Оксана Захарова
Генерал-фельдмаршал светлейший князь Михаил Семенович Воронцов. Рыцарь Российской империи
Не была забыта в образовании М. С. Воронцова математика, которой С. Р. Воронцов придавал особое значение, а также политические науки, новые языки, литература европейских стран.
Помимо глубоких и разносторонних знаний, будущий государственный деятель должен был обладать прекрасным вкусом, умением вести беседу, свободно держаться в любом обществе. Эти качества начинали прививать детям с раннего возраста. Высокое социальное положение отца позволило М. С. Воронцову уже в детстве наблюдать за представителями высших кругов английского общества конца XVIII в. и даже в 1787 г. достойно выдержать представление королю и королеве Англии, которым понравилось поведение детей российского посланника.
Для будущего военачальника развитие физических качеств занимало в воспитании одно из ведущих мест. М. С. Воронцов ежедневно занимался верховой ездой, ходил в море на яхте, увлекался шахматами. На протяжении всей жизни М. С. Воронцов поражал современников особой выдержкой, самообладанием и выносливостью.
Необходимо отметить, что С. Р. Воронцов старался дать детям такое воспитание и образование, чтобы в реальной жизни, на практике они были готовы к любым поворотам судьбы. Таким образом, С. Р. Воронцов, взяв лучшее из системы обучения различных европейских школ, выстроил собственный план воспитания и обучения сына, основная цель которого – духовно, нравственно, физически подготовить его к службе в России, заложить при этом основы глубокого и разностороннего образования. М. С. Воронцов получил воспитание в духе традиций передового российского дворянства, приверженцев идей века Просвещения.
В итоге, несмотря на то что военная и государственная деятельность М. С. Воронцова проходила в первой половине XIX столетия, можно утверждать, что по своему мировоззрению он был сыном «безумного, но мудрого» XVIII столетия.
Глава 2
Активная боевая деятельность М. С. Воронцова в войнах против Персии, Турции, Франции (1803–1815)
Мы имеем пред неприятелем то превосходство, что одушевлены единым чувством служить верно Отечеству, исполнять волю Всемилостивейшего Государя.
М. С. Воронцов
Начало военной карьеры М. С. Воронцова
М. С. Воронцов принадлежал к поколению политических деятелей, представители которого до назначения на высокие государственные должности принимали участие в великих военных кампаниях первой четверти XIX столетия[52]. В каждом историческом периоде развития государства мы находим имена своих героев, своих властителей дум, но при этом нельзя не согласиться с мнением М.А. Давыдова, что в Российской Империи ими становились в первую очередь представители армии [53].
Принадлежность к элите русской армии не зависела от высокого чина или участия в громких боевых операциях. Прежде всего имелось в виду нравственное влияние личности, сила ее морального воздействия на окружающих. Мнение таких людей ценилось в обществе очень высоко, на них равнялись. К их числу принадлежал и М. С. Воронцов, о котором Ф.Ф. Вигель говорил, что он и А.П. Ермолов были кумирами русской армии, хотя им и не суждена была роль Потемкина и Суворова. В свою очередь, замечательный российский дипломат А.П. Бутенев отмечал в своих воспоминаниях, что к моменту начала Отечественной войны 1812 г. особенной «любовью пользовались в армии» два молодых дивизионных генерала М. С. Воронцов и И.Ф. Паскевич[54]. Такому отношению во многом способствовало полученное М. С. Воронцовым в Англии воспитание и образование, нравственные принципы, заложенные в основе его мировоззрения, основной смысл которого во многом заключен в словах М.И. Платова: «Мы должны показать врагам, что помышляем не о жизни, но о чести и славе России» [55]. Когда граф М. С. Воронцов прибыл из Англии в Санкт-Петербург в дом своего дяди графа Александра Романовича Воронцова, то слуги, лакеи, повара, даже актеры и музыканты известного Воронцовского театра бросились навстречу Михаилу Семеновичу и суетясь стали отыскивать его прислугу, каково же было их удивление, когда они заметили, что сын английского посланника молодой граф Воронцов приехал из Лондона совершенно один. Но как рассказывал впоследствии барон Шредер, присутствовавший при свидании дяди и племянника, канцлер А.Р. Воронцов не нашел в этом ничего удивительного. В шестнадцать лет он пересек всю Европу, направляясь на учебу в Версаль, куда был направлен своим дядей, канцлером Императрицы Елизаветы Петровны графом М.И. Воронцовым. И теперь спустя почти сорок лет подобная история вновь повторилась с семьей Воронцовых.
