Олег Георгиевич Врайтов
Глоток кислорода
«Булгаков-II» вынырнул из гиперпространства, врубая маневровые двигатели сразу же после появления. Не помогло – слишком уж нестабильными были планеты, в нулевой точке гравитационных направляющих которых была эта зона перехода. Корабль колыхнуло, дернуло, поволокло. Очень сильно поволокло – рванув вверх, бросив вниз, начав мотать по сторонам, словно огромный ребенок вцепился в игрушку, похожую на звездолет, сграбастал ее, и с удовольствием стал проверять ее на прочность об углы мебели.
Вибрация выбивала из зубов стаккато.
– По местам стоять, дежурной смене – доложиться! – пронеслось по коридорам.
Вероника, вжимаясь вспотевшей спиной в кресло эрго-стабилизатора, глотая горлом, пытаясь убрать заложенность из ушей и игнорировать кислятину, хлынувшую из желудка к глотке, слышала, как отзываются вахтенные по интерпульс-связи.
Рядом, она знала, уже наготове малая эскадра, преграждающая доступ прибывшему к причальному модулю станции Юста-Вайетти – медицинские шаттлы, крио-боты, заливающие внутренности пострадавших судов замораживающим гелем, ксенобиологические вельботы с псиониками на борту, отстоящие от остальных подальше – с полным набором имплантированных знаний у указанных по анатомии и физиологии разных существ, которые могут пострадать. Ну, и зачищающие – тоже были, маленькие, неуклюжие, похожих на блоху, лишенную ножек, корабли, отягощенные с носа мощными красс-излучателями, разлагающими мгновенно до субатомного составляющего все, что попало в контур прицельной рамки.
Мимо проплыл пухлый, ребристый шар медицинского дроида, ярко-белый, подсвеченный неоновыми кабелями, выпирающими из-под титановых листов брони. На миг по ее лицу скользнул оранжевый просверк сканирующего излучения – скользнул и пропал, дроиды отрегулированы жестко, лишь на оказание помощи при неотложных состояниях. Тошнота, подобравшаяся к самому корню языка комком кислятины, за таковое считаться не могла.
– Первый раз, да? – осведомился молодой мужчина рядом. – Мутит, так понимаю?
Вероника стиснула зубы. Указанный мужчина еще на старт-пересадке «Земля-Третья» также назойливо выпытывал, есть ли у нее ухажер, не менее назойливо принялся рассказывать собственную биографию (с обязательным демонстрированием голопроекционных снимков непонятных людей, являющихся его родными, развертыванием проекционных же импульсий значимых для него воспоминаний), перед укладкой в эрго-стабилизатор показательно содрал с себя эластоволокло, демонстрируя мышцы торса и «кубики» пресса живота (настойчивое зырканье и ожидание комплиментов – прилагалось), в момент прохождения сфазированной призмы гиперперехода яростно пытался шутить, вываливая тонны древних, как первые бабушкины чулки, анекдотов….
Медицинский дроид убрался, его сменил дроид-стюард – длинный, поджарый, оснащенный гибкими шлангами манипуляторов. Они выстрелили из узкого, отливающего голубым, тела, распечатывая блокирующие клипсы капсул.
– Можете покинуть стабилизирующие кресла-а-а-а-а, – промурлыкал он, заедая на последней букве фразы. Дроид был старый, налетал уже огромное количество часов. – Высота-а-а-а-а-а – тридцать три тысячи киломе-е-е-е…
– Раньше дроидов делали лучше, – тут же откомментировал претендент на ее внимание, выбираясь из эрго-стабилизатора, мощным, явно рассчитанным, прыжком. – Быстрее были, точнее. Вы знаете?
Ника дождалась, пока последние эластоленты упадут на пол.
Подошла к сферическому окну, установленному напротив пассажирской ячейки. Невольно зажмурилась. Внизу, подсвеченная огнем выбрасываемых протуберанцев, плыла Аарана-Шестая.
Жидкий переливающийся огонь в темноте космоса. Бурлящее пламя в черной угольной яме.
– Мерзко, да? – раздалось рядом. – Тут работать – сущий ад, я гарантирую. Вы тут бывали?
