bannerbannerbanner
полная версияСборник рассказов. Зёрнышки

Оксана Петровна Асеева
Сборник рассказов. Зёрнышки

Полная версия

Океан

Оказывается, пространство, где мы живём – это место древнего океана Тетис! Реликтами этого океана являются современные Средиземное, Чёрное и Каспийское моря. Сохранилось несколько небольших изолированных участков океанической коры Тетиса в этих морях.

Тетис разделял Пангею на два континента – Лавразию и Гондвану. До разделения Пангея была единым континентом на Земле, её омывал гигантский океан, носивший название Панталасса. Всего лишь какие-то 150–220 миллионов лет назад Пангея раскололась на два континента.

Земля

Пангея с древнегреческого – «вся земля». Суперконтинент, существовавший сотни миллионов лет назад.

Ты и я, мы – часть целого, понимаешь?

Это и есть наше место силы. И ахиллесова пята.

Как я допрыгался

В детский сад я не ходил, поэтому, когда родители отправлялись на работу, а мой старший брат в школу, меня отводили к бабушке, матери моего отца. К бабе Варе.

Однажды осенью, в октябре, примерно в 1965 году, мы пошли с мамой к бабушке. Мне было 4 года от роду.

Я был рад, что иду к бабушке Варе и деду Коле, потому что они мне разрешали делать всё, что я хочу, и во дворе было много разных домашних животных, даже лошадь. Мой дед работал конюхом в горпо, он развозил товары по магазинам. Горпо – это городское потребительское общество нашего маленького городка. Лошадь жила во дворе у деда, он кормил её, ухаживал за ней. Каждое утро дед запрягал лошадь в бричку и ехал на работу. После работы – распрягал, кормил, поил. И так каждый день.

Ещё у бабушки с дедушкой были свиньи, кролики, индюки, куры, утки.

Я шёл за руку с мамой, ворошил ногами опавшие листья и мечтал, чем я займусь у деда и бабы: буду вбивать гвозди в землю, прыгать на виноградной пружинистой лозе, что запрещалось делать дома, пугать кур, щёлкая старым дедовым кнутом.

Мама оставила меня у бабушки, а сама ушла на работу. Дед в это время тоже был на работе. Бабушка тут же меня усадила за стол, чтобы я поел. Я очень любил обедать у бабушки, потому что мне нравился её борщ. Она его готовила так, что я и сейчас помню этот вкус.

После обеда я вышел во двор. Гулять там было очень интересно. Во дворе стояла русская печь, в которую можно было залезть. Лежали старые колёса от брички, от них я отковыривал смазку. В большом стогу сена я вырыл себе нору и сидел в ней. Во дворе был сарай, в котором лежали сухофрукты в мешочках. Я набивал себе карманы сухофруктами и жевал их не переставая. Ещё в сарае стоял большой мешок с макухой, которую я пробовал, хоть она мне и не нравилась на вкус. Зато макуха очень нравилась мышам, что там обитали. За мышами, в свою очередь, охотился кот, который постоянно караулил их, сидя рядом с мешком.

Время у бабушки проходило быстро, и я не скучал по родителям, пока они были на работе.

Тут из хаты показалась бабушка Варя, чисто одетая, как на выход.

– Игорёк! – позвала она меня. Я подошёл. Бабушка меня отряхнула от сена, поправила на мне одежду и сказала:

– Мы сейчас с тобой пойдём, здесь недалеко.

И мы пошли. Я шагал за руку с бабушкой по дорожке, которая вся была усыпана опавшей листвой. Загребал при ходьбе её ногами, листва шуршала и летела в стороны. Я спросил:

– А куда мы идём, ба?

– Провожать бабу Марусю в последний путь, – ответила мне бабушка.

– А в последний путь – это куда? – уточнил я.

– На небо, – ответила мне бабушка. Помолчав, она предупредила: —Ты там веди себя хорошо, много не разговаривай.

