Николай Стариков
Геополитика. Как это делается
Глава 3
Кому мешает флот, или Отчего все революционеры так не любят русские боевые корабли
Мятеж не может кончиться удачей – в противном случае его зовут иначе.
Джон Харрингтон, английский поэт [82]
Представьте себе ситуацию: идет борьба за чемпионство страны по футболу. Претендуют на победу несколько команд, но главных конкурентов двое. И вдруг в одном из клубов разгорается скандал: прямо накануне решающих матчей команда изгоняет тренера, а игроки начинают громкое выяснение отношений. Оно заканчивается массовой дракой в раздевалке, в ходе которой наиболее ценным футболистам наносятся серьезнейшие травмы. В итоге к началу сражения за первое место команда приходит ослабленная и с треском проигрывает все матчи второй половины чемпионата, занимая не первое, а предпоследнее место. Кому выгодно такое развитие событий? В самой команде практически никому, зато другие клубы, получившие возможность занять первые строчки в турнирной таблице, очень даже в выигрыше. Кто еще? Один игрок из разваленного коллектива, кто сознательно внедрил лживую информацию, ведущую к конфликту, и нарочно обвинил тренера и ключевых игроков в неблаговидных поступках. На его банковский счет от «неизвестного доброжелателя» легла кругленькая сумма, которую он никогда не мог бы заработать, честно играя за свою команду. Такое разве невозможно? Возможно. А теперь представьте себе, что на кону не золотые медали чемпионата страны или мира по футболу, а доминирование на планете. Контроль над ресурсами, над странами и континентами, фактическое написание истории человечества и определение путей его развития. И благодаря сваре и внутренней смуте в одном государстве на первые позиции выходит другое. Неужели никому из опытных политиков никогда не придет в голову самим организовать ослабление конкурента под видом случайно возникших внутренних разборок? Неужели умные мужи будут только добросовестно конкурировать с противниками в мирное время и честно воевать с ними в военное? А ведь известно, что в политике хороши все средства, которые приводят к победе. Только обычно все это политическое грязное белье относят почему-то на самый нижний уровень – подкуп избирателей, лоббирование интересов, создание искусственных проблем конкурентам. На самом верху политической пирамиды – там, где властвуют геополитические интересы, если верить историкам, – одни «святые Франциски» и «матери Терезы». Но в таком утверждении нет логики. Наоборот, чем ценнее приз, тем активнее будут применять все недозволенные методы в стремлении его заполучить. Нравится нам или нет, но это именно так. Значит, уничтожение противника путем его внутреннего ослабления является одним из основных методов геополитической конкуренции.
Именно поэтому любая революция всегда радостно приветствуется геополитическими соперниками страны, где она происходит. И в 99 % случаев революционеры обязательно связаны с врагами своей родины, получая от них помощь деньгами, оружием, дипломатией или советами. В оставшемся 1 % внешние силы подключаются на этапе развития стихийного бунта, который случается крайне редко, но все же бывает. Задача внешних сил – направлять своих агентов внутри новой революционной власти на те действия, которые будут ослаблять охваченную беспорядками страну.
А теперь спросите себя: кто в «команде» другой державы будет представлять для вас, руководителя другой «команды», главную опасность?
• Элита – умные, знающие и те, кому известно, за что идет борьба.
• Та часть элиты, которая непосредственно участвует в борьбе, – сотрудники спецслужб, тайные финансисты, военные.
• Имеющие отношение к сфере, в которой страна наиболее уязвима, в которой противник может получить в свои руки тот самый ларец с «иглой Кощея».
Вот этих «игроков» команды противника нужно во время смуты выводить из строя первыми. Желательно на тот свет – так надежнее. Никто ведь не знает, насколько крепкую и долгую кашу удалось заварить на территории геополитического конкурента. Поэтому кровавое развитие событий революции всегда выгодно внешним силам. В безжалостной вакханалии перемелются не только военная мощь и экономика, но и вполне конкретные, опасные для других стран личности. А некоторых можно переманить к себе под предлогом их защиты от революционеров. Выходит, для страны революция – это трагедия с гибелью людей, для ее врагов – распродажа мозгов, территорий и достижений [83].
