Н. Н. Непомнящий
100 великих русских путешественников
Во славу Отечества
Потомки до наших дней призваны хранить в памяти и сердцах имена тех землепроходцев, трудами которых прирастала земля Русская. О героических судьбах ста этих первооткрывателей рассказывает данная книга.
Они шли нехожеными тропами, пробитыми одним зверьем, пробирались через трясины, по грудь в холодной воде, замерзали в снегах Приполярья, ночевали в продуваемых злыми ветрами палатках на льдах Ледовитого океана, задыхались на горных перевалах, погибали от жажды в пустынях Востока и Африки. В поисках новых островов пересекали моря на деревянных судах, плыли по неизвестным рекам на кожаных байдарах. Одну за другой совершали «кругосветки» под парусами российских кораблей, не склоняли головы под пулями разбойников и стрелами аборигенов. Голодали, болели цингой и малярией, но упорно шли вперед, нередко простуженные и обмороженные, чтобы открыть новые страны, прирастить русскую землицу и поднять отечественный флаг над новыми проливами, островами и даже материками. Стремясь изведать новые земли, мужественные первопроходцы, как в сказке о богатырях, выбирали для себя одну из трудных дорог.
Первое направление – самое древнее. Это север, где издревле промышляли рыбу и морского зверя поморы, добираясь на деревянных кочах под парусами до открытого ими Шпицбергена, ходили в море и на лодьях, умело управляясь с тяжелыми, длинными веслами.
Второе направление – на восток – первыми освоили нижегородские ушкуйники. Сюда, в богатые золотом и пушниной земли, устремлялись ватаги казаков, открывавшие для царя новые реки, моря и даже страны. Они не только первыми ступили на берега Тихого океана, но и присоединили к России Камчатку, Чукотку, Курилы, Сахалин, пробрались на Аляску, осваивая земли Америки и заводя дружбу с индейцами и эскимосами. Российские путешественники добрались до островов Японии, а известный мореплаватель В. Головнин даже ухитрился попасть в плен к японцам, о чем написал замечательную книгу «В плену у японцев».
Наконец, по третьему направлению, покоряя горы и пустыни Азии и остального Востока, двинулись знаменитые путешественники Пржевальский, Обручев, Семенов-Тянь-Шанский, Елисеев, Козлов… Русские шли с паломничеством и на Святую землю, проникли в африканские саванны и джунгли, оставив о своих странствиях и дружбе с местными правителями прекрасные книги.
Одним из первых русских путешественников, чье имя популярно и сегодня благодаря фильму о нем и, конечно, героическому «Хожению за три моря», является без сомнения тверской купец Афанасий Никитин. Вот как оценивает его записки и само путешествие в Индию академик И.И. Срезневский: «Как ни кратки записки, оставленные Никитиным, все же и по ним можно судить о нем, как замечательном русском человеке XV в. И в них он рисуется как православный христианин, как патриот, как человек не только бывалый, но и начитанный, а вместе с тем как любознательный наблюдатель, как путешественник и писатель, очень замечательный, не хуже своих собратьев иностранных торговцев XV в. Рассказы ди Конти и отчеты Васко да Гамы лишь могут быть поставлены на один уровень с “Хожением” Никитина».
Что ни имя, запечатленное историей открытий на благо Отечества, то яркий пример выполнения высокого долга. Какими разными были они, эти удивительные люди! Выдающийся флотоводец, новатор военно-морского дела адмирал М.П. Лазарев. Адепт древней мудрости Востока, индолог Г. Лебедев. Друг диких темнокожих, имя которого носит берег Новой Гвинеи – этнограф Н.Н. Миклухо-Маклай. Выдающийся ботаник и организатор науки Н.И. Вавилов…
У каждого из героев книги своя судьба, своя цель, к которой он шел каждый собственным путем, открывая новые земли во славу Отечества.
