Олег Александрович Якубов
Закон подлецов
Глава тридцать первая
За непрекращающейся схваткой своего давнего дружка Марата Мингажева опытный царедворец Владимир Илларионович Суриков до поры до времени наблюдал со стороны. Вмешаться ему пришлось лишь один раз. Было это еще в начале девяностых. Михеев тогда приехал в Коста-Рику, где предложил местному министру экономики смелый и весьма привлекательный бизнес-проект. Министр, дальний родственник президента страны, поделился замыслами русского. Что заинтересовало президента в этом предложении, теперь и не вспомнишь. Известно только, что президент был в восторге и не скрывал этого. Он охотно фотографировался с Сергеем, а в завершении вечера предложил Михееву стать почетным консулом Коста-Рики в России.
Сергей подумал, что это такая форма любезности, и был весьма удивлен, когда на следующий день в коста-риканском МИДе стали оформлять ему дипломатический паспорт и в различных отделах министерства посвящать его во все тонкости предстоящей дипломатической работы. Вскоре на Смоленскую площадь Москвы, в российское Министерство иностранных дел, пришла официальная петиция, коей президент Коста-Рики Хосе Мария Иполито Фигерес Фаррер, государства, чьи берега омывает с юга Тихий океан, а с востока Карибское море, уведомил, что в качестве почетного консула своей страны в Российской Федерации остановил свой выбор на Михееве Сергее, что и подтверждается выданным ему дипломатическим паспортом.
Накрученный Мингажевым, Суриков поручил своим помощникам подготовить подборку статей о «криминальном авторитете Михее», которую с энергичным комментарием, не стесняя себя в выражениях, вручил замминистру МИДа. Москва по дипломатическим каналам отправила депешу, в которой выразила сомнение в «целесообразности использования вышеназванной кандидатуры в качестве почетного консула в связи с отсутствием у господина Михеева опыта дипломатической работы». Но тут президент «богатого берега», как дословно переводится название Коста-Рики, показал свой горячий нрав. Да так, что простенькая, в общем-то, ситуация грозила перерасти в полномасштабный дипломатический конфликт между двумя странами.
– Расхлебывай, – коротко приказал своему другу Суриков.
Мингажев лишь согласно кивнул.
…Сергей Михеев равнодушно рассматривал витрины магазинов в торговом центре, пока жена покупала детям обновки, когда услышал чей-то тихий голос:
– Слушай внимательно, дело зашло слишком далеко. Международный скандал никому не нужен. Ты хоть понимаешь, чем это может закончиться? Не играй с огнем, откажись. Иначе пожалеешь.
Голос умолк. Сергей оглянулся, увидел в толпе многочисленных покупателей лишь спину быстро удалявшегося широкоплечего мужчины. Угроза его на напугала. Но Михеев, не любящий громких фраз и никогда не говоривший об этом вслух, всегда почитал себя истинным патриотом своей многострадальной страны. Принеся в письменном виде свои извинения коста-риканскому МИДу, от должности почетного консула он отказался.
***
Личные данные о себе Владимир Суриков умудрился так запутать, разумеется, умышленно, что о его происхождении вряд ли кому известно доподлинно. По некоторым сведениям, он родился в центре России, по другим – на Кавказе. Детство провел то ли среди густых русских дубрав, то ли в горном ауле. Относительно прозрачным становится его путь лишь с тех пор, когда стал он, при активной помощи олигарха Сосновского, стремительно подниматься к политическому олимпу. Сначала в окружении первого президента России, потом – последующих. И чем выше Суриков поднимался, тем большим становилось его влияние. Став одним из ближайших помощников главы государства, он уже позволял себе и самостоятельные решения принимать, причем такого уровня, какой только первому лицу и соответствовал. Жажда власти сжигала этого человека с юных лет. Ему важно было осознавать, что он может наградить и наказать, помочь и отвергнуть. И именно это осознание делало его счастливым. И не просто счастливым. Полная безнаказанность, подобострастие окружающих привели к тому, что с некоторых пор Владимир Илларионович причислял себя к сонму неприкасаемых. Все знали про него, что он лишен каких-либо слабостей и работа поглощает его полностью. Так оно и было. Почти. Одна слабинка все же у Сурикова была. Он обожал старинные русские романсы. Слушая их, мог даже и прослезиться. Как все дурные и жестокие люди, был он сентиментален и чрезвычайно жалостлив к себе, что тщательно скрывал от окружающих.
