О.Самир Рафикович Омаров
Тайна моего рода
Когда, мой дорогой папа был ещё в "молодом", относительно нынешних девяносто пяти, в семидесятилетнем возрасте, начал он впадать в непонятную для меня депрессию. Я долго, как не старался, не мог добиться от него причины его, прямо скажу, кризисного состояния.
Только, однажды, после долгой беседы с ним глазу на глаз он вдруг открылся.
Было заметно, что папу гнетëт причина его психологической не стабильности.
Проявлялось это у отца частыми мыслями о смерти, тоске по ушедшим близким и друзьям и далëкими, уходящими в глубь, воспоминаниями об его отце и матери. Он начал душевно "надламываться". Был, до этого, всегда такой стойкий, крепкий, даже упрямый, а тут, притих, потеряв вкус к реальной жизни.
И вот, в беседе по душам, он выдал мне свою главную, глубокую тайну.
Тайна, на самом деле, была страшной, почти, мистической.
Так вот, глядя на меня, как никогда, глубоким, даже чужим, каким- то, не знакомым взглядом, папа, тихо- тихо, прошептал, признаваясь: – Сын. Самир! – он очень часто, именно, так называл меня, в самые значительные минуты нашего общения,
– "Сын! Самир." (Я, лично, гордился этим).
Теперь же, я напрягся, понимая, должно последовать, что – то, очень важное. В широко раскрытых глазах отца, читалось то, чего я никогда в них не видел, ну может быть, лишь однажды, когда – то, в 1970 году. В то время, наш город Буйнакск потрясло ужасное событие, разрушительное девятибалльное землятресение.
Город моего детства, в один миг, подвергся ужасным последствиям стихийного бедствия. Я был восьмилетним пацаном, а отец вообще, сорокалетним, "молодым человеком". Трясло тогда, как мне казалось, весь мир. Из самих недр земли, раздавался низкий, адский гул, будя, давно позабытые, первородные инстинкты человеческого страха. Я сам, почему- то, больше холодно наблюдал.( Честно-честно, это так и было). Внутри всё сжималось от напряжение перед неизведанным, но страха не было совсем. Или и, вернее будет, это отметить, я реагировал не правильно на природный катаклизм потому, что не осознавал реальной опасности происходящего. Истерично лаяли и выли, похоже, все собаки города. Небо озарялось бурыми сполохами далëких огней, прямо, "Последний день Помпеи" К. Брюллова.
Запомнилось, в моей, детской памяти эта картина, очень ярко и теперь, понимаю, уже на всю мою жизнь, как в страхе, рыдая, кричала мама. Она, одетая в тонкий домашний халат, в охватившем её ступере, упала на холодный асфальт у дверей дома. Папа, с трудом сдерживаясь, чтобы самому не потерять самообладания, подхватил и поднял её на руки:
– Кима! Кимочка! – он, так нежно произносил её имя, пока выносил её, прижав к груди, по дальше, на безопасное расстояние от трясущихся стен на середину улицы. Я шёл следом за отцом. Отец оглянулся и увидев меня, бросил на меня этот взгляд. У него был именно этот, запоминающийся взгляд, о котором я упоминал выше, для чего я смешал истории разных временных лет. Взгляд , широко раскрытых пронзительных глаз с бликами, не угадываемых мною чувств, поэтому таинственный, как глубокие воды бурной реки.