Олег Дивов
Цель и средства. Лучшая фантастика – 2021
© А.Т. Синицын, составление, 2020
© Коллектив авторов, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Сергей Лукьяненко
Такая работа
…Парень ты неплохой, только слишком вежливый. Смеешься? А как же иначе, со стариками-то? Ну да, ну да… Хорошо тебя воспитали, это я всерьез говорю. Жаль, не задержишься ты на этой работе, пенсию разносить – не для молодого парня. Это для нас, бабок, ну или для девчонок, что приехали большой город покорять – а он уже весь покорен, только и осталось, что на почту идти работать. Почту-то у нас не любят. Очереди, все стоят, гаджеты копеечные из Китая получают, опять же – рукавички, как всегда, почтальоны из посылки сперли… Смеешься. Значит, знаешь анекдот-то. А я рассказать хотела. Давай посидим минутку-другую, я тебе твою ошибку разъясню. Все ж таки тебе до армии тут работать, а парень ты неплохой, дело хочешь честно делать.
Нет, тебе я и не предлагаю. Молодежь нынче пошла… не курят, не пьют… А я подымлю. Ты на меня посмотри – такая бабка, как я, должна курить. Лучше папиросы, но я терпеть их не могу. Еще с войны. Да не пучь ты глаза, не с той войны! Думаешь, у нас, кроме Великой Отечественной, войн было мало?
Так вот, почему я тебя слишком вежливым назвала. Хочешь знать? Алексей Палыч хотел поскандалить. И когда он тебе начал выговаривать, что купюры все больно новые, видать – фальшивые, он это не от маразма. Поговорить ему хотелось. Поругаться немножко. Не со зла. От одиночества. А ты сразу извиняться, предлагать деньги поменять… Не этого он хотел. Знает он, что деньги правильные. Он на Гознаке работал. Поваром в столовой. Но все равно фальшивую купюру на раз отличит. Надо было с ним немножко поспорить. Поругаться. Не так, как я стала, ты все-таки молодой, незнакомый. Вежливо. А потом уже дать ему другие купюры. Понял?
Пенсию людям разносить – это тебе не газеты в ящик сувать. Ты для этих стариков да инвалидов – собеседник. Редкий гость. Порой единственное лицо, что они за день видят. Почему они на карточку не хотят пенсию получать? Да потому, что ты пришел – день интересный стал. Если еще парой слов перекинешься, пошутишь, о здоровье спросишь… Дети? А что дети. Дети взрослые. Внуки взрослые. Правнукам неинтересно с ними. Хорошо, если бабка может еще пирожков напечь, на пирожки и правнуки зайдут иногда… а так все планшет да интернет…
Участок у меня большой, а стариков-то немного. Молодой участок. Вот в центре – там к вечеру ноги не держат, еще и дома бывают без лифтов. А здесь все молодежь больше, лет по сорок… смейся, смейся. Это в семнадцать лет всем смешным кажется. Мы уже почти все с тобой прошли, все я тебе показала, одно только дело осталось, но тут надо духу набраться. Уж извини. Бабка снова покурит. Бабка старая, ей никто не указ. Вон там, кстати, я живу. В том доме, высоком. Второй подъезд, пятый этаж, квартира сорок шесть. Лифтов целых два. Через месяц туда мне пенсию принесешь. Ты, кстати, с чем пирожки любишь? «Со всем» – не считается. Ладно, запомню, если склероз не одолеет. К обеду мне пенсию приноси, чаю попьешь с пирожками… Ты спрашивай, я ведь вижу, хочешь спросить что-то. Не стесняйся. Ты теперь почтальон, а у нас свое тайное братство, я тебя еще знакам секретным научу… Ой, ты бы сейчас себя видел! Шучу я, шучу. Нервничаю, потому и шучу. Ну, спрашивай.
Почему так девочка смотрела… Маленькая, вот и смотрит. Мы же не пенсию принесли. Мама ей не говорит «алименты», мама говорит «денежки от папы». Она прошлый год спрашивала: «А папа сам не придет?» Теперь перестала. Но выходит и смотрит. Вот почему мама ее не хочет на карточку денежки, почему приносить просит, не знаю. Может, для того, чтобы девочка выходила и смотрела. Вот так вот…
Последняя? Да, последняя пенсия осталась. Это Екатерины Герасимовны. Она учительницей была, долго на пенсию не уходила, потом ушли. Ну, как ушли, так почти сразу… и года не прошло. Забывать все стала, по утрам выходила – и в школу… ее иногда назад отводили, а иногда у забора стояла до вечера. Екатерина Герасимовна вчера умерла.
