Оксана Останина
ПатоГен
Глава 1
Хадис выломал панорамный экран автомобиля и на мгновение оторопел. Слева неслась вереница ослепших машин. Сзади летела другая, грозясь протаранить багажник. Лишившись системы Propees, он стал невидимкой для всех. Его не заметят, размажут одним из потоков.
Хадис рванул на обочину, едва не столкнувшись с грузовиком. Часа через два движение стихнет, и можно спокойно доползти до «колючки». За высоким забором пустота и свобода.
Отдышавшись, он осмотрелся. Вокруг, насколько хватало взора, простиралась бетонная площадь, коробки-дома, лишённые окон и вывесок. Тоскливая серость под свинцовыми тучами. Ровные ленты дорог с консервными банками-автомобилями напомнили Хадису рыбный завод, где когда-то работал отец.
С тех пор всё по-другому. Стекло заменили на пленку-экраны с цветущей природой. Рассматривать мрачность бетона – неприятное дело. Для нервной системы обман стал спасением. На улицах нет пешеходов. Машины паркуют в прихожих или на крытых площадках. Чума отразилась в архитектуре. Защита – вот главный критерий, остальное заменят картинки.
Хадис вспомнил, как бегал мальчишкой к заросшему пруду, который был полон размеренной жизни: жужжал стрекозой, скрывал плавунцов, дразнил водомеркой. Хадис ловил там лягушек или просто лежал на траве. Всё это исчезло.
Городские легенды шептали, что за забором осталось немного травы, в ней копошатся пугливые птицы, но этому Хадис не верил. Все знали: выжили только люди.
Причина одна – это чума. Нулевыми признали собак. Псин разрывало. Мгновенно. Черепушка лопалась, разлетались кусками заразы. «Карнавал фейерверков» подхватили и кошки. Оказалось, и те и другие лишь жертвы неизвестной болезни. Множество версий. Ни одной верной. «Всё дело в кормах для животных!» – твердили «Гринпис», требовали уничтожить коров, требуха от которых шла в пищу собакам. Хадис всё еще помнил заголовки газет и горы из черепов. Кости разлагаются дольше.
«Разве не вы должны защищать каждый из видов!» – кричали ультрамарксисты, но их голоса утонули в сплошной истерии. Люди боялись. Сидели на мочегонных и пачками ели лекарства от гипертонии. Говорили о мутации в кровяных клетках, лопающихся взрывной карамелью. Столько пранкеров было убито. Наполняли рот шипучей конфетой и пробирались в переполненный транспорт. Стримили ужас в стеклянных глазах. От таких избавлялись на месте – выбрасывали через разбитые окна. Так появились экраны с видео красных закатов и бриза на пляже.
Теория с кровью не подтвердилась. Были другие: пыльца неизвестных растений – причина отёка слизистых мозга и взрыва. В поисках патогена выжгли все подчистую. Эпидемия прекратилась, но пришлось перейти всем на смеси. Выращенные в пробирке белки и жиры уже содержали лекарство. Максимальный эффект при минимальных затратах.
Хадис не верил ни тем, ни другим. Слишком много несостыковок. Никто не считал погибших от гипотонии, а их было много. «Сколько умерло от сноса башки? А сам ты их видел?» – пытал он знакомых, но те пожимали плечами. Последний из доводов – игуана. Она сидела на стенке, лупилась большими глазами. Сначала Хадис принял её за игрушку, от общества «Памяти прежней Земли». Повёрнутые на ушедшем считали, что дети не должны забывать, как выглядели братья меньшие.
– Дэн, убери эту мерзость! Мог выбрать собаку, – крикнул Хадис, вернувшись с работы.
– Вау! – прибежал восьмилетний сынишка и уставился на игуану. – Как ей управлять: жестами или командой?
– Она не твоя? – приподнял брови Хадис. – Анна, зачем ты купила Дэну уродскую тварь? Ты же знаешь, я ненавижу всех с чешуёй, кроме драконов. Только не говори, что её вновь всучили «Привратники божьих врат».
Из кухни послышался смех:
– О чём ты? – отозвалась жена, разводившая очередную бурду из пакета со вкусом забытых продуктов.
Заглянув к ним, она замерла, затем медленно, словно двигаясь в толще воды, двинулась в комнату.
– Эта хрень дышит, – прошептала она.
Схватила сынишку и попятилась в кухню.
