Олег Артюхов
Изгиб грани
Глава 19
Время шло, Нин пропадала в лаборатории, а я, помня о происшествии в заброшенных подземельях, продолжал внимательно присматриваться к обстановке и заодно изучал тиаматианское культурное наследие.
Однажды к исходу месяца Нин зашла в покои и, мягко улыбаясь, сообщила, что эксперимент удался и полсотни стабильных эмбрионов уже живут в телах самок-носителей. Я видел, как она устала и изменилась, но ничем помочь ей не мог, вернее, не смел. Нин прошла через покои, подсела к окну и замерла, глядя вдаль, на заросшие зеленью скалы и уходящую к горизонту водную гладь озера. Я потихоньку смотрел на неё, замирая от жалости и нежности. И тут она повернулась и тихо и грустно сказала:
– Я предчувствую скорую разлуку, и не знаю, что мне делать. Я привязалась к тебе и всем сердцем ощущаю, что ты, чужеземец во многом оказался ближе моих сородичей и соплеменников. Не понимаю, что со мной творится, но скажи только слово, и я отправлюсь с тобой в будущее.
– Благодарю тебя, моя Нин, и теперь точно знаю, что жизнь прожил не зря. Но твоя судьба и долг находятся здесь, и теперь от тебя зависит будущее нашей планеты. В моём сердце ты останешься навечно, а чтобы ты не грустила, я хочу показать тебе кусочек своего мира.
Нин оживилась и мы, сев голова к голове, принялись рассматривать на экране дисплея фотика снимки, сделанные мной в Москве и её окрестностях: городские улицы, люди, машины, метро, яхты на воде, виды города сверху, Кремль, парад на Красной площади, Останкинская башня, дети в зоопарке. Нин во все глаза глядела в будущее, и я почувствовал, что она начала понимать всю полноту ответственности. Она поднялась, немного походила, постояла у окна, опять села за столик и жестом попросила меня продолжить просмотр. Я развернул к ней фотоаппарат и стал медленно менять картинки.
– Какой странный мир вы построили. Суетливый и прекрасный, бесшабашный и строгий. Вы очень противоречивы, – задумчиво проговорила Нин. «Какие корешки, такие и отростки», – хотел сказать я, но сдержался.
Она во все глаза изучала мир будущего, но более всего её заинтересовал показ мод, заснятый мной за несколько месяцев до перехода. Вид пышных, элегантных и экстравагантных одежд привёл её в восторг. Нин начала расспрашивать о технологии изготовления такой одежды, но я в этом деле пень пнём, ни ухом, ни рылом. Ну, там дырку зашить или пуговицу прикрепить, это запросто, но не более того. Тогда Нин принесла местный планшетник, нажала что-то и попросила меня повернуть дисплей фотоаппарата к тёмному экрану, который начал перемаргивать вместе со сменой картинок. Закачав, таким образом, в память прибора все понравившиеся ей изображения, она подхватила планшет под мышку и в весёлом возбуждении убежала прочь.
Оставшись один, я уставился в окно, и, вдыхая свежий воздух, пропитанный запахами тропического леса, думал о превратностях жизни. Неумолимая судьба навсегда избавила меня от разных никчемных иллюзий и заставила попасть туда, незнамо куда, и сделать то, незнамо что. Так или иначе, миссия выполнена, и пора возвращаться домой. Однако меня не оставляло предчувствие чего-то несделанного, или сделанного неправильно, и ощущение близкой потери.
Незаметно для себя я сроднился с этим неиспорченным миром с его во многом наивными укладом, законами и традициями. Я не мог надышаться первозданным воздухом. Мне нравились чистейшая вода и изумительное вино. Я перестал замечать огромный рост здешних жителей, и идущие рядом трёхметровые фигуры уже не вызывали у меня опасения и робости. Цивилизация тиаматиан оказалась намного честнее, проще и порядочнее чем сообщество людей 21 века. Но там я родился, там остался мой дом, близкие и дорогие люди, а значит, моё место там. Я буквально разрывался пополам между двумя мирами и двумя временами.