Владимир Лебедев, Николай Непомнящий, писатели-путешественники
П.Ф. Анжу: в поисках северных островов
Имя Петра Федоровича Анжу сравнительно мало известно широким кругам читателей, хотя он наряду со многими другими русскими путешественниками и исследователями нашей Родины бесспорно заслуживает внимания и уважения.
Петр Анжу родился 15 февраля 1796 г. в городе Вышний Волочёк Тверской губернии, где его отец работал врачом. Дед Анжу переселился в Россию из Франции, спасаясь от религиозных преследований, которым подвергались протестанты. За время долгого пребывания в своем новом отечестве семья Анжу обрусела, и Петр Федорович, представитель третьего поколения, унаследовав от деда только фамилию, был вполне русским человеком.
П.Ф. Анжу
Отец Анжу хотел подготовить сына к медицинскому поприщу, но мальчик не выносил даже вида крови. В 1808 г. Анжу поступил в Морской кадетский корпус. Это определило всю его дальнейшую жизнь.
Анжу, Врангель и некоторые наиболее одаренные их товарищи по корпусу с ранних лет поставили своей целью исследование Арктики. Настойчиво стремясь к достижению этой цели, неразлучные друзья – Анжу и Врангель – упорно готовились к предстоящей многотрудной деятельности.
Мечта об экспедиции в Арктику не покидала Анжу во время учебных плаваний на судах Балтийского флота. В 1812 г. П.Ф. Анжу был произведен в гардемарины, в 1815 г. – в мичманы. Наконец, в феврале 1820 г., после производства в лейтенанты, Анжу был назначен начальником экспедиции, направлявшейся для описи северного берега Сибири, а также для нахождения неизвестной земли, видимой, как доносили ранее побывавшие в этих краях промышленники, в ясную погоду к северу от этих островов.
В экспедиции Анжу приняли участие штурманские помощники Илья Бережных и Петр Ильин, медик-хирург Алексей Фигурин, матросы Игнашов (плотник) и Воронков (слесарь).
Анжу предписывалось в зимнее время идти на нартах, а летом описные работы вести с байдар, используемых для плавания алеутами.
3 марта 1820 г. отряд Анжу выехал из Петербурга в Усть-Янск, избранный в качестве базы для экспедиции. Отсюда и название ее – Устьянская экспедиция.
К 10 октября Анжу прибыл в Усть-Янск – небольшое зимовье на восточном берегу Яны между Крестовой и Кочевой протоками, состоявшее из трех рубленых изб и двух якутских юрт.
По плану экспедиция должна была начать опись побережья от Святого Носа, расположенного на материке напротив Большого Ляховского острова. Однако этот план пришлось изменить, так как от свирепствовавшей в этой местности собачьей чумы погибло большинство собак экспедиции. Анжу вынужден был начать описные работы с островка Зимовье-Лах, лежащего в устье Лены, где признаков эпидемии чумы не было.
В начале марта 1821 г. на островок было переброшено из Усть-Янска на оленях снаряжение и продовольствие.
В 10 часов утра 16 марта отряд двинулся в путь к острову Столбовому.
18 марта отряд достиг Баркина стана – крайней северо-восточной точки усть-ленского участка берега – и 21 марта двинулся дальше, к острову Столбовому, названному так за графитовые утесы.
24 марта отряд прибыл на остров и для ночлега остановился с подветренной стороны, за торосами. Произведя описание острова, Анжу повел отряд дальше – к острову Котельному. Здесь отряд разделился: часть отряда во главе с штурманским помощником Бережных отправилась по южному и восточному берегам острова, а сам Анжу с медиком Фигуриным – по западному и северному. Встреча групп была назначена на северной оконечности острова Фаддеевского.
Достигнув 5 апреля крайнего северного пункта острова Котельного, Анжу отправился по льду на север в поисках земли. Но вскоре усилившийся ветер рассеял пар с поверхности моря, и все увидели, что никакого острова нет. Тогда Анжу повернул обратно к острову Фаддеевскому, где его уже ожидала группа Бережных.
