Олег Лукошин
Безобразные девочки снова в моде
Оплот апартеида
Все пацаны нашего дома рано или поздно начинали бить своих отцов. Получив изрядную долю пьяных кулаков и ремней в детские годы, на пороге отрочества они чувствовали в себе силы на ответные действия. Робко поначалу, боязливо, они осваивали нехитрые премудрости мордобоя. Первый опыт никогда не оказывался последним: протрезвевший папашка вспоминал о нанесённой ему обиде и кулаками восстанавливал пошатнувшийся авторитет. Чтобы в следующую пьянку получить от сына ответные удары, более отчаянные, чем предыдущие. Трезвых отцов били редко: они могли ответить как следует, а кроме всего прочего в душе начинали шевелиться коварные идеалы гуманизма – всё ж таки он твой отец, всё ж таки надо уважать его. Уважение длилось лишь до первой опохмелки – покрытый отборным отцовским матом сын не выдерживал и лупил родителя по морде. Матери визжали и пытались оттащить детей. Но не особо усердствовали – они понимали, что отцы заслуживали этого.
Единственным, кто не бил отца, был я. По той простой причине, что отца у меня не было. Мы жили вдвоём с матерью. Счастливым ребёнком я себя не считал, потому что мать моя воплощала в себе и отсутствующую мужскую половину – лупила меня дай бог, и матери я конечно же не отвечал. Но лет в четырнадцать перестала – потому что не могла больше со мной справиться. Пацаны завидовали мне:
– Тебе, Колян, лафа. Тишина, покой. С отцом возиться не надо.
– Да где лафа? – возражал я. – Мне и мать нервов портит достаточно.
– Ну, мать – это не то. Она пожалеет хоть. А вот отец…
Я молча им сочувствовал, но в глубине души завидовал безмерно – мне тоже хотелось избить своего отца до полусмерти. Увы, этой радости я был лишён.
Был ещё один парень, который разделял мои проблемы, – мой лучший друг Валерка. Он понимал меня, потому что тоже почти не бил своего отца. Ситуация была иная – отец у него имелся, но бить его он не мог по причине огромного телосложения своего батяни. Отец его, Серёга Мухин, был мужиком двухметрового роста и весил не меньше центнера, а то и больше. Ширина его плеч составляла, как минимум, полтора метра, кулачищи походили на гири, а коротко стриженая голова с щёлочками глаз внушала искренний трепет. Серёгу Мухина боялись все. Стул, пятидесятилетний алкаш-острослов из третьего подъезда, придумал ему ёмкое и очень точно отражающее его сущность погоняло – Оплот апартеида.
Мухину-отцу кличка не нравилась, он просто зверел, слыша её, а вот сын называл его только так и не иначе. Оплот апартеида. Или просто – Оплот.
Пил Оплот меньше, чем остальные и по меркам нашего двора считался вполне приличным мужиком. У него был автомобиль, огород с домом, довольно сносная зарплата, да и сам он держался солиднее, чем наша дворовая голь. Но Валерке от этого легче не было: Оплот был мужиком без тормозов и бил его по малейшему поводу. Мать даже не пыталась заступаться за сына.
Валерка не терял надежды избить своего отца. Разные планы приходили ему в голову, и однажды, когда нам было лет по семнадцать и какая-никакая сила ощущалась уже в кулаках, он предложил грохнуть отца всем двором.
Предложение было интересное, и поначалу пацаны восприняли его с энтузиазмом. Но, пораскинув мозгами, стали вдруг отказываться. Валерка горячился, размахивал руками, доказывал что-то, но ряды его сторонников неумолимо редели. В конце концо, лишь двое, Паша и Димон, согласились принять участие в акции.
Моя кандидатура поначалу не обсуждалась – из-за моей неопытности. Но на безрыбье и рак щука, и, ввиду малочисленности своего отряда, Валерка обратил взгляд и в мою сторону.
– Ну чё, Коль, – кивнул он мне, – примешь участие?
Я не раздумывал ни секунды.
– Конечно!
– Ну и отлично, – сказал Валерка. – Вчетвером – это нормально. Вчетвером мы его сделаем. Надо только момент выбрать.
Момент вскоре настал.
– Готов? – зашёл ко мне как-то вечером Валерка.
– Сегодня хочешь?