***
…Слушая рассказ старого полярника, Суриков раздражался все больше и больше. Его раздражало, что Чиланзаров то и дело оглаживает свою густую бороду, что слишком ослепительно светится на его костюме золотая звезда Героя Советского Союза. Но больше всего его раздражала неуемность этого человека, которая сегодня могла нанести весьма существенный урон и самому царедворцу.
Несколько месяцев назад Артем Чиланзаров, один из самых известных в стране полярников, докладывал Сурикову, что дела на Северном полюсе складываются для России не просто критически, а угрожающе критически. После распада Советского Союза на Северном полюсе вот уже свыше двенадцати лет не было проведено ни одной российской экспедиции, ни одна дрейфующая станция не была открыта в широтах Северного Ледовитого океана. Международное полярное сообщество предупреждает: либо Россия восстановит свои позиции в этом регионе, либо его начнут осваивать другие. А желающих хоть отбавляй – американцы, канадцы, норвежцы, даже японцы занялись добычей неисчерпаемых полезных ископаемых, коими богат полюс.
– Ну что ты кипятишься, Артем Николаевич, – пытался урезонить Чиланзарова Суриков. – Дался тебе этот Север. Ты и так уже на всех полюсах планеты побывал. Тем более ты теперь депутат Госдумы, тебе о делах государственных заботиться надо.
– А я именно о государственных делах и забочусь, – сердито возразил старый полярник. – И с точки зрения необозримых природных ресурсов, и с точки зрения безопасности нашей страны, и из соображений геополитических отказ от Северного полюса – это преступление, которого нам потомки не простят.
– Ну хорошо, хорошо, эка тебя на патетику пробило, – успокаивающе произнес хозяин кабинета. – Я доложу.
Все предложения возобновить работу российских экспедиций на Северном полюсе ему до сих пор благополучно удавалось блокировать. Вылетая два-три раза в год в Америку и в страны Западной Европы, Владимир Илларионович получал за свои «лекции» и «семинары» столь баснословные суммы, что они иной раз превышали даже «благодарности», которыми одаривали его за «решение вопросов» олигархи. Усилия Владимира Илларионовича по блокированию полярной программы составляли немалую часть его западных гонораров. И вот теперь все могло лопнуть из-за напора этого настырного Героя.
Улучив благоприятный момент, Суриков доложил о возникшей проблеме одному их тех руководителей страны, от которого только и зависело это решение. Добавив, что сейчас бюджет и так трещит по швам, он предложил свое решение. Настырный Чиланзаров должен обратиться к нашим толстосумам. И если они раскошелятся, то от них не убудет. Суриков бил наверняка. Всем было известно, что человек, к которому он обратился, за государственную копейку кому угодно мог горло перегрызть. Правда, спустя всего несколько лет выяснилось, что строгая экономия государственных «копеек» так обогатила радетеля за народные средства, что это уже и скрывать стало невозможным. Но это было потом. А в тот вечер, когда состоялся разговор о полюсе, Суриков удостоился дружеского похлопывания по плечу и полного одобрения поступившего предложения.
Будучи на все сто процентов уверенным, что ни один олигарх не даст денег на столь фантастическую программу, да еще и государственную, Владимир Илларионович передал Чиланзарову мнение высочайшей особы.
***
Друг детства Саня Орлов, ставший полярным летчиком, не раз рассказывал Сергею о своих приключениях, о красотах Севера. Даже вернувшись в Москву, он продолжал бредить полюсом. Говоря о том, что Россия рискует вот-вот потерять для себя Северный полюс навеки, Саша огорчался так искренне, словно это в его дом пришло большое несчастье.
– Представляешь, к кому мы с Артемом только ни обращались, над нами только смеются. Дело, говорят, государственной важности, вот пусть государство и раскошеливается.
– Давай для начал все посчитаем, может быть, хотя бы частично мне удастся что-то сделать, – предложил Сергей.