Ну и что? Умерла, да. Информация неофициальная, надо понимать. Поэтому пенсия выписана, надо идти. Вот этот дом. Восьмой этаж. Пойдем потихоньку.
Да, точно. Вчера вечером скорая приезжала.
Нет, надо идти. Сам поймешь, надо. Это недолго.
Звони, так положено. Никого там нет. Родственники с утра были, рылись в пожитках, вдруг что ценное у бабки. Ну, это правильно, нечего так кривиться. Ей уже не нужно. А им жить. И хоронить. Она скромно жила, может, что и отложила на похороны.
Еще раз звони. Положено.
Ну вот, никого. Убедились. А теперь пешком, хорошо, что на восьмом жила, а дом девятиэтажный, у меня вот хуже – этаж пятый, дом в восемнадцать этажей… Нет! Вверх, вверх идем. Да, уверена. Почти. Идем. Нет, нам не к соседям, нам на крышу.
Ну конечно, замок! Сейчас везде замки. Может, и правильно, а то ребятишки любят по крышам лазать. Видишь – открыт. Нет тут ничего странного. Если б, не дай бог, в подвал… тоже открыто было бы.
Давай, лезь первым. Нечего тебе старухе под юбки заглядывать. Лезь, не оглядывайся. Нам недолго. Ох, как колени-то болят от этих лестниц, зачем я, дура старая… Не стой ты столбом. Подвинься.
Ну что ты стоишь-то, рот разинул? Да, это машина. Да, старая. Как я. «Москвич» четырехсотый. «Почта СССР». Раритет? Нет, просто рухлядь. Как я. Почему водителя нет? А ты часто на крышах машины с водителем видишь? То, что он в воздухе висит, крыши не касается, – тебя не смущает?
Ничего. Ничего-ничего. Ты ведь даже не упал и не убежал. Так, зашатался малость. Нечего извиняться. Нам туда. Нам съездить надо. Пенсию отвезти. Ты понимаешь, там, конечно, деньги им не нужны. Только старики – они не сразу это понимают. Видать, нельзя им сразу в разум прийти или в то, что там у них заместо разума… Нервничают они, пугаются. Пенсию ждут. Этот день-то все они ждут, все помнят. Я потому с тобой и вышла, ты для нее человек незнакомый… Не бойся. Мы быстро съездим и вернемся.
Нет. Ничего ты не запомнишь. Вот как будем садиться в машину и как выходить – это останется. И все. А деньги – они никуда не денутся, их обратно сдадим, как положено. Их родные и близкие потом заберут. Нет. Ничегошеньки в памяти не останется. Только ходить будешь так… странно. И улыбаться весь день. Потом пройдет. Ты не жалей, что не запомнишь. Иначе бы запомнил, и как в подвал спускаться… а этого не надо, поверь, не надо.
Садись. Ты парень хороший, привыкнешь. А вот я на пятом живу, а дом в восемнадцать этажей, ты уж извини.
Ну, поехали…
Евгений Лукин
Пых – и там!
Раннее утро. Из-за угла выворачивается динозавр из семейства джипов. Движется медленно, неуверенно, словно предчувствуя, что жить ему осталось недолго. И ему, и сородичам его, и всему их техноценозу, включая бензоколонки и автосервисы. Грядет Великое Вымирание. Не понадобилось ни астероида, ни вулканов, ни прочих избыточных катастроф – эпоха скончалась тихо, я бы даже сказал, буднично. Собственно, еще не скончалась, но… Какая разница? В любом случае точка невозврата пройдена, и металлическое зверье обречено.
Тротуары раздались до размеров проезжей части, проезжая часть, напротив, съежилась до размеров тротуара. Похоже, с некоторых пор латать ее совсем прекратили. Джип огибает очередную выбоину и робко притирается к высокому (чуть ниже колеса) парапету. Граница резервации. Дальше запретная зона – ровное покрытие, скудно усаженное металлическими круглыми блямбами. Каждая величиною с блюдце и утоплена заподлицо. Асфальт в горошек.
