О. А. Тимакова
Политика Европейского союза в условиях трансформации мирового порядка
Однако можно констатировать общее отсутствие внимания европейской публики к политическому процессу в ЕС в целом и к ОВПБ и ОПБО в частности. Даже во время национальных выборов академическая литература обнаруживает малую заинтересованность в этих вопросах как на уровне общественности, так и на уровне элиты, в том числе недостаточное внимание к этим вопросам в программах политических партий[37]. Конференция о будущем Европы не привлекла большого общественного общеевропейского интереса и политическую поддержку: большинство европейцев даже не знали, что она проходила несколько лет. Средства массовой информации также мало освещали конференцию.
Участвующие в конференции граждане в целом не обладали экспертными или даже предварительными знаниями об институтах и политике Европейского союза[38]: институтах ЕС, их функциях и компетенциях, а также о процессе принятия решений в целом, не говоря уже о деталях о текущем состоянии дел в каждой из многогранных областей политики, которые их попросили обсудить. Из-за этого содержательное наполнение предложенных задач и мер оказывалось несущественным – они либо представляли собой общие пожелания, либо уже реализовывались институтами ЕС, либо были невозможны без кардинальной реформы договоров, на которую не готовы пойти страны-члены.
Другой ключевой проблемой Конференции стало то, что общеевропейские панельные обсуждения не были связаны с дебатами, происходящими в государствах-членах. Те, кто участвовал в Конференции, по большей части не знали о национальных панельных дискуссиях[39]. Отсутствие систематических связей между различными уровнями обсуждения – от местного, регионального, национального до общеевропейского – было ключевым структурным недостатком Конференции. Национальные дебаты в свою очередь также не отражали общеевропейские дискуссии. Более того, поскольку каждая страна была свободна проводить мероприятия, в том формате и количестве, как считала необходимым, было практически невозможно сравнивать и связывать национальные дебаты друг с другом.
Лишь немногие из стран-членов, 6 из 27, решили провести национальные дискуссии: Германия, Бельгия, Франция, Италия и Нидерланды – пять государств-основателей плюс Литва. Самый большой вклад ожидаемо внесла Франция: 700 граждан участвовали в 18 группах, было подано 1300 предложений, разделенных на 14 приоритетных рекомендаций. Лишь Франция и Нидерланды охватили все девять тем Конференции, остальные выбрали узкий подход: так, представители Италии и Литвы обсуждали только по две темы[40].
Критики результатов Конференции были недовольны тем, что в дискуссии не затрагивались важные стратегические вопросы[41]. Так, не было ясности относительно будущих границ Евросоюза, его «географической перспективы». Это значит, что неопределенной осталась судьба политики соседства и расширения европейской интеграции.
Политическая интеграция Европейского союза находится в состоянии застоя. Дифференцированное сотрудничество, которое является основной формой реализации ОВПБ, рассматривается государствами – членами ЕС скорее не как вектор интеграции, а как способ дополнить инициативы институтов ЕС и компенсировать недостатки единогласного принятия решений во внешней политике ЕС.
Результаты Конференции о будущем Европы и неоднозначная реакция на них со стороны европейских институтов также указывают на слабые перспективы усиления политической интеграции ЕС. Более того, это отсутствие ясности породило напряженность между гражданами и институтами ЕС: завышенные ожидания со стороны граждан в их влиянии на будущее политического процесса в Евросоюзе не оправдались, а Европейский совет и большинство национальных правительств фактически отказались детально рассматривать предложения Конференции. Хотя участие граждан явно демонстрирует большую демократичность политического процесса, следует также помнить о том, почему предыдущая попытка принятия европейской конституции потерпела неудачу в 2005 г.: после референдумов во Франции и Нидерландах более 10 лет на уровне Европейского союза не поднимался вопрос о реформировании основополагающих договоров.
Системный кризис[42] Евросоюза, ухудшение социально-экономического положения в странах-членах, усугубившееся в результате пандемии COVID-19 и стагфляционного кризиса, обострили явные разногласия между государствами Европы, что может замедлить процесс политической интеграции в ЕС.
