Оксана Захарова
Как в СССР принимали высоких гостей
Глава 1
1920-е годы
Побольше пышности и сердечности, поменьше шума и огласки.
Из переписки Г.В. Чичерина с М.В. Фрунзе по вопросам организации визита китайского генерала Сю. 1925 год
Визит арабской делегации, приезд в Москву Ф. Нансена, завтрак в итальянской торговой миссии Д.Т. Флоринского, визит французской делегации
Согласно документам фонда Протокольного отдела Архива внешней политики РФ, одним из первых зарубежных визитов в Советскую Россию, в организации которого активную роль играло протокольное подразделение Наркомата иностранных дел, являлся приезд в Москву из Берлина 11 июня 1921 года арабской делегации в составе Эмир Шекиб Арслан-бея, Валид-бея и Нури Февзи-бея [1].
Подготовка к приему гостей началась не с разработки проекта программы их пребывания в Москве, а с написания сотрудниками протокольной части НКИД своеобразных характеристик на членов делегации, и в первую очередь на Эмира Шекиба – бывшего депутата Сирии в Отоманском парламенте, видного общественного деятеля. Будучи профессиональным журналистом, он много писал в периодической арабской и европейской прессе и являлся сторонником турецкого протектората над Сирией, который, по его мнению, лучше западноевропейского владычества[2]. Что касается Валибея и Нури Февзи-бея, то про них сказано лишь то, что они – потомки знатных арабских семей из Триполи и приехали в Москву под псевдонимами, принятыми ими для этой поездки [2].
25 июня к сирийскому депутату и представителям Триполи присоединились посланцы других арабских государств, прибывших в Москву с целью обсудить помощь, которая может быть оказана Сирии, Месопотамии, Египту, Триполи и Марокко «в их борьбе с западным империализмом» [3].
В ночь с 26 на 27 июня в Наркоминделе состоялось совещание под председательством народного комиссара по иностранным делам Г.В. Чичерина, в котором принимали участие члены арабской делегации, а также французские и итальянские делегаты III конгресса Коминтерна (заседание закончилось в четвертом часу ночи) [4].
30 июня члены делегации во время встречи с секретарем Коминтерна М.В. Кобецким (которому были представлены Д.Т. Флоринским, возглавлявшим протокольное подразделение НКИД) передали ему меморандум для доклада на бюро Коминтерна.
Следует заметить, что из Москвы некоторые гости уезжали с «новыми паспортами». Так, Эмир Шекиб (Шакиб) отправился в Берлин, чтобы продолжить работу в арабской газете, с турецким паспортом, выданным посольством в Москве на имя Ахмед Махмуд-бея. По его словам, он вынес «самое отрадное впечатление от своего пребывания в России и надеется сохранить с ней теснейшую связь. Возможно, что он вскоре вернется в Москву» [5].
Таким образом, деятельность протокольной части во время визита арабской делегации ограничилась представлением и сопровождением гостей, а также составлением на них досье.
Описание протокольных аспектов зарубежного визита мы впервые встречаем в документах фонда Протокольного отдела, датируемых ноябрем 1921 года во время приезда в Советскую Россию Ф. Нансена, который прибыл в Москву из Варшавы с экстренным поездом. 20 ноября в 22 часа 15 минут Нансена встретил на вокзале исполняющий должность секретаря замнаркома иностранных дел Струкгоф, который приветствовал его от имени НКИД.
С вокзала господин Нансен был доставлен в особняк НКИД на Софийской набережной, где ему и сопровождавшему его доктору Фаррату были приготовлены три комнаты. На ужине, во время беседы, Нансен высказал пожелание посетить Самарскую и Саратовские губернии, а затем – на более продолжительное время – вернуться в Москву, куда должны прибыть его сотрудники для организации Бюро помощи голодающим. 21 ноября Нансен посетил своего уполномоченного Гильгера, который при встрече сказал ему, что размеры помощи Поволжью более серьезны, чем ими предполагалось [6].
Переход от военного коммунизма к НЭПу, развитие системы образования – все это заставляло западные страны пересмотреть свое отношение к Советской России, а с 30 декабря 1922 года – к СССР.
Прием иностранных граждан и организация визитов зарубежных миссий требовали развития протокольной службы НКИД, что в свою очередь было связано с определенными финансовыми расходами, которые некоторым сотрудникам Наркомата приходилось покрывать за счет собственного жалованья.