– Как ты узнала? – уставился Хадис на игуану.
Ящерица дышала. Еле заметно бока поднимались и опускались. Хадис потрогал холодное тело. Бугорки на спине задрожали, грива сплошь из отростков вздымалась и оседала. Хлопнула дверь. Хадис услышал, как Анна кричит: «Да, живая. Муж трогал. Да, карантин».
Хадис оторвал игуану от стенки, бросился с ней на парковку. Если рванёт, то не в доме. Он должен спасти жену и ребёнка. Полежал на бетоне – и ничего. Вёрткая тварь скрылась в соседних дверях. Хадис пополз на коленях. «Теперь придётся спасать старика», – думал он, двигаясь в сумраке дома. Хадис узнал о Калачине от старшего по району. Тот попросил присмотреть за пожилым членом общины. Хадис кивнул, но забил. Откладывал на потом: работа, семья, не до соседа.
Калачин жил тихо. Раз в месяц он выходил на парковку и заводил свой драндулет, отправлялся на склад за бурдой. Это легко отследить. Гул от машины разлетался на целый квартал.
Хадиса чуть не стошнило. Ударило сладостью стухшего мяса. Пришлось натянуть на лицо ворот от водолазки, подняться с колен, и двинулся дальше. В гостиной под розовой лампой лежало вздутое тело, но не это его поразило. Дом был уставлен цветами. За стенкой от Хадиса цвёл райский сад, а он и помыслить не мог о таком.
«Вот почему дед чурался людей. Узнай кто, доноса в полицию не миновать, – думал Хадис и силился не закричать. – Этот мир ещё можно спасти». Страх, липкий, уродливый, дёрнул за сердце. Хадис вновь обернулся на тело. Старик смотрел на него мутным глазом. Чума исключалась. На открытой ладони лежал пульт от дверей. Почувствовал смерть и отпустил игуану.
Стараясь подойти поближе к горшкам, Хадис не заметил коробку, запнулся и чуть не упал. С грохотом рассыпались железные банки – консервы из детства. С парковки донёсся шум. Карантинная полиция прибыла. Сотрудник звал Анну, спрашивал о других членах семьи. Тишина. Патруль у него в квартире. Если они узнают о старике, уничтожат все чёртовой матери. «Меня закроют на месяц, если не больше. Игуану в расход, как и цветы. Их надо спасти. Спрятать», – думал Хадис, не зная, что ему делать. Поднял две банки консервов, засунул в карманы уличной куртки, схватил игуану, сгрёб в охапку пару цветочных горшков и на цыпочках вышел к автомобилю. «Надо успеть добежать до машины, потом рвануть к старшему по району. Он что-то знает. Намекал же мне заглянуть к старику. А если это ловушка? Проверка. Оправлял к старику ненадёжных, ловил на живца. Как бы там ни было, растения выжили, а значит… Значит, надо валить за забор и искать клочочек земли. Выпустить животину на волю», – Хадис ссутулился, чувствуя себя новым Ноем. От его плечах повис целый мир, а главное, Дэн, его жизнь.
Хадису повезло. Полиция забыла про оцепление. Калачин хранил ключ зажигания прямо в замке. Хадис помнил об этом. Не раз удивлялся соседу и только теперь осознал, для чего. Так удобней бежать, если узнают. Вот только колымага не заводилась. Пыхтела, гудела, но стояла на месте. На панорамном экране замелькали фигурки. Полицейские высыпали на парковку, окружили машину. Раздался щелчок, автомобиль зачихал и рванул, фигурки бросились врассыпную.
Хадиса оглушил крик:
– Оставайтесь на месте. Мы вам поможем.
– Да пошли вы, – прошептал он и вдавил педаль газа.
Полицейская машина вырвалась следом, а калачинский драндулет снизил скорость. Патрульный заблокировал доступ через чёртову Propees, лишил его управления. Хадис сжал зубы. Если его возьмут, игуане конец. Колымага летела накатом, и Хадис рванул блок контроля. На старых машина, он ставился под панелью, на новых— вшивался в систему. Старик был прошарен, готовился, ждал. Оборванный провод безвольно повис, и машина взревела. Экран обстановки погас. Хадис летел наобум, молясь не столкнуться с другими. Ему надо «прозреть». Блок контроля полетел в панорамный экран.