Разбередив душу, я от души ругнулся, прогоняя назойливые мысли. Не найдя ответа на свои вопросы, я прихватил кувшин вина и отправился к друзьям. Но день был в разгаре, и найти их оказалось непросто. Сагни корпел в лаборатории и отмахнулся, Лихур мотался по лесу, а Акти, как выяснилось, в отсутствии полётов инструктировал местную стражу. Я оставил вино и отправился в тренировочный зал. Акти обрадовался, увидев меня, и упросил показать ребятам несколько приёмов с оружием и без. Мои неожиданные ученики были в восторге от мастер-класса, да и я снял напряжение.
День прошёл, наступила ночь. Я всё время думал о Нин, а она явно избегала встреч. Умом я понимал, что она переживает первые и самые ответственные месяцы беременности и всецело занята своим состоянием и проектом. Не желая провоцировать меня, Нин сразу и однозначно отвергла всякие попытки близости, и меня терзало отчаяние от её желанности и недоступности. В итоге наши доверительные отношения перешли в плоскость делового сотрудничества, отчего я совсем расстроился, но предпочитал об этом помалкивать.
К моему удивлению в нарядах Нин стали появляться черты одежды моего времени. И опять я подумал, что безнадёжно изменил этот мир, притащив в него множество посторонних знаний. А с другой стороны, что плохого в том, что ребята научились грамотно сражаться, играть в футбол и шахматы, научились петь песни и ловить рыбу на удочку. В одежде Нин появился новый стиль, отличный от традиционных туник. Ну, и слава Творцу, пусть богини одеваются красиво и радуют взгляды богов.
День шёл за днём, ничего чрезвычайного не происходило, и я успокоился, почти забыв о неизвестной опасности. Желая удалиться из дворца, я решил побродить по ближайшим лесам и поглядеть на местные красоты, взяв проводником Лихура. Однако застать его во дворце – дело почти безнадёжное. Ещё в день прибытия в Тильмун я подарил ему компас и подозревал, что его бродяжничество отчасти связано и с моим подарком.
Лишь однажды поздно вечером мне всё-таки удалось его подловить. Уставившись в одну точку, он сидел в трапезной и поглощал еду. Когда я тихо подсел к нему и потянулся к вину, он мгновенно взъерошился и рявкнул, отчего я рефлекторно отдёрнул руку. Увидев меня, Лихур смутился и долго извинялся, объяснив свою реакцию тем, что задумался и отвлёкся. Я положил ладонь ему на руку и попросил его показать мне здешний лес. Он заулыбался, хлопнул меня по плечу и сказал, что ждёт на рассвете в главной галерее. Я искренне обрадовался новому приключению, потому что устал от безделья и рвался на волю.
Рано утром мы спустились почти к самой воде и отправились вдоль берега залива на запад, где местность понижалась и переходила в заболоченную равнину. Здесь Лихур показал мне антилоп ситатунгов, копыта которых имели вид пальмовых листьев для безопасной ходьбы по болотам. Подобравшись к стайке этих пугливых и изящных животных, я сфотографировал их, и… едва не попал в объятия огромного питона. Спасибо Лихуру, что он оттащил меня за ногу и отвлёк змеюку, бросив в неё трухлявое бревно. В болото мы дальше не полезли, резонно рассудив, что там может жить старший брат или папаша этого питончика. Перепачкавшись в грязи и тине, мы вернулись к берегу, где я, отмываясь, с восторгом наблюдал за колониями водоплавающих и прибрежных птиц, которые обитали здесь в великом множестве. Честно говоря, до сих пор я не знал ничего похожего на это феерическое зрелище, когда глаза разбежались от калейдоскопа пернатой жизни, в котором мелькали сотни тысяч птиц: розовые фламинго, цапли, пеликаны, бакланы, ласточки, которых изредка тревожили кружащиеся неподалёку скопы и орлы.
Снисходительно глядя на мой восторг, Лихур, посмеиваясь, сказал, что предлагает мне сходить за болото, где в лесу приметил большую колонию зелёных мартышек и других обезьян. Но я вежливо отказался, решив посетить ту часть острова на днях.