Вроде бы скорая гибель отряда четырехколесных не должна меня сильно огорчать. Был и остаюсь пешеходом. К личному автотранспорту всегда испытывал стойкую неприязнь. А теперь вот гляжу на доживающие свой век тачки – и скорее соболезную им, чем злорадствую. Им и их владельцам.
Да, ребята, кончилось ваше время.
Помнится, мама моя, мудрая женщина, говаривала, что в каждом, даже самом преклонном возрасте есть своя прелесть, надо ее просто найти. Наверное, своя прелесть есть и в каждой новой эпохе. Но поначалу непривычно.
Господи, сколько бы мне всего пришлось сейчас объяснять маме! Кстати, занимаюсь этим постоянно. Куда ни посмотрю, обязательно увижу то, чего она не застала. И начинаю мысленно растолковывать, что это такое, откуда взялось. То ли ей, то ли себе самому, то ли кому другому.
* * *
Не знаю, зачем мы должны учить историю, если она нас ничему не учит.
Возьмем для примера авиацию, пассажирский флот или, скажем, железные дороги. Все это, согласитесь, общественный транспорт. Персональные самолеты и яхты – явление относительно редкое, а уж мотрисы – и вовсе небывалое. Но автомобили… Как вообще такое могло случиться, чтобы самый распространенный способ перемещения по планете был отдан в частные руки? Сопоставьте количество жертв! Да, авиалайнеры, помнится, бились иногда при посадке, да, поезда сходили порою с рельсов, корабли налетали на рифы. Но рядом с тем, сколько гибло народу на дорогах… На войне меньше гибнут!
Нечто, на мой взгляд, похожее происходит сейчас с телепортацией, достойной преемницей автотранспорта. До летальных исходов пока, слава богу, не доходило ни разу (прогресс, знаете), но травм и скандалов хоть отбавляй. Неужели, внедряя ее в быт, было так трудно учесть ошибки прошлого?
Мы-то, балбесы, как себе все это представляли? Понаставят, думали, на каждом углу будочек вроде приснопамятных телефонов-автоматов: заходишь в нее, набираешь номер – и оказываешься в аналогичной кабинке, только уже не на краю Спартановки, а где-нибудь, я не знаю, на атлантическом побережье.
Ага, на атлантическом… Размечтались! Каждая тысяча километров в такую копеечку влетает, что провались оно, это побережье! Да и телепортатор без визы не сработает…
Никаких, понятно, будочек не возникло. Разработчики (если продолжить аналогию транспортного средства со средствами связи) взяли за образец сотовый телефон.
Бог им судья…
* * *
Стою на краешке тротуара у самого парапета, а тротуар, как я уже упоминал, инкрустирован металлическими дисками размером с блюдце. Мама обязательно бы спросила, что это такое. Крышечки крохотных люков? Нет, мама, не крышечки. Это, видишь ли, приемные устройства, в просторечии – блямбы.
Каждой из них присвоен код. Достает гражданин свой телепортатор (гаджет такой – с виду помесь айфона с планшетом), набирает номер – пых! – и оказывается на нужной ему блямбе, сколь бы далеко она от него ни отстояла. Поэтому во время прогулок лучше держаться от этих железяк подальше. Хожу теперь, как по минному полю.
Страшно вспомнить, что творилось поначалу. Народ обнаглел мгновенно: полтора квартала до места службы – пройди пешком… Нет, телепортирует. Сеть, естественно, перегружена. Набирай номер, не набирай – вечно занято.
Решили увеличить количество блямб. Но это легко сказать! Сколько их нужно наляпать – хотя бы в пределах города? Тысячу? Две тысячи? Сто тысяч? Сколько-то там наляпали… Увеличили вдобавок мощность каждого приемного устройства, расширили финишную зону метров до двух в диаметре, а саму ее разбили на отдельные топы – этакие пятачки, каждому из которых был опять-таки присвоен свой номер. Предполагалось, что уж теперь-то давки не возникнет.
У нас – да чтоб не возникла?
Дело вот в чем: финишируя прямиком на блямбу, притираешься к ней подошвами идеально. А если рядом, то тут еще как повезет. Вокруг-то асфальт, бетон, паркет, то есть пространства, в смысле гладкости далеко не совершенные. Естественно, между подметкой и поверхностью периферийного топа иногда остается зазор, так что лучше особо не расслабляться – ощущение, полагаю, не из приятных, когда обрываешься хотя бы и с миллиметровой высоты. Хуже, если каблуки оказываются чуть глубже уровня. Клиенты жаловались: бьет по пяткам, причем очень даже чувствительно.
