Нина Запольская
Скрываясь от гуронов
Ненавистная, ненавистная… Подлая, мерзкая дыра… Как я устал жить здесь, как же я устал торчать здесь безвылазно и ждать… Но теперь всё будет по-другому, теперь всё будет так, как я хочу… Только бы он заплатил мне обещанное, только бы не обманул. Ведь обманет, обманет, такой страшный человек, нельзя верить ни одному его слову! Но что же делать, что делать? А может быть, он всё же заплатит? Да, да… Он же обещал. Завтра же пошлю к нему индейца!
Дверь дома открылась, и из него опять выполз язык тусклого света. Из дома вышел Индеец Корли, и, ловко прикрыв дверь, быстро шагнул в темноту. Потом он с безошибочной точностью повернул в сторону капитана и, подходя к нему, спросил:
– Вышли проветриться на воздух, капитан?
Чужие мысли в голове у капитана испуганно примолкли, и капитан сказал первое, что придумал сейчас:
– Какое здесь медленное течение времени… Даже не хочется двигаться и громко разговаривать.
– И правильно… Громко разговаривать здесь опасно… А вот быстрее двигаться иногда просто необходимо, – произнёс Корли и пояснил: – И долго не стойте на одном месте или в освещённом проёме. Тогда вы отличная мишень.
– Кто-то может прятаться в темноте? – спросил капитан.
– Так война же… Но сейчас здесь никого нет, – ответил Корли и добавил: – Бумпо почуял бы и дал знать.
– Интересная у вас собака … Смотрит так, словно хочет что-то сказать, – поддержал капитан разговор о собаке.
– Да… И у него отличное чутье на зверей всякого рода, – многозначительно ответил хозяин.
Дверь опять открылась, и из неё один за другим вышли мистер Трелони, доктор Легг и матросы. Корли свистнул Бумпо, и когда пёс подбежал к нему, Корли повёл всех за собой в посёлок по только ему одному видной тропинке. По дороге он и капитан обговаривали подробности их похода.
– Так значит, послезавтра, на рассвете, и приходите ко мне на озеро, – сказал Корли, когда они пришли на берег залива.
– А почему не завтра? – спросил капитан.
– Завтра мне ещё надо кое-что сделать, – ответил Корли. – Да и собраться, опять же… И вам всем, наверняка, тоже.
Джентльмены сердечно простились с Индейцем Корли. Когда они сели в шлюпку и поплыли к «Архистар», доктор Легг спросил у капитана:
– Как вам наш новый проводник? По-моему, отличный мужик.
– Знаем, знаем, доктор! У вас все мужики, с которыми вы выпьете, отличные, – с улыбкой отозвался сквайр и вгляделся в сторону капитана, ожидая ответа.
Капитан вдруг, к немалому удивлению обоих джентльменов, задумчиво произнёс:
– Не знаю. Может и хороший… Там посмотрим.
– Вас что-то смущает в нём? – спросил удивлённый доктор.
Капитан ничего не ответил.
****
Глава 3. В канадской тайге
Утром второго дня отряд пришёл на озеро.
Корли уже поджидал их на берегу. Матросы принесли с собой три каноэ, которые капитан купил в посёлке, и, спустив их на воду рядом с двумя каноэ Индейца Корли, стали готовиться к походу. Вместе с семью матросами капитан взял в поход и юнгу Роберта, уступив его настойчивым просьбам, а больше ходатайству доктора Легга и Платона, но с тем условием, что Платон будет приглядывать за юношей.
Выйдя по рыхлому и сырому песку к самой воде, капитан огляделся.
Залив озера, на берегу которого стоял дом Индейца Корли, простирался вглубь мили на три, а шириной он был около мили. Справа и слева скалы и могучая стена леса подходили к самой кромке воды: густые ветви деревьев свешивались к озеру, бросая на его поверхность глубокую тень и даря ему своё отражение. Солнце едва поднялось над скалами, но день обещал быть отличным.
И тут из зарослей со стороны дома бесшумно, как призрак, появился индеец и приблизился к Корли, приветствуя его.
– Это Райвенук, – быстро сказал Корли капитану, предупреждающе поднимая руку. – Он пойдёт с нами.
