Николай Озеров
Всю жизнь за синей птицей
Сериал военных фильмов венчают два фильма «Сталинград», получивших высокую оценку отечественных и зарубежных специалистов.
Юрий Николаевич – автор сценария и режиссер телевизионного киносериала из 17 фильмов «Трагедия века» (об истории Второй мировой войны, с участием лучших актеров 17 стран). Фильм посвящен 50-летию Победы.
В кинематографическом творчестве Ю. Озерова спорт занимает заметное место.
В фильме «Глазами восьми» (о Мюнхенской Олимпиаде 1972 года) 8 самостоятельных новелл было снято режиссерами разных стран.
Напомним, что герои Олимпиады – рязанские богатыри, борец Анатолий Рощин и тяжелоатлет Василий Алексеев.
Ю. Озерову выпала высокая ответственность начинать фильм. Новелла Озерова называлась «Старты». Свою тему он с оператором И. Слабневичем решили мастерски; за участие в фильме Озеров получил золотую Олимпийскую медаль. Фильм был представлен на фестиваль в Каннах и в Мюнхене. В 1979 году, в канун Московской Олимпиады-80, брат поставил фильм «Баллада о спорте». Композитор А. Пахмутова и поэт Н. Добронравов специально написали к фильму ставшие популярными мелодии. Ведущим в фильме доверено было выступить мне. Фильм с успехом демонстрировался в нашей стране и за рубежом.
Ю. Озеров, будучи руководителем творческого объединения «Олимпиада-80», писал, что фильм о Московской Олимпиаде «будет фильмом о спорте и физической культуре, об их роли в жизни нашего века и нашего общества, о колоссальных возможностях человеческого организма, способного дать ни с чем не сравнимое чувство власти над скоростью и высотой, земным притяжением и стихией».
В 1981 году на экраны вышел официальный фильм о Московской Олимпиаде «О спорт, ты – мир!»
Фильм получил одобрение и высокую оценку Международного Олимпийского комитета. Президент МОК Х.А. Самаранч заявил: «Мы одобряем эту великолепную киноповесть о крупнейшем спортивном событии и принимаем ее в качестве главного официального фильма об Олимпиаде-80».
Директор МОК М. Берлю отмечал: «Фильм сделан прекрасно во всех отношениях: по сюжету, трактовке событий, музыкальному оформлению и тексту…» За создание этого фильма брат и еще несколько человек из его группы, в том числе и я, были удостоены Государственной премии СССР. На фестивале спортивных фильмов в Турине (Италия) фильм получил «Гран-при».
В мире существуют только два кинорежиссера, которые сняли по два официальных Олимпийских фильма. Японский режиссер Кон Исикава и Юрий Озеров, сделавший фильмы о Московской Олимпиаде-80 и Мюнхенской Олимпиаде-72.
Брат очень любит спорт, играл в футбол, в теннис. Спортивные фильмы – его хобби. Они помогали ему творчески переключаться после фильмов огромной киноэпопеи «Освобождение».
Юрий Озеров, режиссер с мировым именем, известен и как мастер, увлеченно работающий с будущими режиссерами ВГИКа; автор ряда публицистических материалов о киноискусстве. В качестве секретаря правления он курирует многообразную международную деятельность Правления Союза кинематографистов, продолжает работу в студии «Мосфильм», где создает к 50-летию победы в Великой Отечественной войне фильм о маршале Советского Союза, великом полководце Георгии Константиновиче Жукове, под командованием которого он воевал.
Последние работы брата – «Сталинградская битва», «Ангелы смерти».
…Еще в студенческие годы я мечтал сыграть роль журналиста Питера Уоррена в пьесе Рискина «Дорога в Нью-Йорк». Играл эту роль знаменитый ленинградский артист Полицеймако.