Теперь нам осталось вспомнить, что противником Моря, согласно геополитике, является Суша. Спросите себя: что будет делать в первую очередь держава Моря, если ей удастся вызвать смуту внутри державы Суши? Ответ: уничтожать флот. Это самая первостепенная задача, все остальное не так важно. Не дать создать Суше флот, способный бросить вызов могуществу Моря, – вот основная геополитическая цель. А что такое флот? Это не только уже построенные суда, но еще и суда строящиеся. И самое главное, это люди, которые флот создают. Морские офицеры, инженеры, флотоводцы. Вот их-то и будут уничтожать первым делом во время любой революции, которая происходит в сухопутной державе. В качестве примера мы возьмем революции 1917 года в России и 1789 года во Франции. Обе страны в свое время были главными противниками основной морской державы – Великобритании. После чего и в России, и во Франции разразились революции. Что же происходило с флотом в это бурное время? Ведь создание и содержание флота не только дорогое, но и очень важное дело. Любой революции нужно защищать свои завоевания, и флот тут лишним точно не будет.
Начнем исторический экскурс с Февральской революции [84]. В ходе беспорядков и анархии, охватившей столицу воюющей в Первой мировой войне (!) России [85], погибло, по официальным данным, более тысячи человек. Среди них были полицейские, жандармы, офицеры, солдаты и гражданские лица. Однако целенаправленный террор в эти самые первые дни успел коснуться только флотских офицеров. Еще ничего не было ясно, еще государь не отрекался от престола, еще его брат Михаил под давлением Керенского не передал власть Временному правительству, а матросы «вдруг» решили поубивать флотских офицеров [86]. У солдат желания целенаправленно уничтожить «сухопутных» офицеров, несмотря на боестолкновения в Петрограде, не возникло. В ночь на 1 (14) марта 1917 года в Кронштадте толпа матросов (только ли матросов?) начала врываться в дома офицеров, требуя ответа, признают ли они Временное правительство. Еще даже не было объявлено об отречении царя, идет война, какое Временное правительство? Ясно, что ответ офицера мог быть только одним – отрицательным. Это был лишь предлог, чтобы создать повод для расправы над флотскими командирами [87]. Обратите внимание: офицеров немедленно убивают. Одной из первых жертв стал вице-адмирал Р. Н. Вирен – командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта. Его вывели на улицу, били, издевались, а потом на Якорной площади города закололи штыками. Тело бросили в овраг, и оно пролежало там несколько дней. «Его так ненавидели матросы, что…» – это обычная отговорка, чтобы выставить преступников и убийц борцами за свободу. А правда такова: Роберт Николаевич Вирен продвижения по службе добивался своим мужеством и своей кровью. Во время вероломной атаки японского флота на Порт-Артур 2–7 января (по старому стилю) 1904 года, будучи командиром новейшего крейсера «Баян», Вирен бросается в безумную с точки зрения морской тактики атаку. Его крейсер в одиночку идет на всю армаду неприятельского флота, направив огонь на флагманский броненосец японцев. Враг начинает стрелять по «Баяну», а русская эскадра успевает выстроиться в боевой порядок [88].
За проявленное мужество Р. Н. Вирен был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость». Через две недели после награждения – новый подвиг: выход в море для спасения экипажа тонувшего миноносца «Страшный» под японским огнем. За это Вирен получил орден Святого Георгия IV степени. Боевой офицер кровью доказал, на что он готов ради Отечества: в ноябре 1904 года на палубе эскадренного броненосца «Ретвизан» он был ранен осколками снаряда в обе ноги и спину. В 1909 году Вирен стал командовать Кронштадтской крепостью. Вступив в должность военного губернатора, он издает приказ по городу о фиксировании цен на основные продукты 55 наименований. Сделано это было для недопущения спекуляции, чтобы военнослужащие и горожане могли спокойно прожить на свое жалованье. И на протяжении всей своей службы адмирал следит, чтобы приказ соблюдался, а виновные наказывались арестом, штрафом или выселением из Кронштадта. Вот такой «царский сатрап». И его «за непризнание Временного правительства» закололи штыками. Вина? Высший офицер флота – это и есть вина. В тот же день были убиты еще тридцать шесть офицеров-кронштадтцев (не считая мичманов). Среди них – командующий Балтийским флотом адмирал А. И. Непенин, адмиралы и высшие офицеры флота А. Г. Бутаков, командир крейсера «Аврора» М. И. Никольский, Н. В. Стронский, П. И. Новицкий, Н. Г. Львов, А. К. Небольсин, Р. Д. Зеленецкий, В. А. Карцов, И. А. Овчинников, Н. Л. Гирс, Г. П. Пекарский и другие [89].