2 марта 1922 года заведующий протокольной частью НКИД Д.Т. Флоринский обращается с докладной запиской в Коллегию НКИД, в которой просит выделить кредит в размере 100 золотых рублей в месяц «на представительство», так как в связи с выполнением профессиональных обязанностей «приходится быть чисто одетым, нести значительные расходы на прачку, давать чаевые и т. д. Кроме того, невозможно бывать у иностранцев и никогда не звать их к себе, так как невольно попадаешь в положение «бедного родственника» и обязываешься, что, конечно, совершенно нежелательно» [7].
Насколько своевременным и актуальным было обращение Флоринского, свидетельствует тот факт, что на завтраке в итальянской торговой миссии, куда заведующий протокольной частью НКИД был приглашен 13 сентября 1922 года, было высказано предложение о скорейшем создании в Москве клуба для дипломатического корпуса.
Кроме Флоринского, председатель итальянской торговой миссии Амадори пригласил на завтрак польского поверенного в делах Моравского и литовского посланника Балтрушайтиса (из НКИД были приглашены также Коган и Флотский).
Перед завтраком имел место забавный инцидент. Вылетевший в этот день из Москвы в Берлин итальянский курьер высказал мнение, что Ковно, где ему придется приземлиться, находится в Польше. Моравский в шутливой форме выразил протест и попросил не делать подобных заявлений в его присутствии, дабы он не был обвинен в пропаганде шовинистских идей. Амадори жаловался «на обилие работы, не позволяющей ему пользоваться стоящей прекрасной погодой» [8]. Советская сторона восприняла это высказывание как намек на то, что «он несколько удручен тем, что его отношения с НКИД ограничиваются рамками повседневной текущей переписки и не касаются широких политических вопросов, в которых заинтересованы Италия и Россия».
За завтраком разговор велся по-французски, говорили о театрах и балете. Из представителей НКИД беседу поддерживал Флоринский, так как другие приглашенные сотрудники НКИД не знали французского языка. Один из гостей с советской стороны, делясь впечатлениями о завтраке, отметил, что «кухня у итальянцев слабая, а «Старка» и «Венгерский ликер», которые особо и расхваливал г. Амадори, из рук вон плохи» [9].
За неимением в Москве специального дипломатического клуба местом, где могли встретиться представители западноевропейских и иностранных миссий и зарубежные политики, находившиеся в Москве, становится организация Нансена. В сентябре 1922 года там побывал известный французский политический деятель господин Эррио, визит которого в Россию стал важным событием в истории российско-французских отношений в целом и в истории российского протокола в частности, поэтому рассмотрим его подробнее.
В своем дневнике Флоринский не сообщает об отдельных протокольных аспектах визита, его главная задача – организация встреч французского гостя с советскими руководителями и посещений им промышленных, торговых и культурных объектов.
Мы полагаем, что в контексте сложившейся в это время международной обстановки представляет интерес сам стиль общения советских лидеров с французским гостем на официальных встречах, содержание которых фиксировал в своем дневнике глава протокольной части НКИД Д.Т. Флоринский.
20 сентября 1922 года, на первой встрече заместителя народного комиссара по иностранным делам Л.М. Карахана с Эррио, французский представитель, выразив искреннюю благодарность за организацию путешествия в Москву и за предоставленные помещения для проживания, заявил, что он и его коллега «<…> приехали сюда, чтобы работать, наблюдать и сообщать наше впечатление во Францию. <…> По дороге в Москву мы имели уже возможность с восторгом наблюдать зеленеющие обработанные поля. Это состояние полей произвело на нас сильное впечатление, и мы не преминем рассказать об этом во Франции. Мы хотели бы немедленно приступить к дальнейшей работе в Москве и просим Вас указать, что нам следует смотреть и с какими сторонами жизни знакомиться» [10].
Карахан ответил, что затрудняется дать такие указания, поскольку Эррио не уточнил, что именно его интересует, но он предполагает, что наибольший интерес представляет для гостей экономико-промышленная деятельность, а для этого необходимо встретиться с Красиным, Богдановым, Рыковым, осмотреть советские фабрики и заводы, советские школы, воочию убедиться, что Россия не представляет «пустыни, как это принято думать в Западной Европе» [11]. Со своей стороны Карахан пообещал сделать все от него зависящее, чтобы облегчить работу Эррио по получению «правильной информации и впечатлений», но для этого тот должен конкретно указать, что его интересует.