Первый шаг в военной карьере М. С. Воронцова свидетельствует о его искренней приверженности тем нравственным принципам, которые старался привить ему С. Р. Воронцов. Будучи пожалован в 1798 г. в камергеры, граф М. С. Воронцов, желая служить на военном поприще, мог быть произведен в свои девятнадцать лет в генерал-майоры, что соответствовало камергерскому званию. Но он просит разрешения начать службу с нижних чинов. Впоследствии Л.А. Нарышкин и граф А.П. Апраксин рассказывали, что когда при вступлении на военную службу они решили воспользоваться правами, данными камергерскому званию, то им прямо был указан пример графа М. С. Воронцова и «они должны были впредь довольствоваться обер-офицерскими чинами»[56]. 2 октября 1801 г. просьба Михаила Семеновича была удовлетворена, он определен поручиком лейб-гвардии в Преображенский полк.
М. С. Воронцов, вспоминая об этом времени, писал, что начал военную карьеру в 1-м полку, т. е. в Преображенском, где за сорок лет до его поступления начинал воинскую карьеру его отец. Обстоятельства складывались удачно для М. С. Воронцова: в 1802 г. А.Р. Воронцов стал канцлером Российской Империи, в Санкт-Петербург приехал с дочерью С. Р. Воронцов, которому при дворе был оказан весьма радушный прием, сам М. С. Воронцов заслужил лестные оценки представителей высшего петербургского общества и пользовался искренним уважением сослуживцев. Таким образом, социальный статус М. С. Воронцова, полученное им разностороннее образование, его личные качества открывали перед ним возможность дальнейшего продвижения по службе в самом Петербурге, дожидаясь официального выступления России на Европейском театре военных действий.
Но, как отметил в одном из своих писем С. Р. Воронцову П.В. Завадовский, М. С. Воронцову была присуща «сильная страсть к военной службе»[57], он желал принять участие в активных боевых операциях. В автобиографии М. С. Воронцов писал об этом времени (1802–1803 гг.), что ему наскучило возглавлять парады и маршировать по улицам Санкт-Петербурга. Молодой Воронцов подумывал о поступлении волонтером в армию французов, но отец не одобрил этого решения, а так как Россия не вела в это время в Европе военных действий, то М. С. Воронцов решил отправиться в Грузию, где шла война с горскими народами.
Россия была накануне серьезных военных операций в этом регионе. Проникновение России в Закавказье неизбежно должно было привести к столкновению с Персией и Турцией. Война с Персией была тем более вероятна, что Россия претендовала на вассальные княжества Персии, расположенные вдоль Каспийского моря. Получив необходимые рекомендательные письма, М. С. Воронцов в 1803 г. покидает Санкт-Петербург. По дороге на Кавказ Михаил Семенович останавливается в Астрахани, откуда 26 сентября 1803 г. пишет своему сослуживцу по полку С.Н. Марину, что нашел в городе товарища для поездки в Грузию – А.Х. Бенкендорфа: вместе они собираются уехать из города через два дня и надеются быть в Тифлисе приблизительно 6-го или 7 октября[58].