Хадис смог оторваться. Нырнул на обочину, затихарился. Сидел и смотрел на свой город. Когда-то он был очень красивым. Игуана жевала листок и одобрительно двигала глазом: «Не бойся, прорвёмся!».
Ветер поднял свинцовую тучу, выпустил солнце. Оно, гневное от нахальства собрата по небу, окрасило всё в красный цвет. Раскалило своими лучами. Хадис прищурился. Давно он не видел багряное небо, задумался в поисках даты, пока не заметил автомобиль. Машина без знаков двигалась вне полосы, и Хадис сплюнул под ноги. Сканер-полиция, о них он совсем позабыл. Сновали по городу в поисках сумасшедших, таких же свернувших с пути, как и он. Листая новостную подборку, Хадис не раз задавался вопросом: «Отчего бегут эти люди, что ими движет?» Сейчас он понял другое и рассмеялся. Зачем ждать вечера, если всё вокруг – это дорога?
Хадис дал по газам. Игнорируя красный буёк, врезался в хлипкий забор, порвал железную сетку, вырвался на свободу. От удара автомобиль развернуло. Машина сканер полиции притормозила. Хадис растёкся в оскале. Поднял средний палец и, сделав крутой поворот, вдавил в пол педаль газа, впав в эйфорию. Он не чувствовал страха. Наблюдал за патрульными по зеркалам и кричал им проклятья, гнал по бетонной пустыне. Прошёл час. Пейзаж не менялся. Бесконечная серость давила, нагоняя тоску. В остывшую голову полезли новые мысли: «Что, если мир действительно вымер?»
Машина чихнула, остановилась. Батарея окончательно села. Впереди пустота, сзади такая же обречённость. Хадис вышел из автомобиля, лёг на холодный бетон и посмотрел на вечернее небо.
Глава 2
Облака, гонимые ветром, менялись: распадались и вновь сливались в единое нечто. Хадис вспомнил, как однажды был с классом за городом, еще до чумы. Учитель сообщила за день до похода и Хадис не спал, ждал, наступления утра. Скажи она раньше, все бы не стали учиться. Мама выдала бутерброды, баклажку с морсом и плед с гордым оленем. Уроки в тот день отмени.
Ватагой шли по осеннему лесу. Он примостился на окраине города. Затем, найдя небольшую полянку, ели то, что взяли с собой. «Шведский стол» ломился от вкусностей, но больше всего Хадис запомнил невзрачный пирог. Он съел два куска, после чего одноклассник признался: испёк его сам, взяв три вида муки. Шерс был любителем экспериментов. «Что же с ним стало? – задумался Хадис. – Говорили, взлетел высоко, точнее, скрылся в лаборатории под бетонной подушкой и вскоре исчез». Хадис хлопнул ладонью рядом с собой и сжался от внутренней боли. Для полного счастья ему не хватало травинки, которую можно жевать, перекатывать стебелёк по зубам, чувствуя терпкие соки земли. Вот и сейчас он шарил рядом с собой. Искал то, чего уже нет. Столько лет пронеслось, а Хадис не принял, не смог, не смирился. Обычная радость теперь недоступна и Дэну: пикник на мягкой траве и белоснежные клочья на небосводе.
Колкий озноб забрался под куртку, заставил подняться. Хадис вернулся в машину, сел на сиденье, ударил кулаком по рулю. Тот взвыл направленным в небо сигналом, и Хадис взревел. Все было глупо: Калачин и игуана, он сам и побег. Зачем поддался инстинкту? Кому и что доказал? Впереди лишь бетон. Мир погиб, а сам он изгой, несущий заразу в стерильную жизнь. Хадис прислушался к телу: голова не болела, давление в норме.
Подлая память напомнила о недавнем ток-шоу. Два оппонента спорили страстно. Один, пожилой в безупречном костюме, смеялся над парнем в рваной футболке. Второй из протестных, шёл против системы.
– Вы утверждаете, что на Земле, кроме нас есть ещё те, кто остался в живых! – кричал пожилой и брызгал слюной. – Все карантинные меры излишни. Может, вы с ними знакомы?
– Да, – твёрдо ответил парень.
– Вы им звонили?
– Да.
Студия замерла.
– Вызов не проходил.
Студия задрожала от смеха.
– Возможно, у них отсутствует связь. Куда делись те, что ранее негодовали? Не все рады новому мироустройству. Ушли за периметр и… – доказывал парень.