В пьесе герой-журналист Питер встречает дочь миллиардера, которая убежала из дома к своему жениху, известному гонщику. Питер соглашается ей помочь. С ними происходит масса приключений, они попадают в интересные ситуации. Оба путешественника влюбляются друг в друга, но еще не сознаются в этом. Журналист звонит в редакцию своей газеты и просит взаймы денег, обещая всю эту сенсационную историю рассказать читателям. Элли – героиня пьесы, проснувшись, решает, что Питер сбежал, звонит отцу, который ищет ее с помощью 10 тысяч сыщиков, умоляя простить ее. До этого у нее с Питером был разговор:
– Питер, вы были когда-нибудь влюблены?
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Она умерла? Она вышла замуж за другого?
– А так всегда бывает. Хорошие выходят замуж за другого, а хорошим парням достаются какие-нибудь стервы.
И Питер начал рассказывать Элли:
– Да, я был влюблен в одну девушку. Ей никогда не нужны были деньги. Вот скажи завтра – уедем туда-то – и она возьмет зубную щетку и отправится с тобой хоть на край света. Спите, я ни в кого не влюблен.
Последняя картина спектакля. Питер приходит к отцу Элли, чтобы получить восемнадцать долларов за пропажу своих вещей. Отец спрашивает:
– Это кроме тех десяти тысяч долларов, которые я обещал тому, кто поможет разыскать дочь?
Короче, после бурной сцены отец понимает, что Питер любит Элли, да и Питер ему понравился. «Сейчас я принесу Вам ваш гонорар».
В это время входит Элли. Она узнает, что Питер уезжает, и тут наступает совершенно неожиданная развязка. Она говорит: «Питер, подожди, я только возьму зубную щетку».
Вот так и моя будущая супруга Маргарита Петровна Азаровская, редактор издательства «Прогресс», взяла зубную щетку в трудный момент моей жизни, четверть века назад, и с тех пор возглавляет нашу семью. А когда появились дети, свою жизнь решила посвятить им и ушла с работы.
Дети мои – Коля и Надя – двойняшки, сейчас им по 25 лет. Коля на 10 минут старше Нади.
Надя окончила музыкальное училище имени Гнесиных, получила профессию хормейстера, работает редактором Московского канала телевидения.
Коля окончил Институт физкультуры, но по тренерскому пути не пошел, увлекается автомобилями.
Есть у нас еще один член нашей семьи, которого мы все страшно любим и друг к другу ревнуем.
В нашем доме всегда жили собаки и кошки. И жили они у нас как родные. Были всеобщими любимцами, делали, что хотели, спали вместе с нами. Наверное, мы плохие воспитатели, но мы их просто любим… Надо сказать, что большие собаки мне как-то не очень симпатичны, хотя я отношусь к ним с уважением. Люблю же я собак мелких пород и типа тойтерьера. Лет пять назад у нас погиб карликовый пинчер по кличке Чарлик. До него лет десять жил песик, который был назван по фамилии одного из героев популярной тогда оперетты о футболистах «Одиннадцать неизвестных». Там был персонаж – «болельщик Краснопресненского района Чашкин» (его играл известный актер Владимир Володин). Вот и стал наш пес Чашкиным.
После гибели Чарлика мы не находили себе места от горя. И вот приезжаю я как-то из командировки, а жена и дочка сообщают, что нашли собачку – такую несчастненькую, такую маленькую. Я говорю: «Нельзя же так сразу, ведь еще жива память о Чарлике». Они – уговаривать: «Смотри, какая маленькая, будешь носить ее в кармане. Это же карликовый пудель». А этот карликовый пудель вырос в такую здоровую псину – не карлик, а целая «лошадь»! (Насчет лошади – это, конечно, преувеличение, но на хорошую «овечку» Алиса вполне тянет.) Вообще-то она – существо не злобное, но сдачи дать может. Бывало, что и мне попадало, наверное, по принципу «кого люблю, того и бью». Но как встречает! Целует, лижет, ласкается, особенно когда приезжаешь после длительного отсутствия. Это дорогого стоит! Больше всех она любит моих женщин – жену и дочь, особенно жену, которая в ней души не чает. Спит Алиса, где захочет, но за ночь обойдет всех, как бы проверяет, все ли на месте.