Ну и понятное дело, все норовят попасть в середку, что отнюдь не каждый раз удается. Вот, скажем, набрали двое один и тот же код. Приемное устройство, распределяя кого куда, отдаст предпочтение более продвинутому телику… Ах, да! Мама! Забыл тебе сказать: теликами теперь называют телепортаторы, а телевизор окончательно стал ящиком, хотя давно уже не ящик.
* * *
Нежное чмоки-чмоки автомобильной дверцы – и вскоре из-за глянцево-черной колесной глыбы выглядывает краешек физии. Владелец. Опасливо озирает тротуар. По случаю раннего утра нигде никого. Успокаивается, затем видит меня. Заискивающая улыбка.
– Вот, – произносит он как бы в оправдание. Обходит капот, неловко его оглаживая и похлопывая. – По старинке, знаете…
Переступает парапет и оказывается на тротуаре.
Судя по облику и прикиду, один из тех, кто всю жизнь ездил черт знает на чем и мечтал о крутой тачке, как вдруг настали иные времена: богатенькие кинулись распродавать автотранспорт – ну и купил по дешевке, а теперь вот не знает, что с этой роскошью делать.
– Хорошая машина, – сочувственно говорю я.
Глаза автолюбителя вспыхивают радостью – встретил родную душу. Оно и понятно: так легко принять товарища по несчастью за единомышленника!
– Очень хорошая! – истово подтверждает он. Тут же спохватывается, тушуется. – Нет, хлопот, конечно, много, но… – Голос его обретает прежнюю уверенность, а то и воинственность. – А вот на природу, скажем? – с вызовом вопрошает он. – Кинул в багажник мангал, палатку, харч… А с теликами вашими… – испуганно моргает, но, видя, что я понимающе киваю, воодушевляется вновь: – Что туда с теликом прихватишь? Один рюкзачок?..
В целом замечание верное. Сосед рассказывал, у них в дачном поселке всего две блямбы: одна – возле колодца, да еще одна грузовая – на околице. Хотя, говорит, в последнее время с доставкой получше стало: прибывает курьер, шлепает финишную переноску прямо на участке, принимает что ты там заказал – и до свидания.
А водитель совсем осмелел.
– Задолбали портачи! – рубит он напрямик правду-матку. – Уже приткнуться некуда! Вчера, например… – Фраза остается незавершенной. На миг нас легонько толкает воздухом – и в паре шагов (точнехонько на одном из металлических дисков) возникает востроносая костяная старушенция.
И я снова представляю себе, как бы на подобное диво отреагировала моя покойная мама.
В руках у бабуси громоздкий кнопочный телик чуть ли не первого выпуска. Раритет, однако. Знаю я эту модель – работает только в черте города. Редкое барахло. Мы уже такими и не торгуем.
– Ишь, понаставили… – скрежещет прибывшая, завидев джип. – Когда ж вас всех наконец в утиль сдадут?..
Автолюбитель робеет, не знает, как поступить: то ли спрятаться в скорлупу своего транспортного средства, то ли прикинуться простым прохожим вроде меня. Но тут, на его счастье, бабку отбрасывает на полметра, а на том месте, где она только что стояла, материализуется интеллигентного вида сутулый долговязый старикан с такой же примерно рухлядью в руках.
– Да куда ж вас несет? – вопит старушенция. – Интервал кто соблюдать будет?
Старикан смущен и озадачен.
– А что интервал?.. – оправдывается он сипловатой скороговоркой. – Интервал – пять секунд. Если меньше – ничего бы и не сработало…
– А подождать?
– Так сколько вас ждать? Странная вы какая-то…
На мгновение склока прерывается появлением постового.
– Ну? – со скукой осведомляется он. – И кто кого подрезал?
У этого телик покруче – служебный, относительно продвинутый. Такими мы тоже не торгуем, но совсем по иной причине. Не имеем права.
Утро, должно быть, выпало скучное, без нарушений, раз уж полицейского привлекло столь мелкое происшествие. Обычно подобного рода столкновения фиксируются компьютером и непосредственного вмешательства властей не требуют.