Договорились о встрече с Артемом Николаевичем. Считали, обсуждали, сначала втроем, потом привлекли специалистов, съездили в Институт полюса. С присущей ему обстоятельностью Михеев вникал в проблему и чем больше узнавал, тем яснее понимал, какой поистине катастрофой грозит его стране потеря Северного полюса. Несклонный к голословным обещаниям, он сначала все как следует взвесил, и лишь потом объявил о своем решении Чиланзарову и Орлову – финансирование подготовки и проведение первой российской полярной экспедиции он берет на себя. Оба пришли в неописуемый восторг. А Артем Николаевич торжественно провозгласил:
– Это подвиг во имя нашей России, и об этом подвиге узнают все. Я лично доложу президенту.
Через год он и доложил. Включив специально взятый с собой телефон спутниковой связи, Чиланзаров рапортовал: «Докладываю. Только что на Северном полюсе был поднят государственный флаг Российской Федерации и выпущена красная ракета в ознаменовании открытия первой российской экспедиции «СП-32». Многочисленные государственные чиновники, прилетевшие в этот день на полюс за счет Михеева, пытались вырвать из рук Чиланзарова телефон, чтобы выразить свои верноподданнические чувства президенту, но все еще крепкий полярник знал, за что он сражается, и телефона из рук не выпустил.
Самолет с чиновниками взмыл в небо, двенадцать полярников остались дрейфовать на льдине. В самом северном в мире поселении Лонгиер, на архипелаге Шпицберген, между 80-м градусом северной широты и 32-м градусом восточной долготы, где была совершена промежуточная посадка российского самолета, по поводу исторического события организовали роскошный банкет. Чиланзаров убедил Михеева, что это посадка необходима, так как знал, что в аэропорту их будут встречать иностранные репортеры. Чиновники охотно отвечали на вопросы журналистов, рассказывая, каких неимоверных усилий стоило им открытие дрейфующей станции. По правде говоря, интервью длились недолго –тяжелый алкогольный сон взял свое.
Практически все российские издания опубликовали информацию об открытии первой российской полярной станции. И только одно из них – газета «Планета новостей», отправлявшая на полюс своего спецкора, – подробно рассказало читателям, кому страна обязана своим возвращением на Северный полюс.
***
Экспедиция дрейфовала на полярной льдине почти год. Связь с полярниками была устойчивой, по необходимости отправлявшиеся в район Северного Ледовитого океана вертолеты сбрасывали дрейфовщикам на лед не только необходимое полярникам оборудование, но и продукты, включая свежее мясо, овощи и фрукты. Еще много лет спустя полярники изустно передавали легенды о той необычной экспедиции, которую организовал Сергей Михеев.
Через год, как и предсказывали синоптики и метеорологи, пошли торосы, льдина раскололась. Все оборудование и домики ушли под лед. Люди остались без теплого крова на пятидесятиградусном морозе. Необходимо было срочно эвакуировать дрейфовщиков. Но ближайший от станции российский ледокол «Аляска» находился в восьми сутках ходу.
– Посылаем вертолет, – распорядился Сергей.
– Слишком высока степень риска, сильный ветер, все может случиться, – колебался Чиланзаров.
– Беру ответственность на себя, – не уступил Михеев.
Операция спасения прошла успешно. Все двенадцать полярников благополучно поднялись на борт вертолета. А начальник экспедиции Владимир Ковелев, зимовщик с многолетним стажем, еще в советские годы отмеченный знаком «Почетный полярник СССР», умудрился прихватить в вертолет аккордеон и две иконы. Они вместе с жилыми домиками сначала тоже ушли под лед, а потом случилось чудо – иконы и аккордеон Ледовитый океан людям вернул.
***
Встречали полярников на всех уровнях государственной власти. Не обошлось и без курьеза. Один из высочайших руководителей страны, выйдя в зал приемов, поприветствовал героев словами: «Здравствуйте, дорогие космонавты».
– Это полярники, – шепнул ему на ухо помощник.
– Сам знаю, – буркнул босс, поняв, что совершил оплошность. И выкрутился: – Я имел ввиду, что подвиг полярников сегодня сравним с подвигом космонавтов, поэтому их так поприветствовал.
Побывали полярники и на приеме у президента. Почти все. Прочтя список на прием к главе государства, Суриков с такой ожесточенностью вычеркнул фамилию Михеева, что из его перьевой ручки чернила брызнули.