Однажды у нас чуть было не появились две собаки. Как-то звонит с улицы сын и говорит, что за ним увязалась большая рыжая собака, кажется колли. Он привел ее домой. Пес потрясающий – красивый, элегантный, полный достоинства. Развесили объявления, что найдена собака, – никто не отзывается. Попросил помочь друзей с телевидения. Приехал Миша Макаренков, сфотографировал меня с этой собакой. По телевидению показали фотографию и дали мой телефон, хотя мне советовали не делать этого: замучают звонками. Ну, что делать, жалко собаку… Она уже стала почти своей. Подружилась с Алисой, спала, где ей нравилось. Вскоре раздался звонок: «Да-да, это наша собака. Мы едем!» А пока они ехали, мне позвонили из Общества защиты животных и предупредили, чтобы я был осторожен, так как найдется много желающих взять хорошую дорогую собаку, возможно даже из корыстных побуждений. «Будьте бдительны! – сказали мне. – Собака сама узнает хозяина». Приезжает семья, бросаются к собаке, поглаживают ее, ласкают, вроде даже знакомые пятнышки находят, – собака не реагирует. В это время еще звонок: «Вы только что держали на руках мою собаку! Разрешите приехать?» Говорю – поторопитесь, и прежним посетителям собаку не отдаю. Приехал немолодой человек и, как только он вошел, колли, опустив голову и прижав уши, виновато поползла к нему. Он же укоризненно обратился к собаке: «Ну как же так, почему ты на мосту от меня убежала? Я ведь не мог за тобой угнаться! Как же тебе не стыдно?» Было видно, что это и есть хозяин собаки. Посадили мы их в машину, довезли до дома. Только открыли дверцу, собака стремглав бросилась в подъезд впереди хозяина. Но не успел сын завести машину, как она выскочила из подъезда, лизнула сына в лицо и снова убежала. Ну, как вы это расцените? Собака жила у нас два дня, чувствовала доброе к себе отношение: кормили, поили, гулять водили, даже хозяина нашли – она все это поняла и, как смогла, отблагодарила. Все ли люди так ценят добро?
Собаки – чудные звери. Мы просто обязаны любить, беречь и охранять их. Настоящий любитель даже в наше нелегкое время поделится с собакой последним куском. Вообще любить животных и воспитывать это чувство надо с детства – так считал Сергей Владимирович Образцов, насмерть стоявший за животных. А ведь сейчас возрождают собачьи бои! Их устраивают те, кому все равно, лишь бы заработать деньги. Да, зарабатывать надо, но зачем же из-за денег терять моральный облик? Нельзя допускать эти бои! Когда я со «Спартаком» был в Испании, мы пошли на корриду, где все «болели» за быка, которого уж очень доводили, и всем хотелось, чтобы победа была за ним. А тут собаки – Боже, упаси!
Это было зимой. Война заканчивалась. Театры начали ставить новые премьеры. Появилась афиша Детского театра: «Три мушкетера» Дюма. Очень мне захотелось посмотреть этот спектакль, люблю Дюма, все его произведения, без исключения.
И вот, наклонившись к администратору в окошечко, я попросил у него пропуск. Понял, что допустил роковую ошибку, но понял слишком поздно: паспорт, билет мастера спорта, еще какие-то документы были украдены из бокового кармана. «Три мушкетера» обошлись слишком дорого.
Продолжение заслуживает отдельного рассказа хотя бы потому, что работники любимой милиции с удовольствием посмеются над незадачливыми коллегами из 92-го отделения милиции. Правда, лет прошло немало, всерьез относиться к этому не стоит, но на ус намотать все же можно. Нельзя из мухи делать слона.
Все ждал, надеялся, что болельщики «Спартака» подбросят паспорт. Через какое-то время надо было уже идти платить сто рублей штрафа и получать новый паспорт. Пришел к начальнику. «Озеров… Озеров? Чемпион страны по теннису? Вы в таком-то году были осуждены по статье такой-то, десять лет тюремного заключения. Пять лет вы отсидели, а потом сбежали». Я говорю: «Вы мне льстите, что я сидел пять лет – я это допустить могу, но то, что я сбежал и успел за это время стать мастером спорта, выиграть звание чемпиона Москвы в таком-то году, стать чемпионом СССР в таком-то и таком-то году, окончить школу, которая находится в десяти шагах от вашего отделения милиции – вот этого я никак предположить не могу…» – «Да? Странно… Зайдите через недельку». Через «недельку» попросили зайти еще через «недельку», потом еще через «недельку».