Индеец отошёл в сторону, сел на землю и застыл, словно каменное изваяние, он, казалось, не замечал ни шума, ни оживления, царившего вокруг него. Черты его спокойного, разукрашенного лица выражали свирепость и вместе с тем странную отчуждённость. Он был вооружён томагавком и скальпировальным ножом, торчащими за поясом, за спиной его свисал лук, правая рука бережно покоилась на мушкете английского производства, лежащем на мускулистых ногах. Бритую голову воина украшала только одна прядь волос, скрученная в тугой узел, в котором торчало длинное перо, развёрнутое к левому плечу. И это было, пожалуй, всё, чем он отличался от европейца, потому что одет индеец был в платье английского поселенца – штаны, рубаху и жилет, почти потерявшие свой первоначальный, яркий цвет.
Заметив, что за ним пристально наблюдают, в глазах индейца промелькнуло пренебрежение и досада, но он тотчас же обратился взглядом в другую сторону и уставился куда-то далеко-далеко в пространство.
– Райвенук пойдёт с нами, – повторил Корли.
– А вы уверены, что ваш индеец не перережет нам глотки ночью? – тихо спросил капитан. – Уж очень он выглядит…
Капитан красноречиво не договорил.
– Это мой друг, – ответил Корли. – Он вполне цивилизован и даже говорит по-английски, только не любит разговаривать с чужими… И он будет очень полезен нам в лесу.
– Ну, если полезен, – пробормотал капитан, он отвернулся от проводника и выразительно глянул на Платона.
Платон коротко кивнул и приблизился к тому месту, где сидел индеец. Его перемещение не осталось незамеченным – индеец повернул голову в сторону Платона, увидел у него за плечом два лука, и губы индейца тронула чуть заметная усмешка. Но в следующий момент его лицо опять стало бесстрастно и спокойно.
Наконец, со сборами было покончено, груз разделили по каноэ, а Индеец Корли показал матросам, как надо грести одним веслом. Всё было готово.
Индеец Корли вступил на своё каноэ, посмотрел на небо и сказал степенно и удивительно довольно:
– Сегодня хороший день для путешествия на каноэ.
Каноэ по одному отчалили от берега и скоро вытянулись друг за другом в неровную цепь. Озеро было спокойно. Окружавшие его леса, отражаясь в зеркальной водной глади, стояли, окутанные торжественным молчанием. Ни шороха, ни звука на всём огромном пространстве.
Только плавные движения вёсел в руках гребцов нарушали окрестную тишину.
****
…каждый гребец знает, что каноэ, – слово, заимствованное из языка карибских индейцев, – означает название безуключинных маломерных лодок разных народов. Интересной, характерной особенностью каноэ является способ гребли, которая осуществляется лопатообразным однолопастным или двулопастным веслом. Им же производится и руление путём поворота вёсла в воде с изменением его траектории в конце гребка.
Каждый гребец знает, что корпус каноэ или вырубается из цельного ствола дерева, или делается из древесной коры, натянутой на кедровую основу и закреплённой с помощью корней…
Сейчас все каноэ были сделаны из древесной коры, а день был, и правда, отличный. Ярко светило солнце, только донимал неотвязный гнус, и мистер Трелони с сожалением вспоминал то средство от насекомых, которым они пользовались в Африке. Матросы быстро приспособились к гребле одним веслом, и следовали без задержек за первой лодкой, в которой сидели проводник Корли, индеец Райвенук и капитан. В обед отряд причалил к берегу, а потом все опять сели в каноэ и погребли уже вверх по течению реки, впадающей в озеро. И так – до вечера, когда, привязав лодки к деревьям и разгрузив их, а потом и перевернув для просушки, отряд пошёл искать место ночлега.
Они поднимались от реки, отмахиваясь от гнуса, через густые кусты по едва заметной тропе, которую кто-то из животных протоптал к водопою. С грузом шли тяжело, друг за другом, как вдруг Бумпо, бежавший впереди, негромко тявкнул. Индеец Корли, идущий первым, остановился и посмотрел на него. Бумпо стоял насторожившись, с поднятым кверху хвостом и, казалось, во что-то всматривался.