В своих воспоминаниях М. С. Воронцов отмечал, что «имел счастье» приобрести первый опыт на Кавказе в гуще военных событий того времени. Хотелось бы отметить, что сквозь эмоциональную сдержанность и лаконичность записей, присущую М. С. Воронцову, чувствуется искренняя радость предоставленной возможности испытать себя в настоящем сражении против храброго, гордого и хорошо вооруженного противника. В своих взглядах и поступках М. С. Воронцов нашел поддержку дяди – А.Р. Воронцова, который в 1803 г. писал князю П.Д. Цицианову: «Поелику нигде, кроме края, где вы командуете, нет военных действий, где бы молодому офицеру усовершенствоваться можно было в воинском искусстве, да и к тому присовокупляя, что под начальством вашим несомнительно можно более в том успеть, нежели во всяком другом месте, то по сим самым уважениям как я, так и брат мой согласились на желание графа Михаила Семеновича служить волонтером в корпусе, находящемся в Грузии»[59]. Далее граф А.Р. Воронцов замечает, что молодые годы Михаила Семеновича позволяют ему добиться чинов прямым путем, чего желают его отец и он сам. «Ко всему этому остается мне повторять то, что я и прежде писал вашему сиятельству, что он у нас один и что мы желаем, чтоб был полезен отечеству своему и для того, чтоб усовершенствоваться во всем, к тому относящемся»[60].
Таким образом, первым боевым наставником М. С. Воронцова в России был выдающийся русский военачальник, ученик А.В. Суворова – князь П.Д. Цицианов, под командованием которого российские войска вступили в войну с Персией. Кампании 1804–1813 гг. – одни из лучших страниц русской военной истории. Хотя европейские события во многом заслоняли военные операции, происходившие на Кавказе в начале XIX столетия, но для многих современников события того времени под стенами Гянджи значили не меньше, чем при Аустерлице.
Находившийся под покровительством Персии хан Джевад совершал из крепости Гянджи набеги, терроризировавшие Закавказье, к тому же Гянджа была стратегическим ключом северных провинций Персии, поэтому главнокомандующий князь П.Д. Цицианов считал захват крепости особо важным. В ноябре 1803 г. М. С. Воронцов начал свою первую военную кампанию, сопровождая П.Д. Цицианова под стены Гянджи. Они прибыли туда 2 декабря и в тот же день вступили в бой с персами, завершившийся занятием русскими окрестностей Гянджи[61]. За участие в операции 2 декабря М. С. Воронцов был удостоен первой боевой награды – ордена Святой Анны 3-й степени.
Во время одного из штурмов крепости на глазах главнокомандующего князя П.Д. Цицианова был ранен один из наиболее даровитых молодых офицеров того времени – П.С. Котляревский, чье имя впоследствии прогремит по всему Кавказу. Штурмуя крепость во главе егерской роты, командиром которой он являлся, П.С. Котляревский был ранен пулею в ногу, едва не был оставлен на поле боя. К счастью, его заметил и поднял М. С. Воронцов. На помощь к нему подскочил рядовой Богатырев, но тут же был убит пулею в сердце, и М. С. Воронцов один вынес из боя Котляревского[62]. Сам М. С. Воронцов писал, что в этот день обстоятельства сложились для него крайне удачно и ему удалось оказать помощь храбрейшему русскому офицеру П.С. Котляревскому, которого М. С. Воронцов считал одним «из бриллиантов нашей армии»[63].
Сын бедного сельского священника Петр Степанович Котляревский уже в четырнадцать лет участвовал в Персидском походе, услышав впервые свист пуль при осаде Дербента, находясь 4-м батальоне Кубанского корпуса, под началом Ивана Петровича Лазарева – известного героя Кавказа. После убийства И.П. Лазарева П.Д. Цицианов предлагает Котляревскому поступить к нему адъютантом, но тот предпочитает остаться непосредственно на полях военных действий и получает в команду егерскую роту. С описанного эпизода под стенами Гянджи начинается дружба Воронцова и Котляревского, которая будет их связывать сорок восемь лет.