Вероника обернулась. Еще трое выбирались из сберегающих жизнь капсул – седой по вискам, лысый на темени, бесконечно кашляющий экзофизик из Нью-Антверпена, угрюмая полная женщина, украшенная вторичными подбородками и жировыми отложениями, а также татуировками Церкви Первого Простившего, запеленанная в рубчатую серую ткань, обматывающую ее от щиколоток до глотки, и растерянно улыбающийся писатель-визуалист из новых, отряхивающийся от гасящего вибрацию геля, уже достающий проекционный планшет.
– Нет, не бывала.
– Я могу вам многое рассказать и показать! – ожил юный ухажер. Кажется – слишком юный, для своего энтузиазма и внешности, слишком показательно кичащийся сильным и мускулистым телом. Видимо, евгеническая программа «Добытчикам с Аараны – новую жизнь!» все же работает….
Ника даже сумела выдавить кривую ухмылку, одновременно пытаясь заставить желудок, бьющийся в судорогах после смены барического режима, оставаться в том же состоянии.
– Я – штатный медик на станции ОДС-35. Новый. Старого три стандартные недели назад как-то потеряли. Подробности не уточняли, кроме тех, что отсылать родным нечего, кроме личных вещей. Возможно, и меня скоро так же потеряют.
Парень ухмыльнулся, поиграл мышцами. Улыбка, на удивление, была располагающей к себе. Может быть, в первую очередь, потому, что его взгляд при этом не пытался забраться под эластоволокно ее комбинезона.
– Я все понимаю. Меня зовут Игвер Кнутссон, я тут уже восьмую вахту. Ищу жену.
– Свою или чью-то еще? – вежливо осведомилась девушка.
– Если чья-то еще жена станет моей, я не стану возражать, – старые глаза юноши Игвера сверкнули. – На орбите этой ср… нехорошей, скажем, планеты я сжег все, что любил. Давно сжег… думаю, вы уже поняли.
Вероника вдохнула и выдохнула. Посмотрела еще раз – на сферическое, явно фальшивое (какой дурак станет устанавливать обзорный экран на лобовой части корабля?) изображение полыхающей внизу огненной бездны.
– Давай так, дружок. Я законтрактована на три стандартных месяца. Если оба мы выживем – шли голоимп. Тогда и пообщаемся.
– То есть, – Игвер улыбнулся, – у вас пока постоянного друга сердца нет? Можно надеяться?
– Можно, можно. Надейся.
Мимо проплыл, подвывая заедающим модулем антиграва, дроид-стюард.
– Пассажиииииииии….. приготовиться к транспортировкееееееееееееееее…..
Игвер подмигнул, мотнул головой в сторону транспортировочного шлюза.
– Кстати, э-эм?
– Вероника.
– Кстати, Вероника – Булгаков-два – это кто?
Отряхивая с себя густеющие и шелушащиеся, словно отходящий эпидермис от ожога, пленки защитного геля, девушка направилась вслед за ним, скривившись от неправильно поставленного ударения.
– Врач был такой. Булгаков, Михаил Афанасьевич… не пытайся повторить, ладно? Людей лечил, потом книги стал писать. Романы, пьесы, рассказы, фельетоны… все такое.
– Что-то такое было вроде.… Это до открытия медицинских дроидов, так понимаю?
– Правильно понимаешь.
Зев шлюза зиял, как рана – переливался оттенками бордового, отекая каплями остаточного излучения по контуру ограничивающей рамы, усиленной дублиром – сфазированным каналом, направленным принимающей станцией.
Ряд портальных капсул – ядовито-красных, залитых непрерывно изливающимся плюс-гелем.
– Прошу вас раздеться, – устало, не глядя на вошедших, произнес одетый в желто-оранжевый комбинезон, усеянный серебряными пятнами реактиваторов, оператор портала. Или глядя – не понять. Лицо его было скрыто за мерцающим волокном блокирующей волны Эхельберга, ярко-голубой, отражающей излучение, обратным потоком изливающееся из канала нуль-транса. – И живее, если можно, коридор забит уже пятый час.
Игвер, молча, что удивительно – расстегнул комбинезон. Ника, поколебавшись – тоже.
– В капсулу, пожалуйста. Стан-пластину в зубы, руки и ноги в клипсы, биоотходный крепеж – к гениталиям, ваше барахло пришлют следом.