– Да, сегодня – лучше всего. Оплот пьяненький, у подъезда сидит – за гаражи отведём да грохнем.
Собрав всю бригаду, он осмотрел нас критически. Что-то ему не нравилось.
– Нет, – поморщился он, – на кулачках мы его не возьмём. Надо дубины искать.
– До стройки пройдёмся? – предложил Димон. – Там монтировок полно.
– Нет, – опять поморщился Валерка. – Железом не будем. Надо дерево. Жалко его всё же убивать…
Мы пошли в перелесок и наломали там четыре дрына. Расположившись за гаражами, стали наблюдать за домом. Оплот сидел у подъезда, грыз семечки, добродушно переругивался с проходившими мимо соседями и пребывал в самом жизнерадостном расположении, что с ним случалось крайне редко.
– Это хорошо, что он такой весёлый, – сказал Валерка, – не ожидает удара. Расслабился, разомлел – таким его легче взять. Вот только как его за гаражи выманить?
Несколько критических минут мы обсуждали эту проблему. Варианты приходили разные, но все сошлись на том, что кто-то должен вызвать его на разговор. Осуществить это оказалось трудно – подходить к Оплоту никто не хотел. Время шло, а мы ни на что не решались.
– Ладно, – сказал я наконец, – я сделаю это.
– Сделаешь? – посмотрели все на меня недоверчиво. – Сможешь?
– Просто позову его за гаражи, и всё.
– А если не пойдёт?
– Неужели он струсит?
– Он не струсит, просто ты для него не раздражитель.
Я задумался.
– Ну тогда обзову его как-нибудь.
– Точно, – закивал Валерка, – так лучше. Такие вещи он не прощает, обязательно среагирует. Двигай.
На дрожащих, негнущихся ногах я зашагал от гаража к скамейке. Вечер клонился к закату, усталые люди шли по тротуарам, откуда-то доносилась музыка.
– Эй, Оплот! – подошёл я к подъезду. – Пойдём-ка за гараж, базар есть.
Мухин опешил. На какое-то мгновение даже растерялся – лицо его выразило крайнюю степень изумления, но тут же сжалось в неподвижную каменную массу.
– Чё? – спросил он.
Я облизал пересохшие губы.
– Ребята ждут, поговорить надо.
– Какие ребята?
Меня буквально трясло. Я, однако, бодрился.
– Очкуешь что ли? – выдавил я из себя и тут же испугался сказанного. Глаза Мухина-старшего мгновенно налились кровью.
Он опустил голову, усмехнулся. Я стоял и дрожал. Несколько мгновений ничего не происходило. Вдруг он вскочил и, вытянув руку, метнулся ко мне, пытаясь ухватить меня своей лапищей за горло. Я увернулся и побежал к гаражам. Оплот не отставал. За гаражами парни встретили его дрынами.
Почти сразу нам удалось сбить его с ног – это был большой успех. Драться с ним стоячим нам бы не удалось, даже с дубинами. Парни отчаянно прикладывали дрыны к его голове, и Оплот, шокированный таким развитием событий, выглядел воистину жалко: он закрывался руками, и глаза его выражали дикое недоумение.
– На тебе, сука! – орал Валерка. – Получи благодарность!
В суете я не смог найти свой дрын, который оставил у стенки гаража, и потому действовал одними ногами. Мне досталась нижняя половина двухметрового апартеидовского тела, и я с остервенелым воодушевлением пинал его по бокам.
Оплот сдавал. Он хрипел, брызгал кровавой слюной, а взгляд его терял цепкость и осмысленность. Наконец он прекратил сопротивление, опустил руки и откинулся на землю.
– Стоп! – остановил всех Валерка. – Хватит.
Мы прекратили бить его и, пятясь, стали отступать. Оплот не шевелился.
– Убили что ли? – испуганно оглядел всех Паша.
– Не, – ответил Валерка. – Ни хрена ему не будет.
Оплот тут же подтвердил его слова. Он открыл глаза, приподнял голову и, глядя на нас, выдавил:
– Убью. Всех поодиночке.
Мы бросились врассыпную. На пустыре за стройкой собрались и, нервно закурив, стали вспоминать произошедшее.
– Ничё, ничё, – сдавленно посмеивался Валерка. – Хорошо пошло. Пусть теперь знает, что почём.