Глава 2
«Стратегический компас» безопасности ЕС
Эволюция общей внешнеполитической стратегии Европейского союза отражает изменения в подходах стран-членов к роли и месту объединения в мировом политическом процессе, а также внешним вызовам и угрозам для Евросоюза. Если предыдущий документ – Глобальная стратегия 2016 г. – фокусировался на общей стрессоустойчивости государств ближнего окружения Евросоюза, то в опубликованном в 2022 г. «Стратегическом компасе безопасности и обороны – для Европейского союза, который защищает своих граждан, ценности и интересы и способствует международному миру и безопасности»[43] (далее – Стратегия, «Стратегический компас») акцент смещен на конкретные меры по усилению оборонного потенциала Европы для противодействия внешним угрозам и поддержания внутренней стабильности.
Европейская служба внешней политики обнародовала одобренную Советом Европейского союза версию документа 21 марта 2022 г., которая разрабатывалась в течение нескольких лет и должна была консолидировать национальные подходы стран-членов к вызовам и угрозам безопасности, а также представить геополитическую роль Евросоюза. Новая Стратегия ЕС должна была стать знаковым событием для европейского политического процесса, особенно в преддверии публикации результатов Конференции о будущем Европы и новой декларации о взаимодействии ЕС и Организации Североатлантического договора (НАТО, альянс). Однако в феврале 2022 г. началась специальная операция России на Украине. Это изменило геополитические условия в Европе, и в последний момент в документ были внесены исправления.
В «Стратегическом компасе» указаны цели ЕС в четырех «корзинах»: действие — кризисное регулирование; безопасность — стрессоустойчивость; инвестиции — развитие военного и оборонного потенциала; ключевые стратегические союзники ЕС — партнерства.
Страны Европы неоднократно подчеркивали необходимость более тесной интеграции в сфере внешней политики, безопасности и обороны. Одной из главных проблем работы институтов Европейского союза является процедура принятия решений в этой сфере. Стратегия, подчеркивая эту проблему, указывает, что любые попытки совместных действий и объединения ресурсов наталкиваются на нежелание стран-членов брать на себя обязательства.
Сама процедура создания «Стратегического компаса» встретила несколько препятствий. Изначально Совет ЕС призвал Еврокомиссию и Европейскую службу внешних связей (ЕСВС) разработать новую внешнеполитическую концепцию еще в июне 2020 г.[44] Отмечалось, что будущий «Стратегический компас» не должен противоречить, но раскрывать и расширять положения, обозначенные в Глобальной стратегии ЕС 2016 г.[45]
Видение геополитической роли Евросоюза при председательстве в Еврокомиссии Урсулы фон дер Ляйен значительно отличалось. Еще в 2019 г. ею были обозначены новые приоритетные установки ЕС до 2024 г. Среди них указана необходимость укрепления ответственного глобального лидерства Евросоюза. Фон дер Ляйен апеллировала к тому, что для защиты мультилатерализма и мирового порядка, основанного на правилах, требуется более активная роль ЕС и его более сильный, единый голос. Достичь этого предлагалось благодаря единой внешней политике и политике безопасности[46]. По ее словам, «Еврокомиссия должна являться не политическим институтом, а геополитическим»[47].