Капсула распахнулась – широко, словно пасть чудовища, истекая волнами ионизированной жидкости, положительно заряженной, заставляющей волоски на теле вставать дыбом.
– Увидимся, Вероника, – услышала она.
Напоминающая вставную бабушкину челюсть стан-пластина опустилась перед глазами на гибком щупальце. Девушка аккуратно вставила ее в рот, сжала зубами, пристегнула к поясу сложное приспособление, формой напоминающее двуххоботную лейку, закрепляемую липкими фрагментами на паховых складках, обхватывающую область таза полностью… улеглась в капсулу, чувствуя, как высокоионизированная плазма, наполовину жидкая, наполовину – воздушная, окутывает ее, щекочет тело, словно пузырьки в джакузи, захлестывает, топит… от зубов, и по всему лицу расплывается мягкий тупой удар онемения, разваливающий сознание надвое, гасящий реакцию, погружающий в какое-то дремотное, плывущее, ощутимо пахнущее мятой и гвоздикой, состояние…
Провал, толчок. Глухой удар.
Падение.
* * *
Сознание вернулось. Разом.
Волна затхлых запахов станции – именно волна, струей, давящей, ввинчивающейся в ноздри. Святой Сна, неужели с этим придется работать целых три земных месяца?
ГУУУУМП-ГУУУУУМП-ГУУУУУУМП.
Имплант в мозгу сразу определил – био-эрго-третис-генератор, систолический шум с эхо-отражением в ловушки тайя в степени двенадцать и три. Норма. Или что-то около нее.
Бородатый, жидковолосый, зачесанные назад волосы маскируют намечающуюся плешь – распахнул колпак капсулы. Просто до неприличия здоровый индивид.
– Вероника?
– Д-д-д… мм-м-мм…
– А, прости!
Короткий, резкий удар, ломающий корку, в которую превратился гель. Мощная рука, сгребающая, выдергивающая из стремительно остывающего ложа.
– Врач, да?
Ника отпрянула, отпихивая лапищу.
– У-б-бберри р-ру…к-ки!
Гора мышц зашевелилась, встряхнулась, завеселилась.
– Новенькая, вижу. Я Семен… это, Якшин Семен. За мной топай. Только за хомуты цепляй.
ГУУУУМП.
Пол тряхнуло – ощутимо, сильно.
Узкий коридор, темный, ощутимо воняющий прогорклой смазкой, потом, техническими и органическими жидкостями, кажется – кишечными газами… дальше даже продолжать не хочется. По всей окружности коридора развешаны обязательные петли, за которые нужно цепляться. Некоторые даже целы. Некоторые, кажется, даже чисты от сального налипалова.
Семен легкими толчками ног, босых, не озабоченных носками и обувью, отпихиваясь от стен, цепляясь за петли, устремился куда-то вдаль – там, где коридор делал изгиб, и где, для разнообразия, наблюдался намек на свет.
Вероника встряхнулась, протянула руку, брезгливо сжимая петлю. Оттолкнулась, почувствовала, как тело поволокло по вектору приложенной силы, повинуясь крошечным величинам гравитации на ОДС-35. Петля. Еще одна. Третья, четвертая, толчок, рывок.
В плечи впились лапы оператора.
– Ну, славбогу! Ты, сестренка…
– ОТВЕРНИТЕСЬ! – взвизгнула Вероника.
– А… а, ну да.
Девушка, раскрыв капсульный выброс из пневмобокса, прибывшего вместе с ней, торопливо выдернула из вороха вещей длинный, мягкий и липнущий к коже эластокомбинезон.
– Надолго к нам? – спросил оператор Семен, здоровенный, целомудренно отвернутый.
Облепленная эластином, Вероника дождалась, пока на запястье вырастет пульт с ярко-алыми контроллерами, торопливо шлепнула по одному из них, заставляя комбинезон мутнеть, до чернильно-черного цвета, скрывающего наготу.
– Три стандартных. По типовому контракту. Вы должны знать, вы же посылали запрос.
– Да эт… ну, слал, просто не рвутся к нам. Даже на вахтовый… что уж там типовой.
ГУУУУУУУУМП.