К концу апреля запасы продовольствия стали подходить к концу. Люди были изнурены, собаки выбились из сил. Анжу решил вернуться в Усть-Янск.
Наступило лето. Анжу решил производить опись, продвигаясь по берегу на лошадях.
Результаты исследований, проведенных отрядом Анжу, достаточно убедительно говорили о том, что никаких земель вблизи Новосибирских островов нет. Однако сибирский генерал-губернатор М.М. Сперанский настаивал на дальнейших поисках.
Сам Анжу вовсе не собирался отказываться от дальнейших поисков новых земель. Зиму 1821/22 г. Анжу посвятил обработке материалов экспедиции и деятельной подготовке к новому походу.
Весной 1822 г. он вновь разделил свой отряд: штурманский помощник Ильин возглавил группу, которая должна была произвести опись берега между Яной и Оленеком, а Анжу и Бережных выехали на острова для завершения их описи и дальнейших поисков новых земель.
10 марта группа Анжу прибыла на остров Большой Ляховский и здесь разделилась на две партии. Партия, которую возглавлял сам Анжу, отправилась вдоль западного берега, а партии, предводительствуемой Бережных, предстояло описать восточный берег Большого Ляховского острова и весь Малый Ляховский остров.
К 15 марта острова были описаны, и Анжу, направив Бережных в Усть-Янск для организации подготовки к летним работам, отправился на остров Фаддеевский.
21 марта он достиг северо-западной оконечности острова, которую назвал мысом Бережных, в честь своего неутомимого и мужественного товарища.
Анжу поехал дальше на северо-восток. Через две с половиной мили путь преградил тонкий лед. Отряд пошел вдоль кромки льда на запад и вскоре обнаружил неизвестный островок, которому было дано имя медика экспедиции Фигурина. Остров был гол, неприветлив, богат плавником, гусиными и куропаточными гнездами.
4 апреля Анжу прибыл на остров Новая Сибирь. Здесь он занялся исследованием так называемых Деревянных гор и подробной описью побережья.
Деревянные горы простираются вдоль южного побережья Новой Сибири почти на три мили. Они представляют собой земляные холмы высотою до тридцати сажень, почти отвесно обрывающиеся в море. Название Деревянных гор эти холмы получили потому, что они имели горизонтальные напластования из черной смолистой древесины.
К 27 апреля отряд с неимоверными трудностями достиг берега в районе устья реки Крестовой, а еще через несколько переходов вступил в селение Походск. Здесь Анжу неожиданно встретился с Врангелем, который в это время также возвращался после обследования своего района моря. Отсюда Анжу и Врангель вместе отправились в Нижне-Колымск.
Таким образом, и на этот раз поездки по льду к северу от островов Котельный и Новая Сибирь не привели к открытию новых земель. Рассеять сомнения могло лишь плавание по открытому морю.
Но Анжу не поддержал Адмиралтейский департамент. Морской министр предписал ему кончить опись острова Бельковского и пуститься от него к западу или северо-западу, «так далеко, как корму доставать будет, дабы осмотреть и оную часть моря».
Весной 1823 г. Анжу приступил к выполнению указаний Адмиралтейств-коллегии. 10 февраля его отряд выехал из Усть-Янска и к 26 февраля добрался к Баркину стану.
Следуя далее на север то по гладкому, то по торосистому льду, отряд в восьмидесяти трех милях от берега подошел к тонкому льду и отправился вдоль его кромки на восток к островам Васильевскому и Семеновскому, которые и были описаны к 4 марта.
Любопытно, что в 1936 г. остров Васильевский, несмотря на самые тщательные поиски советского гидрографического судна «Хронометр», вообще не был обнаружен. В 1948 г. острова Семеновского также уже не существовало. Это объясняется тем, что оба острова состояли главным образом из мерзлого грунта и были разрушены водой.
Отряд Анжу вечером 9 марта достиг острова Бельковского, описав который, переехал на остров Котельный, а затем – в Усть-Янск. 28 марта описи были закончены. Окончательную обработку обобщения материалов Анжу производил в Якутске.