– Что такое? – спросил у него Корли: проводник был серьёзен, он словно ждал от собаки ответ.
Вместо ответа Бумпо побежал дальше.
– Наверное, медведь шатается, – объяснил Корли и пошёл за собакой.
В самом деле, скоро им встретились свежие медвежьи метки, и мистер Трелони ахнул: на дереве, гораздо выше человеческого роста, кора представляла собой глубокие борозды, она словно была сорвана и покорёжена страшной силой.
– Это он встаёт на задние лапы и показывает всем, какой он большой и могучий. И что он здесь хозяин, – сказал Корли и пошёл дальше, выбирая ровное и открытое место для ночёвки.
На лесной поляне они быстро развели костёр и стали готовить тетеревов «в перьях»: матросы настреляли тетеревов ещё днём, когда те вышли к реке поклевать камни и посушиться. Проклятый гнус, – тучи комаров и мелкой мошки, – летал над людьми неотвязно, собирался в золотистые тучи и воинственно звенел.
– Сейчас ещё ничего, а вот летом из-за гнуса лес становится совсем недоступным, – рассказывал всем Индеец Корли, размахивая над головой дымящейся веткой. – И тогда даже звери уходят на продуваемые ветром места – на открытые берега рек и в горы.
После ужина капитан спросил у проводника:
– А ваш друг-индеец… Он из какого племени будет?
Корли посмотрел на Райвенука и сказал ему по-английски:
– Я сейчас про тебя буду рассказывать.
Райвенук важно качнул головой и вперил взгляд куда-то вдаль, и мистер Трелони в который раз подивился его медному, обветренному на солнце лицу древнего идола.
Проводник начал рассказывать:
– Мы, европейцы, называем их ирокезами, но это общее название, оно включает в себя множество племён… А вообще-то, ирокезы – очень воинственное племя. У них особо ценятся воинские заслуги мужчины, а женщины у них испокон века землю обрабатывали. И ещё занимались ирокезы рыболовством и охотой на бобров. А когда на своих землях они бобров перебили, то пошли на север, в Новую Францию. А там жили другие охотники – французы, которым это, конечно, не понравилось… И они стали вооружать против ирокезов других индейцев – гуронов и оттава. Было много войн, много крови. Только сейчас, говорят, спрос в Европе на бобровые шкуры стал стихать.
– Да, правильно говорят, – подтвердил капитан.
– И всё же мира здесь, в Канаде, никогда не будет… Ведь ирокезы пришлые здесь. И вся их жизнь, и весь уклад отличаются от уклада окружающих их народов… А потому живут они, не смешиваясь с другими, а, наоборот, всё время со всеми враждуя… Ещё ирокезы пользуются дурной славой за пытки и ведение войны до полного уничтожения врага. Они никогда не обменивают своих пленников. И у тех есть только два выхода при пленении. Или усыновление, или истязание. А вот сейчас новая война всем развязала руки.
– Скальпы добывают? – с видом знатока спросил доктор Легг.
– Ну, да, – подтвердил Корли. – И чем скальпов больше, тем воин у индейцев доблестнее… Но даже те племена, которые раньше не снимали скальпы, теперь, ради денег, занялись скальпированием. Да и то сказать: двести фунтов за мужской скальп краснокожего старше двенадцати лет, а за скальп индейской женщины или ребёнка – сто фунтов. Даже среди нас, европейцев, есть охотники обогатиться.
Никто на это ничего не ответил. Словно почуяв висящий в воздухе вопрос, Индеец Корли медленно проговорил:
– Я этим не занимаюсь… И Райвенук не занимается.
И тут где-то неподалёку рухнуло дерево, рухнуло с таким шумом, что задрожало всё кругом, а потом по зарослям и кустам пошло смятение, словно кто-то огромный и очень сильный в бешенстве ломал всё вокруг. Бумпо отчаянно залаял. Все вскочили на ноги, кроме Райвенука и Корли.
– Это гризли даёт нам понять, что хорошо бы убраться отсюда подобру-поздорову. Мы зашли на его территорию, – сказал Корли.
– И что делать? – спросил капитан.
– Надо ему показать, что мы страшнее, – ответил проводник. – Давайте покричим все вместе погромче.
