояние чуть больше одного километра.
Кажется, что показатели не в пользу 60 мм миномета. Однако это не всегда так. При таком весе, очень легко этот миномет использовать в маневренном бою. ВСУ его очень часто использовали в уличных боях в черте города. Он хорошо подходит как так называемый «кочующий миномет». Нагрузка при выстреле минимальная. Установи его в кузов малотоннажного грузовика или пикапа и можно получить серьезное средство поддержки.
Перемещаясь на поле боя, можно легко его использовать для боев в окопах. Он требует места намного меньше чем 2С14 «Поднос». К тому же может стрелять на минимальное расстояние. Что позволяет вести борьбу в окопах с пехотой противника.
Если сравнить боеприпасы и тут есть, конечно, в чем поразмыслить. Да выстрел из 82 мм миномета будет намного мощнее. Образуемые им осколки будут крупнее и нанесут больше урона пехоте. К тому же радиус поражения будет намного выше. Мина 82 мм весит около трех килограмм, а 60 мм мина от полутора килограмма. Это значит что, при не значительном проигрыше боевых свойств боеприпасов, штурмующая группа с 60 мм минометом может взять больше мин, нагрузка на бойцов будет ниже. Порой количество боеприпасов, может быть гораздо важнее, чем их могущество.
Для пехоты в ближнем бою, бывает важнее возможность нанести быстрый удар, по навесной траектории. Это нужно в городских боях, при штурме окопов, уничтожить противника в густом лесу или за обратными скатами гор и холмов.
Да у пехоты есть подствольные или автоматические гранатометы. Но они не всегда эффективны. Где то не хватает дальности для поражения, где то вес вооружения играет решающую роль. 30 мм АГС-17 не самое удобное оружие. Он весит под сорок килограмм, при этом имеет очень сильную отдачу. При ведении стрельбы очередями, это приводит к сильному разбросу гранат на местности. К тому же максимальная дальность стрельбы составляет всего 1700 метров.
В общем 60 мм миномет в нынешних боях показывает неплохую эффективность. Мог бы стать и для российских пехотных подразделений не плохим оружием огневой поддержки. Особенно в составе взвод-рота. Мы, кстати, в «Десятке» всегда старались затрофеить именно такие минометы, ну или выменять у соседей, если им повезло взять их в качестве трофея. И никогда не сдавали такие минометы начальству, лучше отдать пару «джавелинов», чем один LM-60.
Вот и сейчас не будь у противника в салоне броневика 60 мм миномета, я давно бы уже был среди своих товарищей, а так сижу здесь как крыса и грызу жирную землю склона окопа штыком складной пехотной лопатки. Надо сильнее углубиться, чтобы сделать боковую нору, иначе первый же снаряд, который залетит в траншею на её прямом участке и нафарширует меня осколками.
Вот почему, когда меня стукнуло в голову мысль пойти в армию в качестве добровольца, мне никто не рассказал, как выглядит война на самом деле? Что здесь не будет красивых и эпичных битв, как в американском кино, где герои всегда чистые, с опрятной одеждой, гладковыбритые и вкусно пахнущие. А если и случится какая-то хрень, то максимум они себе рожу испачкают несколькими мазками сажи, но красивая сисястая блондинка все равно в конце фильма засосет такого героя страстным поцелуем.
Ну, почему?
Могли бы работники военкомата, сказать правду, что война на самом деле это:
Война – это переноска тяжестей, которые и не снились даже самым опытным и бывалым грузчикам, причем все эти тяжести надо тягать по пересеченной местности, сгорбившись в три погибели, да еще и вертя головой на триста шестьдесят градусов, не забывая посматривать на небо. А ведь обычные грузчики одеты максимально легко – треники, кеды и растянутая до колен майка. А у военных на передовой, что из одежды для удобства переноски тяжестей? Тяжелые ботинки на ногах, многослойная одежда, тяжелый бронежилет, шлем на голове, автомат за спиной, подсумки набитые боеприпасами, гранатами, аптечкой, парой ножей и прочим тяжелым барахлом. И вся эта благодать на плечах солдатика весит, как половина его самого, а может и того больше. А ему солдатику надо еще тащить на себе ящики с патронами, «улитки» с гранатами, а то и по два на каждого, потому что патронов в бою, сколько бы ни взял, все равно мало окажется. А у солдатика ведь две руки, значит надо в каждую ношу сунуть. А помимо патронов надо ведь еще дотащить все то, что эти патроны и гранаты сжигает: пулеметы разного калибра, автоматические и ручные гранатометы, мины разного принципа действия и прочая убийственная атрибутика современной войны. А ведь еще солдатикам, офицерам и особенно прапорщикам надо жрать, срать и пить. И всё это (кроме срать) надо дотащить до боевых порядков на себе: баклажки с водой, ящики с консервами и пищевыми концентратами, канистры с горючкой для генераторов (всё, что использует электричество надо заряжать), дрова и так далее.