Пройдут десятилетия после описываемых событий, и в 1838 г. П.С. Котляревский, по совету врачей, приобретет недалеко от Феодосии мызу «Добрый приют». Там герой Кавказа мужественно сносил мучительные страдания – последствия тяжелого ранения. 10 октября 1851 г. он принимал у себя наместника Кавказа князя М. С. Воронцова, который, несмотря на свирепствовавшую на Черном море бурю, заезжает в Крым, чтобы увидеть тяжелобольного друга. 21 октября 1851 г. П.С. Котляревский скончался. Слова Императора Николая Павловича, сказанные им в 1826 г., по поводу приглашения Котляревского стать во главе войск против знакомых ему персов, еще раз дают понять, что значило это имя для русских в то время. «Уверен, – писал ему Государь, – что одного имени Вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска, Вами предводительствуемые, устрашить врага, неоднократно Вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, к которому открыли Вы первый путь Вашими подвигами». Котляревский и Воронцов, будучи ровесниками, значительно отличались друг от друга происхождением и условиями воспитания, детство одного прошло в Лондоне, другого – в селе Ольховатки Харьковской губернии, но их объединяло главное – понятие о долге перед Отечеством.
20 декабря 1803 г. М. С. Воронцов покинул осажденную русскими крепость, чтобы присоединиться к войскам генерала В.С. Гулякова и принять участие в боевых действиях против лезгин. М. С. Воронцов прибыл к Гулякову 28 декабря, а спустя два дня начались военные действия. После ряда успешных боевых операций Гуляков, перейдя реку Алазань, двинулся в Джаро-Белоконскую область, решив преследовать лезгин в самую глубину дагестанских гор. 15 января 1804 г. он выступил с отрядом в Закатальское ущелье. Впереди войска шел авангард с конной и пешей грузинской милицией, затем рота егерей с одним орудием, далее – колонна, состоявшая из рот Кабардинского полка[64], одной из которых командовал флигель-адъютант, будущий граф А.Х. Бенкендорф, другой – поручик Преображенского полка, граф наследственный М. С. Воронцов. Последующие события развивались весьма трагично для русских.
Противник открыл по отряду перекрестный огонь, как только тот втянулся в ущелье, а затем, используя замешательство грузин, бросился в шашки. Василий Семенович Гуляков пал одним из первых и так закончил свой более чем тридцатилетний боевой путь. В письме князю Цицианову Воронцов сообщал, что беззаветная храбрость повлекла Гулякова в такое место, куда идти все же не следовало без надежного прикрытия.
Дворянин из Калужской губернии, Гуляков начал службу рядовым в одном из армейских пехотных полков и, пройдя через турецкие, шведские, польские войны золотого века Екатерины Великой, был произведен в 1800 г. в генералы с назначением шефом Кабардинского полка. «Умалчиваю в своем представлении о генерал-майоре Гулякове, – доносил Лазарев главнокомандующему в Грузии, – ибо геройские поступки его и неустрашимость превосходят всякое засвидетельствованное»[65]. И вот этот герой гибнет, а подоспевший резерв Кабардинского полка пытается отбить тело своего командира из рук неприятеля. «Смерть храброго и опытного начальника, к которому солдаты питали слепую доверенность, расстроила порядок в авангарде. Грузины бросились назад, смешали колонну и многих столкнули в стремнину. Генерал-майор князь Орбелиани, шеф Тифлисского полка Леонтьев, молодой Воронцов, в числе других, жестоко расшиблись при падении и только с трудом выбрались из пропасти»[66]. Пройдет несколько десятилетий, и в 1831 г. многие офицеры, участвовавшие во взятии Закатал, выразили желание соорудить на этом месте памятник в честь Гулякова. Император Николай Павлович поддержал это желание и сам лично наблюдал за проектом, который осуществлял Брюллов. 15 ноября 1845 г. монумент был освящен. Наместник Кавказа М. С. Воронцов специально приехал для этого торжества из Тифлиса. Возможно, в эти дни он вновь вспоминал события сорокалетней давности, произошедшие в этих местах и описанные им в письме Цицианову.