…Когда я пришел в очередной раз, секретарша, потупив взор, сказала: «Плохи ваши дела, товарищ Озеров, все подтвердилось». И повела меня к начальнику отдела. Тот мрачно улыбнулся, сказав «да», – и повел меня к начальнику милиции.
Начальник милиции просматривал газету «Комсомольская правда», где была помещена фотография, запечатлевшая моего отца, известного певца Большого театра, отмечавшего в эти дни свое 60-летие, Мстислава Ростроповича, худого-худого, так что страшно было на него смотреть (мы недавно встретились с ним на одном из концертов, и оказалось, что знакомы уже 44 года), артиста Гриценко, а рядышком на фотографии пристроился я. В редакции газеты устраивали «пятницы» – творческие встречи, на которые приглашались известные артисты.
Выяснив суть дела, начальник распорядился выдать мне месячный паспорт. Я позвонил по телефону отцу, тот сказал: «Не брать никаких месячных паспортов!»
Говорю начальнику: «Извините, отец запретил мне брать паспорт. Вот перед вами газета „Комсомольская правда“. И вчера, в редакции, когда я рассказал, что сегодня иду к вам, там долго смеялись, а главный редактор предложил написать фельетон. Действительно, живет человек в доме в десяти шагах от милиции, чемпион, мастер спорта, отец – народный артист России. И вдруг такая чушь». Подумав немного, начальник сказал: «Дай ему на пять лет».
Взяв паспорт, я спокойно отправился домой. Но вы плохо знаете нашу милицию.
Прошло несколько лет. Получаю повестку явиться к такому-то начальнику. А я в это время первый раз оформлялся в Польшу – решил подстраховаться. Тогда в теннис играл председатель КГБ Серов. Я ему говорю: «Иван Александрович, вот такая история». Он говорит: «Напишите мне заявление на имя Романова (кажется, был такой начальник милиции города), я этот вопрос решу». Но что-то меня остановило. Не пустят, тогда и буду разбираться. И не написал письма Романову. Уехал в Польшу.
Но став депутатом Бауманского райсовета, я почувствовал, как изменилось отношение ко мне.
За пятнадцать минут до начала очередной сессии райсовета пришел к начальнику родной милиции и говорю:
– Извините, у меня сейчас сессия начинается, зачем Вы меня вызывали?
– Ох, товарищ Озеров, извините, – и вызывает секретаря.
– Катя, зачем мы вызывали товарища Озерова?
– Вот, по тому делу. Начальник забеспокоился:
– Товарищ Озеров, я вас попрошу зайти ко мне после сессии, сейчас мне неудобно с Вами разговаривать.
На следующий день вместе с отцом отправились к первому секретарю Бауманского райкома партии – Николаю Федоровичу Игнатову, поклоннику «Спартака». Выслушав нас и улыбнувшись, он нажал кнопку телефона. Прошу прощения, могу ошибиться в фамилии начальника милиции, кажется, это был Пересыпкин. Спокойным голосом Игнатов ему говорит:
– Пересыпкин, тут на тебя жалоба, говорят, ты на рынке спекулируешь…
– Что вы, Николай Федорович! Да как вы могли подумать?
– Да я-то знаю, чем у меня занимается начальник отделения милиции, – переходя на жесткие тона, говорит Игнатов.
– У тебя в районе живет народный артист России Озеров – гордость Большого театра, сын – чемпион, комментатор, артист МХАТа. Ты мне район позоришь! Сейчас же ко мне в кабинет, извиниться, и чтобы больше этого не повторялось!
Прибежал перепуганный начальник отделения милиции, принес свои извинения, инцидент был исчерпан.
Вот теперь я хочу задать вопрос. Ну а если бы это был человек, который не жил бы в 20 метрах от милиции, не чемпион, не комментатор? Как же быть с ним?