Эррио поблагодарил Карахана за оказанное содействие и в свою очередь отметил, что он приехал в Москву не в качестве официального представителя Франции, а в качестве «представителя широких общественных кругов» [12]. Его интересует не политика, а экономическое положение России, о котором он хочет дать отчет. Это будет способствовать русско-французскому сближению, «пионерами которого являются он и его коллега Даладье» [13] (Даладье сопровождал Эррио в поездке). Помимо русской промышленности его интересуют условия быта крестьян, и он охотно воспользуется предложением Карахана посетить одну из подмосковных деревень. По мнению Эррио, Россия имеет все шансы стать такой же, как США, – могущественной земледельческой страной. Он считает, что одной из задач французско-русских отношений – улучшение системы земледелия с помощью французской земледельческой техники.
В конце беседы Карахан отметил, что многие русские испытывают симпатии к Франции и желали бы достигнуть с ней сближения, Франция является чуть ли не единственным государством, с которым у России не существует противоречия интересов по вопросам международной политики [14]. Беседа дипломатов – это искусство. Карахан и Эррио доказали, что владеют этим искусством в совершенстве.
Встреча завершилась обычными в таких случаях обменами любезностями; прощаясь, французские гости выразили надежду, что это не последняя беседа с Караханом [15].
Находясь в Москве, Эррио высказал пожелание посетить Нижегородскую ярмарку. Несмотря на то что перед отъездом
23 сентября он был предупрежден, что ярмарка закончила работу 15-го и что осталось лишь немного фирм, Эррио не изменил своего намерения и выехал вечером в Нижний Новгород.
В 11 часов утра на вокзале в Нижнем гостей встречали председатель и члены ярмарочного комитета. Оставив багаж на вокзале, экскурсанты отправились на ярмарку, во время осмотра которой на французов произвело сильное впечатление заявление о том, что 20 каменных корпусов было отстроено в течение 40 дней. При этом Эррио заметил, что такие работы не могли быть выполнены в течение столь короткого времени во Франции [16].
Ознакомившись с подробным отчетом на французском языке об организации и оборотах первой советской Нижегородской ярмарки, Эррио высказал желание получить для города Лиона один из ярмарочных корпусов. Узнав об образовании акционерного общества Нижегородской ярмарки, одним из пайщиков которого являлось советское правительство, Эррио заявил о готовности взять, если это возможно, на долю Лиона несколько паев, чтобы способствовать финансовому успеху ярмарки [17]. В Нижнем Новгороде во время посещения французскими гостями радиолаборатории, основанной в 1918 году, им было разъяснено, что благодаря этой лаборатории советское правительство могло поддерживать, несмотря на блокаду, связь с партнерами.
Эррио просит об отправке в Лион телеграммы приблизительно следующего содержания: «Шлем привет с Нижегородской ярмарки. Чувствуем себя здесь превосходно. Деятельно работаем для сближения обоих народов» [18].
Во время проводов на вокзале французский гость сердечно прощается не только с представителем ярмарочного комитета Малышевым, но также с одним из товарищей ГПУ, который был с русскими войсками в Алжире, и затем вновь повторяет приглашение Малышеву посетить Лион 1 марта.
Уже в поезде Флоринский спросил Эррио, удастся ли ему получить разрешение французского правительства на поездку русских промышленников на Лионскую ярмарку. Тот заверил Флоринского, что он берет это всецело на себя и что разрешение будет дано [19].
В Москве 27 сентября Эррио и Деладье смотрели «Лебединое озеро». Во время первого антракта Эррио выразил удовлетворение от встречи с Красиным и восхищался его прямолинейностью и искренностью: «Наши точки зрения весьма приближаются, и я убежден, что нам легко будет договориться» [20]. Французы были в восторге от балета, который они «ставят выше оперы». После спектакля гости отправились на ужин с артистами, где пробыли до 3 часов утра.
В Москве Эррио изучал состояние российской промышленности и условия труда рабочих, посетил несколько детских домов, Прохоровскую мануфактуру, электростанцию и русско-американский завод.