Мы тоже смеялись, но в душ н могли согласиться с ним. Угроза Оплота была нешуточной.
Первой его жертвой стал я. Два дня спустя злой как чёрт Мухин-старший, в синяках и пластыре, подловил меня в подъезде. Я не дошёл полпролёта до квартиры.
Встреча была недолгой. Он врезал мне, я упал. Подмяв меня коленками, он принялся выбивать из меня дурь, целенаправленно, по-боксёрски, как-то лениво даже опуская кулаки на мою горемычную физиономию. Я потерял сознание.
Очнулся оттого, что меня отчаянно трясли. Мать вместе с соседкой тётей Шурой, ахая и охая, приводила меня в чувство. Мать плакала. Я же плавал в луже крови.
Им как -то удалось перенести меня в квартиру, смыть кровь, перебинтовать. Мать хотела вызывать «скорую», но я её остановил.
Как потом выяснилось, я пострадал меньше всех. Всего лишь вывернутый набок нос и несколько выбитых зубов. Нос я вправил самостоятельно и вроде бы удачно – он почти встал на прежнее место. Паше с Димоном досталось больше – обоих отвезли в больницу. Лишь Валерка, инициатор нашей бойни, успел схорониться. Жил где-то в подполье, у каких-то друзей на другом конце города.
Мать всё время, пока я выздоравливал, вопила и передавала мне тревожные новости с улицы. Оплот якобы грозился сделать меня ещё раз, так как, дескать, он меня пожалел, но теперь сознаёт свою ошибку. Как ни странно, я воспринимал всё это довольно спокойно. Мне не верилось, что Оплот станет бить меня во второй раз.
Так оно и произошло – бить меня он больше не стал. Я вообще его ни разу не видел после этого, так как вскоре уехал. Мать, едва дела мои пошли на поправку, устроила меня на работу. Помощником лесоруба. Уговорила какого-то старого знакомого взять меня. Работать предстояло в соседней области. Я не сопротивлялся.
В день отъезда, на вокзале, меня нашёл Валерка. Мать, бывшая тут же, встрепенулась, но прощанию нашему помешать не смогла.
– Как ты? – спросил он меня.
– Ничего, – ответил я. – Морда зажила, работать вот еду.
– Жаль, – сказал он.
– Почему?
– Надо же отомстить папашке!
– Не, я уже не мститель.
– Жаль. А я новую банду думаю собрать. Человек десять – двенадцать. Монтажки возьмём на этот раз. Убьём так убьём – мне терять нечего.
– Ну, успехов.
Дали зелёный свет. Проводница закрывала дверь, мать тянула меня к вагону. Я вскочил на подножку.
– Давай, Валер! – помахал другу. – Удачи тебе!
– Тебе удачи! – помахал он мне в ответ. – Возвращайся только миллионером. А Оплоту мы ещё покажем кузькину мать.
Проводница закрыла дверь, я прошёл на своё место. Мать с Валеркой всё ещё махали мне. Скрылись из вида вскоре. Я взял постель и стал укладываться.
Назад я уже никогда не вернулся.
Безобразные девочки снова в моде
– Мария Сергеевна? – спросил я.
Дверь приоткрылась шире, и в проёме показалось обеспокоенное женское лицо.
– Да, – испуганно подтвердила она. – Чего хотели?
Я постарался всем своим видом изобразить добродушие и благие намерения.
– Вы на квартиру не пускаете?
Женщина была удивлена.
– На квартиру?.. – переспросила она.
Ей было лет тридцать пять, может больше. В глазах ещё читалась не до конца ушедшая молодость. Отголоски симпатичности значились на лице. Но в целом вид её был поношенным.
– Даже не знаю… – растерянно смотрела она на меня. – У нас и места-то особенно нет.
– Да мне много места и не надо. Я на работе всё время буду. Было бы где голову приложить.
Женщина пребывала в нерешительности.
– Да и дочери у меня… Беспокоить вас наверное будут.
– Я не привередливый, – улыбнулся я. – Угол найдётся – и хорошо. Да и вам
дополнительные деньги.
Похоже, этот аргумент оказался решающим. По лицу Марии Сергеевны я понял, что она склоняется к положительному решению.
– Я ведь не знаю, сколько сейчас берут, – сказала она, пытаясь отыскать какие-то последние доводы для отказа.
Но я чувствовал, что инициатива на моей стороне.