Он встал, набрал воздуху в широкую грудь и завопил:
– Ого-го!
С ним вместе закричали матросы, Платон, капитан и Роберт. После этого крика все вроде бы даже повеселели и заулыбались, и уже никто, почему-то, не боялся медведей.
– А что озеро Мистассини?.. Какое оно? – спросил капитан у проводника.
– Да озеро… Каких здесь тыщи, – ответил проводник, не очень, видимо, расположенный сейчас к разговору об озёрах: он сидел по-турецки и орудовал в зубах щепкой. – Ну, довольно большое… Лёд на нём лежит с ноября по июнь. По берегам – тайга, в тайге – звери… Куница, бобёр, норка… Рысей много и лисиц.
Тут Корли цыкнул зубом и, отвернувшись, сплюнул что-то невидимое в сторону.
– А горы в окрестностях есть, сэр? – спросил его мистер Трелони.
– Горы здесь везде есть, – ответил Корли. – И везде есть леса и звери… Далеко ходить не надо.
В его словах все почувствовали скрытый вопрос.
– Нам надо к озеру Мистассини, – повторил капитан.
– Понятно, – сказал Корли, хотя было видно, что ему ничего не понятно.
– А медведей здесь много? – вдруг спросил доктор Легг.
Капитан быстро взглянул на доктора, но ничего не сказал. Мистер Трелони тоже промолчал, а Индеец Корли, вдруг разохотясь, отбросил свою щепку и стал рассказывать про медведей.
– Ну, медведей, все, наверное, видели? – спросил он.
– Я видел медведя у цыган, – ответил мистер Трелони.
– Мы сталкивались с медведями в Московии, – сказал капитан и глянул на Платона, Платон ответил ему таким же понимающим взглядом.
– Так вот, канадский медведь – крупнее, сильнее и выше, – веско сообщил проводник.
– Не может быть, куда же выше, – произнёс капитан и заинтересованно поднялся с локтя, на который опирался.
– А когти у него вырастают по полфута, – продолжал проводник. – Они даже по деревьям лазают только молодыми, а как когти выросли – уже никак… И мушкетная пуля его не берет… Поэтому охотники у нас говорят, что гризли не убит, пока с него не снята шкура.
– Неужели пуля не берет? – удивился мистер Трелони
– Да правду говорю… С одного выстрела его не убить, – объяснил Корли. – Когда медведь бежит на тебя «свиньёй», то почти всегда несёт голову опущенной… А на задние лапы он встаёт, когда ему любопытно, и когда он не уверен или боится. И такой зверь не опасен… А вот когда он мчится «свиньёй» – вот тогда он представляет серьёзную угрозу… Несомая под углом лобастая голова может даже срикошетить пулю… И тогда зверь расправится с тобой обязательно… А стрелять надо, чтобы попасть между маленьких злых медвежьих глаз, чуть пониже того костяного нароста на лбу, который рикошетит пулю.
– Как же тогда на него охотятся? – спросил капитан и улыбнулся.
Корли, словно, замялся, потом отвёл от капитана глаза и ответил в сторону:
– Некоторые индейские племена – с собаками… Но вообще, когда индейцы идут добывать медведя, они раскрашивают себя и совершают обряды, словно собираются воевать с соседним племенем… Но в схватке с этим зверем, сила которого равна силе целой дюжины людей, одной доблести мало. Нужна осторожность и хитрость. А сама охота состоит из часов и дней ожидания и тридцати минут ужаса… Часы ты тратишь, чтобы найти гризли, который, словно, чувствует это и прячется, и только полчаса… Ну, вы меня понимаете.
– А если наткнёшься на него ненароком? – спросил матрос Баркин.
– Ненароком?.. Это в лесу-то, что б я сгорел? – переспросил проводник, засмеялся и продолжил: – Ну, если ненароком… У зверей первичный язык общения – это запах… Как бы ты себя не вёл, тебя выдаёт запах страха или уверенности… А для медведя лучшего сигнала нет… Он сразу понимает, как с тобою обращаться… Если ты боишься, он сразу на тебя нападёт. Или из всей группы охотников нападёт именно на тебя.