М. С. Воронцов считал, что ошибкой Гулякова было также то, что впереди были выдвинуты грузинские солдаты: после нападения на них лезгин они бросились назад и опрокинули русских. М. С. Воронцов, находясь рядом с орудием, где был убит Гуляков, чудом избежал его участи [67].
Благодаря действиям князя Д.З. Орбелиани и А.А. Леонтьева, своим примером поддержавших солдат, войско было вновь собрано и отбило лезгин. Многие из тех, кто впоследствии прославят русское оружие в наполеоновских битвах, на полях Европы, проходили школу чести и мужества на Кавказе в начале века. Через десять лет под Краоном М. С. Воронцов появлялся перед солдатами в самых опасных местах сражения, воодушевляя их личным примером.
Между тем 3 января 1804 г. произошло взятие Гянджи, и это еще более усилило позицию России в Закавказье. Среди тех, кто прибыл поздравить князя Цицианова с победой, были посланники имеретинского царя Соломона, которые объявили, что царь Соломон желает вступить в подданство России с условием – он остается царем и в его владениях по-прежнему будет находиться Лечгумская область, отнятая им у князя Дадиани. Согласившись с первым условием, П.Д. Цицианов не принял второго. Используя междоусобную борьбу между мингрельскими и имеретинскими владетелями, Цицианов добился в 1803 г. вассальной зависимости Мингрелии от России. Рассчитывая того же добиться от имеретинского царя, П.Д. Цицианов оставил в Мингрелии прежнего владетеля. «Оставляя царей при мнимом государстве, в совершенном подданстве России, на условиях выгоды ей доставляющих, Империя, – писал Цицианов, – ограждается от издержек, требуемых при введении российского правления»[68].
После продолжительной беседы посланники имеретинского царя объявили, что не могут продолжать переговоры, так как не уполномочены дать согласие на возвращение Лечгумской провинции князю Дадиани. Они попросили отправить с ними представителя России, обещая содействовать положительному завершению переговоров»[69]. П.Д. Цицианов возложил на М. С. Воронцова дипломатическую миссию – вести переговоры с царем Соломоном. «Твердость сего молодого офицера, исполненного благородных чувствований и неустрашимости беспримерной, рвение к службе В.И.В. и желание отличиться оным удостоверяют меня, что поездка его будет небезуспешна»[70].
М. С. Воронцов повез с собой проект прошения Соломона к Императору Александру I, в котором заключались условия статьи подданства, и получил приказание, не соглашаясь в них на перемену ни одного слова, возвратиться через 15 дней, к 24 марта. От результатов поездки М. С. Воронцова зависел вопрос – вступят ли русские войска в Имеретию «с мечом ли в руках или дружелюбно»[71]. По прибытии в Имеретию М. С. Воронцову пришлось дольше запланированного времени дожидаться аудиенции царя. Во время ведения сложных переговоров в Имеретии в Санкт-Петербург было отправлено его письмо, написанное с таким оптимизмом, что, кажется, автор старался поддержать в своих друзьях веру в себя и доброе состояние духа. М. С. Воронцов сообщал следующее: «В Гори живем мы уже теперь дней десять, и продолжение пребывания нашего зависит от воли его величества царя имеретинского: ежели он умен, то отпустит нас скоро в какой-нибудь другой край, а ежели хочет драться, то мы не прочь, и попробуй чья возьмет, на днях сие будет решено. Кажется, что дело обойдется без драки»[72].
М. С. Воронцов был принят имеретинским царем Соломоном лишь 20 марта, и тот ответил, что «не может подписать пункты в прошении о подданстве, а желает просто присягнуть на верность Государю Императору без всяких пунктов» [73]. М. С. Воронцов заявил на это, что одного без другого принять не может и что главнокомандующий не будет вступать с царем Соломоном ни в какие переговоры.