– Пятьсот рублей нормально будет? – спросил я.
– Пятьсот… – повторила она.
Пятьсот было нормально, я это знал наверняка. Здесь брали и меньше.
– Ну ладно, – чуть подумав, кивнула она. – Человек вы вроде приличный, можно вас пустить.
Согласие своё она подтвердила корявой улыбкой.
Дом, в котором жила Мария Сергеевна, располагался на краю посёлка. Был он тёмным, ветхим и слегка покосившимся. Шифер на крыше отсутствовал как минимум наполовину, отчего казалось, будто её обстреляли картечью. Наличники на окнах прогнили, а вместо пары стёкол в окнах значились прямоугольные куски фанеры. Труба имела уклон градусов в тридцать.
Внутри дом оказался не лучше.
– Осторожнее вот здесь, – вела меня хозяйка. – Тут половица проваливается.
Я шёл за ней на ощупь. Было темно, вокруг висели верёвки с бельём, тяжёлый запах бил в ноздри.
– Вас как звать-то?
Мария Сергеевна открыла какую-то дверь, видимо в зал, потому что за ней моему взору открылась комната со столом, железной кроватью и старой радиолой в углу. Половину комнаты занимала печь.
– Алексеем, – отозвался я.
– Алёша, значит… Нравится мне имя Алёша. На заводе работать будете?
– Да, устраиваюсь вот.
– Берут?
– Берут. Медкомиссию только пройти. В течение недели выйду.
– Сейчас вообще-то всех берут. Дела на заводе идут неважно. Зарплаты
маленькие.
– Ну, какие уж есть! – отозвался я. – Главное, чтоб платили.
Из вещей у меня была лишь небольшая сумка. Я поставил её у порога.
– Я вас в соседней комнате поселю, – сказала Мария Сергеевна. – Пойдёмте,
посмотрим.
– Там дочери, – добавила она торопливо. – Вы не пугайтесь, они безобразные.
Я не успел открыть рот для вопроса. Мария Сергеевна толкнула дверь, и мы вошли внутрь.
На полу, в центре комнаты, сидели две девочки лет семи-восьми в одинаковых, застиранных чуть ли не до дыр синеватых сарафанчиках. Тут же валялись несколько кукол с отсутствующими конечностями. Девочки расчёсывали им оставшиеся волосы.
Предупреждённый хозяйкой, я ожидал увидеть в них что-то вопиющее, ужасное, но в первое мгновение не заметил ничего странного. Лишь когда девочки повернулись и испуганно-удивлённо посмотрели на меня, я заметил на их лицах пятна.
Я, однако, сумел не подать вида.
– Привет, девчонки! – кивнул я им весело. – Как дела?
Девочки дико засмущались, опустили головы и, не издав ни звука, продолжили теребить своих инвалидных кукол.
– Это дядя Алёша, – сказала им Мария Сергеевна. – Он будет жить у нас.
Девочки безмолвствовали.
– Это Лена, – показала хозяйка на одну из них. – А это Марина, – на другую. –
Погодки они у меня. Лена во втором классе, а Марина в первом.
Я стал устраиваться. Девочек хозяйка из комнаты выпроводила и объясняла мне теперь нехитрые тонкости здешнего быта.
– Туалет во дворе, покажу ещё. Умывальник на кухне, возле печи. Отдельной комнаты я тебе предоставить не могу, – она перешла со мной на «ты», – здесь и девчонки ночевать будут. Ты здесь, а они на той кровати. Они вместе спят.
– А откуда это у них? – поинтересовался я, имея в виду пятна на лицах. – Болезнь какая?
– Нет, ожоги, – ответила Мария Сергеевна. – Мы горели два года назад. Жили тогда не здесь, на другом конце, дом хороший был. И сгорел как-то за ночь. Муж погиб у меня, а девчонок вытащили. Я тогда обходчицей работала, в ночную смену была.
– Короткое замыкание?
– Да какое замыкание! Заснул с сигаретой муженёк мой, да и всё. Пьяный был наверное.
Я пытался выражением лица изобразить сочувствие. Но хозяйка в нём не нуждалась.
– Ну и хрен с ним! – весело сказала она мне. – Я его всё равно не любила.
Весёлость, однако, была тягостной.