Пол сильно толкнуло, стены заерзали – нулевая гравитация спасла, иначе оба бы попадали на пол, собственно – для этого она и поддерживалась. Из приборной панели управления дронами-разработчиками – большой, полукругом занимающей всю стену, дважды выстрелило искрами.
Семен помотал головой, заулыбался, после – сразу нахмурился, заиграл губами, в общем – повел себя так, как ведет человек, очень долгое время не видевший женщин. И, кажется – вообще не видевший людей.
– Орбита щас нестабильная, ядро снова проснулось, да еще аркунис пойдет скоро, аж шесть дней колбасить будет минимум, ты не это, не обессудь!
Ника промолчала, пытаясь понять, как бы тактичнее выбраться из управляющей рубки – в самом низу живота уже жгло огнем, накатывая волнами, просясь наружу. Видно же, что Семен настроен поговорить.
– Семен, а где у вас…?
– Вот! – он радостно, словно ждал, хватил по панели, вызывая в затхлый, многократно кондиционированный, воздух станции яркую, полыхнувшую оранжевым, голограмму.
Ника выдохнула.
– Я спросила…
– Да вот! – могучий палец оператора станции уперся в визуализированный бок нестабильной планеты, трясущийся, колыхающийся, то и дело распухающий гнойниками рвущих его плоть протуберанцев. – Вот же! Наш, смотри, тридцать пятый!
Многоугольник – один среди многих, замерцал, задергался, полетел вверх, потянув за собой всю виртуальную планетную территорию, усеянную флажками геологических маркеров.
– Выбросы – один к тридцати, просто шик! Дробы долбят почти пятнадцать, нуль держится больше семи минут, прикинь?
Улыбка – шире проекционной газеты, радость – как на картинке «Обвал моста Криза-Трета над покоренным континентом Криза».
– Выдергиваем через нуль до сорока кубов породы зараз! Выработка такая, что «четвертые» даже лавовым срут…!
Семен осекся. Даже смешно стало – бородатое лицо большого ребенка внезапно исказилось, ручища, способная переломить у основания небольшое деревце, уже метнулась вверх – шлепнуть по губам.
ГУУУУУУМП.
Удар, стены выплясывают, и очень кстати, что они оба висят в воздухе – пусть даже таком, затхлом, провонявшем потными подмышками, давно не стираными трусами и чем-то, о чем лучше не говорить.
– Круто, – искривила губы Вероника, невольно подхватывая его арго и ужасаясь внутренне – неужто переймет? – Семен, а где у вас тут, как это … гальюн?
Лоб дежурного оператора мгновенно рассекли три могучие морщины.
– Туалет, ну?
Семен оглушительно захохотал, шлепнув себя ладонями по плоскому, закрытому майкой невнятного цвета, животу, задергал ногами.
– Даешь, даешь! Вон, туда ныряй! Насадки девушковые там в боксе с кольцом на крестике, разберешься, да?
– Разберусь, – с некоторой натугой оттянув на себя дверь, Вероника нырнула в залитую тусклым светом люм-обивки комнатку, узкую, давящую на сознание своей малой величиной, украшенную лишь изогнутым изобретением сантехнического гения, горделиво выпирающим из стены – закрытому стерилизованным чехлом, хвала небесам. Многократно стерилизованным, не одноразовым – за что им же жирный минус.
Выругавшись вполголоса, девушка провела рукой по животу, заставляя комбинезон из эластина разойтись под влиянием управляющего эргопода на указательном пальце, прильнула бедрами к приемному кольцу, облепившему промежность присасывающим волокном. Выдохнула, расслабилась, чувствуя, как отпускает жжение. Неужели теперь все время, аж девяносто земных дней – придется так? Дышать ссаниной и потом мужских подмышек, общаться строго с дегенератом Семеном и справлять нужду в вакуумном приемнике, выдавливающем из тебя жидкость жадным хлопком? Зачем и для чего?