Некоторые из стран ЕС изначально скептически отнеслись к идее разработки «Стратегического компаса», опасаясь, что это будет долгий, дорогостоящий и, в конечном счете, непродуктивный процесс. В Евросоюзе много похожих политических документов: Цели в области потенциала высокой отдачи военного штаба ЕС; План развития потенциала Европейского оборонного агентства; Скоординированный ежегодный обзор обороны и Отчеты Европейского оборонного фонда. Каждый из этих документов представляет собственный набор приоритетов, которые во многом пересекаются, но никогда – в полной мере. «Стратегический компас» в таких условиях мог сталь еще одним декларативным документом, не получившим дальнейшего развития и игнорируемым государствами-членами[48]. В том числе потому, что страны-члены часто выражают нежелание передавать национальные полномочия в сфере безопасности и внешней политики в Брюссель. Тем не менее, потребность в общей оценке угроз, стоящий перед ЕС, и формулирование целей единой внешней политики – это необходимый этап политической интеграции. Это можно подтвердить словами председателя комитета по иностранным делам Европарламента Д. МакАллистера: «Одним из основных препятствий на пути развития ОВПБ является несоответствие и расхождение в восприятии угроз между государствами-членами»[49]. Асимметрия в восприятии различных угроз и в их приоритетности странами-членами имеет значительные последствия для ЕС: она ограничивает возможности Брюсселя стать актором международной безопасности, так как он неспособен стать гарантом даже безопасности европейского пространства. Многие государства – члены ЕС предпочитают полагаться на НАТО при определении своих приоритетов. Это усиливает разногласия о геополитической роли Евросоюза.
Коронавирусные ограничения затормозили планы по трансформации общей внешней политики и политики в сфере безопасности. Процесс запланировали до 2022 г. Европейский совет при председательстве Франции планировал вступление документа в силу в преддверии Мадридского саммита НАТО в июне 2022 г., на котором было запланировано утверждение новой стратегической концепции альянса и, потенциально, новой декларации о сотрудничестве ЕС – НАТО. «Стратегический компас» должен был стать важным этапом развития общей внешней политики и политики безопасности ЕС, продемонстрировав новые амбициозные цели, которые обязуются реализовать страны – члены Евросоюза. Кроме того, Президент Евросовета Шарль Мишель объявил 2022 г. годом обороны Европейского союза[50].
Процесс разработки и принятия Стратегии состоял из двух этапов. На первом этапе, к концу 2020 г., был проведен анализ угроз, которые представляют опасность для Евросоюза. Этот анализ должен был проводиться подразделениями гражданской и военной разведки с использованием общей координационной платформы – Единых сил анализа разведывательных данных (SIAC). Кроме того, в этот процесс вовлекались государства-члены, но возможности оспорить, смягчить или удалить выводы разведки у них не было. Окончательный обзор угроз был подготовлен ЕСВС под руководством Ж. Борреля, но его результаты не были опубликованы в открытом доступе. Именно отсутствие необходимости утверждать и согласовывать этот документ в государствах-членах и публиковать его для всестороннего обсуждения гражданским обществом позволили закончить процесс к ноябрю 2020 г.
На основе этого обзора и при учете положений Глобальной стратегии ЕС 2016 г. ЕСВС в течение 2021 г. разрабатывал дорожную карту – «Стратегический компас»: там должны были быть изложены планы по реализации внешнеполитических амбиций Евросоюза на ближайшее десятилетие. По мнению Ж. Борреля, цель документа – дать ответы на вопросы, касающиеся вызовов и угроз, с которыми может столкнуться ЕС; относительно возможности повышения управления активами ЕС и относительно возможности ЕС усилить свое влияние в качестве регионального и глобального игрока[51].
Рабочую версию Стратегии отправили на утверждение государствам-членам в ноябре 2021 г. Окончательная редакция «Стратегического компаса» была утверждена Советом Европейского союза 21 марта 2022 г. «Стратегический компас» – это документ, который изначально готовился без учета возможности серьезной военной ситуации в Европе. Если сравнивать рабочую версию и финальный вариант документа, видно, что разработчики Стратегии не хотели откладывать принятие документа и вносили коррективы и изменения в спешке после начала специальной военной операции России на Украине. Особенно выделяется Предисловие Ж. Борреля – оно расходится с положениями «Стратегического компаса». Например, в Предисловии подчеркивается срочность «коренных изменений» в ОВПБ, что требует беспромедлительного увеличения финансирования и объединения усилий. В тексте же Стратегии говорится о постепенных последовательных шагах по выстраиванию действующего механизма наднационального управления в сфере внешней политики, безопасности и обороны со сроком реализации 2025–2030 годы.