Глава 2. Радость, слезы и любовь
В теннис я начал играть с девяти лет. В 28 километрах от Москвы есть такая станция – Загорянская. Это моя «теннисная родина», здесь я научился азбучным истинам этой увлекательной игры. Впрочем, не только я, здесь выросли отличные теннисисты: Александр Сергеев, Михаил Корчагин, Семен БелицТейман, Владимир Зайцев, Александр Голованов, Николай Кучинский и многие другие.
Впервые я увидел, как играют в теннис, когда мои родители привели меня на детскую спортивную площадку, где с ребятами занимался страстный энтузиаст спорта, один из старейших жителей Загорянки Василий Михайлович. Он был необычайно добр и внимателен. У него было много игрушек, и мы с удовольствием занимались физкультурой: играли в серсо, крокет, лапту. Ну а тот, кто был особенно прилежен, в качестве поощрения приглашался на теннисный корт. Выстроен он был в лесу без всяких ограждений. И для того чтобы не терялись мячи, Василий Михайлович перекрасил их в красный цвет. Моему первому учителю нравилось, как мы играли с братом: точно попадали по мячу и если не блистали техникой, то во всяком случае умели укоротить мяч и перебросить его свечой через противника. Особенно были заметны успехи моего брата Юрия. Василий Михайлович разрешил нам, кроме основных занятий с ним, посещать и главный спортивный центр Загорянки – три теннисных корта для взрослых. К сожалению, сейчас этих теннисных площадок уже нет. Они разрушены, на их месте построен дом, и осталось только название – Теннисная улица. На этой площадке я пропадал с утра до вечера, сидел на судейской вышке, смотрел, как играют взрослые, а когда они отдыхали, подходил к какому-нибудь теннисисту и просил: «Дядя, дай поиграть ракеточку». Получив ее, мчался на третий корт и с удовольствием перебрасывал мяч через сетку. Взрослые заметили мальчика, который старался играть не так, как другие, – ему доставляло удовольствие перебросить мяч свечой через соперника, затем укоротить его и вновь перебросить. Взрослые стали приглашать меня поиграть вместе с ними, сердились, когда я гонял их по всей площадке, хотя сами были довольны такому «оздоровительному» теннису и подчеркнуто величали девятилетнего мальчика Николаем Николаевичем.
Прошло несколько лет. Я уже сыграл свой первый матч с мальчиком из Мамонтовки, был шестым игроком детской команды Загорянки. Брат мой был четвертой ракеткой. В 1935 году, когда мне уже было 12 лет, Сергей Павлович Павлов, покровитель юных загорянских теннисистов, решил, что пора мне проверить мои силы в матчах на первенство Москвы. Я не спал всю ночь, не верил в свое счастье и очень боялся: а вдруг не выдержку экзамен? Все зависело от знаменитого дяди Коли Филиппова – главного тренера детворы на московском стадионе Юных пионеров. Меня представили дяде Коле. Он попросил взять ракетку и поиграть об стенку. Я сделал всего три удара. Дядя Коля остановил меня и сказал, что сейчас я буду играть свой первый матч на первенство Москвы. «Иди на третий корт», – сказал он.
Первенство Москвы! Неужели свершилось? Я – участник этих соревнований?! Хотелось бежать на вокзал, к поезду, мчаться в Загорянку, сказать родителям, что экзамен я выдержал, допущен к играм. «Может быть, завтра сыграем первый матч?» – робко спросил я. Но дядя Коля был неумолим. Против меня вышел мальчик с полотенцем на шее, его сопровождали бабушка, дедушка и родители. Свой первый официальный матч я не проиграл. 6:0, 6:3 – таков был счет первой в жизни победы. Но и после этого дядя Коля меня не отпустил – заставил играть еще один матч, который тоже закончился моей победой.