И с еще большим ожесточением была вычеркнута им ставшая ненавистной фамилия, когда он увидел ее в списке представляемых к наградам полярников. Михеева и Чиланзарова представили к званию «Герой Российской Федерации». Ну уж этого Владимир Илларионович допустить никак не мог. Артем Чиланзаров получил свою вторую звезду Героя, остальные полярники – ордена Мужества. Михеева наградой обошли вовсе.
Отчудил начальник «СП-32» Ковелев. Узнав, что Михеев ни ордена, ни даже медальки какой не получает, Владимир Семенович от своего ордена отказался. «Это несправедливо, – заявил полярник. – Раз вы считаете, что он недостоин награды, значит, и мне не нужно». Пройдя десятки полярных испытании, Володя Ковелев давно уже ничего не боялся, отшучиваясь, что дальше Севера не сошлют.
Узнав об этом демарше начальника «СП-32», Суриков пренебрежительно махнул рукой – не хочет, ну и не надо. Но потом, поразмыслив, решение свое изменил. Кто он такой, этот полярник, чтобы отказываться. Это мы решаем, кого награждать, а кого нет. Соответствующий клерк в Белом доме получил распоряжение. Ковелева вызвали, и в приемной, куда обычно пускают только просителей, чиновник насильно засунул ему в карман коробочку с орденом. Он приказ выполнил, а будет строптивец носить награду или нет, его не касается.
Спустя несколько месяцев после закрытия станции «СП-32» в офис к Сергею приехал теперь уже дважды Герой Артем Николаевич Чиланзаров. Он привез ведомственный приказ о присвоении Сергею Анатольевичу Михееву звания «Почетный полярник Российской Федерации».
– Это очень высокое звание, – подчеркнул депутат. – А для других наград, видно, время еще не пришло.
Глава тридцать вторая
…Через несколько дней беспрерывных размышлений, бессонных тревожных ночей Сергей отчетливо осознал: все, что произошло с его дочерью – обыск, допросы, суд, заключение в следственный изолятор, – все это не что иное, как новая, доселе невиданная по кощунству, атака на него. Если поначалу еще теплилась у него надежда на невероятное, но все же хитросплетение случайностей, то теперь он эту мысль отметал решительно. Вывод, к которому пришел Михеев, хотя и казался невероятным, но был совершенно очевиден: если пошли на такие экстраординарные меры, как заключение в тюрьму ни в чем не повинной женщины, значит, вовсе не она является целью основного удара.
Таков же был и вывод адвокатов.
– Допросы проводятся формально, – рассказывала адвокат Быстрова Сергею Анатольевичу. – Следователи уже убедились, что Александра никого из фигурантов по делу не знает. В свою очередь они также уверенно дают показания, что незнакомы с Лисиной. Что же касается основного пункта обвинения, приобретения участков, то и здесь ей предъявить нечего – никаких документов на землю Саша не оформляла, денег за землю не платила. Но самое во всем этом непонятное, – размышляла Тамара Геннадьевна, – что избрана такая суровая, но ничем не оправданная мера пресечения, как заключение в СИЗО. По экономической статье арестовать женщину с тремя малолетними детьми – на это нужно иметь очень веские основания. А в нашем деле не то что веских – вовсе никаких нет.
Такого же мнения были и другие защитники, работавшие по делу Александры. И чем больше слушал Сергей адвокатов, тем больше убеждался в правоте собственных выводов. Но на один, и очень важный, вопрос ответа не находил: чего они, враги его, хотят от него, каких поступков ждут?
***
…Буквально за несколько дней до начала процесса в Женеве судебный следователь Жорж Загген встретился с одним из адвокатов Михеева.
– Месье адвокат, – напыщенно произнес следственный судья. – Мы ценим то мужество, с которым ваш подзащитный переносит все тяготы тюремного заключения, и то, как он ведет себя на допросах. Но он выбрал совершенно неверную тактику, все отрицая. И мы решили сделать ему весьма заманчивое для него предложение. Я вызову его еще на один допрос, в ходе которого он должен признать хотя бы один из пунктов предъявленных ему обвинений. И тогда мы гарантируем, что приговор суда будет таким, что, с учетом уже отбытого заключения, месье Михеев выйдет на свободу. Вы, господин адвокат, должны применить все свое красноречие, чтобы убедить вашего подзащитного проявить, наконец, благоразумие, что, в конечном результате, в его же интересах.