Автовладелец от греха подальше снова перешагивает через парапет и, оказавшись в родной своей резервации, как бы невзначай начинает продвигаться к передней дверце джипа.
Неподалеку на одной из блямб вырастает не по сезону тепло одетый афроамериканец (только его тут не хватало!) и некоторое время лупит зенки на происходящее. Чистый Отелло.
– На машине вам ездить, а не телепортировать!.. – дребезжит старикан.
– А вы – дохлятина старая! – с блеском отбривает его бабуля. И ликующе скандирует по слогам: – До-хля-ти-на!
Не слишком ли много старых дохлятин для одного тротуара?
Полицейский пытается призвать обоих к порядку.
– Раша крэйзи… – ошалело бормочет интурист – и вспыхивает. Точнее, даже не вспыхивает – обращается на долю секунды в подобие хрустальной статуи, наполненной бледно-золотистым сиянием. Так, мама, выглядит со стороны момент старта. Еще его называют – пых. Был негритос – и нету. В Америку небось свою ненаглядную подался, оставив на сетчатке моих глаз темный отпечаток. Теперь, куда ни повернись, везде его силуэт.
Джип тем временем издает прощальное чмоки-чмоки, потихоньку отчаливает от парапета и, огибая выбоины, тоже покидает место происшествия.
– А вы свидетель? – оборачивается ко мне блюститель порядка.
– Никакой я не свидетель, – открещиваюсь я.
– Но вы же рядом стояли!
– Спиной стоял.
– Так, – говорит полицейский. – Номер ваш сообщите.
– Нету, – ухмыляюсь я в ответ.
– Как нету?
– Так, нету. Ни телика, ни номера.
– А как же вы…
– Пешком.
– А… если куда-нибудь далеко?
– А некуда. Вполне доволен своим районом.
– А на работу?
– До работы полтора квартала.
– Ну а на ярмарку там… в супермаркет…
– Маршруткой.
– Да сколько их осталось, маршруток? Раз-два – и обчелся!
– Ну вот тем не менее…
Полицейский заинтригован.
– Иеговист, что ли? – догадывается он, понизив голос.
– Православный.
– Так патриарх же заявил публично, что нет греха в телепортации!
– Н-ну… нет – значит, нет.
– А что ж вы тогда?
– Да вот так как-то, знаете…
Внезапно шагах в двадцати от нас с воплями, визгом и руганью образуется на тротуаре куча-мала. Из ничего вопреки Ломоносову и прочим Лавуазье. Что-то вроде развалившейся регбийной схватки. Все понятно: золотая молодежь конается с утра пораньше, у кого телик круче. На спор набирают номер одной и той же блямбы, а та уже раскидывает, кого в центр, кого на периферию.
Полицейский, мгновенно забыв о престарелой паре нарушителей, спешит туда со всех ног.
Да, мама… Такая вот теперь у твоего сына жизнь.
* * *
Вообще-то я иду на работу. Но, во‐первых, как было сказано выше, до нее два шага, а во‐вторых, у меня еще полчаса в запасе.
Утренний скверик безлюден. Присаживаюсь на скамейку и погружаюсь в невеселые свои думы.
Назвав себя православным, я погрешил против истины лишь отчасти. Корни православные, сам крещеный. Единственная закавыка – неверующий.
Отсюда мое отношение к телепортации. Чисто светское. На уровне здравого смысла.
Судите сами: человек исчезает там и возникает тут. Там его рассы́пали на атомы – тут из атомов собрали. А вы убеждены, что это именно тот самый человек, а не его точная копия? Или, скажем, что несколько ваших молекул в процессе сборки-разборки не потерялись? Я вот, например, совершенно не убежден.
Ну и зачем мне все это надо?
Нет уж, лучше пешочком…
По ящику такую неприязнь к современным способам передвижения открыто называют суеверием, а то и мракобесием, но я не обижаюсь.
Смотрю на часы. До начала рабочего дня двадцать четыре минуты. Скоро они истекут, и придется мне опять распинаться перед клиентами, расписывать все преимущества новой модели, подбивать на тест-драйв и обещать неведомый доселе восторг, едва лишь станете владельцем сверхпродвинутого девайса.
Да, как это ни забавно, фирма наша продает телики.