Через день в полуфинале я обыграл Михаила Холосовского – 7:5, 6:3, впоследствии тренера по теннису, сильного перворазрядника, – и вышел в финал. Дядя Коля Филиппов прикрепил на моей майке эмблему «СЮП» – стадион Юных пионеров. В финале я играл с Семеном БелицТейманом, моим главным соперником во всех крупнейших соревнованиях на протяжении всей теннисной карьеры. Много решающих матчей сыграли мы между собой в борьбе за звание чемпиона Советского Союза, Москвы. Борьба была острой, непримиримой. Собственно, она продолжалась всю жизнь. И не только на теннисных кортах. У нас были разные взгляды на теннис, на тренерскую деятельность, на развитие тенниса в стране, но уважение к труду «главнокомандующего» советского тенниса было всегда.
И вот наша первая встреча. Белиц-Гейман был выше ростом, обладал мощной подачей, на которую очень надеялся. Разминаясь, он так и говорил: «Если пойдет подача, от него ничего не останется». Но финал был моим. Я был острее, подвижнее своего соперника. Мне доставляло удовольствие атаковать, играть у сетки. И приятно, что симпатии публики были на моей стороне, а улыбающиеся, добрые глаза дяди Коли, который сидел в первом ряду, подбадривали. Я играл с удовольствием, с настроением, ставя своего рослого соперника в безвыходное положение. Словом, я выиграл – 6:3, 6:3 – и в двенадцать лет впервые стал чемпионом Москвы по теннису среди мальчиков. Бесконечно счастливый показывал я своим родителям газету «Красный спорт», где было написано, что стадион Юных пионеров выдвинул недурную смену: мальчики Эйнис, Озеров, девочка Шнепст (кстати, тоже из Загорянки) показали неплохую игру и многое обещают в будущем.
Да, Загорянка дала мне путевку в большой спорт. И каждый год на протяжении многих лет перед ответственными матчами я всегда приезжал в Загорянку, шел на Теннисную улицу и вспоминал детские годы, думал о предстоящей игре, настраивался.
Вскоре произошло еще одно событие, буквально потрясшее меня. Я увидел соревнования лучших мастеров тенниса на кортах ЦДКА, увидел и… заболел, заболел не только в переносном, но и в буквальном смысле слова. Приехал в Загорянку, и меня уложили в кровать с высокой температурой. Ночью я метался в бреду, мне казалось, что гигант Негребецкий своими сокрушительными ударами ломает стены. И Борис Новиков точно бьет в линию. И крученый мяч Кудрявцева я не в состоянии отбить – он все время перепрыгивает через меня.
Как только я поправился, стал регулярно посещать теннисные корты ЦДКА. Начались мои «теннисные университеты». С большим удовольствием я подавал мячи нашим мастерам. А сам, стоя за их спиной, играл мысленно, отражал удары, старался предугадать «ход» соперника и ответ «моего» игрока. И если теннисист, которому я подавал мячи, не брал мяч, не успевал к нему, то я-то уж точно знал, что на его месте я бы не только отбил и достал мяч, но и сыграл бы так, что соперник не в состоянии был бы отбить мяч. Подавая мячи, я учился всему, главным образом – технике. Ведь там, на даче, все мы, мальчишки, как умели, так и перебрасывали мяч через сетку. Поэтому-то и техника у меня навсегда осталась с изъянами. Удар слева, вторая подача были на редкость слабыми. Даже потом, когда я уже стал мастером и несколько улучшил свою технику, все равно старался как-то завуалировать свои слабые места, перехитрить соперника.
В том же 1935 году мой друг детства Володя Зайцев, выступавший за команду «Локомотив», привел меня в детскую теннисную секцию этого общества – самого популярного на железнодорожной станции Загорянка. Тренер Владимир Николаевич Спиридонов, увидев мою игру, выдал мне тапочки, и с тех пор я под руководством опытнейших тренеров, моих учителей – Евгения Михайловича Ларионова, Владимира Николаевича Спиридонова и Владимира Андреевича Филиппова – стал изучать все с самого начала, с азов. Обучали меня хорошо. Тренеры были большими специалистами своего дела, удачно дополняли друг друга. Я считаю их лучшими наставниками молодежи у нас в стране в те годы.