Воодушевленный таким заманчивым предложением, адвокат помчался в тюрьму Шан-Долон. Каково же было его изумление, когда подзащитный категорически отверг предложение следователя. Михеев, набравшись терпения, втолковывал защитнику:
– Как же вы не понимаете? Это предложение – самое убедительное подтверждение того, что у них на меня ничего нет. И теперь они требуют, чтобы я сам себе вину придумал? Ну уж нет! К тому же, господин адвокат, у меня есть свои жизненные принципы. И какими бы странными они вам не показались, это мои убеждения. Я предпочту невиновным сидеть в тюрьме, чем обвиненным в том, чего не совершал, выйти на свободу.
– У нас с вами разные представления о жизни, – буркнул разочарованный адвокат.
***
Тогда, в Женеве, отказавшись от предложения следователя, Сергей отвечал только сам за себя, за свою судьбу. Обдумывая и выстраивая линию, даже можно сказать, стратегию поведения, он теперь берет на себя ответственность за судьбу самых дорогих для него людей – дочери, ее детей.
Размышляя над этим, Сергей пытался проникнуть в ход мыслей своих, с позволения сказать, оппонентов. И сделать это было невероятно трудно. Мир всегда был разделен не только на два полушария, но и на две полярно противоположные системы. В одной денно и нощно были озабочены, как бы поэффективнее и подешевле уничтожать людей, в другой, также денно и нощно, старались избежать войн, сделать жизнь человечества разумной и осмысленной, безопасной и счастливой. Так же как системы, так и люди живут в разных измерениях. Кто-то рад, когда смеются дети, ну а кто-то счастлив, когда у соседа корова околеет. А если животина по-прежнему дает молока поболе, чем у него, то можно ей в корм и сыпануть чего-нибудь этакого…
***
В начале двадцатого столетия человечество было напугано нашествием микробов и смотрело на них как на угрозу жизни. Гениальный русский ученый Илья Мечников, изучая проблему, смело заявил, что микробы бывают не только злыми, но и добрыми. Начавшаяся Первая мировая война помешала ученому продолжить свои дерзновенные исследования. А жаль! Если бы Мечников сумел до конца довести эксперименты с добрыми микробами, как знать, может, по-другому бы сложилась жизнь на Земле и двуногие животные, населяющие нашу планету, относились друг к другу совсем иначе.
Порядочному человеку проникнуться психологией негодяя и подлеца порой бывает не просто трудно – невозможно. Но именно этим занимался Сергей Михеев с первых дней ареста дочери. Он уже столько лет жил под незримым прессом, что давно привык ко всякого рода неожиданностям. И хотя с таким грузом жить невероятно трудно, постоянно был в состоянии «боевой готовности». Газеты, после женевского процесса, не зря писали, что лучшим защитником на суде был сам Сергей Михеев. Да, ему пришлось изучать право, наблюдать и анализировать работу адвокатов. Он выработал собственную стратегию и собственную тактику защиты, отстаивая свое честное имя и право на свободу.
Понимая, что, в очередной раз, некто из власть имущих снова сводит с ним счеты, Сергей отмел размышления о том, почему, по какой причине, в связи с чем все происходит. Сейчас по большому счету это уже не имело значения. Следовало вновь выработать четкую линию поведения. Причем такую, которая не повредила бы в первую очередь его дочери.
***
Дом Сергея Михеева всегда славился гостеприимством. О хлебосольстве и радушии хозяина по Москве ходили легенды. К нему охотно приходили самые именитые люди страны. За обильным столом сиживали политики и ученые, видные военачальники и популярные артисты, выдающиеся спортсмены и известные бизнесмены. Всем им тепло и уютно, весело и сытно было в этом доме, где потчевали с неизменно широким, еще Гиляровским воспетым, а теперь почти забытым исконно московским гостеприимством и радушием, где не скупились на яства, а вино и разговоры – лились рекой. Кое-кто из именитых гостей, часто посещавших этот дом, когда пришла беда, спрашивали у Сергея, не могут ли они чем-то помочь, и были весьма удивлены и озадачены, когда Михеев скупо и односложно отвечал: «Спасибо, адвокаты работают. Пока большего не требуется».