– Вы только попробуйте! – патетически восклицаю я, указывая на блямбу в углу торгового зала. – Испытайте!
– Может, сами для начала продемонстрируете?
– Нет! – с жаром возражаю я. – Ну что такое демонстрация? Что такое взгляд со стороны? Это надо ощутить самому…
Начальство давно уже в курсе моей телепортофобии и сильно этим недовольно. Действительно, чепуха какая-то получается: надо любить то, что продаешь, причем искренне, самозабвенно.
А иначе какой же ты менеджер по продажам?
* * *
Со стороны площади в безлюдный скверик входит дама лет сорока с лишним. Ни телика в руках, ни сумки, в которой мог бы таиться телик. Стало быть, тоже из тех, кому не по душе нынешние порядки. Достигнув фонтанчика, окидывает цепким взглядом скамьи и направляется ко мне.
– Вы разрешите?
– Пожалуйста-пожалуйста… – любезно отзываюсь я.
Присаживается рядом.
– Скажите, вы верующий? – спрашивает дама.
Странно. День еще только начинается, а меня вот уже второй раз пытают относительно религиозной принадлежности.
– Кто? Я?.. – задумываюсь на секунду. – Да, наверное… нет.
– Вы ошибаетесь, – с ласковой грустной улыбкой поправляет она, однако голос ее тверд. – Вы – верующий. В глубине души – вы верующий.
– С чего это вы взяли?
– Но я же вижу!
Да-да, все верно: без гаджета – значит, свой. Нечто вроде пароля.
– И что?
– Боитесь за свою душу. Вы хоть раз телепортировали?
– Ни разу.
– Вот видите!
– Простите, не понял… Что вы хотите сказать?
Вообще-то все ее доводы я знаю наперед, поскольку отчасти это и мои доводы, просто самому-то мне, во избежание неприятностей по службе, лучше помалкивать. Телепортация (скажет она) – смертный грех, а патриарх продался олигархам. Даже если вы считаете себя неверующим (скажет она), то хотя бы должны понимать, что телепортация чревата онкологическими заболеваниями, необратимым изменением генетического кода и (тут она перейдет на интимный полушепот) мужским бессилием.
Примерно то же самое, помнится, говорилось когда-то о компьютерах и сотовых телефонах.
До обстоятельной проповеди дело, впрочем, не доходит – сквозь узорную кованую ограду сквера и полупрозрачную апрельскую зелень мигает бледно-золотистый свет. Кто-то куда-то стартовал.
– Вот! – Со зловещей торжественностью она выбрасывает указующий перст в направлении вспышки. – Одной жизнью меньше.
– Здесь – меньше, – меланхолично соглашаюсь я. – А где-нибудь на атлантическом побережье – больше. Или куда он там портанулся…
– В преисподнюю он портанулся! – неожиданно взрывается она. – В геенну огненную! Вы что, ослепли? Это отсвет адского пламени!..
Гляжу на нее с любопытством и восторгом. Почти с испугом. Нет, такого поворота темы я не ожидал. Геенна огненная… Надо же! А темперамент-то, темперамент… Ветхозаветный! Первобытный!
Честно говоря, пора бы мне поторапливаться, но уж больно захватывающе складывается беседа.
– Да бросьте вы – в преисподнюю!.. – борясь с улыбкой, возражаю я (люблю иногда, знаете, подразнить ближних своих). – А почему ж тогда никто из портачей об этом не рассказывает? Или все так быстро, что заметить не успевают?
– А вам и не расскажет никто, – жутко приглушив голос, сообщает она.
– С них что же, подписку берут о неразглашении?
– Какую подписку?! Назад дороги нет! Там они и остаются, в преисподней…
– Здра-асте!.. А кто ж тогда тут возникает?
– Бес! – Дама сверкает на меня глазами. – Бес, принявший его облик!
Давненько меня так не ошарашивали.
– Стоп! – командую я, решительно хлопнув себя по коленям. – Давайте-ка подробнее… Вот человек первый раз в жизни телепортирует. И оказывается в геенне огненной. Навечно. Так?
– Именно так!
– А здесь, стало быть, вместо него появляется бес?
– Именно!
– Так это что же, одни бесы вокруг?
Она порывисто берет меня за руку. От избытка чувств глаза ее обретают влажный блеск.