– Подохли от голода или чумы. Хотите проверить, отправиться следом? – насмехался костюм.
Хадис вытащил из кармана смартфон. Антенна мигала зелёным. Хадис сжал его и закричал долго и громко, пока не устал, не выдавил злость всю до капли. За суетою побега он забыл о семье. «Анна небось поседела, и Дэн весь в слезах. Надо им позвонить, сообщить, что живой и вернусь», – говорил себе Хадис, хоть и не верил, что это возможно.
«Вызов запрещён принимающей стороной», – отчеканил голосовой синтез. Хадис оторопел и принялся набирать всех подряд: друга, коллег, полицейский отдел. Ответ был стандартным.
«Если нет выживших, то кому запрещают звонить?» – спросил себя Хадис и замер. Мозг пытался найти объяснение: «Вышку не отключили, шутки персонала или парень в футболке был прав?». Последнее было бы глупо. Если есть ещё люди, к чему маскарад?
Хадис вновь вышел из автомобиля. До боли внизу живота хотелось отлить, но нигде не укрыться. «Да брось, кого здесь стесняться, только себя. Вокруг ни души», – бормотал он крутясь. Помявшись, сплюнул под ноги, спрятался за машиной. Хихикал: «Лужа – единственный след на бездушном бетоне». Потом стало горько, как от похмелья. Что, если парень в футболке ошибся и людей больше нет? Но должна быть земля. Где-то осталась голая почва, а в ней червяки и бактерии, плесень, грибы. Земля – это жизнь, её не спрятать по монолит из песка и цемента. Хадис сорвался: скрёб бетон до кровавых полос, но тот не сдавался, держал оборону.
Солнце упало за горизонт. Холод усилился. Хадис забыл, что весною рано темнеет. Для него течение суток дет десять зависит от яркости ламп. Поднялся порывистый ветер, несущий мелкий песок. Пришлось вернуться в машину. «Окно сейчас бы не помешало, и «Какобакако» в стаканчике с подогревом», – поёжился Хадис. В желудке предательски ныло, урчало. Игуана, наплевав на душевные муки спасителя, жевала листок за листком.
Хадис лёг сзади, поджал озябшие ноги и ахнул от боли. В ребро упёрся твёрдый предмет. Консервы! Как он забыл? Достал из кармана железную банку и дёрнул колечко ключа. По рукам побежало солёное масло, показали хвосты небольшие сардинки. Хадис ел жадно. Заглатывал рыбок одну за другой. Выпил весь соус и даже немного обрезал язык, вылизал банку. Забытые вкус ожёг горло, провалился желудок.
Подкрепившись, Хадис почувствовал силы, задумался о костре и принялся рыться в машине: квитанция, уцелевшая чудом, монеты, давно не в ходу, паспорт – пластинка с запаянным чипом, их давно отменили. Старьё. Запылала надежда. Старик мог хранить спички, но они не нашлись. Исчезли, стали ненужными в мире здоровья и образа жизни без вредных привычек.
Закончив поиск в салоне, Хадис выполз наружу. Ледяной ветер колол, теребил шевелюру, рвал с плеч лёгкую куртку. Багажник был полон ненужным дерьмом: запаска, домкрат, обрезок ковра. Наспех заткнув им лобовое стекло, Хадис вновь забрался в машину. Покрутился, и, устроившись поудобнее, провалился в тяжёлый спасительный сон.
Он чувствовал, как топчется игуана, забираясь под куртку, слышал вой ветра и металлический скрежет. Под утро, когда непогода утихла, Хадису снились глаза. Они двигались вдоль машины, исчезали и вновь загорались красным огнем.
Хадис силился встать, но не мог. Незнакомая сила держала, не давала спастись из сонного плена. Преодолев паралич, он вскочил, отчего игуана свалилась на пол. Тихо. Лишь жажда сдавила пересохшее горло.
Пытаясь отвлечься, Хадис достал по привычке смартфон, вздохнул и хотел убрать обратно в карман, как заметил мигающий знак сообщения: «Рады приветствовать в сети Чернограда». Хадис не верил, читал раз за разом. Пытался понять: знал ли он раньше о том, что был такой город, и есть ли он в настоящем. Сообщение – это ошибка, насмешка, но не надежа.