В новом документе уделено внимание изменению направления внешней политики ЕС по сравнению с предыдущими стратегиями – Глобальной стратегией 2016 г.[52] и Интегрированным подходом к конфликтам и кризисам 2018 г.[53]
Многоуровневый подход к интерпретации среды безопасности и угроз, стоящих перед Европейским союзом, в новом «Стратегическом компасе» приобрел совсем иное значение. В то время как Интегрированный подход сосредоточивался на необходимости действовать «на всех этапах конфликта» и способствовать «долгосрочному устойчивому миру и развитию», «Стратегический компас» призывает действовать «незамедлительно» и подчеркивает «быстроту, надежность и гибкость», уточняя: «с партнерами, если возможно, и в одиночку, когда это необходимо»[54].
В Глобальной стратегии «безопасность» ЕС зависела от взаимодействия с другими странами за рубежом: «наша безопасность дома зависит от мира за пределами наших границ. В связи с этим главной задачей было укрепление стрессоустойчивости государств и обществ к востоку и югу от ЕС как средства достижения большей взаимосвязанности, процветания и безопасности. В противоположность этому, в «Стратегическом компасе» безопасность ставится в зависимость от защиты от «внешних угроз, влияющих на внутреннюю безопасность [ЕС]»[55]. Что еще более важно, стрессоустойчивость теперь относится только к стрессоустойчивости Евросоюза, отдельных государств-членов, которую необходимо укреплять, чтобы реагировать на различные кризисы и угрозы.
В тексте «Стратегического компаса» нигде не встречаются такие понятия, как «многостороннее управление» или «глобальное управление», что позволяет сделать вывод: ЕС отошел от концепции коллективных действий с другими акторами, отдавая приоритет интересам европейской безопасности. В основу политического дискурса о внешней политике и политике безопасности и обороны Европейского союза в новой Стратегии ставится концепция автономности, или «стратегической автономии».
Первые представления о необходимости действовать автономно начали появляться в 1990-х годах: они были зафиксированы в Декларации Сент-Мало 1998 г.[56] Однако термин «стратегическая автономия» появился только в Глобальной стратегии ЕС 2016 г. Какие конкретные шаги достижения автономности должен сделать ЕС, в документе не указано, хотя Верховный представитель ЕС по внешней политике Ф. Могерини упоминала об этом в своей речи: «автономия означает, что Европейский союз должен быть в состоянии принять полную ответственность за собственную безопасность – то, что в истории нам никогда не удавалось сделать»[57]. В ее видении стратегическая автономия включает в себя следующие элементы:
• объединенное видение на стратегическую перспективу;
• опору на стратегических партнеров – «кооперативная автономия» не подразумевает дублирование деятельности НАТО, но, наоборот, подчеркивает взаимозависимость двух организаций;
• мультилатерализм в формировании стратегического подхода к миропорядку, основанному на правилах;
• формирование Союза обороны.
Дискуссии об автономности ЕС часто включают вопросы, связанные с «европейским суверенитетом». Автономность и суверенитет используются политиками и экспертами как синонимы, что скорее указывает на недостаточную проработку содержания этих терминов[58]. Стимулом к разработке концепции стала не внутренняя готовность ЕС к формированию единой стратегической культуры, а реакция на политику Д. Трампа.
Понимание «стратегической автономии» стало трактоваться в контексте объявленного Д. Трампом отказа обеспечивать безопасность тех союзников в Европе, которые не выполняют своих финансовых обязательств в альянсе. Впоследствии это было названо монетизацией союзнических отношений, привело к расколу в трансатлантических отношениях и таким заявлениям, как «смерть мозга НАТО»[59]. Одновременно европейские политики и эксперты начали разрабатывать теоретические и практические инициативы по выстраиванию европейской стратегической автономии. Хотя попытки определить понятие «стратегическая автономия» предпринимались многими научными центрами, общеевропейского определения, утвержденного институтами ЕС, так и не было принято[60].