Из Москвы французская делегация отправилась в Петроград. Свои впечатления о поездке Эррио изложил в интервью, напечатанном 5 октября в «Торгово-промышленном бюллетене» и в «Петербургской правде». В течение трехдневного пребывания Эррио в городе советская сторона стремилась «создать у него отчетливое впечатление о напряжении и энергии, которые делает Красный Питер для возрождения своей промышленности и порта <…>» [21].
По приезде в Петроград Эррио был размещен в европейской гостинице, не уступающей лучшим европейским отелям. На следующий день он посетил Эрмитаж, Торговую палату, осмотрел порт. Вечером Флоринский и французские гости побывали в оперетте и ужинали в ресторане «Европейской».
За ужином разгорелась дискуссия, во время которой французский гость доказывал, что восстановление в широком масштабе промышленности невозможно без восстановления института «крупной частной собственности. Только инициатива владельца, риск предпринимателя, вознаграждаемого барышами, являются факторами, способными воссоздать крупные предприятия. Лица, как Красин, Богданов и др., с которыми ему приходилось встречаться, работающие не ради наживы, а ради идеи и блага коллектива, – редкое исключение. Впрочем, он тут же должен согласиться, что в России ему пришлось наблюдать значительное количество таких счастливых исключений, равно и как и с тем, что Советское правительство имеет возможность и воспитывает массы в данном направлении» [22]. По его мнению, этот эксперимент весьма интересен: «Посмотрим, что из этого выйдет» [23].
4 октября, во время посещения Путиловского завода, Эррио познакомился с директором завода, в прошлом рабочим. Во время встречи гостю рассказали, что раньше на заводе работало 35 тысяч рабочих, сейчас – 2,5 тысячи. Здание и оборудование сохранилось, но отсутствие сырья, топлива, капитала не дают запустить производство на полную мощность [24]. В тот же день гости побывали в Эрмитаже, в отделении французского Красного Креста, в Мариинском театре.
На следующий день Эррио встретился с жильцами французского дома – убежища и госпиталя на Васильевском острове. На завтраке в Торговой палате ему поднесли художественное воспроизведение из папье-маше египетских богов, находящихся в Эрмитаже. После завтрака состоялся осмотр в «дивном дворце» комнат Александра II и Николая II [25].
Весьма символично, что после императорских покоев советская сторона показала французским гостям в Музее революции фотографии со зверствами белогвардейцев, которые произвели на них сильное впечатление. Вечером того же дня французская делегация отправилась в Москву, сожалея, что не успели досмотреть земледельческую выставку.
В последние дни нахождения в Москве (с 7 по 10 октября) Эррио встречался с Дзержинским, Луначарским, Троцким.
На балете «Копелия» в ложу, где находился Эррио, передали телеграмму от Пуанкаре следующего содержания: «Письмо Ваше должным образом получил и благодарю Вас за него» [26]. Это послание обрадовало Эррио – Пуанкаре разделяет его взгляды.
Следует заметить, что советская пресса, узнав о телеграмме, внесла в ее текст некоторые дополнения, которые, по словам Флоринского, могли вызвать неоднозначную реакцию у Пуанкаре. Так, в интервью Эррио, помещенном в «Известиях» под заглавием «Накануне сближения», было сказано: «Вместе с тем Пуанкаре просил меня передать его благодарность Советскому Правительству за тот внимательный и радушный прием, который был оказан в моем лице представителям Франции» [27].
К счастью, эта журналистская вольность не вызвала отрицательной реакции в Париже и не испортила общего впечатления от поездки Эррио в Россию.
Во время посещения Спасских казарм Эррио, удивляясь царящим там чистоте и порядку, а также дисциплине военнослужащих, сравнивал дух и дисциплину советской армии с армией Великой французской революции. В Бутырской тюрьме ему было разрешено свидание с французским гражданином Сальвелем, обвиненным в шпионаже [28].
На вокзале Эррио провожали чехословаки и поляки. Перед отъездом он выразил сердечную благодарность Чичерину и Карахану за оказанное гостеприимство и сказал, что сделает все, чтобы дать французскому обществу и французскому правительству правильное представление о России, необходимое для возобновления отношений.
Прощаясь с Флоринским, Эррио пообещал, что за оказанные им услуги он постарается представить его к ордену Почетного легиона. Выразив благодарность, Флоринский сказал, что он вынужден отказаться от этой чести, так как «мы не принимаем иностранных орденов» [29].