После этих слов баба Варя посмотрела на меня и добавила:

– А лучше вообще молчи!

И тут мы пришли. Калитка во двор была открыта. Мы вошли в хату. Вначале мне показалось, что в комнатке много народу.

Бабушка сразу же меня подняла и поставила на железную кровать с сеткой, стоящую возле стены. Кроме сетки, на кровати ничего не было.

Бабушка мне сказала:

– Стой здесь, держись за спинку кровати.

Со своего места я рассмотрел, что людей немного, просто комнатка очень маленькая. В ней собрались одни бабушки. Они сидели вокруг гроба. В нём лежала баба Маруся. Она была маленькая и совсем не страшная.

Никто в комнате не плакал, все спокойно разговаривали, вспоминая бабу Марусю хорошими словами.

Мне было скучно. Я решил пройти по сетке кровати. Когда я дошёл до центра, сетка подо мной прогнулась и чуть спружинила. Я легонько подпрыгнул и чуть не упал. Поэтому я вернулся вновь к металлической спинке кровати.

В этот момент одна из бабушек встала и зажгла лампаду перед иконой. Прежде моя бабушка Варя уже зажигала при мне лампаду перед своей иконой, и мне очень нравилось на это смотреть, потому что зажжённая лампада чем-то напоминала звезду на новогодней ёлке. Однажды я попросил зажечь её для меня. Но бабушка мне ответила, что просто так лампады не зажигают, а только по праздникам и в поминальные дни. Что такое поминальный день, я не знал, поэтому решил, что, раз зажгли лампаду в хате у бабы Маруси, лежащей в гробу, значит сейчас праздник. Тем более две бабушки начали рассказывать что-то похожее на стихи. Только почему-то эти стихи бабушки читали не так, как на утреннике, а монотонно, без выражения.

Глядя на это с высоты железной кровати, я повеселел и в такт чтению начал легонько подпрыгивать на металлической сетке. При этом я держался за металлический поручень спинки кровати. Пружины усиливали мои прыжки. Я подпрыгнул один раз, второй, а на третий присел, с силой оттолкнулся от сетки, и меня подбросило, так, что ноги чуть было не коснулись низкого потолка хаты покойницы. Я, по-прежнему держась за спинку кровати, перевернулся и полетел прямиком в гроб, и если бы не чьи-то руки, схватившие меня, я бы приземлился прямо на ноги покойной бабушки.

Тотчас же к женщине, которая успела схватить меня на лету, подбежала моя бабушка Варя, взяла меня на руки и пошла к выходу. В дверном проёме она остановилась, повернулась к лежащей в гробу бабе Марусе, перекрестилась и вышла со мной во двор. Там она меня отпустила с рук на землю. Я спросил:

– Что, уже мы проводили бабу Марусю? Идём домой?

– Да, идём, – ответила мне бабушка.

Когда мы вернулись домой, я стал играть с котом. Потом вернулся с работы мой дед, Коля. И баба Варя рассказала, как мы ходили провожать бабу Марусю и как я прыгал на кровати. Дед немного посмеялся. Потом, когда пришла за мной мама, эту историю повторили и ей. Мама тоже немного посмеялась.

И мы пошли с мамой домой.

Как я бабушкам молиться мешала

Однажды моя бабушка одела меня, собралась сама, как на праздник, и мы пошли.

Как на праздник – это значит, что бабушка оделась не в ту одежду, что носила каждый день, а в другую, которую надевала в редких случаях. Из-за этого и одежда, и обувь выглядели новыми и оттого считались праздничными. Хоть и таких же тёмных цветов, как и повседневная одежда. Вообще-то по-настоящему праздничной у бабушки была лишь белая батистовая косынка с ажурной вышивкой, называемой выбивкой. Выбивка располагалась посередине самого длинного края косынки, и, когда ту повязывали на голову, украшение оказывалось как раз на лбу. Поверх косынки бабушка покрыла голову платком.