Огромной заслугой экспедиции Анжу было составление первой точной карты обширной территории северного побережья Сибири от Оленека до Индигирки и достоверной карты Новосибирских островов.
Анжу прожил долгую жизнь, неутомимо работая на пользу русской науки и русского флота. Участвуя в 1825 г. в так называемой «Военно-ученой экспедиции» по описи северо-восточного берега Каспийского моря и западного берега Аральского моря, он по собственной инициативе совместно с инженером путей сообщения Загоскиным и подпоручиком Дюгамелем произвел барометрическую нивелировку местности от Мертвого Култука (Каспийское море) до залива Дуананы Кулама (Аральское море).
В 1827 г., командуя артиллерией корабля «Гангут», входившего в состав Средиземноморской эскадры контр-адмирала Гейдена, Анжу участвовал в Наваринском сражении, в результате которого был уничтожен турецко-египетский флот. Во время боя Анжу был контужен в голову, но остался на своем посту. За участие в сражении он был награжден орденом Георгия 4-го класса и серебряной медалью «За Турецкую войну».
В 1836 г. П.Ф. Анжу получил чин капитана 1-го ранга, в 1844 г. был произведен в контр-адмиралы и назначен на должность командира Кронштадтского порта. В 1854 г. ему присвоили чин вице-адмирала, а в 1866 г. – чин полного адмирала.
П.Ф. Анжу неизменно пользовался авторитетом и уважением среди моряков и ученых. Морской ученый комитет избрал его своим почетным членом. До последних дней он не прекращал большой научной работы в Географическом обществе.
В.К. Арсеньев: «русский Купер»
Летом 1900 г. во Владивосток из далекого Петербурга прибыл в 1-й пехотный полк никому не известный двадцативосьмилетний поручик Владимир Арсеньев. Проделав долгий путь через всю Россию, откровенно радовался тому, что его мечта попасть на берега Великого океана наконец сбылась. Впереди ждали походы, занятия этнографией и книги, которым суждено было прославить его имя.
О том, что Владимир Клавдиевич Арсеньев родился в Петербурге – 29 августа 1872 г., – иногда просто забывают, считая его коренным дальневосточником. Действительно, сполна раскрыть свои дарования он смог только там, в уссурийской тайге, однако отправиться туда он, может быть, потому и решился, что его незаурядный характер еще прежде выдержал серьезную проверку на прочность. «Образовательный ценз» всегда тревожил Арсеньева, а двери университета так и остались для него закрытыми, поскольку его отец, Клавдий Федорович Арсеньев, внебрачный сын тверской крепостной крестьянки, принадлежал к податному сословию. Когда пришел срок отбывать воинскую повинность, он решил отдать сына в полк своекоштным вольноопределяющимся: отсюда Владимир имел право перевестись в пехотное юнкерское училище, а окончив его, мог выйти в запас и подобрать себе занятие по душе.
В сентябре 1893 г. он был командирован в Петербургское пехотное юнкерское училище. Так Арсеньев стал военным.
Учебная программа в училище не была ни обременительной, ни особенно интересной, только вот географию преподавал здесь поручик М.Е. Грум-Гржимайло, оказавший на Арсеньева в юности, может быть, решающее влияние. Человек еще молодой, он вместе со своим знаменитым братом незадолго перед тем совершил путешествия на Памир и Тянь-Шань и воистину покорил своего воспитанника рассказами о Сибири и Центральной Азии.
В юнкерском училище Арсеньев начал много и сосредоточенно читать. Круг этого чтения был разнообразен: в него вошли и «Картины природы» А. Гумбольдта, и «Фрегат “Паллада”» И. Гончарова, и, конечно же, записки Н. Пржевальского о его путешествиях – книги, надолго ставшие для Арсеньева настольными.