В своем дневнике Флоринский обращает внимание на интерес немецких представителей в Москве к приезду Эррио в Россию. В начале октября, вечером, после окончания балетного спектакля, он встретил одного из них в кафе, тот находился в нетрезвом состоянии, когда Флоринский подошел поздороваться, господин заявил, что ему грустно, так как «мы начали кокетничать с Францией» [30].
Франция ставила нормализацию отношений с СССР в зависимость от его согласия признать долги царского и Временного правительств и выплатить компенсацию французским гражданам, имущество которых было национализировано. За признание СССР и установление с ним дипломатических отношений выступали видные политические деятели, посетившие в разное время нашу страну.
В мае 1924 года на парламентских выборах победил левый блок, в предвыборной платформе которого содержался призыв к признанию СССР. Спустя пять месяцев сформированный Эррио кабинет признал советское правительство. Признание СССР Францией, которая на протяжении семи лет занимала по отношению к нему непримиримую позицию, означало большую победу Советского государства.
Представители иностранных миссий, и в первую очередь западноевропейских государств, находясь в Москве, не скрывали своего отношения к новым революционным церемониалам древней столицы. Так, 7 ноября 1922 года англичане умышленно опоздали на парад. Их шокировала препроводительная замена НКИД к билетам, в которой было сказано, что парад посвящен 5-летию Октябрьской революции. При этом французские дипломаты, в свою очередь, в силу традиционного соперничества Франции и Англии «подсмеивались над тупоумием англичан». Французы также сообщили в НКИД, что английские представители возобновили свои воскресные приемы (five o’clock tea), на которых «очень веселятся и танцуют». На одном из таких приемов у них был весь дипломатический корпус, за исключением посла Персии [31].
В протоколе нет мелочей и случайностей, нарушение протокольных норм – демонстрация отношения к государству. Сотрудники протокольной части НКИД находились буквально на «передовой» дипломатических отношений, а точнее, сражений, происходивших в Москве в 20-х годах.
Приложение
В сентябре 1922 года одной из главных тем, широко обсуждавшихся в среде иностранных представителей, было назначение Каменева зампредом Совнаркома. Эта новость особенно взволновала немецкую сторону, которая высказала предположение, что Ленин окончательно отошел от дел и что назначение Каменева может повлечь изменение советской политики в отношении Германии в неблагоприятную для нее сторону [32].
Визиты китайских представителей. Досье на дипломатов из Персии, Италии, Польши, Эстонии и Японии. Визит Л.Д. Троцкого и иностранных корреспондентов на открытие Шатурской электростанции
В феврале 1923 года в Кантоне было образовано революционное правительство, в которое наряду с гоминьдановцами входили коммунисты. СССР поддерживал борьбу китайского народа. В сентябре 1924 года кантонское правительство обратилось за помощью к советскому руководству, и оно незамедлительно послало в Кантон морским путем оружие и боеприпасы. В своем решении, принятом в апреле 1926 года, ЦК ВКП(б) подчеркивал, что советское правительство должно сделать все, чтобы затруднить создание единого империалистического фронта против Китая. Центральный комитет указывал на необходимость проводить линию, основанную на величайшем внимании и правам Китая, на подчеркивании его суверенитета.
В СССР было организовано общество «Руки прочь от Китая». Во многих городах СССР рабочие и служащие отчисляли в фонд помощи китайскому народу однодневный заработок.
В 1926 году революционная армия Китая начала поход с юга на север, чтобы освободить и объединить всю страну. СССР поставлял в Китай оружие и боеприпасы. В разработке стратегического плана Северного похода участвовали военные специалисты во главе с Блюхером.
В июле 1925 года в НКИД началась подготовка к визиту в Москву генерала Сю, который «разъезжает по европейским странам и Америке со специальной миссией Президента Китайской Республики, в качестве, так сказать, чрезвычайного посла», – сообщил Г.В. Чичерин в своем послании народному комиссару по военным и морским делам М.В. Фрунзе (10 июля) [1].