Война – это регулярные земляные работы, причем в таком количестве, что за один день перекидываешь объем земли, равный копке десятка «соток» на приусадебном участке. Но если на огороде – земля мягкая, как пух, то на войне, она, как правило, либо стылая и каменистая, что её не то, что лопатой, ломом, хрен пробьешь, либо настолько жирная и липкая, что увязнув в ней ногами, проще расшнуровать ботинки и похоронить их навсегда, чем выдергивать ноги из этой трясины. И землю эту надо прокопать не на один штык лопаты, чтобы посадить картоху, а на полтора-два метра, потому что окоп должен быть глубоким, иначе осколками от прилета вражеского снаряда посечет. И самое неприятное во всем этом копании, то, что его надо делать регулярно, как перешли на новые позиции, так сразу же надо окапываться. А иначе никак, потому что прилететь может в любой момент. Враг не дремлет, он постоянно начеку, его «птички» дежурят в небе круглыми сутками.
Война – это грязь, пот и зловоние. Тут воняет всё: тело солдатика и офицера – потом и застаревшей грязью, оружие – смазкой и гарью пороха, земля – мертвечиной, завалами человеческих испражнений и кислятиной взрывчатых веществ, ну, а воздух – всем перечисленным вместе взятым.
На передовой и округе близкой к ней, нормально помыться нельзя. Потому что воды мало, греть нельзя, если у кого остались влажные салфетки, то можно ими вытирать наиболее подверженные потоотделению участки тела, а если салфеток нет, то ходи, потей и воняй. А потеют на войне каждую минуту, потому что много двигаются, много носят тяжестей, много копают. Ну, а про стресс, который здесь, двадцать четыре часа в сутки висит в воздухе и который всегда вызывает в организме не только обильное потоотделение, но порой и неконтролируемое выделение разных жидкостей из организма говорить не стоит.
А еще к форме солдата так и норовит что-то прилипнуть и испачкать её: кровь из раны товарища, которому ты оказываешь медицинскую помощь или тащишь его на себя, вынося из «красной зоны», липкая грязь с земли, бетонная и кирпичная пыль, срывающаяся со всех укреплений и зданий, гарь, сажа, копоть, да и проезжающий мимо танки или БТРы могут обдать волной комков земли, вперемешку с человеческими останками (хрен знает, где «броня» постоянно находит на свои траки всю эту мертвечину). Ну и так далее по списку.
А еще война – это страх! Здесь боишься двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Боятся здесь все! Абсолютно все!
На войне страх многогранен. Ты боишься погибнуть, но ещё больше боишься жить, потеряв конечности. Боишься терять друзей, но ещё больше боишься к этому привыкать. Боишься, гибели мирных, которые верили в тебя, а ты не смог их защитить. Боишься погибнуть раньше, чем уничтожишь хотя бы несколько врагов. Боишься испугаться и не выполнить задание. Боишься попасть под командование «самодура». Этот список можно продолжать долго. Сколько бы ты ни был на войне, ты всегда будешь чего-то бояться, и это хорошо.
Страх помогает выжить и выполнять свою работу. Главное не допускать паники и испуга. Паника, испуг или психические нарушения происходят тогда, когда твоё сознание не может дать ответ на происходящее. Ответ на вопрос, почему ты умираешь, почему тебе приходится убивать, почему на твоих глазах погибают твои друзья и т.п. Каждый раз нужно самому себе задавать этот вопрос и сразу находить ответ. Самому себе объяснять происходящее. Даже если нет ответа, нужно его придумать. Тогда происходящее покажется твоему сознанию объяснимым, а значит – нормальным. Следовательно, ты можешь действовать дальше. И при этом ты должен верить в то, что делаешь. Чтобы твоя борьба казалась для тебя важнее жизни. Это необходимо в самом начале. Потом всё идёт по накатанной. Главное самому себе всё правильно объяснять.