На обратном пути мы решили пройти верхом через площадку, где почти два месяца назад приземлился наш шем. А пока пробирались по лесу, я всё-таки решился рассказать Лихуру о происшествии в заброшенной части дворца, указал точное место нахождения базы «скорпионов», попросил его обсудить это с Акти и Сагни и быть повнимательнее.
Послеполуденное солнце нещадно пекло, и я слегка взмок, пока взобрался на плато. Продираясь через густой и жёсткий кустарник, я разорвал рукав, и, выбравшись из зарослей, полез за отворот шляпы за иголкой, чтобы зашить дырку, но остановился от вида занимательного зрелища.
На ровной площадке две семёрки стражей явно готовились играть в футбол, и, насколько я понял, собирались делать это впервые. Верховодил здесь Акти, который нервно размахивал руками, пытаясь втолковать участникам суть игры. Я резко свистнул, и вся толпа одновременно повернулась в нашу сторону. Мы с Лихуром подошли и поздоровались. Многих здешних стражей я уже знал, а с другими меня познакомил Акти.
Я оглядел столпившихся игроков, и мне пришла в голову идея использовать подвернувшуюся возможность и, наконец-то, показать здешним мужикам, что такое настоящий футбол. Взяв инициативу в свои руки, я попросил Акти отобрать одиннадцать игроков из числа стражей, а одного из запасных отправить с «приказом» привести одиннадцать свободных от работы служащих.
Примерно через полчаса на площадке появилась нестройная толпа одетых в жёлтые туники служителей из зала для омовения. Они не понимали, что от них хотят, и немного беспокоились. Отлично! Возможно, игры и не получится, но зрелище будет обеспечено. «Зелёные» против «жёлтых». Кроме этого Акти слегка удивил меня, вытащив из сумки два больших мяча, изготовленных из кожи и местного каучука. Тяжеловаты, конечно, но для этих трёхметровых бугаёв, в самый раз. Ну, молодчага! Пока я объяснял командам, что к чему, Акти вместе с запасными соорудил из камней двое ворот и при помощи рыхлого красного гематита сделал на светлом грунте грубую разметку.
Как единственный, умеющий свистеть и знающий все правила игры, я взялся судить и по моему свисту Акти ударил по мячу. Сначала все волновались, и игра не заладилась, все бегали толпой за мячом, толкаясь и мешая друг другу. В перерыве мы с Акти настойчиво и максимально доступно разъяснили, как надо играть и указали всем игрокам их игровые позиции и обязанности.
К моему удивлению, ребята быстро врубились и во втором тайме заиграли. Я увидел вполне приличную для начинающих игру и даже сам стал болеть, не забывая при этом судить и разнимать азартных игроков.
Закончили гонять мяч почти в сумерках. Сойдясь в центре поля, обе команды долго галдели, вспоминая разные эпизоды. А я сидел на камнях, изображающих ворота и, улыбаясь, смотрел на Лихура. Он громко ругался с Акти, требуя, как ветеран здешнего футбола, предоставить ему место в команде. Потом, шумя и размахивая руками, смешавшаяся толпа «жёлтых» и «зелёных» отправилась к лифту, на ходу договариваясь о следующей игре. Теперь я спокоен за досуг местного населения. Мужики искренне радовались и наверно впервые общались, без ссылок на сословия, службу и иерархию. Глядишь, через пару веков они станут народом.
Утром следующего дня я отправился в лабораторию. Мне нестерпимо захотелось встретиться с Нин и заодно посмотреть, что там творится. Как вы уже поняли, толку от меня в эксперименте было, как от козла молока, поскольку я так и не понял принципов и условий работы здешней аппаратуры. Однако уязвлённое самолюбие постоянно подогревало желание со временем разобраться, что к чему.
Войдя в лабораторию, я увидел склонившихся над столами Нин и Энсу, а также десяток других целителей, лихо манипулирующих с разными приборами. Я деликатно кашлянул, заодно махнув рукой Сагни, который в каком-то сложном шлеме сидел за пультом и скользил пальцами по сенсорам. Он кивнул в ответ и продолжил работать. Так. Меня здесь явно не ждали. Через пару минут тягостного ожидания Нин поднялась из-за стола, молча, подошла ко мне, и, строго глядя в упор, нахмурилась. У меня душа ушла в пятки. Неужели что-то случилось? Она покачала головой и ровным голосом сказала:
– Ты не будешь против, если я тебя кое о чём спрошу?
