А они, Юлька и Лешка, Неистовый и Красотка, скакали по манежу, словно по полю, совсем рядом, ноздря в ноздрю, вжавшись в седла и слегка притормаживая лишь на поворотах. Неистовый громко фыркал, иногда даже тихонечко ржал, кося на Красотку огромным влажным глазом и приоткрыв рот, в углах которого закипала пена, однако вороная не замечала его, послушно, как школьница, выполняя все фигуры верховой езды.
Частенько Юлькиных силенок не хватало, чтобы затянуть потуже подпруги, да и Неистовый, вспомнив вдруг, что он жеребец, а не мерин, хоть и служит в прокате, порой ощеривал большие желтые зубы, норовя куснуть ее за плечо. Юлька от досады готовилась зареветь, но почему-то всегда в этот момент Лешка оказывался рядом.
– Отзынь, я сама! – злилась Юлька, пытаясь подтянуть подпругу под животом жеребца, и упиралась кудрявой головой в огромный теплый бок Неистового. Но до нужной дырочки на подпруге все равно было еще далеко.
– Не суетись, крутышка! – отодвигал ее плечом Лешка, и через несколько секунд Неистовый уже стоял под седлом.
Неприметный в обычной жизни, невысокий белобрысый очкарик Лешка, вскочив в седло, преображался, становился почти красивым. Он любил показать молодецкую удаль и, незаметно затянув узду, провоцировал Красотку встать на свечку. До проката вороная кобыла служила у каскадеров и знала много разных фокусов.
– Эй, каскадер! Да-да, вон тот, на Красотке! В следующий раз не приходи! Я за вас в тюрьме сидеть не собираюсь! – орал на Лешку тренер, но через неделю угроза забывалась, и парень, к восторгу девчонок, повторял свою «коронку».
В тот день у Юльки все пошло кувырком с самого утра. Троллейбус ускользнул из-под носа, и, опоздав, она еле-еле успела протиснуться к заветному окошку, чтобы купить билет. А в довершении всех бед только в раздевалке заметила, что хлыстик дома забыла. В общем, на манеж Юлька выехала в отвратительном настроении. И Неистовый, словно читая мысли всадницы, заупрямился, стал выскакивать поперек смены, кидаться на других жеребцов. Юлька лупила его каблуками ездовых сапог, изо всех сил натягивала повод, но без хлыста все это было разгоряченному жеребцу что комариные укусы. И тогда всадница решилась на то, что (знала ведь прекрасно!), делать было нельзя: поставила Неистового вплотную за Красоткой, чтобы конь наконец поднялся в галоп. Жеребец заржал, рванул к кобыле, та двинула его копытом, и Лешка, а за ним и Юлька вылетели из седел на опилки. А лошади, освободившись от всадников, понеслись по кругу, вовлекая в бешеную первобытную скачку остальных прокатских кляч, возомнивших себя внезапно скакунами.