Заслуживает внимания тот факт, что в эти же дни правитель Мингрелии князь Дадиани получил через Воронцова письмо от князя Цицианова, в котором тот требовал прислать 14 000 батманов пшеницы, 1400 батманов гоми, 2800 батманов ячменя и очистить крепости в Одише, Лечгуми и Сванетии. На что князь Дадиани ставит условия перед Цициановым: если отнятые у него царем Соломоном крепости и имения будут возвращены, тогда князь Дадиани выполнит приказание П.Д. Цицианова[74]. «Не нужно изъяснять вашему сиятельству, – писал граф Воронцов, – сколько я огорчен тем, что посылка моя сюда была неудачна»[75]. Для М. С. Воронцова это было первое сражение на дипломатическом поле, возможно, он понял, что войны дипломатии бывают так же тяжелы, как и военные баталии, служба его отца графа С. Р. Воронцова была тому примером. После возвращения М. С. Воронцова князь П.Д. Цицианов начинает лично вести переговоры с царем Имеретии.
Необходимо отметить, что с прибытием П.Д. Цицианова на Кавказ влияние России на проживающие там народы стало заметно возрастать, что не могло не тревожить Персию. В это же время между двумя враждующими державами свои интересы отстаивали правители ханств – Эриванский и Нахичеванский.
В начале июля главнокомандующий русскими войсками на Кавказе князь Цицианов направил к Эривани часть своих сил под началом генерал-майора Тучкова 2-го. Это было связано с просьбой Эриванского хана, который соглашался подчиниться России в случае защиты его от персов. Тучков встретился у урочища Гумры с сильным корпусом противника. Не дожидаясь, когда персы с царевичем Александром атакуют его отряд, он ударил первым и обратил врага в бегство. 19 июня П.Д. Цицианов вместе со своими людьми, среди которых был и М. С. Воронцов, прибыл под Эчмиадзинский монастырь. Русские войска с успехом отбивали нападения неприятеля – сначала атаку 18-тысячного корпуса под командой царевича Александра, а 25 июня были опрокинуты войска главнокомандующего персидской армией, сына и наследника шаха – Аббас-мирзы. Часть его войска попыталась закрепиться на берегу реки Занги, но вперед пошли егеря 19-го полка. М. С. Воронцов примкнул во время этой атаки к егерям, один батальон которых на штыках вынес противника прочь. Персы во главе с главнокомандующим бежали за Араке. Эривань была спасена, но местный хан, в ответ на требование Цицианова присягнуть на верность, нарушает ранее данное обещание и обращается за помощью теперь уже к персам. Аббас-мирза снова переходит границу и располагается лагерем при деревне Калагири.
30 июня 1804 г. около двух часов ночи князь П.Д. Цицианов переправился вброд через реку Зангу и за ним – все остальные войска. Перестроившись в четыре каре, из которых егерский полк составлял авангард, отряд двинулся атаковать персидский лагерь, расположенный в семи верстах от Эриванской крепости. Персы обрушились с обоих флангов и сзади. Цицианов приказал егерям круто повернуть налево, а средней колонне под началом Тучкова вызвать охотников и следовать вперед в авангарде, Тучков выслал целый батальон Кавказского гренадерского полка под началом полковника Козловского, при котором находился поручик лейб-гвардии Преображенского полка граф М. С. Воронцов, исполнявший должность бригад-майора при отряде. Усилиями егерей и гренадер отряд вышел на настоящую дорогу. Но нужно было идти по узкому проходу в ущелье под обстрелом персов, находившихся на склонах.
Тогда «жадный к славе», как скажет князь П.Д. Цицианов, полковник Козловский, получив согласие командующего и одобрение товарищей, впереди батальона стал взбираться на гору. Скинув ранцы и шинели, гренадеры бросились штурмовать отвесную гору высотой 650 саженей. Это была одна из самых дерзких и опасных операций. Не более сорока человек и несколько офицеров вслед за Козловским дошли до вершины. Будучи незаметными для неприятеля, не дав ему опомниться, под бой единственного барабана с криком «Ура!» горстка храбрецов бросилась в штыки. Не ожидая с этой стороны нападения, персы бросились в панике в лагерь и, не решив там защищаться, стали отступать через Эривань.