– Собирайся! – сказала мне бабушка, и сама же стала помогать мне одеваться. Это было самое начало 70-х. Я надела белое с розовым пояском платьице, белые колготы, туфельки, плащик блекло – зеленого цвета, белый берет крупной вязки.

В руки мне дали мою детскую сумочку из белой искусственной кожи на длинном ремешке, чтобы носить её на плече, и воздушный шарик на ниточке. Шарики тогда не заполнялись гелием, а просто надувались, поэтому они не летели в воздухе сами по себе, а их надо было всё время подбрасывать. Цвет шарика я не помню, а завязан он был после надувания белой нитью.

На улице стояла сырая пасмурная погода, но не осень. А раз в руках я держала воздушный шарик, это было после праздников. Значит, май. Помню, что было прохладно.

Мы долго шли по дороге и молчали. Я и бабушка.

В моих воспоминаниях сохранилось лишь помещение, в которое мы вошли, самого здания я не помню. Это была просторная большая комната, к ней лучше подошло бы слово «зала». Освещалась она дневным светом больших высоких окон на улицу. Беленые стены и потолок, крашеные полы.

– Стой здесь! – приказала мне моя бабушка. Она оставила меня у входной двери, а сама ушла куда-то вправо и сразу потерялась из виду. Я осматривала зал и не могла её найти.

Весь зал был полон бабушек в таких же тёмных одеждах, обуви, с белыми батистовыми косынками на лбу, прикрытых поверх платками и полушалками. Все бабушки стояли на коленях в несколько рядов. В стороне, противоположной от входа, было установлено подобие трибуны, за которой стояла ещё одна бабушка. Поскольку эта бабушка, в отличие от других, стояла на ногах, а не на коленях, я начала её рассматривать.

Она была в очках. Вместо дужек очков привязана обычная бельевая резинка. Надеты очки поверх головного платка. Линзы напоминают бинокль.

Бабушка смотрит в книгу, лежащую перед ней на трибуне, пальцем руки водит по странице и громко читает что-то. Произнеся очередную тираду, бабушка поднимает взгляд от книги и строго озирает залу и присутствующих в ней. Слушатели, стоя на коленях, кланяются, касаясь лбами пола перед собой. В очках-биноклях взгляд бабушки не только строгий, но, как мне показалось тогда, и злой.

После того как я посмотрела на это действо, мне стало тоскливо. Я понимала, что здесь надо стоять на месте и не двигаться. От этого к чувству тоски прибавились скука и ощущение холода – зала, скорее всего, не отапливалась. Я стояла молча, с сумочкой в одной руке и воздушным шариком в другой. Своей бабушки я не видела, а видела только ноги в тапочках и галошах, и склонённые в поклоне спины множества чужих бабушек, среди которых я не находила своей. У меня появилась мысль в голове: «Что, теперь всегда так будет?»

 

Плакать было нельзя.

Мой тоскливый взгляд остановился на шарике. Я потянула за ниточку и вяло повела кистью руки: вверх и вниз. Внезапно шарику это еле заметное движение сообщило такую амплитуду, что он, бодро подпрыгнув, вскочил на ноги близлежащей коленопреклонённой бабушки и, попрыгав чуть-чуть, успокоился там. Я, наоборот, забеспокоилась и потянула ниточку, желая возвратить шарик к себе. Но шарик окончательно вышел из повиновения. Следуя за ниточкой, он соскочил с ног бабушки, и поместился у неё между галошами. Я испугалась, что шарик лопнет, потянула за ниточку, но шарик застрял намертво.

Здесь последовала очередная тирада бабушки с трибуны:

– Человек – всего лишь песчинка в этом мире!

Все склонились в поклоне, бабушка, между ступнями которой застрял мой шарик, тоже поклонилась, шевельнув при этом ногами.

Рейтинг@Mail.ru