На миг она позволила себе слабость – укусила себя за губу, и стукнула кулаком по стене, благо пористый и пружинящий буттугсис, которым облицовывались все жилые поверхности на станциях класса ОДС, все равно гасил и звуки, и энергию ударов. Вопреки родителям и их прим-копиям, вопреки заранее составленной программе, оплаченной в Центре Евгенической Эскалации, вопреки юрким психологам, уговаривающим, что брак с юношей Алексисом-тертис Ямбуцким – это великолепное решение с точки зрения генетики, и в перспективе этот союз, через три поколения, родит идеального наследника аж шести фамилий, который, безусловно, прославит их все. Если не сторчится от инклюз-клея, которым сейчас балуется каждый первый сопляк, выбравшийся от родительской опеки на улицу – благо инклюзоры торгуют дешево, умело и грамотно. Скандал, ругань, слезы, попытка хлопнуть дверью (если бы двери до сих пор могли хлопать), такс-глайдер к Мийири, подруге-медичке, три месяца странной, хмельной, будоражащей сознание непривычной свободой, жизни. Потом, внезапно, поддавшись порыву – медицинский институт – тот самый, где до сих пор учат настоящие преподаватели, рисуя старорежимным проекционным стилом по активной грифельной доске, где препарационные мероприятия максимально достоверны, вплоть до запахов и привкуса во рту, а практика… Снова скандалы с родителями, угрозы вернуть ее силой, уплатив даже чудовищную неустойку тройственного договора обучения, принятое решение – и перегрузка, вдавившая перепонки в ушах куда-то глубоко внутрь, когда «Булгаков-II» рванулся в небо, отрываясь от стартового стола на Земле-Второй.
Вероника выдохнула, сжимая мышцы, заканчивая процесс.
«Если баранам с родной планеты нравится скрещиваться и размножаться во благо улучшения породы – их право. Щедрая кормушка, аккуратная стрижка, мягкая рука, что перебирает руно, и сладкие рулады, когда бараньей глотки касается нож резника – не это ли счастье?»
Никола Сна, изгнанный пророк Третьего исхода Сталлариев, запретные сочинения, разлетающиеся по голоимп-сети периодически.
Пусть лучше эта занюханная, болтающаяся на орбите полыхающей протуберанцами молодой планеты, станция – чем та судьба, что прим-родители обрисовали в совершеннолетие, торжественно разорвав сертификат выпуска из класс-группы юниуров. Даже непонятно, что противнее – быть биомассой для выведения новой биомассы, или родительская баранья радость от осознания и одобрения этого, голубоглазая, улыбчивая, пугающая. Ну, или, может, отворотило от вида генетически выверенного Алексиса Ямбуцкого – идеально набором генов, но безразмерно жирного, поддерживаемого над землей антиграв-креслом, усеянного бородавками по всех поверхности выпирающих щек, и даже залезающих на пухлые, слюнявые и оттопыренные вперед, губы. Лучше так – в космос, на станцию, в дальнюю разведку, куда угодно, хоть за пределы Гептагона, лишь бы не видеть тот кусок сала, обвешанный тестостероновыми контроллерами, блокирующими ароматизацию указанного в эстрадиол, поскольку генетический фавор не отказывает себе абсолютно во всем – ингаляция табаком, смоляром, тукк-тэ, алкоголь, бэлкош, инъекции три-ти, бенайшийрши, индукции двийда, пластыри с ц-цка…
Приемное кольцо завязло. Ника несколько раз его пихнула – и ойкнула, когда оно отодралось, вместе с некоторой частью волос. Оттолкнулась, застегивая комбинезон. Видимо, эпиляция здесь обязательна – и не только в районе рук. Мотнула головой. Все, хватит соплей, Вероника Стайяр. Пришла работать – работай. Подумаешь – вонючий напарник…
ГУУУ-ГУУ-УУУМММПП.
Округлый косяк переборки больно ударил ее в плечо.
Семен, раскинув босые лапы посреди комнаты, висел над пультом управления дронами. Борода задралась, светлые волосы растрепались и торчат в стороны. Над ним развернулся проекционный слайд – схематичная поверхность планеты, то и дело покрывающаяся порами, искорки парящих дронов, узкая воронка передающей станции нуль-транса, вбитая в дрожащую от страшного жара сожженную корку, синие и зеленые импульсы проколов, демонстрирующие выборку породы из мешанины на поверхности.