Концепт «европейский суверенитет» в большей мере связан с экономической ролью ЕС в современном мире[61]. Введение США тарифов на экспорт алюминия и стали из Европы, угрозы санкций со стороны США, разворачивающееся противостояние с Китаем – все это потребовало консолидированного ответа со стороны ЕС[62].
Концепция «стратегической автономии» получила новое развитие с избранием У. фон дер Ляйен Председателем Еврокомиссии в 2019 г. В Стратегической повестке дня на 2019–2024 годы, принятой в июне 2019 г., Европейский совет заявил, что «в мире растущей неопределенности, сложности и изменений ЕС необходимо придерживаться стратегического курса действий и повышать свою способность действовать автономно»[63]. Исходя из Послания-поручения У. фон дер Ляйен новому Верховному представителю ЕС по иностранным делам Ж. Боррелю в декабре 2019 г., именно формирование Союза обороны должно было стать главной задачей ведомства на следующие пять лет[64].
Позже Верховный представить ЕС по иностранным делам Ж. Боррель представил свое видение места Евросоюза в современном мире. Констатируя, что в мире все чаще вопросы решаются с применением силовых методов, он полагал, что ЕС должен изменить свое отношение к политике силы. Ж. Боррель подчеркивал: «Чтобы не стать проигравшими в ходе нынешнего американо-китайского соперничества, мы должны заново выучить язык силы и сделать Европу геостратегическим игроком высшего ранга»[65]. Таким образом, можно зафиксировать отказ от концепции «нормативной силы», превалировавшей в политическом видении ЕС, начиная с первой редакции внешнеполитической концепции объединения – Глобальной стратегии 2003 г. В ее рамках Европа рассматривала свою роль в мировой политике как идеального примера источника мира, благополучия и демократии[66]. Военную силу, по словам Ж. Борреля, необходимо использовать не для решения проблем, а для «предотвращения решения проблем в ущерб [ЕС]»[67].
Евросоюз монополизировал видение «универсальных ценностей» приравнивая их к либеральным ценностям, обосновывая это тем, что «никакой битвы мнений» быть не может, а ЕС должен стать гарантом защиты европейских ценностей в мире. Ж. Боррель поясняет, что угрозы ценностям нужно предвосхищать и защищать от них граждан ЕС[68]. Эти идеи были зафиксированы в «Стратегическом компасе» 2022 г. и обосновывались тем, что украинский кризис «сделал еще более очевидным, что [ЕС] живет в мире, сформированном политикой грубой силы, где все используется в качестве оружия, и где [ЕС] сталкивается с ожесточенной битвой нарративов»[69]. Евросоюз будет говорить «на языке силы, чтобы обеспечить успех диалога, дипломатии и мультилатерализма»[70].
«Стратегический компас» предлагает ряд изменений по вопросу процедуры принятия решений в рамках ОВПБ. В рамках действующего законодательства ЕС Общая внешняя политика и политика безопасности и обороны предполагает межгосударственное согласование решений.
Европейская комиссия последние годы активно поддерживает вопрос о реформировании процедуры голосования в институтах ЕС[71]. По мнению Еврокомиссии, это тормозит реализацию общей стратегической повестки и формирование более «стратегического, наступательного и монолитного»[72] Евросоюза в мире. С целью преодоления разногласий, но без инициирования сложной процедуры реформирования основополагающих договоров Европейского союза, У. фон дер Ляйен предлагала «преодолеть ограничения, связанные с отсутствием единства, которые препятствуют нашей внешней политике»[73]. Она рекомендовала Европейской службе по внешней политике «использовать статьи Договоров, которые позволяют принимать определенные решения по общей внешней политике и политике безопасности квалифицированным большинством голосов»[74]. Однако страны-члены могут не следовать рекомендациям Брюсселя по условиям ст. 346 Лиссабонского договора 2009 г., если они затрагивают интересы национальной безопасности.