Евгений Михайлович Ларионов, заслуженный тренер РСФСР, старший тренер «Локомотива», был разносторонним спортсменом, лыжником высокого класса, футбольным вратарем – одним из лучших в Москве – и теннисистом. Но, странное дело, на тренировках он играл великолепно, а в соревнованиях неудачно: подводили нервы. Тренером же он был, повторяю, превосходным. Если чувствовал, что нам наскучили корты, тут же заменял тренировки и увлекал нас игрой в баскетбол, ручной мяч, футбол. Зимой регулярно возил нас на станцию Лосиноостровская, где мы ходили на лыжах, его указания были точны и определенны. Его мудрые советы помогли моему спортивному росту и теннисному успеху.
Многим я обязан тренеру «Локомотива» Владимиру Николаевичу Спиридонову. Сначала он был одним из трех моих наставников, а потом стал и самым главным, единственным. Со Спиридоновым прошла почти вся моя жизнь в большом теннисе. Это был большой тактик и психолог. Его метод работы (я это смею утверждать, потому что видел и знаю, как работают крупнейшие современные тренеры) был абсолютно верным. Спиридонов умел так настроить своего ученика, что тот, находясь на грани поражения, в самые критические минуты не терял присутствия духа, продолжал борьбу и не раз добивался победы, когда всем уже казалось, что выиграть он не сможет. Спиридонов был наставником и старшим другом, заботливым, трогательным, внимательным учителем.
Детский тренер – профессия очень важная в спорте и, честно говоря, не очень благодарная. Готовить из ребят мастеров высокого класса нелегко, а вырастить первоклассного спортсмена вообще гигантский труд. Многие тренеры обязательно стараются переучить пришедшего к ним новичка, совершенно не хотят замечать того, «своего», хорошего, что у него есть.
Мои же учителя, совершенствуя мою игру, старались закрепить и развить положительные стороны: скорость, сильный удар справа, с воздуха, хорошую реакцию. Помогли мне выработать свой стиль, необычный, но интересный, для противников неудобный.
Все мы, юные теннисисты «Локомотива», любили Владимира Андреевича Филиппова. Он умел показать любой технический прием. Всегда был веселый, любил играть в футбол. Ну а на теннисном корте демонстрировал в соревнованиях такую волю, что, право, приходилось задумываться: а можешь ли ты так, как он?
У нас был очень дружный коллектив. Обо мне заботились, старались, чтобы у меня всегда была лучшая ракетка, новые мячи, хорошие тапочки. На тренировке руководители детской школы подбирали партнеров, которые должны были, по их мнению, помочь мне. А когда однажды на тренировке я выиграл у одного из лучших теннисистов Советского Союза, первой ракетки «Локомотива», мастера спорта Алексея Гуляева, тренерский совет, в том числе и сам Гуляев, решил поставить в команду железнодорожников Озерова запасным. Вот это коллектив! Сам Гуляев отказывается от матча с Новиковым, чтобы юный теннисист-одноклубник, запасной игрок, сделал первый шаг вперед, попробовал свои силы в игре с выдающимся теннисистом, многократным чемпионом страны, заслуженным мастером спорта, одним из первых удостоенных высокой награды – ордена «Знак Почета». Впоследствии Борис Ильич был не только моим основным соперником, но и партнером, другом, наставником. Под его руководством я выиграл даже звание чемпиона страны.
Но вернемся к занятиям в «Локомотиве». Я играл все лучше и лучше, вновь подтвердил звание сильнейшего среди детей: в 1936, 1937 годах. Помогли и занятия в школе известного французского теннисиста Анри Коше. Он приезжал к нам в страну для участия в показательных играх и в качестве тренера. В течение двух сезонов в Москве действовала школа Коше, и чемпион мира занимался с большой группой ведущих теннисистов страны, молодежью и тренерами, передавал им свои знания, опыт, мастерство (Семен Белиц-Гейман, Евгений Корбут, Зденек Зигмунд и многие другие известные впоследствии теннисисты прошли эту школу). В этой школе был и я. Занятия с Коше оставили большой след в моей спортивной биографии. Я начинал свой путь в «Локомотиве» – обществе хотя и известном, но, конечно, не столь крупном, как, скажем, «Динамо», ЦСКА, «Спартак». Я сам убедился, как трудно спортсмену скромного общества, даже если он живет и играет в столице и носит титул чемпиона Москвы, быть замеченным, попасть в сборную. Я, например, мальчиком, как и все теннисисты моего общества, не имел возможности играть зимой в залах на закрытых кортах. Весной приходилось догонять ушедших вперед конкурентов из именитых обществ. Мне, первому среди мальчиков, нелегко было попасть в школу Коше, хотя теннисистов из ведущих обществ зачисляли туда большими группами, без особого разбора. Когда же по настоянию руководителей общества «Локомотив» я все же был принят в школу Коше, знаменитый француз сказал: «Из этого толстяка выйдет толк».