Нашлись, как же без «злых микробов», когда дует ветер, и такие, кто настойчиво добивался приватной встречи и шепотком предлагал: «У меня есть верный человек, в прокуратуру дверь ногой открывает. Уже завтра ваша дочь будет дома. Но, сами понимаете, необходимы кое-какие расходы». Эти разговоры он обрывал сразу:
– Моя дочь ни в чем не виновата, и поэтому она действительно скоро будет дома. По закону.
Если об истинных целях своих врагов приходилось только догадываться, то в одном Сергей был уверен наверняка. Те, кто затеял это неправое дело, ждут от него нервного срыва, психологической неустойчивости и, как следствие, – самых неадекватных поступков, которые и приведут их к достижению своей коварной цели. Но такого удовольствия он им не доставит. И в разговорах с кем бы то ни было выработал Сергей формулировку, которую теперь озвучивал всем, когда была в этом необходимость: «Я всегда действовал и сейчас действую исключительно в правовом поле».
***
Труднее всего было ему в эти дни дома. И дело не в том, что домашние его не понимали, вовсе нет. Но жена, внуки, младшая дочь – все смотрели на главу семейства, ожидая от него чуда.
В один из первых дней нагрянувшей на семью беды, жена не выдержала и, когда Сергей вечером пришел домой, встретив у самых ворот, с плачем стала его умолять:
– Давай отдадим им все, нам же с тобой ничего не надо. Пусть заберут все, что у нас есть, только Сашу пускай отпустят, – несвязно просила она.
– Люся, ну что ты говоришь? – стал успокаивать он жену. – Кому отдать, что отдать? Ты же знаешь, как и мы все, Шурочка ни в чем не виновата, ее отпустят.
И внукам ему с каждым днем все труднее и труднее было говорить, что мама пока еще занята по работе, но скоро приедет. Хотя ребята особо его не донимали, все свои сомнения они обрушивали на бабушку.
Конечно, он взвалил основной груз ответственности на свои плечи. Так в их семье было всегда, и не могло быть иначе. Но с горестью смотрел он на жену, которая почернела от свалившегося на нее горя. Как часто, в ситуациях и радостных, а порой и безрадостных, говорят родители: даже взрослые дети остаются для нас детьми. И это действительно так. Только отцы и матери разный смысл вкладывают в эти слова. Это пуповину перерезают при рождении. Но того, чья жизнь однажды зародилась под сердцем матери, от материнского сердца уже не отрезать никогда.
***
Стая шакалов, затеявших травлю, только и ждет от него неверного шага, чтобы накинуться и со сладострастным воем терзать. И как ни сложно это «хождение по льду», нужно быть предельно осторожным, чтобы не совершить ни одного необдуманного шага или даже движения. Стоит ему пойти на поводу провокаторов, поддастся уговорам вызволить Шурочку за взятку или благодаря ведомым и неведомым доброхотам, как он сам тут же окажется за решеткой. Но не собственные лишения, не страх перед тюрьмой его останавливали – жизнь сложилась так, что уже давно Сергея Михеева ничем не напугать. Нет, вовсе не за себя он опасался. Он опасался оказаться в такой изоляции, когда уже дочери точно ничем не поможешь. А поэтому и дальше он будет продумывать с такой же тщательностью каждый свой шаг, движение, слово. Он в ответе за свою дочь и твердо верил, убежден был – Саша будет на свободе.
***
«Бегаю, как собака за собственным хвостом», – вынужден был сам себе признаться Чингисхан. Закрывшись от всех на даче и отключив, кроме одного, номер которого знали лишь единицы, все телефоны, Мингажев шаг за шагом анализировал все свое противоборство с «проклятущим Михеем».
Первый болезненный укол он ощутил еще тогда, когда в начале девяностых начинающий кооператор Михеев не испугался угроз и не пристроился под его «крышу», хотя тогдашнему подполковнику было совершенно непонятно, откуда у этого мальчишки такая самоуверенность. Кампания в прессе, откровенно злобные яростные нападки Горчинской, созданный их совместной фантазией миф об «Солнечной» ОПГ и легенда про кровожадного и беспощадного главаря Михея, конечно, сыграли свою роль, но и тут Михей вывернулся, уехал за границу.