– Вы поняли… – проникновенно говорит она. – Вы все поняли…
Я осторожно высвобождаю запястье.
– Нет, позвольте!.. А зачем же он тогда продолжает телепортировать? Дело-то уже сделано – грешник в преисподней!
– То есть как зачем? Чтобы никто не догадался!
– А кому догадываться?
– Нам с вами! Тем, которые убереглись!
Между прочим, выстроено рассуждение логически грамотно, без проколов. Придраться пока не к чему. Хотя…
– Это сколько ж должно быть бесов? Не меньше, чем население планеты…
– Больше! – бросает она со всей убежденностью.
– Та-ак… – тяну я, соображая. – Значит, вы говорите, принимает облик… продолжает телепортировать… и тоже каждый раз оказывается в аду?
– Ну вы же видели вспышку!.. Да! В аду! И тут же возвращается сюда…
– А бес-то чего там, в аду, забыл? Домой потянуло – на перекур? Или у них там пересменка?
Зря я при этом осклабился. Дама встает с оскорбленным видом.
– Я ошиблась… – холодно изрекает она. – Вы ничего не поняли…
Тут я догадываюсь снова взглянуть на часы – и вижу, что у меня осталось всего четыре минуты.
* * *
Мини-маркет наш называется «Пых – и там!». Хотели сперва назвать просто «Пых», но, как выяснилось, «Пыхов» этих по стране зарегистрировано – до чертовой матери.
Обычно я прихожу первым. Как было сказано выше, телепортофобия моя вызывает кое у кого раздражение, так что лучше не опаздывать. Я, видите ли, единственный, кто попадает внутрь по старинке, через порог. Остальные пользуются демонстрационной блямбой, выскакивая, как пузырь на воде, за минуту-другую до начала рабочего дня.
(А вот интересно: они из тех же самых атомов собираются или из местных? Из подручного, так сказать, материала… Не знаю. Честно говоря, боязно представить.)
Тоха и Тася, как и ожидалось, уже на месте. Начальство, слава богу, задерживается. Пять минут на то, чтобы отдышаться, – и можно приступать к обязанностям.
– Бежал, что ли? – насмешливо спрашивает Тоха.
– Ох, ребята… – говорю я со стоном (и вправду ведь пришлось пробежаться).
– От бывшей жены… – соболезнует догадливая Тася.
Оба молоденькие, умненькие, с юморком. Разница в возрасте нисколько нам не мешает. Только вот насчет бывшей жены Тася, пожалуй, напрасно. Не слишком удачная шутка. Развелись мы с супругой исключительно из-за моей нелюбви к прогрессу. Сами прикиньте: она – пых! – и уже в развлекательном центре (или куда мы там с ней собрались), а мне-то – через весь город переть! Кстати, история типичная, много тогда из-за этого семей распалось.
Хорошо, мама не застала нашего разрыва. Сильно бы расстроилась.
А начальства все нет. Клиентов – тоже. И я рассказываю ребятам про даму из сквера. Меня слушают внимательно, с преувеличенной серьезностью.
– Так-то вот, господа бесы! – заключаю с ехидцей. – Считайте, что вы разоблачены…
Атлетически сложенный Тоха уставился на меня – и молчит. Физиономия – мрачная. Наконец спрашивает отрывисто:
– Как выглядела?
– Кто?
– Тетка.
Обрисовываю в общих чертах внешность моей недавней собеседницы.
Тоха поворачивается к Тасе.
– Утечка информации, однако, – озабоченно изрекает он. – Доложить надо.
Достает свой телик – и вспыхивает.
Чертыхаюсь, протираю глаза. Пока я это делаю, сослуживец мой успевает сойти с демонстрационной блямбы, куда он только что переместился, – и снова приближается к нам.
– Доложил? – спрашивает его хрупкая черноволосая Тася. Спрашивает без улыбки – с юморком у обоих, повторяю, все в полном порядке.
Тоха сокрушенно покачивает крупной, бритой под ноль головой.
– Слушай, там такой переполох поднялся…
– Где? – невольно подыгрываю я.
– Где-где?.. В геенне, понятно, огненной, где еще? Где я сейчас докладывался!..
– Что-то быстро ты доложился, бесяра…
– Это у нас тут быстро. А там время по-другому идет.
Бесы поворачиваются ко мне и смотрят, не мигая.