Приехав во Владивосток, Арсеньев, по его словам, почувствовал, будто попал на другую планету. Он словно заново рождался на свет: учился ходить – осторожно, неторопливо по таежным тропам; учился смотреть – внимательно, цепко вбирая в память каждую мелочь; учился по-новому думать.
Уже в январе 1903 г. Арсеньева назначили начальником Владивостокской крепостной конно-охотничьей команды. Такие команды представляли собой разведывательные отряды, обследовавшие край в военно-географическом отношении и собиравшие статистические данные стратегического характера.
Но в январе 1904 г. разразилась Русско-японская война, и Арсеньев на правах батальонного командира возглавил вскоре военную разведку владивостокской крепости. Судя по тому, что за период кампании Арсеньева наградили тремя орденами, воевал он смело и хорошо. А после окончания войны, в декабре 1905 г., его направили в Хабаровск, в штаб Приамурского военного округа.
В.К. Арсеньев. Фото начала XX в.
С этим переездом в жизни Арсеньева открывается, пожалуй, самая яркая страница: именно отсюда он предпринял свои длительные экспедиции в Сихотэ-Алинь, и первая из них началась уже в мае 1906 г. И вместе с тем в душе он остался натуралистом. Попав в Сихотэ-Алинь, он с наслаждением читал, как говорится, природу с листа.
Неудивительно, что дневники стали первоначальной формой духовного самовыражения. Их можно считать хроникой мыслей и переживаний Арсеньева, фиксировавшихся изо дня в день, и хроника эта, при всей пестроте бытовых заметок, натурных и портретных зарисовок, складывается в единый сюжет взаимоотношений носителя городской цивилизации с первозданной уссурийской тайгой и ее обитателями.
И еще одно обстоятельство сразу же обращает внимание уже в ранних арсеньевских дневниках – обилие этнографического материала. Причем путевой дневник 1906 г. содержит факт, значение которого трудно переоценить: в этом дневнике сообщается о первой встрече Арсеньева с Дерсу Узала. Она случилась 3 августа, когда на бивак к Арсеньеву пришел охотник-гольд, провел в отряде ночь и наутро согласился остаться у Арсеньева проводником. Вряд ли мог тогда Арсеньев предположить, во что выльется в дальнейшем эта встреча, насколько дорогим человеком окажется для него этот пожилой «инородец», что судьба навсегда свяжет их имена.
Если судить по дневникам, экспедиция 1906 г., продолжавшаяся 190 суток, обошлась без особых приключений. Сихотэ-Алинь был преодолен в девяти местах. Первый серьезный экзамен Арсеньев-путешественник выдержал с честью и в июне следующего года вновь отправился в тайгу. Экспедиция 1907 г. послужила сюжетом книги «Дерсу Узала» и описана там во всех подробностях. А самой тяжелой и героической оказалась для Арсеньева экспедиция 1908–1910 гг., она как бы обобщала все его прежние достижения и окончательно утвердила Арсеньева в звании путешественника.
Опаснейший маршрут, предельно утомительные переходы безо всяких троп, катастрофы с лодками, которые то и дело переворачивались на горных стремительных речках, проливные дожди, голодовки, грозившие смертью, – все это довелось испытать Арсеньеву и не потерять при этом самообладания и присутствия духа.
После возвращения из этой экспедиции Арсеньев поехал в Петербург и выступил там с сообщениями, которыми заинтересовались видные ученые и путешественники. За богатые коллекции, пожертвованные на Общероссийскую этнографическую выставку, Арсеньев получил тогда большую серебряную медаль, а Географическое общество наградило его за экспедиционную деятельность малой серебряной медалью.
Высочайшим повелением Арсеньев был освобожден от службы в войсках и штабах и, сохраняя воинское звание, переведен в главное управление землеустройства и земледелия. Еще раньше он был избран директором Хабаровского краеведческого музея и теперь хотел полностью посвятить себя науке.
Сразу же после экспедиции 1908–1910 гг. Арсеньев зaдумал написать труд под названием «По Уссурийскому краю».