Хадис смеялся как сумасшедший. Звук докатился до неба, отразился от сонного солнца, пробежал по росе, стекающей с корпуса автомобиля. Вода.
Хадис жадно втягивал струйки, плевался песком, и вновь тянулся к росе. Стекло вспучило жирными каплями. Хадис вылизал зеркало и на мгновение задержался: серая кожа, впалые щеки, щетина, местами уже побелела, и взгляд – острый, пронизывающий. Хадис похлопал себя по лицу. Когда он успел измениться? Из щекастого бугая стать худым стариком в свои сорок, пусть с хвостиком, но не большим. Не замечал перемен под искусственным светом или пустыня его измотала? Думать совсем не хотелось. Работа – спасенье от пагубных мыслей. Хадис вновь обрыскал машину. Если есть сеть, значит она имеет подпитку. План прост: найти вышку сотовой связи, позвонить Анне и Дэну, сообщить, что с ним всё хорошо. Он здоров и скучает. А там они вместе решат, что теперь делать.
Кусок коврика стал санями для батареи, а затёртый чехол от пассажирского кресла превратился в рюкзак. Хадис сложил инструменты. Чек и найденный паспорт спрятал в нагрудный карман. Зачем, он не знал, но чувствовал, пригодиться. Игуана, преданной собачонкой, бежала рядом с ногой. Солнце поднималось всё выше и выше, а бетонная пустошь только росла. Очертания вышки скрывал горизонт, но Хадис упорно тащился вперед. Он съел все консервы, теперь искал воду. Солнце палило, давило к бетону, который хранил холод ночи. Хадис падал и вновь поднимался. Если вновь принесёт песчаную бурю, человеку не выжить, сдохнет, высохнет под лучами горящего монстра. Хадис уселся на куртку и забрюзжал: «Баста, я выдохся. Прав был мужик в сером костюме, нет никого, только бетон». Игуана остановилась, лупилась крутящимся глазом. «Вот оно: мясо и кровь», – думал Хадис и отгонял порочные мысли. Тогда он останется вовсе один.
«Игуана во всём виновата. Не появись она в доме, ты бы сейчас не страдал», – зудело в уставшем мозгу. Хадис поднялся и поплёлся вперёд, болтая с проворной подругой: «Когда-нибудь мы посмеёмся над своим переходом. Будем чилить на пляже с коктейлем: виски и лёд. Ты что больше любишь? Может, текилу?».
Солнце ослабло, скрылось за тучей. Хадис остановился. Куртка промокла от пота и теперь охлаждала уставшее тело. Он сел и поднял глаза к небу. Лучи пробивались сквозь толщу небесного душа, и Хадис взмолился: «Давайте, проткните бурдюк. Пусть прольётся весенним дождём». На мгновенье ему показалось, что туча взмахнула крылом и Хадис отпрянул. Нет, он не ошибся. Над ними парил настоящий орёл. Птица зависла и камнем упала под ноги. Хадис застыл и тут же поднялся. Игуана лишь закряхтела и взмыла, пронзённая лапой с когтями. Хадис остался один.
Городские легенды не лгали. Где-то там, впереди ждала жизнь. Хадису хотелось бросить свой груз и побежать, но он не посмел. Оставить аккумулятор – значит забыть жену и ребенка.
Уставшее солнце склонилось к закату. Жара впиталась в холодный бетон. Навалившийся сумрак пугал неизвестным, но Хадис решил: «Буду идти, пока не свалюсь», – и упрямо шагал, проклиная себя и старика.
Сначала Хадис услышал шелест листвы, затем показались деревья. Исполины встали зеленой стеной. Хадис вновь проклял себя за минутную трусость и желание сдаться. Журчанье ручья казалось пением ангела. Хадис представил, как пьёт, давясь ледяною водой и задрожал. Лес мог быть миражом, галлюцинацией, вызванной жаждой. «Вот и антенны, а значит там вышка!» – кричал он сквозь немочь, словно слова закрепят увиденный образ, придадут ему жизни. Хадис сделал ещё один шаг, вскрикнул от боли. Земля ушла из-под ног. Жгучая боль пронзила затылок, растеклась по затёкшим плечам.
Глава 3
Боясь обернуться, Хадис шёл дальше, сделал пару шагов и уткнулся лбом в землю.
– Куда это ты собрался? – послышался над головой хриплый голос.
– Турист непустой, с батареей, – усмехнулся другой.