Еврокомиссия, тем не менее, последовательно пыталась увеличить собственные полномочия в сфере внешней политики и политики безопасности и обороны[75]. Все это привело к межинституциональным противоречиям, в частности с Европейским оборонным агентством[76]. Еврокомиссия планировала реализовать концепцию, которая бы объединила в ведении Брюсселя не только общественную безопасность, но и кризисное регулирование и традиционную оборонную политику[77]. ЕСВС видит проблему в фрагментационном, национальном стиле, в желании сохранить национальные оборонные министерства и поддержать местный обороннопромышленный комплекс. По мнению Ж. Борреля, это приводит к дублированию полномочий, чрезмерным тратам и общей неэффективности оборонной системы ЕС.
В новой Стратегии предусмотрено, что ЕСВС в лице ее Верховного представителя возьмет на себя право председательствовать на совещаниях по оборонным инициативам министров обороны стран – членов ЕС. Функция контроля национальных оборонных расходов перейдет к новому Генеральному директорату по оборонной промышленности и космосу в рамках Европейской комиссии.
Все это формирует тенденцию к концентрации в Еврокомиссии внешнеполитических полномочий и переходу к наднациональной (вместо действующей межгосударственной) системе принятия внешнеполитических решений. Голосование квалифицированным большинством в начале предлагается применять к трем сферам – санкциям, правам человека и кризисному управлению. Такую же модель принятия решений планируется применять к использованию Сил быстрого реагирования – еще одной значимой инициативе «Стратегического компаса». ЕС зафиксировал обязательство создать группировку сил численностью 5000 человек к 2025 г.
Это не первая подобная инициатива Европейского союза. Призывы создать более гибкие, мобильные силы, способные противостоять новым вызовам и угрозам, с которыми сталкивается Европа, а также потребность изменить общеевропейскую систему оборонных расходов, переведя ее на наднациональный уровень, ранее были озвучены во многих стратегических документах, начиная с первой Глобальной стратегии ЕС 2003 г.[78] Страны-члены в тот период заявляли о намерении создать намного больший корпус сил – численностью 60000 человек, но не реализовали этот проект. Впоследствии было предложено создание специальных боевых групп численностью 1500 человек. Но они, формально созданные в 2007 г., никогда не использовались, поэтому судить об их эффективности не представляется возможным. Именно эти боевые группы предлагалось переформатировать в новые Силы быстрого реагирования (СВР). В «Стратегическом компасе» обозначено, что они будут подконтрольны «Силам военного планирования и проведения операций ЕС», а не Оборонному агентству ЕС как раньше.
Развертывание СВР, как и инициация любой операции и миссии ЕС, потребует консенсуса между государствами-членами. «Стратегический компас» предлагает перейти к «более гибкому принятию решений», включая конструктивное воздержание и одобренные ЕС «коалиции желающих». Эти варианты не новы и также требуют консенсуса. Необходимость компромисса будет по-прежнему подталкивать государства-члены к действиям через механизмы НАТО или в специальных форматах за рамками институтов ЕС, особенно когда речь будет идти о масштабных военных операциях.
Расходы на новые силы быстрого реагирования на данный момент покрывает Европейский фонд мира. Изменению подлежит, в целом, вся система оборонных расходов. Еврокомиссия получил дополнительную возможность контролировать расходы государств-членов на оборону и промышленность. Связано это с заявленной неэффективностью национальных систем финансирования и поощрение транснациональных оборонных проектов. С этой целью действует созданный в 2017 г. Еврокомиссией Европейский оборонный фонд. Его бюджет на 2021–2027 годы равен почти 8 млрд евро. В следующий бюджетный период планируется увеличение вдвое.
Необходимость повышения оборонных расходов проходит лейтмотивом в «Стратегическом компасе». Незадолго до публикации новой Стратегии на внеочередном саммите Евросоюза в Версале 10–11 марта 2022 г. была принята декларация, которая также подтвердила готовность ЕС существенно увеличить расходы на оборону[79]. Там же была поставлена задача Еврокомиссии и Европейскому оборонному агентству «предложить любые дальнейшие инициативы, необходимые для укрепления европейской промышленной и технологической базы».