Около 300 флотских офицеров были арестованы и просидели в тюрьме с марта по октябрь 1917 года, а Временное правительство никак «не могло» их освободить [90]. После прихода к власти большевиков судьба подавляющей части арестованных была печальной. Но нам важно понять, что обезглавливали флот еще тогда, когда Ленин находился в Цюрихе и в самых смелых мечтах не предполагал, что сможет руководить Россией. Уничтожение плеяды ведущих офицеров должно было в любом случае вывести русский флот из строя на определенный срок и в обязательном порядке понизить его боеспособность. Было ли это нужно Германии? Безусловно. Но вот беда – никто и никогда не смог найти ни малейшего доказательства участия немцев в организации Февраля 1917 года. Ленин в своих работах того времени вообще «режет правду-матку» и пишет, грубо говоря: «Февраль = Англия + Франция + думские заговорщики». Зачем англичанам снижать боеспособность русского флота? Они всегда были готовы уничтожить флот любой страны, которая является их конкурентом.
Поэтому нет ничего удивительного, что революционеры, захватившие власть во Франции после революции 1789 года, начали точно так же очень быстро уничтожать свой флот и своих флотских офицеров. И если сухопутную армию, которая может бить противника, новая революционная Франция сформировала очень быстро, то достойный флот она так и не создала никогда до своего окончательного крушения в 1815 году [91]. В итоге революционеры били все европейские «сухопутные» монархии, нанося им вред и ослабляя их мощь, но не причиняя никакого ущерба интересам Великобритании.
Уже через несколько лет революции флот Франции пришел в страшный упадок, о чем весьма подробно рассказывает классик геополитики американский адмирал А. Т. Мэхэн в книге «Влияние морской силы на Французскую революцию и империю». Хотя ту часть этого труда, в которой речь идет о последствиях революции для французского флота, стоило бы назвать по-другому: «Влияние революции на морскую силу». Пройдет всего десять лет после начала смуты во Франции, как страна полностью потеряет свой торговый флот: «Каковы бы ни были точные размеры убытков французов, они рельефно характеризуются сделанным Директорией в 1799 году заявлением о факте, не имевшем до тех пор примера, а именно, что “в море нет ни одного коммерческого судна под французским флагом”. И это заявление отнюдь не было лишь фигуральным оборотом речи, употребленным для усиления впечатления. Оно было буквальным свидетельством об истине» [92].
А ведь в то время львиная доля благосостояния страны покоилась на заморской торговле. Нет кораблей – нет возможности как вывозить товары, так и ввозить их. Экономика чахнет на глазах. Кто торгует вместо французов? Англичане, которые плавно, но твердо подминают под себя всю мировую торговлю того времени.
В революционном 1789 году беспорядки охватили все места стоянок французского флота: Гавр, Шербур, Брест, Рошфор, Тулон: «Во флоте, как и в обществе, прежде всего страдала нравственность. Неповиновение и мятежи, оскорбления и убийства предшествовали тем взбалмошным мероприятиям, которые окончательно уничтожили превосходный личный состав, переданный монархией в наследство Французской республике… Кажется странным, но тем не менее согласным со всем ходом дела тот факт, что первой жертвой был самый выдающийся флагман французского флота» [93].
Говоря о флагмане, адмирал Мэхэн имеет в виду д’Альбера де Риона, одного из талантливейших флотоводцев того времени, который командовал французским флотом в Тулоне. И его популярность благодаря личным качествам была такова, что в первое время ничего страшного не происходило. Однако когда он списал на берег двоих человек, подстрекавших команды кораблей к неповиновению, эти «жертвы репрессий» пришли в городскую ратушу и обратились к «общественности». Немедленно поползли слухи, что город минирован и будет атакован роялистами через день или два. На следующий день вокруг адмиралтейства собралась толпа, выкрикивавшая оскорбления, а еще через несколько часов мэр города попросил помиловать «жертв репрессий». Посмотрев на беснующуюся толпу, де Рион согласился, хотя и предупредил, что это приведет к еще большим беспорядкам. И словно в воду глядел – через несколько минут один из морских офицеров был убит прямо во дворе дома де Риона. Пришедшие солдаты национальной гвардии, вместо того чтобы разогнать толпу, потребовали выдачи другого офицера, который якобы приказал в эту толпу стрелять. Мужественный офицер сам вышел и отдался толпе, спасая товарищей от верной гибели.