– Девчонок вот только жалко, – добавила она. – Вся жизнь у них насмарку. На улицу боятся выйти. В школу еле-еле. Каждый день – в слезах. Дразнят их там. Я уж позволяю через день ходить. Ты на них внимания не обращай, они у меня забитые. Да глупые конечно. Младшая – совсем дура. Ссытся до сих пор.
Я лишь безмолвно кивал.
Дело шло к ночи. Хотелось есть. Попроситься на ужин к хозяйке я не рискнул – да они, похоже, поели до меня. У меня в сумке оставалось пол пачки печений, купленных ещё на вокзале в Самаре. Я быстренько умял их, разделся и лёг.
Спустя какое-то время в комнату пришла Мария Сергеевна.
– Здесь буду спать, – сказала она, застилая вторую кровать, что стояла в противоположном углу. – Боятся тебя девчонки. Как ни уговаривала, не хотят сюда идти. Ладно, пусть в зале.
Я отвернулся к стене, чтобы не смущать хозяйку. Она, открыв дверцу платяного шкафа, повозилась за ней, видимо переодеваясь, а потом улеглась.
– Не привыкла я на этой кровати… – бормотнула она, ворочаясь.
Я же был привыкшим ко всему. Вся жизнь прошла на квартирах и в переездах. Условия, в которых я оказался здесь, были далеко не самые худшие.
Через десять минут я уже спал безмятежным и крепким сном.
Следующим днём была суббота. Я на всякий случай сходил в заводскую поликлинику, но медкомиссию не прошёл. Выходной.
Объявление о наборе людей на местный завод я прочёл в бюро по трудоустройству одного из городков соседней области. Я тогда два месяца шабашил на одного сельского предпринимателя. Строили магазин. Деньги хозяин платил хорошие, но бригада наша оказалась состоящей сплошь из синяков-бухариков. Я этим делом никогда особо не увлекался, но оказавшись в соответствующей среде, как-то размяк, поддался влиянию и потихоньку пропил почти весь свой заработок. Способствовало этому и то, что хозяин щедро давал авансы. Мы тогда его за это хвалили, а сейчас я понимал, что делал он это зря.
Я позвонил на завод, поговорил с кем-то из отдела кадров, мне сказали приезжай, возьмём. Обещали устроить токарем. Причём их не смутило то, что соответствующей специальностью я не владел. Обучение на месте, заверили меня.
В дороге я сильно сомневался – не обломаться бы. К счастью никаких обломов не произошло. Видимо дела на заводе шли так плохо, что руководство было радо любому желающему. Заявление моё тут же подписали, трудовую книжку – с единственной записью «сторож», которым я пребывал в течение двух месяцев в каком-то детском саду – забрали. Оставалось пройти медкомиссию.
Пройти я её мог не раньше понедельника.
Целых два дня делать было совершенно нечего. Я прошёлся по посёлку. Был он небольшим и грязным. В основном состоял из частных домов. Лишь несколько кирпичных зданий, почему-то четырёхэтажных, скучились с краю.
Бесцельно побродив по посёлку пару часов и исходив его вдоль и поперёк, я решил возвращаться на хату. Внутренний голос подсказывал, что с пустыми руками появляться нельзя.
Я зашёл в магазин и купил бутылку водки, коробку конфет и два мороженых. У дверей дома встретилась хозяйка. Она тоже возвращалась откуда-то.
– В магазин ходили? – спросил я её, помогая внести объёмистую сумку.
– Да, зашла, – кивнула она. – А так-то с работы иду.
– Вы где работаете?
– Торгую. На вокзале.
– На хозяина? Или сами?
– Сама, сама. Дай бог, сама пока. Мелочь всякая: тапки, трико, носки.
– Хорошо идут?
– Так себе. Еле-еле на жизнь хватает.
Мы вошли в дом.
– Мария Сергеевна! – сказал я, доставая бутылку. – Я вот тут подумал, что нам как-то отметить надо наше знакомство.
Реакция хозяйки оказалась в высшей степени положительной.
– А-а-а! – широко улыбнулась она. – Бутылочку заныкал… Ну правильно, надо отметить.
Она загремела на кухне посудой, собирая стол. Я зашёл в соседнюю комнату.
Лена с Мариной, сидя на кровати, играли в какую-то малопонятную игру, хватая друг друга за руки.
– Привет! – кивнул я им.