– А что же делать? – спросил матрос Ховард.
– Не бояться, – отрезал проводник. – И главное – не смотреть медведю в глаза… Медленно отойди в сторону и говори что-нибудь громко, можешь даже запеть.
– А что запеть? – растерянно спросил матрос Баркин.
– А что ты знаешь? – вопросом на вопрос ответил Корли.
– Знаю один псалом царя Давида, – уже более уверенно ответил матрос Баркин.
– Вот его и пой… Только погромче, – ответил проводник и добавил: – А ещё этот зверь сразу же оставляет свою жертву, если та лежит неподвижно… Он стоит рядом и наблюдает за ней. Но стоит только пошевелиться, как он снова бросится на тебя. А если ты побежишь, зверь тебя догонит, и тогда уже смерть неминуема… Гризли способен расстояние в сто футов покрыть за пару секунд.
У костра потрясённо замолчали. И тут доктор Легг вдруг спросил со своего места:
– А вы знаете анекдот, джентльмены, как старый охотник учил молодого охоте на медведя?
– Это какой? – переспросил сквайр. – «Дерьмо будет… Главное – не бояться»? Дурацкий анекдот, доктор, и нечего его рассказывать в присутствии юнги.
Сквайр, не поднимая глаз, чистил щепочкой ногти, изящно встряхивал пальцами и выглядел сейчас очень даже изысканно в своём светло-голубом жюстокоре с низким воротником, который он надел потому, что его матросские штаны, жилет и рубаха были мокрые. Доктор Легг опешил. Матросы засмеялись, а Роберт смутился.
Платон сказал ему тихо, но особо ни от кого не скрываясь:
– Я тебе потом расскажу.
Роберт благодарно посмотрел на него, а Корли закончил свой рассказ:
– А вообще-то медведи бывают разные: умные и глупые, храбрые и трусливые… Кто-то спокойный, кто-то агрессивный… Так что, никогда не знаешь, как поведёт себя зверь.
Именно этим вечером сквайр впервые и увидел гризли.
Сквайр отошёл от стоянки, выбирая себе укромное местечко. Кругом было тихо – ни шороха, ни звука, ни шевеления листьев, только где-то у него за спиной гомонили матросы, он слышал взрывы их смеха и улыбался чему-то сам, отмахиваясь от комаров и осматриваясь кругом. Это странное тёмное пятно на фоне зелёной листвы он заметил боковым зрением и испуганно обернулся – на него из кустов, как раз на уровне его лица, смотрела медвежья морда. Сквайр отпрянул и закрутил головой, высматривая пути отхода, но морда уже пропала.
Мистер Трелони резко свернул в сторону и быстро пошёл прочь, раздвигая руками ветви кустарников. Откинув очередную ветку, он неожиданно уткнулся в толстую заднюю часть огромного медведя – хвост медведя был удивительно короткий, а шерсть на заду почему-то мокрая, и всё это переходило в косматую седую холку, а над этой чудовищной медвежьей холкой, громадной, выше человеческого роста, сквайр с ужасом увидел медвежий затылок. Потом медленно-медленно к нему завернулись сначала медвежьи ушки, а следом повернулась и морда – глаз и нос.
Сквайр замер, он даже дышать перестал. Он стоял и смотрел на этот глаз, не в силах оторваться, не в силах двинуться с места, а глаз, не мигая, смотрел на него, и в голове у сквайра, как-то сама собой, вдруг возникла, трепетная и нелепая сейчас, строчка из Шекспира.
– Боюсь, что утром так же мы проспим, как незаметно за ночь засиделись, – хрипло выговорил сквайр медведю.
Медведь продолжал смотреть на сквайра, потом он отвернулся и поднял, оттопырив, правую заднюю лапу, словно показывая, что он легко может прихлопнуть сквайра одной этой лапой: медвежья ступня была огромная, голая, а тёмная кожа её – в трещинку. Постояв так секунды две, медведь сделал шаг, потом другой и страшно медленно ушёл, беззвучно растворившись в ближайшем кустарнике. И тут вокруг резко запахло прелыми листьями.
Мистер Трелони простоял без движения ещё какое-то время, а потом бросился прочь, назад, в лагерь, совершенно забыв о своих намерениях.