Важнейшие порты – стоянки военно-морского флота Франции в XVIII веке – Тулон, Марсель, Брест
Через сутки толпа потребовала выдачи уже другого морского офицера. Тогда де Рион обратился к людям:
«Если вам нужна другая жертва, то возьмите меня; но если вы хотите одного из моих офицеров, то вам придется сперва перешагнуть через меня» [94]. В ответ мятежники накинулись на командующего флотом и потащили его по улицам, избивая и коля штыками, после чего бросили в тюрьму. Как всё похоже – сцены из страшных месяцев вакханалии русской революции выглядели точно так же, всё как под копирку. Назначенное следствие объявило такую декларацию: «Национальное собрание, относясь сочувственно к побуждениям г. д’Альбера де Риона, других морских офицеров, замешанных в деле муниципальных чиновников и национальной гвардии, объявляет, что здесь нет оснований порицать кого-либо» [95]. То есть командующего флотом избили, искололи штыками и посадили в тюрьму, но «порицать» тут некого. Так сказать, проблемы роста революционного самосознания.
Несложно догадаться, что после такого решения суда мятежи судовых команд и убийства офицеров стали эпидемией. «Очевидно было, – писал один из французских писателей того времени, – что морские офицеры не могли более рассчитывать ни на поддержку местных властей, ни на защиту со стороны центрального правительства, они оказались лишенными покровительства законов» [96]. Те из морских офицеров, кто хотел и дальше служить Франции, попадали в тюрьму и на эшафот, и, как следствие, боеспособность флота резко снизилась. Все тому же д’Альберу де Риону через девять месяцев после начала революции (весной 1790) было приказано принять командование над флотом в Бресте. Задача – возглавить эскадру из 45 французских кораблей и отправиться на помощь Испании против Англии. В итоге команды кораблей оказали неповиновение, и знаменитый флотоводец вообще не смог навести порядок. Он сдал командование и уехал из страны. Теперь везде, где французские военные корабли получали боевые приказы, команды начинали их обсуждать, отказывались выполнять и требовали прекратить отдавать опасные и боевые поручения. Начиналось «уговаривание» команд, с которым через сотню с небольшим лет столкнется русский революционный флот, когда боевой адмирал Колчак должен будет не отдавать приказы черноморским матросам, а договариваться с «комитетчиками», чтобы на кораблях соблюдалась элементарная дисциплина.
Пройдет чуть более десяти лет, и восстанавливающий военную мощь Франции Наполеон будет легко громить противников на суше и терпеть поражения на море. «Морская стратегия Наполеона отражала слабость французского флота. Французский флот после революции пришел в упадочное состояние. Лучшие матросы покинули свои корабли и перешли в сухопутные войска, где они нашли более широкое применение своим силам. Подавляющее большинство морских офицеров эмигрировало. Материальное оборудование флота было запущено… Даже самые энергичные мероприятия Наполеона по восстановлению флота не обеспечили ему перевеса над английским флотом» [97].
Французский флот распадался на глазах. Итогом стали ситуации, когда один британский корабль, вступая в бой с тремя французскими, выходил из него победителем, чего раньше просто не могло быть [98]. Почему? Потому что морской бой того времени – это сочетание знаний и смелости. И если смелость у революционных моряков еще присутствовала, то необходимых знаний не было. Морские офицеры уходили с флота, не в силах совладать с анархией и беспорядками, либо гибли от рук подонков. Адмирал Мэхэн исчерпывающе объясняет причины такой ситуации: «Полезно проследить в деталях тот путь, который привел к упадку прекрасную военную организацию, а также изучить последовавшие оттого результаты… Единственным оружием в эпоху Французской революции была пушка. До холодного оружия или до рукопашного боя если дело иногда и доходило, то только к концу сражения. Однако, говоря о пушке, никоим образом не следует отделять ее от орудийной платформы… подразумевая… весь корабль, который несет пушку в бою. От искусного управления им зависит занятие сражавшимися положения, наивыгоднейшего по отношению к действию артиллерии и наиопаснейшего для противника. Это управление – дело командира, но когда цель его достигается, то на сцену выступает искусство артиллериста в производстве стрельбы с быстротою и меткостью… Таким образом, искусство моряка-воина и искусство профессионального артиллериста, пушка и корабль, орудие и платформа дополняют друг друга. Корабль и его орудия вместе составляют одно оружие, движущуюся батарею, которая требует быстрого и точного управления во всех ее частях» [99].