Увидев меня, они тут же стушевались. Я заметил, что они боятся смотреть мне в глаза и отводят лица в сторону.
– Какие оценки сегодня получили? – спросил я, заметив валявшиеся у стены портфели.
– Никакие, – ответила после долгой паузы старшая, Лена. Она на мгновение взглянула на меня, но тут же опустила глаза. – Сегодня меня не спрашивали.
– А Марину? – посмотрел я на младшую.
От моего вопроса девочка так засмущалась, что покраснела и заёрзала на месте. Не сказав ни слова, она лишь отрицательно затрясла головой.
– Ну и замечательно, – сказал я. – Я тоже не любил, когда меня к доске вызывали. Вот, угощайтесь, – я протянул им скрываемые за спиной упаковки с мороженым.
Упаковки были яркие, да и мороженое хорошее – эскимо. Девчонки, в каком-то странном остолбенении смотрели на них и не решались взять.
– Берите, берите, – приободрил я их. – Это вам.
Стремительно, словно воры, они выхватили мороженое из моих рук.
– Коричневое! – выдохнула удивлённо Марина. – Я такое никогда не ела.
– Надо же когда-то начинать, – улыбнулся я.
– Зря ты их балуешь, – донёсся до меня голос хозяйки. – Они этого не заслужили.
Очень странно чувствовал я себя рядом с ними. Смотреть на их лица было тяжело – безобразные пятна отталкивали, смущали, но ещё больше смущала их реакция. Я словно пытался подружиться с лесными волчатами. Всё так же не глядя на меня, молча, они ели мороженое и ждали, когда я уйду.
– Ну ладно, – сказал я и неожиданно для себя потрепал их по головам. – Не скучайте.
От моего движения они сжались и застыли, словно приготовились к побоям. Я убрал руки и вышел из комнаты.
За двадцать минут хозяйка умудрилась собрать весьма обильный стол. И первое, и второе, и салаты какие-то стояли на нём. Мы сели наконец. Я разлил по рюмкам водку.
– Может девчонок позовём? – предложил я. – Тоже наверное кушать хотят.
– Не надо, – отмахнулась Мария Сергеевна. – Они уже ели. И нечего им со взрослыми за одним столом сидеть.
С каждой новой рюмкой мы проникались друг к другу всё большей симпатией. Я рассказывал какие-то анекдоты, хозяйка от души смеялась. Разговаривали и о грустном – она поведала о своём неудачном замужестве, я – о бесчисленных работах и населённых пунктах, в которых доводилось побывать.
– Музыки не хватает, да? – спросила она.
По-моему, и без музыки всё было неплохо, но я ответил утвердительно:
– Да, хорошо бы музыку.
– Да у меня ведь магнитофон есть! – встала она со стула. – Раздолбанный немного, но работает.
Она покопалась в ящиках шкафа и извлекла на свет божий древний магнитофон «Романтик». Крышка на кассетной деке отсутствовала, был он весь в царапинах и сколах. Но действительно оказался работающим. Мария Сергеевна зарядила в него не менее зачуханную кассету и снова уселась за стол. Из магнитофона донёсся голос Валерия Ободзинского. Как ни странно, он оказался очень даже под настроение.
– Мария Сергеевна! – осмелев, обратился я. – Может, потанцуем?
Хозяйка была польщена таким предложением. Мы вышли на середину комнаты, обнялись – причём весьма интимно – и неторопливыми шажками закружились вокруг своей оси.
По окончании танца я поцеловал ей руку. Такая галантность окончательно развеяла в ней последние тени сомнения на мой счёт. За столом она сидела уже у меня на коленях. Я неторопливо поглаживал её мускулистую ногу.
Как водится, пришлось бежать за второй. К этому времени стемнело и мне пришлось поплутать в поисках магазина. Он был успешно обнаружен, и пирушка наша продолжилась.
Кассета с Ободзинским крутилась в четвёртый раз. Танец сменялся танцем, я лапал хозяйку за грудь и ягодицы, она не сопротивлялась. Мы стали целоваться.
– Сегодня с тобой спать лягу! – с туманной улыбкой глядя мне в глаза, сообщила Мария Сергеевна.
– Ложись! – бодро отозвался я, переходя на «ты». – Вдвоём-то веселее.