Рабочий момент. Активное ядро Аараны на короткий момент успокоилось – и на ее, чуть успевшую загустеть под холодом космической пустоты, поверхность кинулись дроны-разработчики, вгрызаясь бурящим лазером в спекшуюся оранжево-фиолетовую массу, выплескивая из нее расплавленные нити драгоценных металлов, втягивая их в приемную камеру, и после – сливая добычу в темноту толстостенной транспортировочной воронки. Где-то, в ее глубине, ворочается узкий, маленький, незаметный глазу, демон свертывающей постоянной – и порода, повинуясь его приказам, съеживается, мнется, отекает, и исчезает из горловины воронки – возникая дымящимися, шипящими, плюющимися ядовитыми газами, грудами в приемной камере станции ОДС-35. Надсадно воют генераторы охлаждения – нуль-транс жрет огромное количество энергии, да и груз в приемнике яростно дышит градусами, способными содрать кожу с любого белкового существа.
Неуклюжие, толстые, похожие на сардельки, пальцы Семена порхают по голокарте, координируя работу дронов. Чуть выше – температурная карта и прогноз активности ядра, и, опираясь на их изменчивые данные, дежурный оператор творит чудеса, манипулируя своими механическими питомцами. Рука взлетает вверх – и следом взлетают пять дронбуров, гася огненные жала, уходя от рвущегося из-под развороченной поверхности предсказанного протуберанца… вторая рука мягко опускается вниз, и другие три дрона, ждущие в резерве, начинают плавное скольжение, обрабатывая мощными белоснежными струями выбросов криогена.
– Дроб-третий – заходишь на шесть-шесть, дроб-второй – два, потом стоп, дроб-пятый – двигаешь, импульс три-девять, пятикратно.
Точки на проекционном экране смещались, отращивая огненные хоботки.
– Дроб-три – два стоп, выше метра, импульс девять, забор! Дроб-второй – отход, девять метров, откидывай! Дроб-пятый, максимально – до выгрева, выбор до аларма!
Вероника подобралась сзади, наблюдая.
– Дроб-третий, стоп… СТОП!
Экран перерезало оранжевым.
– Дроб-второй, перехватить канал!
От одной точки пунктирная линия заструилась к другой, отбирая ее добычу, выбрасывая ее в жерло нуль-транса.
– Дроб-пятый, бурим! Дроб-второй – стабильно, не дергай!
Чуть ниже – ярко-белое изображение емкости, заполняемое выработкой.
В принципе, голосовые команды были ни к чему – голоимп, гениальнейшее изобретение ныне покойного Юлия Тнагайца, улавливал биотоки мозговой активности и трансформировал их в устойчивый сигнал, на который дроны реагировали мгновенно… просто Семен наслаждался процессом, это было видно, и ничто не могло заставить его замолчать, потому что сейчас он был полководцем, бросающим в бой послушные малейшему жесту его мускулистых рук войска.
ГУУУУУУУУМП!
Станцию снова тряхнуло. Ощутимо тряхнуло.
Вероника пришла в себя, когда по комнате управления дронами мелькали яркие бело-желтые блики аварийной сигнализации. Панели искрили. А она – и Семен, лежали на полу.
Гравитация. Они падают на поверхность.
Она попыталась встать – и не смогла. Тело вдавило в мягкий буттугсис пола. Вдавив – распяло.
– Ш-шизх…
Орала сирена.
– Ш-ш… б-бл…
По стенам мелькали блики. Падение на поверхность – девять земных минут. Отталкивающие излучатели, что держат станцию над планетой, рассчитаны именно на это время, это – максимально безопасная высота орбиты для прохождения добывающей станции. Дальше – удар о еще мягкую, не успевшую затвердеть, поверхность, а потом…
Серое, едва заметное в своем молниеносном движении тело, метнулось по потолку, вобралось в узкий люк технологического коридора для дроидов обслуживания, исчезло.
Сирена замолчала, оборвав рев на полувыкрике. Тишина после ее ора казалась звенящей. Семен с натугой поднялся на карачки, сплюнул – неудачно, плевок расползся по бороде, невнятно выругался, потянулся к панели. Пальцы забегали по пульсирующим оранжевым клавишам аварийного пульта – отключая.