****
На следующее утро каноэ опять плыли по реке, а на дневной стоянке Корли, улыбаясь, сказал:
– Сегодня хороший день дня купанья в реке.
День и в самом деле был чудо, как хорош – ветра не было, нежаркое канадское солнце припекало, и после обеда все решительно потянулись к реке. У костра остались только вахтенный матрос, Райвенук и Корли, который был занят своим мушкетом.
Потом проводник поставил мушкет, поднялся и, покосившись на индейца, произнёс:
– Райвенук, ты бы тоже искупался, что ли… Пойдём со мной.
Райвенук пристально посмотрел на него и ответил:
– Белый человек смердит… Ему надо много купаться… А ирокезы – не утки, в воде не плещутся.
После этого он отвернулся от Корли и застыл с отсутствующим взглядом. Корли не стал с ним спорить и пошёл к реке один.
После купания быстро собрались и опять погрузились в каноэ. Речушка, по которой они теперь плыли, была совсем маленькая, неспешная. Тёмные воды её, цветом похожие на ирландское пиво, стояли в змеящемся русле почти неподвижно. Река так неторопливо отдавала себя озеру, что сквайр подумал, что просто озеро запустило своё извилистое щупальце в лес, чтобы попить неразбавленных ягодных соков. По берегам реки лежали огромные комли деревьев, похожие на замерших пауков с растопыренными лапами, готовых ожить в любую минуту по неслышному приказу. Самих стволов поваленных деревьев не было видно. Берестяные лодки шли очень легко и почти не протекали, хотя ноги сквайр уже замочил. Немного подумав, он решил разуться по примеру Индейца Корли и Райвенука.
К вечеру нашли место для привала на берегу озера. Матросы занялись обустройством лагеря и ощипыванием гусей, которых настреляли днём, а доктор Легг и мистер Трелони пошли к воде и скоро оказались на маленькой песчаной косе, омываемой с одной стороны водами озера.
Мистер Трелони ахнул, и даже доктор не смог скрыть своего восхищения, когда перед ними вдруг открылась картина, созданная самой природой и нигде не исправленная рукой человека. Перед ними лежало пространство тихой и прозрачной воды на милю в длину и на полмили в ширину. Берега озера были неправильной формы: береговые мысы, вдававшиеся в водную гладь – с одной стороны, и извилистые маленькие бухты – с другой. Было время отлива и по обнажившемуся илу ходили, гогоча, птицы и выбирали из ила водоросли и личинок. В северной части озера стояла тёмная гора, имевшая пологие и ровные скаты и в лучах заходящего солнца очень похожая на перевёрнутый киль корабля. Над водой, трубно перекликаясь, летели жирные гуси.
– Удивительно хороший вечер для купания, – сказал мистер Трелони доктору, начиная раздеваться.
Доктор Легг только улыбнулся в ответ и последовал его примеру.
Искупавшись, довольный доктор оставил сквайра одного любоваться красотами пейзажа, а сам пошёл от озера с полотенцем на плече. Рубашку он нёс в руке, беззаботно помахивая её. Доктор улыбался – вечер, и правда, был удивительно хорош. Ближе к лагерю ему встретился Райвенук. Ирокез скользнул взглядом по обнажённой груди доктора, и тот заметил, как глаза у индейца расширились.
Доктор покосился на свою грудь и плечи, на которых, как какая-то чудовищная, непристойная татуировка перекручивались извилистые и неровные линии шрамов, нахмурился, досадуя на себя, и поспешил натянуть рубашку на своё ещё влажное тело.
У костра вовсю шло приготовление к ужину. После ужина все ждали чай, который почему-то сегодня долго не закипал, и тихо, устало переговаривались друг с другом. Потом матрос снял закипевший чайник с огня и поставил его на ковёр из опавшей сосновой хвои, на которой все сидели, и она вдруг волшебно запахла, и это было так приятно, что доктор, вдохнув полной грудью, подумал, что его усилия и лишения вознаграждены в полной мере.