Гулянка закончилась поздней ночью. Маша – как я звал её теперь – прогнала дочерей в зал. Сонные, ничего не понимающие, они перебрались в соседнюю комнату и плюхнулись на кровать.
Весёлые и разнузданные, мы разделись догола и легли в постель.
Я был с женщиной в третий раз. Предыдущий, второй, состоялся почти четыре года назад. Я сильно сомневался, получится ли у меня что-нибудь, но водка заглушила рефлексию, и поэтому я действовал весьма уверенно и нахраписто. В общем и целом я показал себя молодцом. По крайней мере, Маша осталась довольна.
На следующий день торговать она не пошла. С утра до вечера мы провалялись в постели. Девчонки заглядывали в комнату, спрашивая у матери про еду.
– Что найдёте, то и ешьте! – отмахнулась она от них.
Я встретился глазами с Леной. Мне стало неловко: мы, голые, лежим с её матерью в постели. Но к моему удивлению взгляд девочки оказался гораздо более тёплым, чем раньше. Даже мимолётную тень робкой улыбки увидел я на её губах.
В понедельник я успешно прошёл медкомиссию. Во вторник вышел на работу. Меня определили помощником токаря к мужичку пенсионного возраста, который откликался на имя Сеня. Сеня был положительным бабаем – общий язык мы с ним нашли быстро. В помощниках мне предстояло ходить месяц. Я опасался, что это слишком короткий срок, чтобы освоить специальность, но вскоре понял, что срок непомерно раздут. Через два дня я уже вполне качественно вытачивал все детали, положенные для производства токарю.
– Нормально! – кивал Сеня, наблюдая за моей работой.
Однако работы было мало. В день мы трудились от силы часа четыре, остальное время просиживали в курилке. Часто нас просто отпускали в обед.
Возвращаясь в один из таких дней домой, я проходил мимо местной школы и у забора увидел хозяйских дочерей – Лену и Марину. Какой-то пацанёнок кидал в них камни и кричал безобразно-матерные выражения. Они касались их внешности.
Подбежав к пацану, я схватил его за шиворот и прижал лицом к пружинящим сплетениям проволочного забора. В груди кипело бешенство.
– Что за дела?! – заорал я. – Тебе башку отвинтить, щенок паршивый?!
Реакция пацана была весьма наглой.
– Ну-ка отпусти! – зло и спокойно ответил он. – Они первые начали.
– Первые? – выдохнул я. – Ты охренел что ли?
Прищурив глаза, пацан смотрел вдаль. Я не знал, что с ним делать. Читать нотации я не умел. Похоже, он почувствовал мою неуверенность.
– Ещё раз, – тряс я его, – я увижу, как ты издеваешься над девчонками, я с тобой не знай что сделаю.
«Не знай что» было особенно неуместным выражением. Пацан усмехнулся на мои слова.
– Ладно, ладно – закивал он, всё так же нагло.
– Ты понял меня или нет? – тряхнул я его ещё раз.
– Понял, – отозвался он.
Я смотрел на него и видел, что ни хрена он ничего не понял. И даже не хочет понимать. «А кого мне бояться?» – мелькнуло вдруг в голове. Новая волна ярости стремительно накатила и сопротивляться ей не было сил. Я развернул пацана лицом и со всей дури врезал ему кулаком в живот.
– А-а-а!!! – выдохнул он.
– Что, нравится? – нагнувшись, шепнул я ему в ухо. – А дальше ещё лучше будет! Хоть одно слово им скажешь – башку отвинчу! Понял?
– Понял, – прохрипел он, и теперь я видел, что он действительно меня понял.
Несколько испуганных школьников взирали на меня из-за забора.
– Кто этих девочек обидит, – сказал я им, – всех поубиваю.
Потом я обнял Лену с Мариной за плечи и повёл их домой. Я чувствовал, что они гордятся мной сейчас. Мне, однако, было не по себе. Проклюнулись угрызения совести. Эх ты, говорил мне внутренний голос, ребёнка избил. А ведь можно было и как-то иначе всё решить.
«Нельзя, – ответил я твёрдо, отмахиваясь от всех угрызений. – Раз он не понимает элементарных вещей, значит надо учить. Теперь будет знать, что и почём в этой жизни».
– Дядя Алёша, а он каждый день нас обижает, – смотрела на меня снизу вверх Марина.
– И другие тоже! – добавила Лена.