Война – штука страшная, чего уж там. Но, несмотря на это, люди идут на войну, они воюют, даже видя кровь и смерть своих и чужих. Казалось бы, нужно быть отчаянным безумцем.. или не знающим страха… или просто дураком, чтобы там оставаться. Так в чем же мотивация воюющих и почему они снова и снова идут в бой? Есть ли люди, которые не боятся смерти? Я думаю, таких людей нет. Всем страшно. Инстинкт самосохранения никто не отменял. Но ведь есть трусы, и есть храбрецы. Все просто. Храбрецы – это те, кого страх не сковывает, и они могут его побороть в себе в самый ответственный момент. А побороть помогает чувство долга и ответственности, ответственности за исход дела и за своих товарищей, так как в бою от тебя зависит жизнь твоих побратимов, а твоя жизнь зависит от них. Трус – это человек, которым страх полностью завладевает, он его контролирует, и все действия и не действия труса подчинены только ему, страху. Трус опасен в бою. Из-за одного труса может погибнуть все подразделение. Признаюсь честно, откровенных трусов я пока не встречал, но страх в глазах видел. Но, это нормально, ибо без страха не было бы и героизма. Здесь на войне, я заметил одну интересную штуку. Молодые солдаты, которым по двадцать лет, меньше боятся смерти. Вернее, они смерти меньше не боялись, а, скорее, меньше верят в то, что они могут погибнуть. Скажу по себе, что в начале войны, в первых боях, страха совсем не было. Хотя знал, что буду воевать, все-таки пошел добровольцем и сразу же сделал все, чтобы попасть на самый передок.
Первые мысли о возможной смерти появляются после того, как появляется первая кровь и первые потери. Но ты все равно не веришь в свою смерть. Иначе, где взять силы для того, чтобы снова идти в бой. Да и кто поверит в то, что его, двадцатилетнего красавца – парня могут убить. Не может такого случиться, не справедливо это. Но такие несправедливости случались, к сожалению. Особенно не по себе становится, если тебя, серьезно так, ранят. Ты перестаешь верить в свою заговорённость. Смерть уже не кажется чем-то мифическим, она становится более чем реальной.
Все эти мысли и философские рассуждения для меня сейчас вроде как мантры самовнушения. Я ведь не просто так тут сижу в окопе и, глядя в небо мысли всякие думаю и философии рассуждаю. Я, мать его так, вообще-то небольшой складной лопаткой жирную от набухшей воды, землю грызу, чтобы спрятать свое любимое тело от скорого артиллерийского обстрела. А вся эта философская муть в голове нужна, чтобы отвлечь мозг от забитых напрочь мышцах в руках, от постоянно ноющей спине и ногах, чтобы он, этот чертов мозг, перестал меня мучить болевыми спазмами.
Думаешь всякую хрень и вроде как не обращаешь внимания на боль во всем теле, вроде как и ковыряешь лопаткой землю.
Успел вовремя. Первые пристрелочные снаряды легли метрах в ста от меня, когда я залезал в боковую нору и прикрывался деревянным щитом, который до этого лежал на дне окопа.
Весь грязный, мокрый, злой чертовски уставший.
Только залез в свою нору, как тут же начали частить близкие разрывы. С начала легкие взрывы минометных мин малого калибра, потом ударили чем-то тяжелым.
Бах! Бах!
Потом рвануло совсем хорошо – громко, мощно. Судя по звуку – это прилет «Града». 122 миллиметра – это вам не хухры-мухры. Длинные, трех метровые «карандаши» прилетают с той стороны и, соприкасаясь с поверхностью, несут вокруг себя смерть и разрушения. Двадцать килограмм взрывчатки, которые разносят вокруг себя осколки и взрывную волну. От его огня не спасет ни тяжелая броня, ни окопы. Одна ракета способна уничтожить все живое в радиусе ста метров, а за двадцать секунд установка способна выпустить сорок снарядов.
Тех, кого не убьет взрывом, достанут осколки: от одного снаряда, в зависимости от модификации, получается до трех с половиной тысяч смертоносных осколков. Тот, кто чудом избежит первых двух поражающих факторов, просто сгорит: температура в эпицентре взрыва может достигать двух тысяч градусов, броня начинает плавиться, люди сгорают моментально вместе с амуницией.