Я ошалело заморгал и совсем растерялся от неожиданно холодного тона. А Нин, как ни в чём не бывало, продолжила:
– Вчера ты приказал стражам увести мойщиков и устроил наверху форменное безобразие, после чего стражи и мойщики вернулись грязными и всю ночь орали о каких-то пасах, голах и штрафных. В итоге стража разбежалась, а помыться стало непреодолимой проблемой. Ты, что решил освободить меня от непосильного труда управления моими владениями?
– Да, нет…
– Так да, или нет?
– Вчера ребята решили… в футбол поиграть… я им помог… они разыгрались и увлеклись. Прости, я виноват. Я готов понести любое наказание.
– Ну, нет. Ты хочешь отделаться слишком легко. Приказываю организовать завтра игру, по всем правилам, и учти, будут присутствовать не менее сотни зрителей. Имей это в виду, – она не выдержала строгого тона и звонко расхохоталась. Я облегчённо выдохнул, смахнул испарину и развёл руками. Все сотрудники заулыбались и начали шептаться.
Постояв возле наставника Энсу и подивившись его виртуозной работе, я обошёл всю лабораторию. Все пятьдесят молодых самок эректусов с имплантированными зиготами жили в шикарных условиях и вынашивали будущих матерей древнейшего человечества. Прошло три месяца после моего появления в Тильмуне, и я убедился, что эксперимент удался. Усевшись за стол, мы с Нин и Энсу обговорили все дальнейшие этапы работ, вплоть до создания популяций основных рас перволюдей с заданными свойствами.
Направляясь в свои покои, я искренне радовался успехам Нин и подумывал о возвращении домой, когда в полутёмном коридоре получил удар по затылку. В голове вспыхнул чёрный взрыв, и стало тихо…
Глава 20
Возвращение из беспамятства стало настоящим мучением. Тошнило, кружилась голова, и болело всё тело. Попытки пошевелиться ни к чему не привели. Когда я окончательно пришёл в себя, то понял, что плотно прижат спиной к толстой каменной колонне в центре мрачного помещения. А руками и ногами я не могу шевелить, потому что они тоже притянуты к колонне.
Горящие напротив напольные светильники оттеняли контур большой тёмной фигуры, сидящей в окружении семи стражей. В проходящем свете я не видел лиц, но моё изменённое восприятие уже прочитало портрет ауры и подсказало, что пожаловал сам Повелитель Энки. Действительно, беда не ходит одна и всегда тащит за собой вереницу неприятностей и проблем. Но я так и не успел сообразить, вереница каких неприятностей притащилась вслед за Энки, поскольку под сводами подземелья раздался его гулкий низкий голос:
– Не притворяйся, негодяй, я знаю, что ты пришёл в себя.
Я разлепил губы, поднял голову и хрипло проговорил в ответ:
– Делать мне больше нечего, как притворяться. Привет, Повелитель Энки, давно не виделись.
– Закрой свой поганый рот, недоумок, и слушай. Ты у меня в подземелье, и на этот раз я обязательно выну из тебя все жилы и душу.
– Это, вряд ли. Жилы, пожалуйста. Можешь начинать прямо сейчас, если тебе невтерпёж. А вот душу мою тебе не получить. Она свободна и растерзать её никому не удастся.
Он скрипнул зубами и прорычал:
– Ты, как всегда, нагл и самоуверен. Но пытка никуда не уйдёт. Потерпи немного, и сначала ответь на мои вопросы, негодяй.
– Зачем так много эпитетов? И «недоумок», и «наглец», и «негодяй». Успокойся. Спорить с тобой в силе ума невозможно. Ты великий мудрец. Но с недоумком ты погорячился, поскольку, не смотря ни на что, до сих пор я добивался того, что задумал. Насчёт негодяя ты тоже не прав. В этом мире, по незнанию и по чужой злой воле я наделал немало глупостей, но я в них не повинен. Наглец, вероятно, да, но не больше, чем некоторые другие.