– Теперь не будут, – сказал я им. – А если кто попробует, сразу мне говорите.
Мы шли по залитой грязью улице. Приходилось делать виражи, чтобы обойти лужи. Девчонки держали меня за руки.
– Они нас безобразными называют, – продолжала жаловаться Марина. – Уродинами.
– Э-э, да что они понимают! – отвечал я. – Живут на краю света, в богом забытой дыре и ничего не знают, что в мире делается. А в мире сейчас безобразные девушки как раз самые модные. И в фильмах их все снимают, и в журналах фотографируют.
– Что, на самом деле? – спросила Лена, причём так серьёзно, что по спине моей пробежал холодок.
– Конечно! – кивнул я. – Я же везде бывал, всё видел. Было время, когда только красивых сниматься брали, но сейчас всё наоборот. Безобразные девочки снова в моде! Только их снимают, только им деньги платят.
– Что, совсем-совсем безобразные? – удивлённо смотрела на меня Лена. – Прям как мы?
– Да ещё страшнее! Вы по меркам шоу-бизнеса самые настоящие красавицы. Вот вырастите, моделями станете. Знаете, сколько модели денег зарабатывают?
– Сколько? – спросила Марина.
– Миллионы! И все их уважают, все им руки целуют. А вы печалитесь, что некрасивые… Вы радоваться этому должны! Я вам просто завидую. Потому что знаю, какой успех вас ждёт и какие деньги вы будете загребать. В безобразных девочках – вся привлекательность.
В тот вечер я делал с ними уроки. Знаний моих вполне хватило на все предметы. Я помогал им делать упражнения, задачи, решал примеры и неожиданно обнаружил в себе педагогические задатки.
– Вот смотри, – говорил я Лене, – первая бригада строителей за час уложила…
Лена была сообразительной. Ей даже подсказывать особо не приходилось. Мне показалось, что она ждала моего объяснения лишь как очередного знака внимания.
С Мариной дело шло тяжелее. Она лишь пожимала плечами и ковырялась в носу. Я сделал за неё все задания и заставил переписать в тетрадь. Ей удалось это лишь с огромным количеством ошибок.
– Дядя Алёша, – спросила меня Лена, – а вы с мамой поженитесь?
Вопрос поставил меня в тупик. Жениться на её матери я, разумеется, не собирался. Но говорить об этом девчонкам было бы неправильно.
– Это не от меня зависит, – ответил я уклончиво.
– От мамы?
– И от неё вряд ли.
– От чего же?
Я подбирал нужные слова.
– От обстоятельств.
– От обстоятельств… – разочарованно и не по-детски серьёзно произнесла она.
– Просто мы ещё слишком мало знаем друг друга, чтобы принимать такие решения.
– А я хочу папу! – сказала вдруг Марина, но тут же засмущалась меня, а ещё больше сестру. – Лена смотрела на неё необычайно сурово, с какой-то странной тоской на изуродованном лице.
Раздался звук открываемой двери и через мгновение на пороге, с сумками в руках, показалась хозяйка. Была она явно не в настроении, а увидев нас вместе за столом, как-то нехорошо этому удивилась.
– Вот они где, – сказала она, недружелюбно на нас посматривая, словно ревнуя меня к дочерям. – Милая семейка. Папаша и дочки.
Я не понимал причину её недовольства.
– Как дела у тебя? – спросил, чтобы сменить тему. – Что-то ты неважно выглядишь.
– Неважно! – завелась она вдруг. – А ты постой весь день на ветру, потаскай сумки, и посмотрю я, как ты будешь выглядеть.
Я попытался помочь ей закинуть сумки на печь. Маша раздражённо оттолкнула меня.
– Отойди на фиг. Помощник херов.
Я был неприятно удивлён её реакцией. Мария Сергеевна с каждой минутой заводилась всё сильнее.
– А полы-то вы не мыли что ли? – обнаружила она вдруг под ногами сор. – А? – сверкая глазами, возвышалась она над дочерьми.
Девочки пришибленно молчали.
– Чё молчишь? – дала она подзатыльник Лене. – Я тебе что говорила? К моему приходу полы намыть!
– Они не успели, – заступился я за девочек. – Мы уроки делали.
– Ах, вы уроки делали! А полы я за вас мыть должна?!
Она схватила дочерей за волосы. Девочки завизжали.