В апреле 1791 года в революционном парламенте был проведен декрет о преобразовании флота: упразднялись существовавшие до того корпуса морских офицеров. Опытных морских волков отправляли на берег, притом что заменять их было некем. При переписи офицеров флота 1 июля 1791 года три четверти офицерских вакансий были пустыми. 13 января 1793 года был отдан приказ о том, что все офицеры, прослужившие месяц в чине капитана, могут производиться в контрадмиралы. Говорить о качестве таких «адмиралов» явно не приходится. Вам это не напоминает сознательную работу по развалу морской мощи России? Если нет, тогда дальнейшая информация специально для вас. Далее во Франции наступил террор. Сказать, что казнили только моряков, – погрешить против истины. Но морских офицеров всегда значительно меньше, чем их коллег на суше. На гильотине сложили голову адмиралы Гримуар, Филипп Орлеанский, Керсэн, д’Эстенг. Еще до эры террора были казнены д’Орвилье, де Грасс, Гишен, Латуше-Тревиле-старший, Сюффрень, Ламот-Пике. Декретом 7 октября 1793 года морскому министру было вменено в обязанность предоставить Морскому комитету Собрания список всех офицеров и гардемаринов, преданность которых новому порядку была сомнительна. Подозрительных офицеров обсуждали на собраниях и увольняли из флота, ну а потом многие из них становились жертвами террора.
Революции не нужны флотские офицеры. Революции не нужны ученые. Если первая фраза сформулирована автором этой книги, то вторая фраза – историческая. Так сказал судья, отправляя на гильотину великого французского ученого Лавуазье. Революционеры быстро и эффективно должны были сделать то, что соперники Франции не смогли осуществить в течение нескольких веков: уничтожить элиту страны. Не только военную, но и научную. Многие французские ученые были казнены в этот страшный период. По приговору революционного суда, разумеется. Но это был не суд, а фарс с предрешенным заранее смертным приговором. Что для морских офицеров, что для ученых – других приговоров у революционного «правосудия» не было. Одним из свидетелей обвинения был сам судья – так судили великого астронома Жана-Сильвена Байи, автора многотомной «Истории астрономии». В итоге его приговорили к смерти на гильотине. Математик и социолог Жан-Антуан Кондорсе, астроном Жак-Доминик Кассини, много лет являвшийся директором Обсерватории, оказались там же вместе с астрономом Бошаром де Сароном и ботаником Ламуаньоном де Мальзербом. Математик Дионис де Сежур, бывший член Национального собрания, бежал из Парижа и скрывался в провинции. Сильнейшее нервное напряжение привело к болезни, ставшей причиной его смерти. Замечательный биолог и врач Вик д’Азир тоже не вынес ежедневного ожидания ареста, заболел и умер 46 лет от роду [100]. Всю эту вакханалию прекратит Директория и окончательно закончит лишь Наполеон. Который вновь начнет борьбу с Англией не на жизнь, а на смерть и поэтому займется укреплением флота и науки…
Но вернемся в страшный для нашей государственности 1917 год. Накануне Первой мировой войны Россия выполняла большую кораблестроительную программу, без которой было невозможно восполнить потери флота, понесенные в Русско-японской войне [101]. Потом началась Первая мировая война, и строительство боевых кораблей стало еще более актуальной задачей. Самыми сильными и значимыми кораблями на тот момент были дредноуты – суда с колоссальной огневой мощью и огромным калибром орудий [102]. Свое название, ставшее нарицательным, они получили от пилотного английского корабля «Дредноут» («Неустрашимый»), построенного в 1905–1906 годах. Созданные по последнему слову