Николай Васильевич Успенский
Ночь под светлый день
– Погоди, ты не умеешь!.. Дай-ко я спрошу… Вишь, она вовсе глупа… А в селе-то, Мариша, любят тебя?
– Да Старостины ребята всё колотят. Как праздник, так беги вон из деревни… пьяные бьют. Наши мужики шутки-то не принимают. Нешто где они что видели? Все как бы подраться. Я в монашки пойду. Говорят, на мне младенческая.
– Посторонитесь! – говорит поповская работница, держа плиту с жареными поросятами.
Народ расступается.
– Важно запахло!.. – замечает с печи мужик.
– Да-а… – присовокупляет другой. – Ведь подумаешь, братец мой, праздник-то; оттого-то он дорог, что еда прекрасная… А уж как у этих попов жрут сладко!..
– Ну, у приказчиков лучше. У тех еда царская… в десять раз лучше поповской… Одно слово, трескотня здоровая!
– Что ж им?
Под иконами старуха говорит про смерть своего сына-ратника.
– И там народ, и по ту сторону народ. Я кричу ему: «И где ж наш-то соколик белый?» А он, касатка моя, руку вот так и приложил к ланите. «Что ж, умер, что ли?» он рукой и махнул!
В детской комнате происходят уборы. Дочь священника, невеста, в коротеньких юбках, приготовляется надевать розовое платье. Ей хотят помочь дворовые девки. Попадья снимает с себя повойник. Двое мальчиков семинаристов, одетых в новые казакины, выбирают из лукошка красные яйца. Они пробуют их об зубы и говорят: «Давай биться»; семинаристы бьются, и одно из яиц трещит. Все так заняты работой, что никто не замечает, что в углу сидит в темноте лакей, жадно впившийся глазами в поповскую дочь. Он в руках для виду держит молитвенник.
В спальне, при свете лампады, в полудремоте сидит приказчик с узлом, рядом священник; поодаль, в стороне, в черном одеянии – монахиня. Монахиня приказчику рассказывает про чудо св. Макария.
– И сидит перед двумя монастырями бес, – прости меня, господи, – и дремлет. Идет Макарий. – Что ты дремлешь?
Приказчик вздрагивает и открывает глаза.
– К заутрени скоро, – говорит монахиня, – двенадцатый час… Ну, а что вы говорили насчет равенства, то оно будет при конце мира, не ранее… Тогда, по писанию, сын не будет знать отца, раб – господина и запустеют церкви…