Хадис силился встать, но не мог. Уставшее тело болело. Приятно лежать на земле, покрытой травой. Только сейчас он осознал, что бетонка исчезла. Всё было не зря. Вернётся к семье, заберёт их в чудесное место, где всё ещё есть…
– Трава, – шептал Хадис, чувствуя слёзы.
– Чего ты бормочешь? – нагнулся, тот, что хрипел. – Сбежал или выгнали?
– Сбежал, – шептал Хадис, боясь, что сильные руки поднимут его, поставят на ноги, заставят вернуться в царство мёртвого камня. – Я верил, слышите, верил. Игуана, цветы, они не солгали.
– Тронулся малый. Списали парнягу и к нам. Куда ещё шваль отсылать? – присел рядом второй. – Но батарея меняет расклад, это гражданство.
– Если своими двоими не сможет, не потащу, – хрипел первый.
– Крысолов, ты забыл, как тащили тебя? – засмеялся второй и похлопал Хадиса по спине. – Потерпи, браток. Я за водой.
Хадис услышал шаги и хриплый продолжил:
– Потерпи, потерпи. Пришьём тебя, вещи разделим. Я знаю, где обменять. Батарея – билет в любой город. Залик – малой не дурак, поломается да согласиться.
Лес на мгновение замер. Стих шелест листвы. Прекратилось жужжание гнуса. Хадис вжался в траву и лежал в тишине. Ему не было страшно. Напротив, он упивался своим превосходством. Хадис смог одолеть и систему, и мужика, утверждавшего – сказки парняги в футболке только лишь бред, бетонку и жгучее солнце. Он верил, шёл и достиг своей цели. Единственное, о чём сожалел – это Дэн. Хадис не сможет уже показать ему мир.
Ледяная вода накрыла затылок, обожгла горящие щёки. Хадис охнул, поднялся, сел и, шумно сопя, старался вернуть сердцу ритм. В глаза попали потёки из грязи и пота. Хадис не мог различить, кто стоял перед ним. Лунный свет вычертил силуэт: невысокий, но крепкий.
– Крысолов доигрался. Идти-то ты сможешь? – спросил Хадиса тот, что ушёл за водой и теперь протягивал кружку. – Попей, наверное умотался. Ел то хоть что?
– Да, – кивнул Хадис.
– Обычно до нас доползают или падают в километре от вышки. Приходится вновь идти сквозь барьер, а это, скажу такая… Но что говорить, ты и сам всё прочувствовал, брат. Молодцом, дотянул. Выдвигаемся?
Хадис поднялся, качнулся и чуть не запнулся. Запахло животным теплом. Рядом лежал большой тюк. Хадис нагнулся и тут же отпрянул. Это был человек. Ещё тёплое тело почти отдало земле свою жизнь.
– Это ваш друг? – спросил Хадис, чувствуя, как дрожит голос.
– Скорее напарник.
– И что с ним случилось?
– Я тоже хочу это знать, – произнёс силуэт. – Скурвился бобёр. Хочешь забрать его вещи? Отлично. Крысолову они не нужны.
– Ваш напарник грозился меня завалить и замолчал. Стало так тихо, что я испугался. Думал, сам отошёл в мир иной. Я не хочу его вещи. Я пытаюсь помочь. Это мог быть инсульт или инфаркт.
– Да ты юморист, хренов стендапер. Крысолову, который хотел тебя завалить? – силуэт пнул лежащее тело. – От таких избавляются сразу. В один из прекрасных деньков, таких, как сейчас, зарежет, не вздрогнет. Здесь, кто кого.
Хадис слушал и машинально расстёгивал клёпки на куртке лежащего рядом, надеясь почувствовать признаки жизни. Мысли скакали в варварском танце: «Сдалась же мне игуана. Анне и Дэну не место в этом поганом мирке. Если сделать массаж, то сердце…». Руки наткнулись на рану над сердцем.
– Верх не бери, он дырявый, – усмехался второй.
– Я, – обессилев, Хадис остановился.
«Первый хотел убить. Второй защитил. Так, какого же дьявола?» – поганые мысли лезли наверх, подмяв желание помощи ближнему.
Силуэт нагнулся и зашуршал, поднял ботинки, протянул через тело.
– Держи. Зови меня Залик.
– Хадис, – машинально взял он подарок и пожал большую ладонь.