Во время беспрерывных сражений начального этапа своей военной карьеры М. С. Воронцов действовал в составе войсковых частей, где ему приходилось работать штыком и выполнять свой долг командира. В реляции о Эриванской экспедиции П.Д. Цицианов неоднократно отмечал находящегося за бригад-майора лейб-гвардии Преображенского полка поручика М. С. Воронцова, который, «деятельностью своею заменяя мою дряхлость, большою мне служит помощью»[76]. За проявленную храбрость в сражениях против персидских войск и «овладении их лагерем в 30-й день июня и при занятии Эриванского предместия» М. С. Воронцов был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени [77].
Блокада русскими Эривани была снята после того, как в корпусе почти не осталось запасов хлеба. Кроме того, в частях свирепствовали болезни. По словам М. С. Воронцова, половина корпуса лежала, а другая более напоминала человеческую тень. Отступление было трудным. Не хватало лошадей для транспортировки обоза, часть груза приходилось нести на руках. М. С. Воронцов отмечал, что из-за болезни число здоровых офицеров оказалось пропорционально меньше, чем здоровых солдат. При этом русскому корпусу приходилось каждый день во время отступления отражать нападения противника. В один из дней противник поджег в степи траву, жара и сильный ветер способствовали быстрому распространению огня. Одновременно с этим неприятель со всех сторон напал на русские части. «Тут было очень жутко. Однако, хотя и с небольшим трудом, успели, наконец, огонь потушить плащами, мешками и прочим, а персиян отбить штыками»[78], – сообщал М. С. Воронцов в Петербург. 27 сентября, после почти пятимесячного отсутствия, М. С. Воронцов вернулся в Тифлис.
Закончился один из труднейших, по отзывам современников, походов персидской кампании. В автобиографии М. С. Воронцов писал, что, несмотря на то что Эривань не была взята (что впоследствии совершит И.Ф. Паскевич), само возвращение русских войск из столь опасной экспедиции имело чрезвычайно важное значение и для друзей и для врагов этой части Азии, а также для будущих перспектив в этой стране.
После похода на Эривань храбрые войска, сражавшиеся под палящим солнцем, оказались теперь среди вечных снегов в стране холода, в Осетии. Осенью 1804 г. князь П.Д. Цицианов отправился в Осетию, где начались волнения местного населения. Судя по письмам П.Д. Цицианова М. С. Воронцову (ноябрь 1804 г.), можно полагать, что после похода на Эривань М. С. Воронцов серьезно заболел, при этом А.Р. Воронцов через главнокомандующего настаивал на его возвращении в Петербург. Ведя переговоры[79] в Осетии, П.Д.Цицианов предупреждал М. С. Воронцова, что вряд ли удастся избежать трудного военного похода против осетинцев в весьма тяжелых условиях (крутые склоны гор, глубокий снег). Кроме того, осетинцы были весьма опасными противниками и, стреляя, «весьма метко давали вдоль тела раны»[80], первые бои принесли большое число раненых. Но, несмотря на требования дяди и предостережения главнокомандующего, М. С. Воронцов отправился в Осетию, откуда писал Арсеньеву (от 10 декабря 1804 г.): «Мы находимся в местах больше пригодных для жизни котов, а не людей» (интересно, что письмо отправлено из осетинской деревни Кошки)[81]. Далее он продолжает, что никогда войска не карабкались по таким крутым склонам, по горло в снегу, но, несмотря на это, идут жестокие бои, при этом особо активно действовали казаки. Участие в походе в Осетию отрицательно сказалось на здоровье М. С. Воронцова, несколько месяцев он находился на лечении в Москве, куда выехал в феврале 1805 г.