Энки махнул рукой, из-за моей спины вышел кто-то одетый с макушки до пят в тёмно-коричневый балахон, и только бесцветные глаза с маленькими булавочными зрачками напомнили мне проблемы из прошлой жизни.
Господи! Да сколько же повсюду этих тварей? Или они только там, где я? «Скорпион» приблизился, и я очень близко разглядел жутковатые глаза на фоне лилово-коричневого свечения с извивающимися багровыми отростками, протянувшимися ко мне. Действительно, прав был дед Семён, рассказывая об этих носителях древнего зла. Убийца буквально расплёскивал вокруг жестокость и ненависть, и свечение точно такой же фигуры я разглядел немного правее. Всё правильно, эти гады всегда ходят парой.
Энки, Энки, с кем ты связался? Где твой разум? Что ты творишь? Всё это я не успел сказать вслух, поскольку страшный удар в живот вышиб из меня воздух, и подбросил желудок к горлу. Сильный пресс и хорошая реакция выручили меня. В последние доли секунды я увидел движение и сгруппировался, а то бы точно что-нибудь внутри оторвалось. Но, боже мой, как мне стало тошно. Когда я опять смог дышать, то всмотрелся в белоглазого палача, который оказался палачом и по жизни, и по духу. Но ещё я увидел, что, не смотря на моё беспомощное состояние, он меня страшно боится. Именно этот глубинный ужас, усиленный приказом Тёмного хозяина и присутствием Энки, и придал ему крайнюю жестокость.
– Ну, что, не раздумал дерзить? Отвечай на вопросы прямо и точно.
– Как можно дерзить такому выдающемуся гуманисту и добрейшему из Правителей, мудрейшему покровителю наук и справедливому создателю лучшего из миров.
– Действительно, ты неисправимый наглец.
Следующие два удара по подреберьям основательно сотрясли мои печень и почки. Я опять задохнулся и едва удержал сознание на грани болевого шока. Сильно бьёт, сволочь, даже защита не помогает. Лишь бы не бил в промежность, я могу этого не вынести. И только я об этом подумал, как палач врезал именно туда. В последний миг я почувствовал его намерения, извернулся самым немыслимым способом и пропустил удар по касательной. Но и этого хватило, чтобы возненавидеть весь белый свет. Плохо ещё то, что я не мог скрючиться, и представлял отличную грушу для битья.
Очнувшись минут через пять, я обнаружил, что Энки сидит в той же позе, а оба костолома по-прежнему стоят рядом со мной.
– Не надоело мучиться? Покорись и отвечай.
Я усмехнулся, вспомнив Сухова из «Белого солнца пустыни»:
– Нет, лучше всё-таки помучиться.
– Издеваешься, мерзавец! Ну, ничего, завтра ты заговоришь. – Он встал и приказал палачам: – Можете продолжать, но помните, он должен жить и внятно говорить. Убьёте или покалечите его, встанете на его место, но тогда бить буду я сам.
Действительно, цветочки на этом закончились, и «скорпионы» досыта накормили меня ягодками. То, что происходило дальше осталось в памяти отдельными вспышками. Несколько раз сознание услужливо отключалось, чтобы я не сошёл с ума от смертных побоев. Однако палачи знали своё дело, и, сделав из меня отбивную котлету, они привели меня в чувство и оставили висеть на верёвках у столба.
Я очень хотел отключиться, да не смог. Тело превратилось в большой клубок боли, и подлая голова не желала впадать в беспамятство. Хорошо, что изуродованные руки и ноги затекли, и хотя бы они ничего не чувствовали. К тому же меня сильно подвело время. С любопытством глядя на мои мучения, оно остановилось, а затем, ехидно посмеиваясь, потащилось, как черепаха. Иногда я слегка забывался, но проклятая боль возвращала меня к действительности, и снова, и снова в полумраке подвала я видел пятна огней светильников, тревожащих душную темноту. В конце концов, бред начал сливаться с реальностью, а мои мысли путаться с какими-то чужими голосами…
…Хлёсткий удар по рёбрам выдернул меня из забытья и перебил дыхание. Вскинув голову, я опять увидел тёмные силуэты сидящего Энки и возвышающихся за его спиной стражей. По бокам опять стояли оба палача.