А как вовремя повздорил он с амбициозным олигархом Сосновским. Это был подарок. Подарок, которым Мингажев распорядился, как не сумел бы никто иной. Взрыв лимузина в центре Москвы, телерепортажи, фотографии, статьи в прессе. И Раечка, как всегда, не подвела – ее откровенные намеки, а порой и прямые обвинения в том, что покушение на олигарха организовал Михей, ни у кого не должны были вызвать ни тени сомнения в его причастности. Но и тут они вытащили пустышку. Пришлось вступать в опасный контакт с непредсказуемым Сосновским, организовывать эту статью в бельгийской газете, арест в Женеве.
Справедливости ради надо признать, что с этим болваном Укоровым он облажался. Хренов майор, когда услышал, что за лжесвидетельство в Швейцарии дают пять лет, видно, наложил там полные штаны и поспешил отречься от всех своих показаний. Но дело даже не в нем, а в этих приверженцах закона из жюри присяжных. Им, видите ли, документы подавай. Да, такого исхода этого суда не ожидал никто.
Конечно, у себя дома Мингажев набрал миллион очков на этой истории, не без помощи той же Горчинской создал себе непоколебимый имидж бескомпромиссного и бесстрашного борца с коррупцией и организованной преступностью. Но поквитаться с Михеем так и не удалось. Патрон знал, о чем говорит, когда упрекнул его в том, что Михеев вернулся в Россию после громкого судебного процесса как национальный герой, отстоявший в Европе честное имя российского гражданина. С этой компенсацией, что выплатили швейцарцы, его поздравляли так, как не чествуют нобелевских лауреатов.
Генерал прошелся по участку, обогнул причудливой архитектуры фонтан, английскую лужайку, вдохнул аромат чайных роз. Глянул на добротный трехэтажный особняк. Да, это не та допотопная дачка, что была у него когда-то вдали от Москвы и куда добираться приходилось по ухабам сельского бездорожья. Элитный дачный поселок, куда муха без разрешения не залетит, достойный его положения дом, все радовало глаз, покоя только не было.
Вернувшись к своим невеселым мыслям, генерал вспомнил и историю с пропавшим Гараевым. Стоило увидеть ему в доме отца бизнесмена фотографию с часами, как оперативное чутье и многолетний опыт дали сигнал мгновенно. Нет-нет, ему себя упрекнуть не в чем. С точки зрения оперативной комбинации все было разыграно на самом высочайшем профессиональном уровне. Нагрянувший на рассвете спецназ, штурм дома – все произвело должное впечатление. Михей готов был к чему угодно – что ему подбросят наркотик, незарегистрированный ствол, но на часы, как и рассчитывал Мингажев, он внимания никакого не обратил. Чингисхан тогда подумывал, помучить Михеева в тюрьме или через пару дней отравить сразу, чтобы избавиться от него раз и навсегда, забыть и не вспоминать.
Ну кто же мог предположить, что Гараев потащит свои часы в мастерскую на Кипре и они там останутся, да еще и квитанция сохранилась. Нет, такого поворота событий не придумает ни одна самая изощренная фантазия.
Оперативники докладывают, что Михеев на самом деле верующий человек, у него даже дома есть своя церковь и колокольня. Может, и правда ему какие-то высшие силы помогают…
О чем только не думал в эти дни генерал, какие только не перебирал варианты, тщательно и беспристрастно анализируя собственные промахи. Вот только одно не могло прийти ему в голову. Что живут Марат Дамирович Мингажев и Сергей Анатольевич Михеев на разных полюсах. Один из них, упиваясь всевластием, бывал счастлив только тогда, когда приносил людям страдания, видел их унижение, слезы, отчаянье, а слаще всего – страх, животный страх. Другой радовался, когда делал добро, когда веселись и радовались жизни его семья, друзья, близкие люди. Все помнят строчки гения:
«Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень».
Но мало кто сегодня вспоминает, что закончил Пушкин эти стихи фразой:
«Ты румян, как маков цвет,
Я, как смерть…»
И никогда им было не сойтись – злобному, все и вся ненавидящему, иссушившему самого себя ненавистью к окружающим, и тому, кто живет полной жизнью, кто любит и любим, почитая это высшим земным благом.