Все молчали, видимо наслаждаясь этим хвойным запахом и этим тихим летним вечером, а, может быть, слушая сверчков. Капитан опустил глаза к земле и вдруг спросил:
– А вот этот ваш охотник, Джо Смит?.. Какой-то он странный.
Проводник помолчал немного, а потом ответил нехотя:
– Будешь странный, когда вся твоя семья умерла от оспы, а ты сам в этом виноват.
Джентльмены потрясённо притихли, они во все глаза смотрели на Корли, ожидая объяснения. И проводник объяснил:
– Он отвёз рубашку от больного чёрной оспой в лагерь ближайших индейцев и подарил её вождю… А потом отвёз другие рубашки в другое племя и тоже подарил вождю и самым могучим воинам племени. Сам-то он оспой уже давно переболел. И индейцы стали болеть и умирать… А потом у него самого в семье все умерли… Сначала заболела малышка, потом жена, а потом и сын десяти лет… Из всех Смитов только он один и остался…А ещё оспа перекинулась на наш посёлок, и в нём тоже умерло больше половины людей… Я думаю, эти рубашки дарились по приказу фактории. Индейцев слишком много, и дичи на всех не хватает… Идёт война за лесные угодья, а фактория на всё способна в своих подлостях.
Какое-то время никто ничего не говорил, переживая услышанное, а проводник почему-то стал откашливаться, словно собираясь с духом.
– Доктор Легг! – вдруг выпалил он. – Райвенук говорит, что вы – великий воин. Таких шрамов он никогда в жизни не видел и потрясён.
Доктор вспомнил встречу с индейцем по пути с озера и потупился, поскучнев лицом.
Корли, между тем, стал допытываться:
– Откуда у вас такие шрамы, доктор? Это следы когтей?
– Да, когтей, – едва слышно пробормотал доктор, ощущая, что жар заливает его лицо, потому что, как все рыжие, он краснел очень легко.
Тут мистер Трелони со своего места пояснил:
– Это следы от когтей льва.
– Льва? – удивлённо вскрикнул проводник, чуть ли не подпрыгнув на месте. – Мне про них много рассказывали, про этих львов! А где вы охотились на льва, доктор?
Доктор Легг потрясённо молчал, поводя зелёными глазами и отдуваясь, потом он беспомощно глянул на капитана.
– Доктор Легг охотился на львов в Африканской Гвинее пять лет назад, – ответил за доктора капитан и воскликнул: – Да ладно вам, доктор, рассказывайте, не скромничайте! Лев, действительно, был огромный… Величиной с доброго быка… Мы все здорово перетрусили тогда.
– Мой мушкет… – пролепетал доктор Легг, не поднимая глаз.
– Да не надо про мушкет, – перебил его улыбающийся мистер Трелони. – Вы про гриву расскажите и про хвост.
– Да, хвост мощный такой, – пробормотал совершенно растерявшийся доктор.
– А грива? – азартно спросил проводник, глаза которого горели, как два огня. – Грива какая?
– Грива роскошная, чистый шёлк, – уже приходя в себя, ответил доктор. – Редкого овсяного цвета.
И тут раздался голос Райвенука, который спросил у Корли что-то на своём наречии.
– Он спрашивает, кто такой лев, – объяснил проводник.
Джентльмены замялись, не зная, что сказать. Доктор Легг нашёлся первым.
– Объясните ему, что это рысь величиной с гризли, с лошадиной гривой и длинным-предлинным хвостом, ударом которого она может запросто свалить с ног молодого и сильного воина, – сказал он.
И тут Райвенук вдруг заговорил по-английски.
– Нет! – воскликнул ирокез гортанным голосом своего племени, вскакивая на ноги. – Таких больших рысей не бывает!.. Скорее трава зацветёт цветами, чем я поверю в это!
У костра все онемели, а доктор Легг очень убедительно сказал, делая индейцу знак рукой, чтобы тот сел на место:
– Ну, хорошо… Величиной с молодого гризли, не матерого.
Райвенук медленно опустился на землю, во все глаза глядя на доктора.
– А лапы? – продолжил расспросы Корли. – Лапы большие?
Доктор Легг развёл руками, показывая, и ответил:
– Лапы – вот какие.