Взволнованность, с какой Арсеньев думал об орочах, проявилась в книге «По Уссурийскому краю» и привела к созданию образа Дерсу Узала. Во второй половине 1916 г. книга была закончена. Обе книги, каждая в отдельности, были полностью подготовлены к печати в конце этого года, но увидели свет они позднее: «По Уссурийскому краю» была напечатана на средства автора во Владивостоке в 1921 г., а «Дерсу Узала» – в 1923-м, после изгнания интервентов с Дальнего Востока.
«По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» кровными узами связаны с арсеньевскими путевыми дневниками. Описания маршрутов, научные данные, этнографические наблюдения – все это, как уже отмечалось, первоначально было зафиксировано в дневниках. И столь же очевидно, что художественный смысл этих книг в значительной степени зависит от присутствия на их страницах Дерсу Узала. Появление Дерсу Узала в книгах Арсеньева не равнозначно обычному знакомству с одним из участников экспедиций, пусть и особенно самобытным; его присутствие не сводится к роли «этнографического экспоната», представляющего уссурийскую «экзотику». Дерсу Узала как человек занимает в духовном мире Арсеньева ни с кем не сравнимое место, и его рождение в качестве героя книг, возникновение его образа – результат сложной духовно-творческой эволюции писателя.
Образ Дерсу Узала вобрал в себя многолетние наблюдения Арсеньева над таежными аборигенами и как бы сконденсировал всю его любовь и безмерное уважение к этим людям.
Воссоздавая миросозерцание «лесных людей», Арсеньев не только убежденно защищал «особую таежную этику», но еще и находил в их нравственных представлениях нечто остро необходимое ему самому.
Всю жизнь Арсеньев последовательно стремился к тому, чтобы стать профессиональным ученым-этнографом, добивался научного признания своих трудов и скорее скептически относился к литературному поприщу. На склоне лет он как-то признался, что в молодости был совсем неумелым в литературном деле и никогда не думал о таком поэтическом произведении, как книга о Дерсу Узала. Когда же эта книга стала достоянием широкой публики, Арсеньева, что называется, настигла писательская судьба, и важнейшую роль сыграл здесь М. Горький.
В письме из Италии, замечая, что читал книгу «с великим наслаждением», М. Горький писал: «Не говоря о ее научной ценности, конечно, несомненной и крупной, я увлечен и очарован был ее изобразительной силою. Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера».
В это время общественная деятельность Арсеньева была весьма активной. Он много внимания уделял работе в Дальрыбе, в Хабаровском краеведческом музее. Еще в 1921 г. он был избран профессором по кафедре краеведения и этнографии во Владивостокском пединституте и периодически читал лекции в разных городах и самых различных аудиториях. В 1927 г. Арсеньев предпринял новую экспедицию в Сихотэ-Алинь и затем выпустил книгу «Сквозь тайгу».
Деятельность Арсеньева была активной и многогранной, она требовала от него полной душевной отдачи и предельного напряжения сил. В 1930 г. Арсеньев, как он сообщал М. Горькому, возглавил четыре экспедиции по обследованию таежных районов в связи с постройкой новых железнодорожных линий. В середине июля он уехал в командировку в низовья Амура, а вернувшись 26 августа во Владивосток, слег а постель с крупозным воспалением легких. Болезнь развивалась стремительно, врачебный уход, судя по всему, был недостаточным, и 4 сентября 1930 г. Арсеньев скончался.
Смерть Арсеньева оказалась для всех неожиданной. М. Горький прислал в Дальневосточный краевой научно-исследовательский институт телеграмму: «Глубоко поражен преждевременной кончиной Владимира Клавдиевича Арсеньева – талантливого человека, неутомимого исследователя Уссурийского края. Сердечно сочувствую его друзьям и сотрудникам по работе, разделяю с ними их печаль». Погребли Арсеньева не в тайге, как ему мечталось, а сперва на Эгершельде и в пятидесятых годах перенесли его прах на Морское кладбище Владивостока.
(По материалам И. Кузьмичева)