– Сволота, чтоб тебя! Обещал же, что три восьмых твой блок выдержит, ё…
К глотке подкатила тошнота – заработали генераторы антиграв-излучателя, отпихивая уже падающую станцию от ярости полыхающей планеты. На миг у Вероники замутнело в глазах, когда по станции снова разлилась антигравитация, оттолкнув ее от пола, заставив успевшее округлиться сердце бешено колотиться, кровь – натужно толкаться в артериях, а слезные железы – наполнить глаза жжением.
– Урод драный, лопать твою жижу! – орал Семен. Пальцы его снова порхали по проекционному экрану, выводя дроны из опасной, расползающейся опалесцирующим бардовым сиянием, зоны, на ближнюю орбиту. – Дроб-пятый, третьего стегани! Дроб-шесть, сброс, сброс, твою м-мать! А-а, н-на!!
По дрожащей в пространстве рубки голограмме сверкнуло ярко-оранжевым, и на пульте тут же ожил сигнал – сначала натужно заревел, потом – сменился раздражающим пищащим воркованием.
– Дроб-три, выводи остаток, аккуратно! Коридор вешаю, не дергай только!
Палец в эрго-перчатке вывел по голограмме ломаную линию, несколько раз замер, отмечая маркеры фарватера. Завершил маневр, дважды ткнув в карту, с едва слышным писком.
– На пятой – стоп, на третьей – ускор, ведем, ведем, шустрее!
Вероника, барахтаясь, неловко дернула ногами, пытаясь отплыть подальше от развернутого голо-пульта. Первый день. Первый. Из девяноста последующих. С уже почти разразившейся катастрофой.
Семен обернулся. Борода раззявилась широкой улыбкой.
– Перетрухала, сестренка? А, не дрейфь, это нормально, тут у нас с Шшизхом и не такое бывает.
Девушка замерла, изогнувшись в затхлом воздухе рубки контроля.
– Слушай… те, Семен, я…
К глотке окончательно подкатило – и Вероника скорчилась, сжимая ладони у лица, судорожно дергая мышцами живота, и ощущая, как сквозь судорожно стиснутые пальцы лупит горячее желудочное содержимое, растекающееся вокруг предательскими шариками.
Бог Преднебесный, какой позор…
– Молодая, Сём, неопытная, – раздалось сзади. Будь Ника в более нормальном состоянии – обратила бы внимание на то, что голос, произнесший эту фразу, был слегка неестественным – слишком ровным, слишком спокойным, слишком человеческим. А так – она в гневе развернулась, готовясь дать достойный отпор уроду-напарнику немытого мужлана Семена, завонявшего всю станцию своими подмышками и немытой промежностью…
На стене замер здоровенный серо-черный паук, распластавшийся по буттугсису, вцепившийся всеми своими восьмью лапами, покрытыми оттопыренной щетиной. Головогрудь задрана, мощные хелицеры раздались, растянув клейкие нити яда, черные выпуклые глаза без зрачков, тускло поблескивающие в свете люма, вытаращились, наблюдая, фиксируя каждое ее движение. Сбежать уже не получится.
Девушка дико заорала, дергаясь всем телом в предательской антигравитации рубки.
Педипальпы зашевелились. Паук напружинился.
– Девушка, а обязательно орать, а? – прозвучало из крохотного, но мощного динамика, вживленного в хитин.
Рвотные шарики плавали перед лицом. Низ живота до сих пор жгло не до конца доделанным актом мочеиспускания, виски сдавило чем-то мягким и тяжелым, а потом чья-то сильная рука схватила ее за пятки и вздернула вверх, меняя пол с потолком местами, снова и снова….
– Вот зараза! – толкнулось в уши. Кажется, это был не голос Семена.
Что-то ее дернуло и потащило. Вероника вяло попыталась отпихнуть это что-то – острое, колючее, нечеловеческое, щелкающее многочисленными суставами, тянущее ее куда-то в темноту – но темнота оказалась быстрее, напрыгнула сверху и мягко обняла.
* * *
Желатиновая еда была такая, какая и должна быть – напичканная витаминами, минералами, нужным балансом солей и микроэлементов, снабженная тщательно выверенными дозами стимуляторов, кардиоимпульсеров, гепатопротекторов и транквилизаторов. Богатая всем, кроме нормального вкуса.