Георгий Васильевич обращает внимание Фрунзе на то, что в других странах генералу устраивали пышный прием. Полпред Китайской Республики в Москве Ли-Тья-Ло неоднократно ставил перед НКИД вопрос о характере встречи и нежелательности упущений в виду китайской щепетильности к вопросам этикета. По мнению Чичерина, несмотря на то что «Сю является одиозной фигурой, как монархист и враг дружественной нам Монголии, в которой он долго был вице-королем и прославился своей жестокостью, но ввиду его миссии нам надо устроить ему более или менее торжественный прием с наименьшей оглаской» [2].
Организация визита китайского генерала проходила под лозунгом «Побольше пышности и сердечности, поменьше шума и огласки» [3].
Проект встречи включал в себя:
– встречу генерала Сю на вокзале заведующим протокольной частью и заведующим отделом Дальнего Востока в сопровождении сотрудников этих отделов и представителей Реввоенсовета. Почетный караул не выставляется. Фотографы и операторы будут предупреждены, что фотографии и киносъемки не должны быть достоянием публики без ведома и согласия НКИД. В посольство Сю отправится на машине НКИД в сопровождении заведующего протокольной частью;
– предусматриваются официальные визиты членам советского правительства;
– генералу Сю предоставляются ложи в Большом театре – одна на балет и одна на оперу. Организуется осмотр достопримечательностей Москвы;
– в проводах принимают участие те лица, что и при встрече [4].
11 мюля Чичерин высказывает в послании Фрунзе свое мнение о том, что генерала Сю важно познакомить с организацией Красной армии «с тем, чтобы он мог убедиться в ее мощи. Поэтому ему следовало бы показать лагеря и учения частей различного рода оружия, в частности кавалерии» [5].
Делегация китайского правительства по изучению экономического и политического положения Европы прибыла в Москву 15 июля, посетив перед этим Лондон и Берлин [6].
Генерал Сю находился в СССР до 24 июня, программа визита предусматривала в первую очередь посещение военных лагерей, а также встречи Сю с председателем Совета народных комиссаров СССР А.И. Рыковым, народным комиссаром по военным делам М.В. Фрунзе, народным комиссаром иностранных дел
Г.В. Чичериным, замначальника штаба РККА Пугачевым, народным комиссаром путей сообщения Я.Э. Рудзутаком, председателем комитета при Совете наркома СССР Л.Д. Троцким.
Члены делегации осмотрели Кремль, посетили Дом крестьянина, Дом отдыха для рабочих, Дома охраны, Государственный банк, фабрики «Красный Октябрь» и «Богатырь».
Уезжая из Москвы, Сю «горячо благодарил за оказанный ему прием и за предоставленную ему возможность ознакомиться с различными областями нашей действительности» [7].
В 20-х годах закладывались основы советских протокольных традиций. Насколько активно происходило развитие протокольной службы НКИД, свидетельствует подготовка к визиту в Москву кантонского министра Ху Хан Мина в октябре 1925 года, программа пребывания которого была составлена не по хронологическому, а по тематическому принципу:
1. Беседы с членами правительства (Калининым, Каменевым и др.).
2. Коминтерн и РКП(б). Беседы с Зиновьевым, Сталиным, Молотовым, Радеком и др.
3. Просвещение. Беседа с Луначарским. Посещение детского дома, рабочего факультета, Центрального дома коммунистического воспитания, лесной школы, Библиотеки имени Ленина.
4. Здравоохранение и физкультура. Беседа с Семашко. Посещение Центрального института физической культуры, Центрального дома материнства и младенчества.
5. Промышленность. Беседы с Троцким, Дзержинским, Пятаковым. Посещение заводов «Динамо», «АМО», «Каучук», Краснопресненской хлопчатобумажной мануфактуры, кондитерской фабрики «Красный Октябрь».
6. Торговля. Беседы с Красиным, Фрумкиным и др.
7. Музеи. Посещение Музея революции, Третьяковской галереи, Музея фарфора, Музея изящных искусств, Кремля.
8. Мавзолей В.И. Ленина.
9. Театры.
10. Клубы. Центральный комсомольский клуб, Центральный пионерский клуб.
11. Финансы. Беседы с Сокольниковым. Осмотр золотого запаса Госбанка и Алмазного фонда СССР.
12. Осмотр показательных учреждений: Центрального дома крестьянина, Центрального института труда [8].
В 20-х годах протокольная часть НКИД под руководством Флоринского – это коллектив творческих личностей, которые не боялись экспериментировать и разрабатывали нормы протокольной практики, остававшиеся актуальными на протяжении десятилетий.