науки и техники, эти суда были более живучими и непотопляемыми. Дредноуты стали строить быстрыми темпами во флотах всех соперничающих держав. Стоимость таких кораблей, количество стали и брони, расходуемых на их производство, были просто умопомрачительными. Поэтому их строительство являлось делом единичным и штучным и никогда не могло стать конвейерным. Гибель каждого подобного корабля была очень ощутимым, трудно восполнимым уроном для любой державы. Суда, построенные в «додредноутную» эпоху, конкурировать с ними не могли и моментально устарели. Однако мало того, совершенствование бронированных монстров шло так быстро, что через пять лет вопрос стоял уже о выпуске «сверхдредноутов», вдвое превосходящих дредноуты первого поколения по мощности бортового залпа. Увеличивался калибр судовых орудий, усиливалось бронирование, улучшалась защита корпуса, появились нововведения в части пристрелки и контроля огня. Все это переводило «сверхдредноуты» на новую ступень боевой мощи, и даже прежние дредноуты противостоять им не могли. К началу Первой мировой войны бурное развитие линкоров привело к созданию уже третьего по счету поколения дредноутов. По огневой мощи они наполовину превосходили уже и «сверхдредноуты». В 1908 году у Германии было девять дредноутов, а у Англии – двенадцать. Россия лишь летом 1909 года в Петербурге начала постройку четырех первых русских сверхкораблей: «Севастополь», «Полтава», «Петропавловск» и «Гангут». В 1912 году наша страна тоже перешла на следующую ступень кораблестроительной «пирамиды», приступив к созданию «сверхдредноутов». В Петербурге были заложены еще четыре гиганта: «Измаил», «Кинбурн», «Бородино» и «Наварин». Следующие четыре дредноута начали строить для Черноморского флота. Таким образом, в 1914 году Россия имела уже двенадцать сверхмощных кораблей в разных стадиях готовности. При этом последние линкоры должны были встать в строй в 1917 году. Между прочим, серьезный повод сделать революцию и остановить такой взрывообразный рост русского флота.
А теперь немного забежим вперед и спросим себя: что в реальности случилось с нашими суперкораблями? К концу Гражданской войны в России их осталось всего четыре, а из них лишь три в жалком, но боеспособном состоянии. Три с половиной вместо двенадцати. Лишь четверть былой боевой мощи – вот итог революции и Гражданской войны. Такое же соотношение и в экономике, которая была полностью разрушена именно в ходе междоусобицы. Для сравнения: в самой грозной морской битве Первой мировой войны – Ютландском сражении, когда столкнулись между собой германский и английский флоты, – не был уничтожен ни один дредноут. Хотя с немецкой стороны из огромных орудий стреляли шестнадцать кораблей подобного класса, а с британской – двадцать восемь, всем им вместе не удалось потопить ни одного себе подобного сверхкорабля. О наших потерях вы уже знаете – они чудовищны. Огромные средства фактически выброшены на ветер. И что особенно страшно и обидно: ни один из русских кораблей-титанов не погиб в бою, как и подобает настоящему военному судну. Все они стали жертвами подлого предательства. Кого-то задушили в утробе судостроительной верфи, кого-то просто убили из-за угла. Для потопления восьми дредноутов нужно было бы проводить огромную работу и организовывать генеральное сражение флотов – это дорого и опасно. Оплата существования нескольких революционных партий на протяжении десятилетий – это просто ничто по сравнению со стоимостью хотя бы одного суперлинкора. Так что революция – экономически очень выгодная затея. Только не для той страны, в которой она происходит.