В 2022 г. в рамках Оборонного агентства ЕС был создан Хаб оборонных инноваций. Еще в 2007 г. в ЕС было принято решение о выделении 2 % оборонного бюджета государств-членов на исследования и разработки. Это обязательство было подтверждено в 2017 г. в рамках инициативы PESCO. Согласно отчету 2022 г., удалось добиться лишь финансирования в 1,5 %[80]. Причем из них на совместные проекты тратится не более 14 %, вместо заявленных 20 %.
Финансирование через Европейский оборонный фонд должно осуществляться вне рамок общего бюджета ЕС. Сам бюджет также планируется увеличить. С переизбранием в 2024 г. Э. Макрона Президентом Франции Евросоюз обеспечил себе про-европейские правительства в ключевых странах Европы. Такая расстановка сил, по мнению американских исследователей, сможет обеспечить увеличение финансирования амбициозных европейских проектов[81]. В частности, премьер-министр Италии Марио Драги, глава Европейского центрального банка с 2011 по 2019 г., при поддержке Германии и Франции добился увеличения бюджета ЕС[82]. Предполагается, что фонд для восстановления стран ЕС после пандемии «Следующее поколение ЕС»[83], который составляет более 750 млрд евро, может быть использован для финансирования всех тех сфер, что обозначены в «Стратегическом компасе»: исследований, инфраструктуры, цифровизации, обороны.
Партнерство и сотрудничество с третьими странами являются краеугольным камнем внешней политики ЕС, обозначенной в «Стратегическом компасе». Программы партнерств осуществляются в Евросоюзе еще с 1990-х годов. Бывший Президент Европейского совета X. ван Ромпей так охарактеризовал партнерскую политику ЕС: «У нас есть стратегические партнеры, теперь нам нужна стратегия»[84]. Однако в «Стратегическом компасе» она так и не появилась. Евросоюз повторяет стандартные формулировки открытости и готовности к сотрудничеству. В самом документе упоминаются лишь шесть государств, обозначенных в приоритетном порядке: США, Норвегия, Канада, Великобритания, Япония и Турция. В остальном обозначена классификация регионов.
Среди партнеров отдельного внимания заслуживают два европейских государства – Великобритания и Норвегия.
Великобритания вышла из состава Европейского союза в январе 2020 г. На данный момент Лондон и Брюссель находятся в состоянии переходного периода. ЕС предложил Великобритании вместе с новым договором о сотрудничестве подписать дополнительное соглашение о внешней политике, безопасности и обороне. Однако правительство Б. Джонсона изначально отказалось от предложения. Обнародование осенью 2021 г. соглашение AUKUS внесло значительный разлад в отношения в треугольнике США – Великобритания – ЕС. Поэтому в «Стратегическом компасе» лишь выражается открытость для установления более тесных отношений в сфере ОВПБ с Соединенным Королевством.
Отношения Норвегии с ЕС в сфере внешней политики, безопасности и обороны являются наиболее институционализированными среди стран – не членов Евросоюза. Более того, взаимодействие в этой сфере глубже и эффективнее, чем даже с некоторыми государствами ЕС (например, с Данией). Однако в Стратегии ЕС не были обозначены особый статус и особая значимость Норвегии для Евросоюза, а она сама упоминается в одном предложении с Канадой.
Важное значение в разделе партнерских отношений отведено экономической составляющей. Экономическая роль ЕС становится все более ограниченной. По словам Ж. Борреля, «в более фундаментальном смысле некоторые из наших экономических конкурентов придерживаются ценностей, которые сильно отличаются от наших, а значит, создают угрозу нашей нормативной власти. ЕС обязан учитывать этот факт в своих политических решениях, осознавая, что конкуренция за мировые стандарты в рамках гонки за господство в сфере искусственного интеллекта, облачных вычислений, полупроводников и биотехнологий уже началась»[85].