Шершавая сила сдавила кисть Хадиса, но почувствовав грань, замерла, отпустила.
– Давай выдвигаться. Скоро тигры учуют, что мы у портала, и тогда не спастись. Утащат к себе.
Хадис закашлялся и, озираясь, поплёлся за Заликом. Батарея тянула назад. Коврик стал лишним. Пришлось взять аккумулятор за ручку и, припадая на ногу, тащиться вперёд. Радость сменилась смятением, страхом. Слишком резким был переход от безопасного города к дикости леса. Не мог человек убить человека за батарею или ботинки. Так действуют звери, такие как Залик. Но выбора нет, надо добраться до вышки и позвонить. Надо дожить до утра.
Залик шёл быстро, уверенным шагом, словно не чувствовал веток, бьющих в глаза, колючих кустов, рвущих одежду. Обессиливший Хадис боялся отстать. Батарея тянула плечо, но её не оставишь – это билет на обратный «экспресс». «Дойти, зарядить и вернуться за Анной и Дэном» – повторял себе Хадис, но усталость впивалась в колени, сбивала с пути. Лишь ночная прохлада давала заряд не упасть, идти, тянуть за собой тяжёлые ноги: одна за другой, одна за другой.
Хадис чувствовал лес, как живой организм. Он пел, клокотал и исследовал, тех, кто осмелился стать его частью, даже на время. Хтонический ужас очнулся, и Хадис впервые, после чумы, осознал, насколько он мал и никчёмен.
В бетонном городе Insula salutis («Остров спасения») Хадис был одним из сильнейших, выживших в битве с природой, победившим чуму. Город дал ему Анну и Дэна, квартиру, пусть в коробке без окон, машину, работу и доступ к ресурсам. Пища, одежда, игрушки и остальное выдавали на складе: всем по потребностям.
«Так ли ты плох, Insula salutis? – снова клял себя Хадиса и мучил. – Ещё не поздно вернуться. Бежать, пока не уткнёшься в бетонный бордюр. Нет. Меня обманули и Дэна лишили нормально детства. Он будет ущербным, уродом с серым лицом и таким же сознанием! Кого породит мёртвый бетон?». Хадис не обернулся, сдержался. Следовал за убийцей, продирался сквозь чащу, ловил каждое слово и делал так, как требовал Залик.
– Устал? Давай отдохнём. Поставь батарею. Сам понесу. Иначе завязнем здесь до утра.
– Немного, – проблеял Хадис в ответ.
Он пытался выглядеть бодрым, вот только дыхание сбилось, глаза закрывались. Сев, прислонился к прохладному дереву, вытянул ноги. Хотелось поспать, и тигры уже не казались опасными тварями. Сон почти овладел. Хадис увидел жену и ребёнка. Они сидели на ажурной скамье под раскидистой кроной, ели сочные фрукты, настоящие, не бурду из пакета. На руках спала игуана.
Массивная ветка рухнула вниз, смахнув разом сон. Хадис вскочил. Залик орудовал острым ножом. Счистил листву и просунул палку под ручку аккумулятора: «Понесём теперь вместе, немного осталось. Двинули?»
Хадис кивнул. Идти стало легче. Приноровившись, он поймал ритм и шёл нога в ногу. Хадис чувствовал Залика: замедлялся и ускорялся, приседал вслед за ним и перепрыгивал корни. Каждый жест, словно слово – они говорили на одном языке. Хадис вдруг осознал, что Залик его понимает. «Но как такое возможно? Откуда лесные знают новый язык?» – думал Хадис, буравя глазами спину проводника. Залик не мог знать микслинг. «Или мог? Тогда всё теряет свой смысл?» – Хадис пытался вспомнить слова и с нетерпением ждал, когда Залик заговорит.
Город бетона использовал мёртвый язык, нет, не латынь, на нём осталось только название. Правительство «Острова» накормило суперкомпьютер пятью словарями, тот разродился микслингом – чистым, без матерных слов, языком, взявшим лучшее в каждой погибшей культуре. Ему учили долго и нудно, населяли насильно и всё же добились успеха. Хадис забыл свой родной и думал теперь на микслинге, это было так странно.
Впереди показались огни и сетка забора. Точь-в-точь как Insula salutis. На секунду Хадис решил, что они обогнули «Остров» и вышли с другой стороны, с чёрного хода, заросшего сорными травами. Залик достал из кармана брелок. Раздался щелчок. Один из пролётов забора отъехал, открывая проход.