Таким образом, М. С. Воронцов начал свою военную карьеру с добровольной службы на Кавказе. Его боевое крещение состоялось под стенами Гянджи, затем он участвовал практически во всех наиболее серьезных военных операциях 1804 г. на Кавказе, из которых опять отметим поход Гулякова против лезгин и Эриванскую экспедицию Цицианова. Во время этих операций М. С. Воронцов проявил храбрость, силу духа и волю; практически всегда в боях он находился в первых рядах сражающихся. Корреспонденция М. С. Воронцова этого времени свидетельствует об умении анализировать события, при этом он был далек от пустого «критиканства» своих командиров, к большинству из которых питал самое искреннее уважение. В то же время это первый опыт дипломатической работы М. С. Воронцова, который он приобрел на Кавказе. Впоследствии он писал, что смотрит на это время как на наиболее активное, интересное, а вместе с тем наиболее опасное в своей карьере[82]. Пройдет почти сорок лет, и Тифлис встретит М. С. Воронцова как первого наместника на Кавказе с невиданными до этого полномочиями и как главнокомандующего Кавказской армией.
В марте 1805 г. М. С. Воронцов приезжает в Москву и спешит оттуда в имение своего дяди – Андреевское, где в это время находился российский канцлер, граф Александр Романович Воронцов. Дядя мог быть доволен племянником. Кавалер орденов Святого Георгия 4-й степени, Святого Владимира 4-й степени с бантом и Святой Анны 3-й степени, произведенный из поручиков в капитаны, граф М. С. Воронцов, которому исполнилось 22 года, с честью выдержал боевое крещение. Но это была их последняя встреча. М. С. Воронцов отправился в Санкт-Петербург и в мае возобновил службу капитаном в Преображенском полку[83].
Князь П.Д. Цицианов в письме спрашивал М. С. Воронцова, как он нашел гарнизонную службу после кавказских сражений[84]. Ответ на этот вопрос содержится в одном из писем М. С. Воронцова к Д.В. Арсеньеву: «Я так был во всем счастлив в этом краю (Кавказ), что всегда буду помнить об этом с крайним удовольствием и охотно опять поеду, когда случай и обстоятельства позволят»[85]. Несмотря на тяжесть кавказской службы, еще в марте 1804 г. М. С. Воронцов писал из Гори в Петербург, что от мыслей про караулы «по коже мороз забирает»[86]. М. С. Воронцов получил в командование одну из рот 3-го батальона Преображенского полка. Он сообщал, что учения происходят каждый день и начинаются в четыре часа утра, а так как, по его словам, ложиться спать ежедневно в 9 часов невозможно, то «мне достается спать из трех ночей одну»[87].
При этом М. С. Воронцов довольно критически оценивал свою строевую подготовку и искренне сожалел, что в Петербурге нет Арсеньева, под началом которого он мог бы наверстать упущенное. Командуя ротой, он не может себе позволить халатного отношения к службе, что присуще было многим его сослуживцам, которые, считал М. С. Воронцов, не имеют желания «быть значительными и полезными членами общества. Было бы им только спокойно и весело, а что будет под старость, это и в ум не входит»[88].
Между тем Европа готовилась к войне. В апреле 1805 г. была подписана русско-английская конвенция. В состав третьей анти-французской коалиции, помимо России и Англии, вошли Австрия, Швеция и Неаполитанское королевство. В августе 1805 г. французы стали покидать Булонский лес – колыбель Великой армии – и выступать за Рейн. Австрийцы в то же время подтягивали войска к границе с Баварией, к ним на помощь двигалась русская армия.
Экспедиционный корпус под командованием генерал-лейтенанта П.А. Толстого был назначен для совместных действий со шведами в Померании и Северной Германии[89], при этом одной из главных задач было освобождение союзниками Ганновера, занятого частями корпуса маршала Франции Бернадота. Как известно, Пруссия не вступила тогда в третью коалицию, а Бонапарт обещал вернуть Пруссии Ганновер, захваченный в 1803 г. Полагаю, что союзники хотели опередить Наполеона в его намерении и тем самым заручиться поддержкой Пруссии в этой кампании. Таким образом, корпус Толстого не только оттягивал на себя часть сил противника, но от его действий зависело укрепление самой третьей коалиции.