А теперь страшные подробности того, как убивали русский флот под красивыми лозунгами «свободы и равенства». Первое, что сделало Временное правительство, когда пришло к власти после Февраля 1917 года, – прекратило финансирование судостроительной программы. То есть был царь – были деньги на флот. Царя не стало – и сразу же закончились деньги. Разве так может быть? И как это похоже на ситуацию в СССР образца Перестройки, когда «вдруг» кончились деньги на флот и армию. У Горбачева для русских вооруженных сил их было мало, у Ельцина их не стало совсем. Точно так же удушили наш флот и в 1917 году. Сверхдредноуты «Измаил», «Кинбурн», «Бородино» и «Наварин» так и не «родились». Летом 1916 года Морское министерство еще надеялось на ввод «Измаила» в строй осенью следующего года, то есть 1917-го. Но потом монархия пала, – и русским флотом занялись либералы и демократы-кадеты, октябристы, меньшевики и эсеры. Временное правительство, как и правительство реформаторов Ельцина, состоявшее сплошь из агентов влияния англосаксов и прямых предателей России, сразу перенесло срок готовности башен «Измаила» на конец 1919 года, а остальных кораблей – на 1920-й. Затем деньги от правительства Керенского перестали поступать совсем. Летом 1917 года съезд оставшихся без заработка работников судостроительных заводов сделал предложение о переделке остальных кораблей этого типа в коммерческие суда. Это был крик отчаяния работников судостроительной отрасли, которые во время мировой войны (!), чтобы получить хоть какую-то работу, предлагали строящиеся мощнейшие боевые суда переделывать в грузовые. Это все равно, как если бы во время Великой Отечественной у государства «вдруг» не стало денег на строительство танков и работники этих заводов, оставшиеся без средств к существованию, предложили переделывать Т‐34 в трактора.
Между тем «к началу Первой мировой войны (то есть через семь месяцев после закладки) крейсеры типа “Измаил”, заложенные на Балтийском и Адмиралтейском заводах, по массе установленного на стапель и находящегося в обработке металла корпуса имели готовность: 43 % (“Измаил”), 38 % (“Кинбурн”), 30 % (“Бородино”) и 20 % (“Наварин”)» [103]. Корабли, в которые были вложены колоссальные средства, достраивать не стали и большевики, но их упрекнуть в этом сложно. Сначала Гражданская война, в которой дредноуты не нужны, а после страна уже в таком состоянии, что было не до постройки кораблей. Временное правительство находилось в совершенно иной ситуации – все работало, все было. Постановлением от 19 июля 1922 года трех недостроенных мастодонтов: «Бородино», «Кинбурн» и «Наварин» – исключили из списков флота, а затем постановлением Госплана в мае следующего года разрешили их продажу за границу. Корабли приобрела «в целом виде» германская фирма «Альфред Кубац», чтобы в своих доках порезать на металлолом [104].
Теперь о судьбе четырех черноморских линкоров. Начнем в обратном порядке. Четвертый линкор «Император Николай I» получил в апреле 1917 года по решению Временного правительства новое наименование «Демократия». Как вы догадались, демократы-февралисты строить «Демократию» не стали. В конце 1917 года работы по строительству дредноута совсем остановились. Недостроенный корабль на долгие годы встал на прикол и десять лет спустя, в 1927 году, был продан на лом по цене 8 рублей 54 копейки за тонну.
Третий линкор, «Император Александр III», был сдан в октябре 1917 года с новым наименованием, полученным от Временного правительства, – «Воля». Это единственный черноморский дредноут, который пережил Гражданскую войну, правда уже с названием «Генерал Алексеев». Но его судьба от этого не стала счастливее. Уведенный Врангелем в эмиграцию линкор, как и другие «белые» корабли, был сначала отправлен на стоянку в Бизерту (Тунис), а потом доблестные союзники… забрали врангелевский флот за долги. Они ведь помогали белым не бесплатно, и суда пошли в качестве платы за кормление беженцев. За лекарства, палатки, одеяла. На самом деле это был предлог для ликвидации флота – все корабли распилили на металлолом, а орудия главного калибра подарили финнам, и те еще успели пострелять из них по русским солдатам во время советско-финской войны 1939–1940 годов.
Второй линкор, «Императрица Екатерина Великая», вступил в строй в ноябре 1915 года. После Февраля был переименован в «Свободную Россию». 18 июня 1918 года по приказу Ленина специально прибывший в Новороссийск товарищ Раскольников затопил весь Черноморский флот, находившийся во власти большевиков. Официальная версия – «чтобы не достался немцам». В реальности на уничтожении настаивали англичане и французы именно под таким предлогом [105].
Наконец, первый дредноут, «Императрица Мария», вступил в строй в августе 1915 года и затонул в результате диверсии (взрыва) 7 (20) октября 1916 года, став единственным дредноутом, пострадавшим не от стихии революции, но от тайных операций противника [106].