Это не первый мой обстрел, и не второй, и не третий и даже не десятый. Я давно перестал считать сколько раз попадал под обстрелы. Причем, не только вражеские, пару раз попадал и под прилеты наших артиллеристов и ракетчиков. Хули, если, мы разведка, всегда на передке, а ракеты, особенно такие «Грады», они малехо тупые и бьют по площадям. БМ-21 "Град" отличается не самой выдающейся точностью. В среднем ракета может отклониться на тридцать метров. Учитывая ее мощность, это не особенно важно – цель все равно будет уничтожена. Но если стрельба ведется в городской черте, это нередко приводит к нежелательным жертвам.
Первыми смертельный "Град" на себе испытали китайцы. Чтобы сломить сопротивление горстки советских пограничников на острове Даманский, они сосредоточили пару тысяч солдат, боевую технику и артиллерию в лесном массиве неподалеку. После удара РСЗО БМ-21, которые по документам проходили как трактора, за считанные секунды солидный участок леса вместе с маоистами был перепахан сталью, выжжен и фактически перестал существовать.
Эта война – на самом деле война артиллерии. Здесь на первом месте – РСЗО и ракеты, на втором – дальнобойные гаубицы, пушки и САУ, на третьем – различные минометы, потом идут танки и ПТУРы, стрельба всех этих систем, корректируется с воздуха с помощью различных беспилотников. Где-то между первой и второй строчкой этого рейтинга расположись боевые самолеты и вертолеты. Спецназ при поддержке легкой бронетехнике при этом должен все сделать так, чтобы артиллерия заняла более выгодные позиции и точно наносила свои удары.
Нынешние боевые действия носят совершенно другой характер и мощь, и не идут ни в какое сравнение с событиями восьмилетней давности. 2014 и 2015 года даже близко не стояли с той мясорубкой, что творится сейчас. Эта война войдет в историю как самая кровавая на постсоветском пространстве, и за год по потерям переплюнет десятилетний Афган и Чечню.
Артиллерию активно использовали обе стороны. Мы гасили врага, он гасил нас. Мы засыпали их позиции карандашами «Градов» и фугасными чушками тяжелых гаубиц, они в ответ делали то же самое. Подавляющая часть наших «двухсотых» и «трехсотых» была результатом работы вражеской артиллерии. Некоторые мои товарищи погибли так ни разу и, не увидев живого врага в прицел своего автомата. Славяне в очередной раз лупили друг дружку почем зря. Гражданская война – самый жестокий и беспощадный способ уничтожения людей одной веры и национальности.
Под обстрелом страшно. Вот сколько под них не попадай а всегда страшно. Конечно не так, как в первые разы, но все равно сыкотно.
Внутри ужас, который сложно выразить словами. Весь обращаешься в слух, нервы, как струны, лопнут, и слёзы не удержать. Первое время нещадно трясёшься от страха, мозг отказывается работать, тело не гнётся, вообще не подчиняется. Кажется, и дышать перестаёшь. Замер. Вслушиваешься, как близко ложатся вражеские снаряды. Тело парализует, и оно отказывается подчиняться. Бывало под первыми обстрелами кто-то из моих боевых товарищей, и обделывался от страха, но за это никто и никогда не смеялся над ними. Смеяться будет только тот, кто никогда сам не попадал под обстрел. Потому что такие люди просто не понимают, каково это, быть в эпицентре одновременно землетрясения и извержения вулкана. Земля под номами все трясется от близких разрывов, да еще и с неба летят огненные «кометы» и ты даже не заметишь, как твой сфинктер разожмется и выпустить наружу предательскую струю. Ты не контролируешь свой организм, его контролирует страх, природный, первобытный страх, доставшийся нам от предков, которые могли предчувствовать природные катаклизмы – землетрясения и извержения вулканов.
Но это все по первой, особенно когда садят чем-то мощным, типа, 122 мм, 152 или 155 мм. А потом даже к этому привыкаешь. Боишься, конечно, но не так сильно, а если еще удалось надежно спрятать свое тело, то совсем красота, можно и вздремнуть малёшка. Нет, полноценного сна, конечно, не будет, где вы на войне, особенно, на передовой, видели, чтобы бойцы нормально, полноценно высыпались? Просто на какой-то миг, часть мозга отключится, и произойдет небольшая перезагрузка психики.
Что со мной и произошло, сон навалился как-то незаметно, будто бы исподтишка. Вот так под близкие, частые разрывы я и уснул, а точнее провалился в липкое, мутное болото настороженной дремоты.