Олег Александрович Сабанов
Серебряное кольцо
Приносившие продукты крестьяне, видя ужасное состояние молодого господина, сами попросили деревенского лекаря навестить Вилберна, но тот после длительного осмотра больного только развел руками, констатируя истощение организма и полный упадок сил вследствие неясного недуга, после чего рекомендовал бастарду обратиться к именитым медикам при замке отца. Однако лекарь все же оказался юноше полезен, так как в ответ на его просьбу снабдил Вилберна двумя склянками лауданума из своих запасов. Спиртовая опиумная настойка заметно притупила остроту мучений юноши и ему временами даже стало казаться, что болезнь понемногу отступает. Однако по прошествии месяца, когда бастард в качестве эксперимента прекратил прием снадобья, недуг вернулся во всей своей зловещей силе и надежды на выздоровление рухнули. Выклянчив у периодически захаживающего лекаря остающуюся в его личных запасах настойку, юноша решил вверить свою судьбу Богу и сутками лежал на кровати, изредка забываясь тревожным сном, а вставал только для того, чтобы выпить немного молока с медом, впихнуть в себя кусок засохшего сыра и сходить по нужде. Он уже понимал, какой смысл вкладывала Селена в брошенное ему выражения «когда созреешь», так как теперь был готов на многое, если не на все, только бы избавиться от непрекращающихся мучений.
Второй шанс постучался в дверь его дома поздним вечером предпоследнего дня ноября, ровно по прошествии двух месяцев со смерти Агаты. Вставая с кровати, он уже точно знал, кто пожаловал, невзирая на тьму и сырость.
У порога, опершись на клюку, стояла Селена, укутанная в теплую коричневую ткань.
– Готов? – произнесла она одно единственное слово.
– Готов, – столь же лаконично отозвался хозяин жилища.
Вилберн впустил ее на порог и пока спешно одевался, случайно бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Высохший силуэт человека с туго обтянутым серой кожей черепом показался ему совершенно незнакомым, тяжело больным мужчиной преклонных лет. Отгоняя неприятные мысли, бастард тряхнул головой, взял со стола склянку, щедро глотнул опиумной настойки и положил сосуд с лауданумом в перекинутую через плечо дорожную сумку.
Несмотря на конец ноября, было достаточно тепло. Сотканный из миллиардов микроскопических капель влажный туман в недвижимом воздухе напоминал о вечном покое, к которому поспешает суетливая жизнь всякого живого существа. Короткий путь от дома на холме до деревенского кладбища юноша смог преодолеть только с двумя остановками для отдыха, используя при этом лопату в качестве дополнительной точки опоры.
Могила Агаты представляла собой небольшой земляной холм с деревянным крестом, на котором красивым старинным шрифтом были выведены ее полное имя, год рождения и дата смерти. Поставленные Вилберном по краям захоронения две большие свечи прекрасно освещали место последнего приюта девушки, однако ее сестра воспламенила еще одну, третью, и встала в двух шагах от вонзившего в земляной холм лопату юноши.
– Да помилует Господь наши черные души! – сквозь зубы процедил бастард, плюнул на ладони, обхватил ими деревянный черенок и принялся копать.