– С теткой – понятно, – размышляет вслух тот, что принял облик Таси. – А с ним как поступим?
Бес, принявший облик Тохи, в раздумье.
– Одно из двух, – цедит он, меряя меня взглядом. – Либо замочить…
– Нет, – решительно протестует бес по имени Тася. – За мученика проканает, в рай попадет… А телепортируем-ка мы его!
– Точно! В преисподнюю его, козла… Мало того что знает много – он еще и на работу опаздывает!
И они подступают ко мне с обеих сторон.
Я уже взят под локотки, но тут на демонстрационной блямбе во весь свой долгий рост воздвигается Стас. Станислав Казимирович. Начальство. Владелец мини-маркета.
– А ну-ка, прекратить! – прикрикивает он на расшалившийся персонал. – Совсем уже сдвинулись… Клиенты были?
– Ни одного.
– Плохо. – В задумчивости он смотрит на входную стеклянную дверь. – Я вот думаю: может, совсем их убрать?
– Кого? Клиентов?
– Двери… В других маркетах давно уже убрали. А то какой-то у нас фасад несовременный… непродвинутый…
– Как же… совсем без дверей?
– А зачем они теперь вообще? Если подумать, такой же пережиток, как автомобиль…
Тоха и Тася поглядывают на меня с сочувствием. А я стою ни жив ни мертв. Дожимают, ох, дожимают… Автотранспорт вымрет – бог с ним, с автотранспортом, как-нибудь пешком дошкандыбаю. А вот если двери искоренят как явление… Тогда все. Покряхтишь-покряхтишь да и пойдешь покупать телик. Дешевенький. Кнопочный. Хотя нет, не позволят. Продаешь телики – ходи с продвинутым, чтобы клиенты видели…
И тут – о радость! – стеклянные створки раздвигаются, в мини-маркет входит первый посетитель. Я готов его расцеловать. Мог ведь телепортировать (код демонстрационной блямбы – на вывеске), а он, умница, взял да и вошел!
* * *
Если совсем честно, то пугает меня вовсе не риск потерять сотню-другую молекул на финишной блямбе. Или, скажем, прихватить несколько лишних из окружающей среды. Даже случись что-нибудь этакое, полагаю, вряд ли моему нежно любимому организму будет нанесен серьезный ущерб. Да и психологически, насколько я могу судить, от пыха к пыху никто не меняется. А вот сам факт сборки-разборки…
Собственно говоря, что есть телепортация? Многократное самоубийство. Там умер – тут воскрес. Не хочу! Нет, я понимаю: умирать страшно только по первому разу – потом привыкнешь… Все равно не хочу! И ничего не могу с собой поделать…
Выспрашивал знакомых, что они при этом чувствуют. Ничего, говорят, не чувствуем. Пых – и там! Кончай, говорят, ерундой заниматься, а то неловко уже за тебя…
В чем-то они, конечно, правы. Не жизнь, а сплошное неудобство. Взять, к примеру, обеденный перерыв. Возле того перекрестка, где меня чуть было не загребли сегодня в свидетели, притаился замечательный погребок. Кормят вкусно и дешево. Насыщаться мне, однако, приходится в гордом одиночестве: пока доберусь туда на своих двоих, Тоха и Тася как раз доедят второе. Не сидеть же им и не ждать меня, в самом-то деле…
Кстати, в погребке имеется и служба доставки, но то ли юные мои сослуживцы предпочитают питаться в более культурной обстановке, нежели наша подсобка, то ли брезгуют телепортированной пищей. Если так, то совсем смешно…
Но нет худа без добра. Накрепко затвердив мамины заветы, в каждом неудобстве я нахожу свою прелесть. Например, пешая прогулка полезнее телепортации – иначе с возрастом обезножешь. Маршрут мой пролегает через тот же скверик, поскольку на пути нет ни единой блямбы, а стало быть, иди смело, без опасения влепиться в выскочившего прямо перед тобой портача.
А блямбы отсутствуют потому, что скверик – пешеходная зона и, кстати, место сбора оппозиции. Митингуют, бранят эпоху, агитируют… Слышали бы вы, как они искажают и уродуют мои заветные мысли, выдавая их в таком дурацком виде, что начинаешь уже сомневаться в собственных убеждениях! Поэтому сам я в их компанию вторгаюсь редко.