– Отвечай. Зачем ты бежал из дворца Мардука?
– Я тоже рад тебя видеть.
– Я жду ответа.
– Ладно, не стану тебя мучить, – прохрипел я, с трудом втягивая воздух. – Ты слишком нервничаешь и слишком грубо действуешь. Это вовсе на тебя не похоже… Не нужно большого ума, чтобы понять, что, поддавшись чужой злой воле, ты хотел сделать из меня подопытное животное с последующей разделкой… А я не пожелал становиться убойной скотиной ради исполнения чужих подлых планов, твоего любопытства и непомерных амбиций… Но ты явно переоценил свои возможности. Твой эксперимент наверняка бы не удался… Вернее, тебе не дали бы его закончить.
– Тогда я ещё не решил, а только думал об этом. Но откуда тебе… А-а, совсем забыл, что ты любитель покопаться в чужих мыслях.
– Ты напрасно переживаешь, – вытолкнул я слова, поскольку дышать было невыносимо больно. – Ничего хорошего я в твоей голове не обнаружил… Ты решил провести со мной смертельно опасные опыты. И не подумал, что кое-кто задумал расправиться со мной твоими руками… А заодно превратить историю планеты в хаос. Ведь своими делами ты мог, и ещё можешь изменить причинно-следственные связи прошлого и будущего… Это необратимо изменит или уничтожит мой мир.
– Тупица. Какое мне дело до твоего далёкого и примитивного мира, когда насущные проблемы мне нужно решать немедленно.
– Ты опять меня разочаровываешь, – каждое моё слово вызывало мучительную судорогу и спазмы в горле. – Я начинаю сомневаться в твоей исключительной мудрости… Разве ты не знаешь, что причинный план распространяется в обе стороны… Нельзя изменить будущее, не повредив ткань настоящего и не обрушив в небытие прошлое. Всё в этом мире связано и всё имеет значение… А если хорошенько подумать, то всё взаимосвязано и во вселенной.
– Значит, ты заботился и о нас недостойных, – снисходительно усмехнулся он.
– И о вас тоже, поскольку без вас не будет и нас.
– И всё-таки тебя беспокоит именно твой мир, твои родичи, человечество? Ну, а как же тогда мой эксперимент, ведь без него вовсе не будет твоего человечества?
– Теперь будет.
– Что ты сказал?
– Что слышал. Эксперимент состоялся, но не ты его автор. Человечество уже возникло.
– Не может быть! Ты лжёшь!!
– Считай, как хочешь, а заодно помучайся новыми вопросами… Подумай о том, что самой тонкой хитростью оказывается откровение.
– Рассказывай всё подробно, или пожалеешь, что появился на свет.
– Я уже пожалел, что первым встретил именно тебя.., – я изо всех сил старался через страшную боль втянуть хоть глоток воздуха. – О чём с тобой можно говорить, если ты даже не понял, что я только что тебе сказал… Не смотря на отчаянное препятствие враждебных сил, работа сделана. И кризису скоро конец… Но ведь тебя это уже не интересует. Не правда ли? Тебя пожирает уязвлённое самолюбие… Как это какая-то мошка осмелилась тебе перечить? Как посмела иметь свою идею, да ещё и воплотить её… Помимо тебя, великого создателя и хозяина здешнего мира. Так, что ли? Но запомни, с вершины величия, на которую ты стремишься, все пути ведут только вниз… Маниакальный спор с Энлилем из-за власти, когда весь твой мир стоит на краю гибели, недостоин великого мыслителя… Заниматься сейчас политической вознёй стыдно…
Я буквально подавился словами, когда по ушам ударил рёв Энки:
– Ах, ты, насекомое! Да, как ты смеешь рассуждать о власти?! Что ты знаешь о моих заботах?! Я и мои потомки ценой неимоверных усилий, трудов и смертей создали этот мир из небытия, из первозданного хаоса. Когда мы прибыли из бесконечной пустоты измученные долгим полётом и потрясённые гибелью нашей родины, здесь ничего не было. Ничего! Да, наше общество несправедливо и неравно, но я сделал всё возможное и невозможное, чтобы всем без исключения здесь жилось вольно. Каждый рядовой тиаматианин имел голос и имел право его иметь. Почти тридцать тысяч здешних лет никто не знал несправедливости. Порой мы испытывали невероятные трудности, но я был частью общества, а оно было частью меня. И вдруг я стал неугоден. Я знаю, отец всегда отвергал народовластие, и, когда в основном решились земные проблемы, он дал молчаливое согласие Энлилю на переворот. Меня отравила не Нин, её руками действовали заговорщики. Она – лишь послушная кукла, и я не держу на неё зла. А теперь узурпаторы строят новую вертикаль власти. Разрушается всё, что мне дорого, и чем я гордился. И скоро все тиаматианине станут скотами у правящего клана Элиотов. Я не хочу, не могу и не должен этого допустить. А ты, негодяй, говоришь мне о борьбе за власть. Плевать мне на власть!