Тут все почему-то потрясённо замолчали – и те, кто шкуру льва доктора Легга никогда не видел, и те, кто видел её чуть ли не каждый день. Наконец, Платон, который, как всегда широко улыбался, откашлялся и произнёс каким-то странным, словно бы спёртым, голосом:
– Шкура этого льва лежит теперь в гостиной доктора Легга на самом почётном месте.
И все снова потрясённо затихли, а потом Индеец Корли стал рассказывать про то, как однажды он подстрелил огромную рысь, и тоже принялся разводить руками, а дальше, как это часто и бывает в таких случаях, кто-то ещё и ещё про что-то рассказывал и разводил руками, и все снова удивлялись, и спрашивали про оружие и количество шагов, и были исключительно друг другом довольны.
Кончился этот вечер тем, что все, кроме доктора Легга и Райвенука, пошли спать. Доктор и ирокез остались у костра и тихо разговаривали. Светила луна, вдали негромко и как-то лениво ухала ночная птица, и в этой тишине вахтенный у своего костра ясно слышал, как доктор Легг, утвердительно кивая головой, время от времени повторял Райвенуку:
– Да… Шкура лежит в моем вигваме.
****
На следующее день уже ничего не напоминало им о давешнем.
Сразу после восхода солнца начался дождь, – мелкий, изматывающий, какой-то осенний, – а любой охотник знает, что в лесу, где каждый куст и каждое дерево осыпает тебя брызгами с головы до ног, даже самый маленький дождь обязательно вымочит до последней нитки.
Корли сказал, что теперь надо будет идти пешком, а каноэ нести «волоком» до другой воды. Матросы разбились на пары и, привязав к перекладинам лодок вёсла, перевернули их днищем вверх и поставили себе на плечи – каноэ были небольшие, их несли подвое. Впереди отряда шёл Корли, топором прорубая всем дорогу, временами его сменял Райвенук, а проводник нагружал на себя лодку и нёс её вместо индейца. Матросы тоже подменяли друг друга время от времени – тот, кто шёл под днищем лодки вторым или первым, передавал её товарищу, а сам брал на плечи мешок или тюк с грузом. Какое-то время доктор Легг тоже нёс своё каноэ, пока его не сменил капитан.
Несмотря на относительно лёгкий вес берестяного судёнышка, нести его было трудно – давили на плечи вёсла, ноги заплетались в срубленной поросли, скользили по мокрой траве. Дождь не переставал. На небо даже смотреть не хотелось, такое оно было беспросветное. Скоро все брели за проводником мокрые и замёрзшие, несмотря на просмоленные штаны и куртки, брели, сгибаясь под грузом и лодками, которые, казалось, с каждым часом становились всё тяжелее.
В обед встали, разбили палатки и тенты и сразу же выпили рома. От рома отказался только юнга Роберт и Райвенук, но Корли сказал про Райвенука, что настаивать не надо – индейцы никогда не мёрзнут. Потом с помощью пороха развели костры и сели греться, поворачиваясь к огню то одним боком, то другим. От их намокшей одежды клубами валил пар.
Капитан, время от времени растирая лицо руками, косился исподтишка то на Роберта, то на мистера Трелони, который это замечал и старался держаться бодрее хотя бы с виду. Сквайр устал ужасно, от выпитого рома по всему его телу уже разливалось приятное тепло, и, если бы капитан сейчас скомандовал подъём, сквайр, возможно, не смог бы подняться и идти дальше. Доктор скрючился рядом с ним, нахохлившись. Один Платон не сидел на месте. Он то уходил с матросами за дровами, то подходил с какой-то услугой к сидящим у костра джентльменам, и сквайру казалось, что Платон не ведает ни холода, ни усталости.
– Скоро дождь кончится, – вдруг сказал Райвенук.
Голос его был хриплым, а из-под куска парусины, который ему выделили матросы ещё утром и которым он сейчас был накрыт, торчал только его гордый мокрый нос.
Все повернули головы и посмотрели на Райвенука с надеждой.
– Откуда он знает? – спросил доктор Легг у Корли.
– Ветер меняется, – ответил тот, зябко передёргиваясь всем телом. – Дым костров относит то в одну сторону, то в другую… Верный признак, что дождь скоро перестанет.