Флоринский и члены его коллектива весьма оперативно реагировали на замечания и делали все возможное для исправления отдельных недостатков в своей работе.
Так, 7 декабря 1925 года на имя заместителя управделами Совета народных комиссаров Мирошникова поступило сообщение от коменданта Московского Кремля Р. Петерсона, в котором тот просил разобраться с целым рядом «ненормальностей» в организации посещения Кремля иностранными представителями [9].
Претензии Петерсона были следующими:
– его не оповещают заблаговременно о характере приема, поэтому, «отвечая перед НКИД и высшими и начальниками о соблюдении должного этикета», он не может «проверить знание необходимых правил лиц, участвующих в приеме» [10];
– штат курьеров недостаточно подготовлен для проведения протокольных мероприятий: «не выбриты, плохо одеты, не сообразительны и т. д.». Петерсон просит одеть их в однообразную форму, выдав зимой тужурки и черные суконные брюки, а летом – брюки из легкой материи;
– по мнению Петерсона, «не все благополучно» и по хозяйственной части, разные ложечки подаются к чаю [11]. Он просит приобрести два хороших подноса, сервиз, необходимо также иметь запас «хороших сигарет и папирос» не в обыкновенной, а в специально выполненной отечественными народными мастерами упаковке. Для сигар нужен специальный ножик для нарезки;
– очень плохо, по мнению Петерсона, обстоит дело и с помещением для приема иностранцев в СНК. Необходимо оборудовать подъезд (выстелить лестницу дорожкой и т. д.), отсутствует помещение, где после беседы можно подать чай, кофе, угощения [12].
В ответном послании на имя Петерсона (от 10 декабря) Флоринский пишет, что Протокольный отдел согласен с его предложениями. Что касается приобретения необходимых сервизов, то он предлагает кроме посуды и серебра, хранящихся в кладовых Большого дворца в Кремле, использовать сервизы из ленинградских дворцов: «Многое <…> разбазаривается, не лучше ли было бы перевести их в Кремль, где они были в сохранности и могли бы быть использованы в случае необходимости» [13].
Подобная переписка вызывает целый ряд вопросов, и в первую очередь как за несколько лет советской власти удалось «разбазарить», используя терминологию Флоринского, сокровища кладовых Московского Кремля, таким образом, что встал вопрос о нехватке посуды для приема официальных лиц? И что означает фраза о «разбазаривании» ценностей в Ленинграде? Создается впечатление, что местные власти не только не могли, но и не хотели остановить процесс расхищения художественных ценностей.
Сотрудникам Протокольного отдела НКИД приходилось не только заниматься организацией протокольных мероприятий, но и составлять характеристики на их участников.
На наш взгляд, представляет интерес не только фактический материал, но и сам стиль изложения, поэтому приводим подробное содержание досье.
В качестве примера рассмотрим досье, составленные Флоринским на лиц, приглашенных на прием к К.Е. Ворошилову 2 декабря 1925 года.
– Али Голи Хан Ансори, чрезвычайный и полномочный посол Персии: «Очень яркая фигура. При царском правительстве был около десятка лет секретарем-советником Персидской миссии в Петербурге <…>. В Москву Ансори прибыл в ноябре 1920 в качестве Чрезвычайного посла. Вел с тов. Караханом переговоры и в феврале 1921 года подписал договор между РСФСР и Персией <…>. Ансори определенно придерживается ориентации на СССР, а не на Англию. <…> Ансори является дуаэном Дипломатического корпуса и пользуется большим в нем уважением» [14].
– Итальянский морской атташе капитан Миралья: «Неправильно, но говорит по-русски. В Москве с весны 1924 года. Бравый моряк, весельчак, и в общем довольно простой и приятный парень <…>. Не плохо ориентируется в нашей обстановке» [15].
– Польский военный атташе Кобылянский: «Бывший русский офицер 2-го отд. Польского Генштаба, специалист по разведке. Окончил в Париже Академию Французского Генштаба. На хорошем счету у 2-го отдела Польского Генштаба, ловкий и способный человек. Имеет большие знакомства и пользуется уважением среди Дипкорпуса. В политическом отношении никакой определенной ориентации не придерживается, но ближе к группе Пилсудского. Стремится сделать карьеру» [16].