Я учился у знаменитого мастера и многое почерпнул. Именно на занятиях у Коше я понял, что в теннис играют не только руками, что это интересная творческая борьба. Как и в шахматной партии, здесь необходимо переиграть соперника, перехитрить его, обмануть, заставить вести борьбу в невыгодных условиях. Учился и когда Коше выступал в показательных играх, и на тренировках. А если он останавливался рядом и давал совет, старался запомнить все до единого слова. Боялся его ужасно. И когда он подходил ко мне, я всегда шел к сетке, где чувствовал себя особенно уверенно: хотел показать руководителю школы, что у меня получается игра у сетки. Сейчас, конечно, ругаю себя за это: ведь игра с задней линии была у меня слабее и, наверное, советы опытного педагога помогли бы многое исправить!
И надо же было так случиться, что через двадцать с лишним лет я встретил старого чемпиона, одного из знаменитого квартета теннисных «мушкетеров» (так называли известных французских теннисистов Р. Лакоста, Ж. Баротра, А. Коше, Ж. Брюньона) во Франции во время служебной командировки.
В Марсель я приехал с футболистами московского «Торпедо», времени было немного, а осмотреть хотелось все. И солнечная, шумная Канебьер, и порт, один из крупнейших на Средиземном море, и суровый замок Иф, знакомый еще со школьных лет по «Графу Монте-Кристо», – всё это манило с одинаковой силой. Однако привлекательнее всего оказалась афиша, извещавшая о розыгрыше национального первенства Франции по теннису.
Изящный, словно игрушечный, павильон, тринадцать прекрасных земляных площадок и такая знакомая приподнятая атмосфера, неизбежная на больших соревнованиях. Попав сюда в роли простого зрителя, я, устроившись поудобнее, приготовился смотреть. Не помню уже, то ли раздавшийся сзади шепот, то ли что-то другое заставили меня обернуться. Каково же было мое удивление, когда чуть правее, в следующем ряду, я увидел Анри Коше! Я не мог не подойти к своему старому учителю, хотя, конечно, понимал, что он не узнает во мне тринадцатилетнего подростка, которому когда-то преподавал основы тенниса. Я представился как московский радиокомментатор.
Москва! Глаза Коше загорелись. Как же, конечно, он хорошо помнит этот прекрасный гостеприимный город! Он очень рад услышать о теннисистах СССР. Все эти годы он вспоминал свои поездки туда и сейчас, на старости лет, мечтает еще раз побывать в России. Он живо вспоминает своих русских соперников.
Что поделывает Кудрявцев? Потом этот гигант, с такой трудной фамилией… Не… дре… Да, Негребецкий? И этот юноша Озеров?
Стоит ли объяснять, как приятно было услышать, что экс-чемпион мира помнит меня! Я назвал свое имя. Коше долго тряс мне руку и никак не мог освоиться с мыслью, что я – это я. Потом начался бесконечный разговор о нашем теннисе, о Борисе Новикове, тогдашнем чемпионе СССР, о советских городах. К нам подсела чемпионка Франции Бюкай – участница III Международных дружеских спортивных игр молодежи. У нее тоже масса впечатлений о фестивальной, феерически сказочной Москве 1957 года, она жалеет, что смогла пробыть там всего несколько дней, и с нетерпением ждет случая снова выступить перед советскими зрителями.