– Прутья не трогай, под напряжением, – зевнул Залик и втащил за ворота неторопливого Залика. – Всё. Расслабься. Мы дома. Чё смотришь?
– Я тебя понимаю.
– Я тебя тоже. Че, черепица течёт? Видел я серых, но ты чудноватый. Хорошо тебя приложило барьером.
– Я говорю на микслинге, а ты? Просто ответь.
– Хрен его знает. Болтаем и ладно. До города я не дойду, надо поспать. Падаем здесь. Я давно на ногах, – зевнул Залик, сел, кинул на землю заплечный мешок, упал на него и захрапел.
Хадис пристроился рядом. Крутился, но сон всё не шёл. Раззадоренный мозг пытался осмыслить события дня и призраков ночи. Взгляд уцепился за сетку и Хадис подумал, что раньше не было важным: «Зачем «Острову» столько заборов, защищать себя от таких сумасбродов, как я? Или от тех, что живут за бетонкой: Залика и Крысолова? Их выгнали раньше или сбежали как я? Зачем мне всё это? Спал бы сейчас в тёплой постели под бочком у жены. Залик знает язык, но соврал. Значит, сам он из города и здесь как-то выжил». Поверхностный сон настиг его на последнем вопросе. Хадис шёл по зеркальному лабиринту и видел тысячу отражений, но не узнавал в них себя. Знал, это он и не он. Люди смеялись, щерились, плакали в голос или беззвучно, кричали, грозились, срывались на крик.
Хадис не выдержал, лупанул по особо противной уродливой роже. Стекло затрещало, разлетелось вмиг на куски. Один из осколков вонзился в щеку. Сверху донёсся голос: «Встать! Документы!». Хадис прижал руку к лицу и вскочил.
В ногах лежал человек в чёрной форме с тонкой плёткой в руках.
– Вы – вы, – заикался незнакомец.
– Чего орёшь? – открыл глаза Залик. – Не видишь, свои.
Парень лет двадцати в тяжёлых ботинках на тонких ногах крутился от боли, прижав к себе длинные руки в перчатках без пальцев.
– Проверка периметра, – стонал паренёк. – Он напал на тебя.
– Врёшь, Чар. Добрался до плётки и бьёшь новичков. Ударь меня. Ну, давай!
Залик поднялся и осмотрел лицо Хадиса. Достал из кармана бумажный пакет, надорвал и вынул салфетку.
– Утрись, – потянул он кусок влажной ткани.
В нос ударил химический запах, но Хадис сдержался, поднёс салфетку к лицу и закряхтел. Рассечённая кожа саднила.
В лучах восходящего солнца Залик обрёл человечность: коренастый парень лет тридцати в куртке защитного цвета, таких же штанах и кепке, скрывающей русые волосы. Залик выглядел старше, опытнее: изрезанное шрамами лицо, широкий сломанный нос, колкий взгляд из-под высокого лба.
– Ничего, тонкий шрам украшает мужчин, – взгляд Залика потеплел. – От наших не отличить.
Хадис пригляделся к лежащему парню. Лицо патрульного было иссечено. «Дикари» – подумал Хадис и отвернулся.
– Думаешь, мы дикари, люди из леса, – произнёс уверенно Залик.
– Нет, но… – поёжился Хадис.
– Не ври. Слишком часто я виделся с вашими: презренье на морде, костюмчик, изнежены. Нагадили и по коробкам. У нас дисциплина – основа для выживания. Удар по лицу отрезвляет. Он лучше ножа в животе. Зачем убежал от своих? Жил бы себе в затхленьком мире. Думаешь, вы выше нас? Мы-то всех принимаем. Не все выживают, но принимаем мы всех. Серые даже связь заглушили. Наворотили проблем и спрятались за высоким забором. Я вовсе не я.
– Эпидемия. Мы…– Хадис не выдержал взгляда. – Они, мы боимся.
Хадис закрылся салфеткой и отвернулся.
– Не было эпидемий. Чар, хватит лежать, иди на обход.
– Как это не было? Я же видел. Сам видел.
Хадис пытался поймать глаза Залика, но тот отвернулся.
– Берись, потащили твой пропуск в наш мир. Я не скажу. Вася знает. У неё всё и спросишь. Доктор она, одна на весь город.