Вероника лежала на койке в своей каюте – мягкие ленты удерживали ее тело, потому что малейшее шевеление, легкий жест, вплоть до движения пальцем ноги, затекшим в покое… даже попытка вздохнуть чуть глубже, откидывали ее к потолку. Девушка лежала, угрюмо созерцая бледно-розовую расцветку универсальной защитной обивки – буттугсиса, открытой, кажется, полсотни лет назад каким-то насквозь психованным ученым по фамилии (а может – имени) Буттугс… она крайне эффективно амортизирует, способна к свечению, к регенерации, имеет отличную теплоемкость и легко наносится на все виды поверхностей с помощью простейшего распылителя. Поэтому и используется везде, где только можно.
Арахноид… чтоб вашу душу жрали черви, уроды из «Тардис-Аарана», завербовавшие ее на типовой – полный – контракт! Ни слова о том, что на станции будет чужой! Ни намека, что чужой будет негуманоидной формы! А про то, что это – огромный мыслящий паучара, воплощающий все ее детские кошмары…!
Вероника заскрипела зубами. Девяносто дней, Стайяр. Целых девяносто дней, из которых минули всего три – уже показавшиеся вечностью.
«Много раз ты спросишь Бога – в своем месте ли ты? Много раз он не ответит. Почему, спросишь, да? А зачем повару, много раз готовящему обед, отвечать утке, которую он запекает с яблоками? И сможет ли он ответить достойно? И обрадует ли ответ утку?».
Никола Сна, третья книга Откровений, блок шестой степени по всем сетевым рассылкам голоимпа.
Инъекция аррависа подействовала – тошнота ушла, мысли обрели ясность, дрожь из конечностей ушла… почти ушла. Паук, черт бы его душу! Огромный паук, мерзкая многочленная тварь, щелкающая суставами, перемещающаяся по станции, цепляя непарными коготками ее обивку, оставляющая в затхлом многократно кондиционированном воздухе свою паучью вонь, и после – необходимость руками касаться тех мест, где пробегали его коленчатые лапы…
Ника повернулась – лента засуетилась, подстраиваясь под новое положение тела.
Как работать теперь? Согласно контракту, она обязана оказывать все виды медицинской помощи персоналу добывающей станции ОДС-35. Без дифференциации по полу, возрасту и биологической принадлежности. Теперь понятно, почему та дама, неопределенных лет, зато определенных наклонностей, наклонившись ниже обязательного над ее ухом, подпихнула лоснящийся псевдопластик контракта – хихикнула, когда термостило скользнуло по его поверхности. Ладно, по человеческой физиологии она прошла полный курс, с обязательной сдачей экзаменов в виртуальной камере – в статусе «голоимп-три», когда из генерируемых невидимыми лучами пострадавших лупит вполне реальная струя крови, а спроецированный на несуществующем полу несуществующий больной орет, зовет маму или прим-маму, бьется в судорогах, плохо пахнет, роняет давление и перестает дышать внезапно, без предупреждения. Полный набор эмпатических составляющих – прилагается, это плата за голоимп. Когда умирает воображаемый пациент, ты получаешь страшный эмоциональный удар по всем органам чувств. Немногие доучиваются. И меньше из этого количества – выходят работать медиками, ибо – зачем, и так много паллиат-ботов, готовых предложить услуги по обезболиванию, снятию симптомов, отвлечению и успокоению, за куда более меньшие деньги. Она прошла, сдала и выпустилась, с гордостью провела ладонью по коже запястья, на которую невидимыми серебряными нитями легла спроецированная логограмма ее диплома и допуска, доступная для считывания равнодушными зрачками линз-нанимателей. Но – арахноид?!
ГУУУУУММП.
Стены задергались, где-то вдалеке раздался звук, похожий на тот, когда с небольшой высоты падает стеклянный сосуд с жидкостью и разлетается – и гулкий голос Семена, сопроводивший его, подтвердил опасения, что после очередного изменения формы ядра планеты Аараны, на станции расколотилось что-то ценное – слов было не различить, но интонация была вполне понятной. Станция довольно большая, так бы она его не услышала – но все коридоры снабжены системой дублирующего громкого вещания, в целях безопасности, предупреждения, предотвращения и прочих жутко важных мер, благодаря которым ты вынуждена, находясь в медпункте, слышать чужую отрыжку из отсека ремзоны…