Что по копейке, по грошику медному Мы сколотили трудом!..
XXVI
Вся ты, тропина лесная! Кончился лес. К утру звезда золотая С Божьих небес Вдруг сорвалась – и упала, Дунул Господь на нее, Дрогнуло сердце мое: Думала я, вспоминала — Что было в мыслях тогда, Как покатилась звезда?
Вспомнила! ноженьки стали, Силюсь идти, а нейду! Думала я, что едва ли Прокла в живых я найду… Нет! не допустит Царица Небесная! Даст исцеленье икона чудесная! Я осенилась крестом И побежала бегом… Сила-то в нем богатырская, Милостив Бог, не умрет… Вот и стена монастырская! Тень уж моя головой достает До монастырских ворот. Я поклонилася земным поклоном, Стала на ноженьки, глядь — Ворон сидит на кресте золоченом, Дрогнуло сердце опять!
XXVII
Долго меня продержали — Схимницу сестры в тот день погребали.
Утреня шла, Тихо по церкви ходили монашины, В черные рясы наряжены, Только покойница в белом была: Спит – молодая, спокойная, Знает, что будет в раю. Поцаловала и я, недостойная, Белую ручку твою! В личико долго глядела я: Всех ты моложе, нарядней, милей, Ты меж сестер словно горлинка белая Промежду сизых, простых голубей.
В ручках чернеются четки, Писаный венчик на лбу. Черный покров на гробу — Этак-то ангелы кротки!
Молви, касатка моя, Богу святыми устами, Чтоб не осталася я Горькой вдовой с сиротами!
Гроб на руках до могилы снесли, С пеньем и плачем ее погребли.
XXVIII
Двинулась с миром икона святая, Сестры запели, ее провожая, Все приложилися к ней.
Много Владычице было почету: Старый и малый бросали работу, Из деревень шли за ней.
К ней выносили больных и убогих… Знаю, Владычица! знаю: у многих Ты осушила слезу…
Только Ты милости к нам не явила! ……………………… ……………………… Господи! сколько я дров нарубила! Не увезешь на возу…»
XXIX
Окончив привычное дело, На дровни поклала дрова, За вожжи взялась и хотела Пуститься в дорогу вдова. Да вновь пораздумалась стоя, Топор машинально взяла И, тихо, прерывисто воя, К высокой сосне подошла.
Едва ее ноги держали, Душа истомилась тоской, Настало затишье печали — Невольный и страшный покой!
Стоит под сосной чуть живая, Без думы, без стона, без слез. В лесу тишина гробовая — День светел, крепчает мороз.
XXX
Не ветер бушует над бором, Не с гор побежали ручьи, Мороз-воевода дозором Обходит владенья свои.
Глядит – хорошо ли метели Лесные тропы занесли, И нет ли где трещины, щели И нет ли где голой земли?
Пушисты ли сосен вершины, Красив ли узор на дубах? И крепко ли скованы льдины В великих и малых водах?
Идет – по деревьям шагает, Трещит по замерзлой воде, И яркое солнце играет В косматой его бороде. Дорога везде чародею, Чу! ближе подходит, седой. И вдруг очутился над нею, Над самой ее головой!
Забравшись на сосну большую, По веточкам палицей бьет И сам про себя удалую, Хвастливую песню поет:
Метели, снега и туманы Покорны морозу всегда, Пойду на моря-окияны — Построю дворцы изо льда.
Задумаю – реки большие Надолго упрячу под гнет, Построю мосты ледяные, Каких не построит народ.
Где быстрые, шумные воды Недавно свободно текли, — Сегодня прошли пешеходы, Обозы с товаром прошли.
Люблю я в глубоких могилах Покойников в иней рядить, И кровь вымораживать в жилах, И мозг в голове леденить. На горе недоброму вору, На страх седоку и коню Люблю я в вечернюю пору Затеять в лесу трескотню.
Бабенки, пеняя на леших, Домой удирают скорей. А пьяных, и конных, и пеших Дурачить еще веселей.
Без мелу всю выбелю рожу, А нос запылает огнем, И бороду так приморожу К вожжам – хоть руби топором!
Богат я, казны не считаю, А все не скудеет добро; Я царство мое убираю В алмазы, жемчуг, серебро.
Войди в мое царство со мною И будь ты царицею в нем! Поцарствуем славно зимою, А летом глубоко уснем.
Войди! приголублю, согрею, Дворец отведу голубой… — И стал воевода над нею Махать ледяной булавой.
XXXII
– Тепло ли тебе, молодица? — С высокой сосны ей кричит. «Тепло!» – отвечает вдовица, Сама холодеет, дрожит. Морозко спустился пониже, Опять помахал булавой И шепчет ей ласковей, тише: – Тепло ли?.. – «Тепло, золотой!» Тепло – а сама коченеет. Морозко коснулся ее: В лицо ей дыханием веет И иглы колючие сеет С седой бороды на нее. И вот перед ней опустился! – Тепло ли? – промолвив опять, И в Проклушку вдруг обратился, И стал он ее цаловать. В уста ее, в очи и в плечи Седой чародей цаловал И те же ей сладкие речи, Что милый о свадьбе, шептал. И так-то ли любо ей было Внимать его сладким речам, Что Дарьюшка очи закрыла, Топор уронила к ногам, Улыбка у горькой вдовицы Играет на бледных губах, Пушисты и белы ресницы, Морозные иглы в бровях…
XXXIII
В сверкающий иней одета, Стоит, холодеет она, И снится ей жаркое лето — Не вся еще рожь свезена, Но сжата, – полегче им стало! Возили снопы мужики, А Дарья картофель копала С соседних полос у реки.
Свекровь ее тут же, старушка, Трудилась; на полном мешке Красивая Маша, резвушка, Сидела с морковкой в руке. Телега, скрыпя, подъезжает — Савраска глядит на своих, И Проклушка крупно шагает За возом снопов золотых. «Бог помочь! А где же Гришуха?» — Отец мимоходом сказал. – В горохах, – сказала старуха. «Гришуха!» – отец закричал,