Я смотрел на него невидящими от боли глазами, и, не смотря на то, что мучения почти растерзали мой разум, я не мог не ответить этому великому гордецу.
– Повелитель Энки… позволь сказать.
Он удивлённо вскинул голову, поднялся и подошёл ко мне вплотную. Я видел дьявольские огоньки в его глазах и окружающую его ауру, меняющую цвет всполохами всех оттенков. Неожиданно я почувствовал к нему что-то вроде сопереживания. Он усиленно демонстрировал величие и силу, а на самом деле страшно мучился и страдал. Его душу разрывал на части внутренний конфликт, замешанный на сильнейших эмоциях, непомерных амбициях и потаённых страхах.
– Говори.
– Я вижу, что ты по-настоящему ненавидишь меня, и радуюсь этому, значит, мои слова зацепили тебя за живое… Казалось бы, твои доводы, безупречны. Ты отчаянно борешься за свой мир, и это великое дело… Я тоже борюсь за свой мир, и никто меня не остановит. Но пойми, я не враг тебе… Просто мы будем жить после вас. Ты мудр и должен понимать, что во вселенной нет ничего бесконечного… Рано или поздно ваш мир уйдёт в небытие, оставив планету человеческим потомкам. Потом уйдут и они… И неужели тебе безразлично, какими вы останетесь в памяти идущих за вами… Я борюсь за свою Землю, ведь именно здесь и сейчас решается судьба этого мира. Неужели ты думаешь, что я боюсь смерти… Ерунда. Ты можешь отнять у меня жизнь, но не можешь отнять смерть… Я боюсь другого: слепой ненависти и безумной глупости… Ты даже не представляешь, в какие сети попали все Повелители, и в первую очередь вы с Энлилем. Вас всех стравили, как драчливых и безмозглых петухов… И, когда вы перебьёте друг друга, на ваши троны сядут чужаки в коричневых хламидах, и всё, что останется от вашего мира будет служить им… Свершается большое преступление и цена его непомерна. Однако ещё можно многое исправить… Повелителям придётся или прозреть, или погибнуть. Гоните «скорпионов»… А твоя проблема в том, что лично для тебя я стал слишком сильным раздражителем, и ты вопреки здравому смыслу очень хочешь меня уничтожить… Но к твоему сожалению я должен вернуться в будущее, а потому не могу доставить тебе удовольствие растерзать меня… Дело в том, что в виде трупа я не подойду для отправки туда. Просто портал не сработает… Так, что извини. А теперь поступай, как хочешь… Я всё сказал.
Энки приблизился вплотную, и уставился прямо на меня. На его бледном лице, похожем на маску, пылали и метали искры гневного бессилия потемневшие глаза.
– Я бы тебя уничтожил прямо сейчас, но ты прав. Так, что ты сказал об эксперименте? Повтори.
– Не ломай голову, Повелитель Энки. Задача уже решена, и скоро ты об этом узнаешь… А ты бойся своих желаний, ведь они могут исполниться…
– Как ты смеешь так со мной говорить, дохлая скотина!! Клянусь, я научу тебя учтивости!