Уже через минуту после начала жуткой работы, юноша ощутил неизъяснимый прилив сил, словно находящееся на дне могилы кольцо открыло в нем второе дыхание, каковое открывается у заблудившегося, отчаявшегося выбраться из непролазных дебрей при обнаружении слабого мерцания огня, пробивающегося сквозь деревья. Вилберн предполагал, что в его состоянии копать придется до утра, часто перерываясь на отдых и припадая губами к горлышку склянки с лауданумом. Однако задолго до того, как забрезживший рассвет начал разгонять глухую тьму ноябрьской ночи, полотно лопаты глухо ударилось о крышку гроба. Очистив ее от остававшейся сверху земли, юноша чуть расширил могилу и попросил Селену подать ему топорик, который он предусмотрительно положил в дорожную сумку вместе со свечами и склянкой при уходе из дома. Несмотря на то, что бастард сам одной ногой находился на гробе, ему удалось втиснуть лезвие топора в щель, расширить ее и напряжением всех сил, со скрипом и треском вылезающих гвоздей приподнять один край крышки. Перед тем, как полностью сорвать ее, Вилберн отдышался, достал свой шелковый платок, прикрыл им нос, а потом мощными рывками правой руки окончательно отделил крышку от гроба и прислонил к стене могильной ямы. В мерцании поднесенной Селеной свечи открылась картина причудливо играющего тенями белого савана. Казалось, фигура человека, покрытая испачканной землей при вскрытии гроба светлой материей, слегка подрагивает от могильного холода. Понимая, что действовать следует быстро, бастард набрался духу, резко сорвал саван и обомлел. Агата лежала в таком же как у сестры черном платье со скрещенными чуть ниже высокой груди руками. Ее вьющиеся темные волосы были перехвачены золотистым обручем и аккуратно спадали на плечи. Бледная кожа лица оставалась свежа, как утренние лепестки молодой белой розы, а сочные алые губы по-прежнему притягивали взор и, казалось, вот-вот растянутся в нежной улыбке. Пораженный юноша, забыв на секунду о том, где находится, почувствовал зарождающееся желание, убрал с лица платок и вдохнул аромат ландыша с нотками весенних полевых цветов. Лежащая в гробу покойница, умершая два месяца назад, выглядела живее и много прекраснее своей стоящей у края могилы сестры. Ничего не понимающий Вилберн поднял глаза на Селену.
– Это кольцо, – сказала она со знанием дела, видя ступор бастарда. – Снимай его, прикрывай гроб крышкой и как можно скорее выбирайся!
Повинуясь ее властному тону, юноша приподнял кисть левой руки Агаты и принялся судорожно стягивать с ледяного безымянного пальца серебряное колечко. Как назло оно застряло на костяшке, что заставило спешащего и нервничающего Вилберна дергать его с удвоенной силой, при этом голова покойницы еле заметно покачивалась из стороны в сторону в такт прикладываемым усилиям. Бастард реально боялся, что она вот-вот разомкнет уста и строго воскликнет: «Пошел прочь!». В конце концов ему все-таки удалось справиться с возникшим затруднением и крепко зажать украшение в своей ладони. Облегченно вздохнув, Вилберн вытер взмокший лоб шелковым платком, аккуратно завернул в него колечко и протянул склонившейся над могилой со свечей в руке Селене. Собираясь вновь укрыть тело саваном, он вдруг почуял сладковатый запах разложения и с ужасом увидел, как свежая чистая кожа Агаты на глазах пошла зеленоватыми пятнами, стала сморщиваться и сползать со щек вниз. Из носа побежали мутные отвратительные струйки, нижняя челюсть медленно отвисла, обнажая хищный оскал, а из-под слегка разомкнувшихся век показалась голубоватая пелена усохших глазных яблок. Шокированный бастард инстинктивно отпрянул, встал в полный рост, но, оступившись, потерял равновесие и рухнул всем телом на покойницу. Шибанувшая по ноздрям вонь мертвечины заставила Вилберна тут же вскочить, зажать нос рукой и, сдерживая рвотные позывы, торопливо прикрыть гроб крышкой. При помощи Селены он быстро выбрался из адского смрада могильной ямы и, схватив лопату, сразу же принялся забрасывать ее землей.
По прошествии двух часов, когда с разных концов деревни доносилось петушиное кукареканье, они сидели друг напротив друга в бывшем охотничьем доме графа Реджинальд на холме. Его новый хозяин, который по настоянию девушки надел себе на мизинец ничем не примечательное серебряное колечко еще на кладбище, несмотря на все произошедшее ночью чувствовал себя прекрасно. Сейчас, когда на смену лихорадке, слабости и боли последних двух месяцев пришло радостное умиротворение быстро идущего на поправку организма, Вилберн как никогда ранее понимал мудрецов, утверждающих в своих трактатах, что первейшее благо человека, на котором только и возможно строить счастье – его физическое здоровье. Умом он понимал всю шаткость их с Селеной нынешнего положения, но переполняющая его душу и тело сладкая нега не оставляла место тревогам и опасениям.