Рассказывать, как меня потом били, довольно скучное занятие. Ещё скучнее слушать, как мне было плохо. Всё, что палачи не успели сломать и отбить в первый и второй раз, теперь делали методично и хладнокровно. Мои глаза залил кровавый пот, мешающий видеть, но собственно смотреть было не на что. Я потерял счёт времени, равнодушно наблюдая, как меня убивают. Лишь однажды я испытал что-то вроде мгновения радости, когда провалился в спасительную темноту.
Очнулся я от потока воды и сильно пожалел, что вернулся к действительности, поскольку сознание сразу же скрутила невыносимая мука. Я с трудом поднял голову и увидел оледеневший от ужаса и злобы взгляд «скорпиона», только что вылившего на меня бадью холодной воды. «Господи, да что же они ко мне привязались? Я никому не желал зла, закончил здесь все дела и хочу домой». Я посмотрел на белоглазого палача и прохрипел:
– Эй, дружище… измучился, поди… устал… Отдохни… Мне тебя жаль…
Он скользнул по моему лицу бесцветным взглядом, скривился, отбросил в сторону бадью, перешагнул через забрызганные кровью и водой камни пола и вместе с напарником исчез в темном углу подземелья. Чуть погодя передо мной опять смутно замаячил чей-то силуэт, но кровь залепила мне глаза, видел я плохо, и, когда он приблизился, то я понял, что подошёл сам хозяин заведения. Я закашлялся, выплюнул тёмно-красный сгусток, превозмогая страшную боль, отдышался и просипел:
– Браво… Повелитель Энки… ты, действительно… выдающийся учёный… и теперь… я понял суть… твоего метода… Ты считаешь… что закон – это ты… Но ты… ошибаешься… Ты не закон… а беззаконие… Запомни… есть высшая справедливость… и она свершится… А теперь уйди… Я не хочу больше… тебя видеть… и слышать…
Как ни странно, фигура Энки отдалилась. Затем пространство начало вытворять неприличные фокусы, искажая все формы и расстояния, а время продолжало издеваться, двигаясь какими-то рывками, то, ускоряясь, то останавливаясь. Последние жизненные силы стали покидать меня, и я начал мечтать о смерти. Но тут, рулетка пространства и времени перестала крутиться, а голова просветлела, словно я получил глоток свежего воздуха.
Я удивился тому, что кто-то посмел помешать мне умереть, кое-как разлепил глаза, но они опять меня подвели. В ореоле мерцающего золотистого света кто-то стоял, но силуэт расплывался, и я ничего не смог разобрать. Я опять устремился в спасительное бессознание, но чья-то нежная рука опять выдернула меня оттуда. Кто это? Нин? Нет, наверно почудилось. Или всё-таки, Нин. Но зачем она пришла? Не надо бы ей смотреть на это. Ей это вредно.
Зрение противно сузилось до небольшого круга, но я всё-таки разглядел, как милая рука вложила мне в рот пару красных шариков и поднесла кубок с разбавленным вином. Интересно, как это я раньше глотал без такой страшной боли. Однако, как ни странно стимулятор начал действовать, и не позволил мне провалиться в небытие. Конечно, раздробленные кости он не срастил, растерзанные внутренности обратно не сложил, и кровь из лёгких не удалил, но боль снял и силёнок чуток добавил. Я сосредоточился и разглядел стоящую напротив Нин. Устыдившись своей наготы, изломанного и окровавленного тела, я долго собирался с силами, а, когда собрался, по возможности бодро сказал своей богине:
– Нин, что ты здесь делаешь?.. Извини, я немного не в форме…
– Антон, любимый, потерпи немого.
Я начал сползать вниз. Значит, сняли оковы. Ноги и руки сломаны и онемели. Не в силах стоять или сидеть я растянулся на окровавленном полу, как сопля, уткнувшись щекой в холодную и мокрую каменную плиту. Несмотря на действие сильнейшего препарата, приступ жуткой боли сдавил моё высохшее горло, но я поднатужился и сипло вытолкнул:
