Олег Лукошин
Непристойные рассказы. Эротическая комедия
ВОЛОДЯ: Почему?
ТАНЯ: Ты не сможешь работать в таком ритме.
ВОЛОДЯ (обиженно): Почему это?
ТАНЯ: Уж поверь мне!
ВОЛОДЯ: Что тогда?
ТАНЯ: Эд Ширан?
ВОЛОДЯ: Не пойдёт. Под Ширана ты будешь громко стонать.
ТАНЯ: Точно! Ты прав…
ВОЛОДЯ: Леди Гага?
ТАНЯ: Тоже не то. Ритм её песен органично ложится на среднюю частоту сексуальных телодвижений. Мама сразу подумает: «Ага, Леди Гага… Значит, трахаются!»
ВОЛОДЯ (в отчаянии): Ну что же? Что же тогда?!
Таня торжествующе достаёт из стопки один из дисков и поднимает его над головой.
ТАНЯ: Вальсы Шопена!!!
Володя готов согласиться и на ансамбль балалаечников. Он соскакивает с кровати, включает музыкальный центр и помогает Тане зарядить диск.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну хорошо, вот тебе другая сцена. Я сажусь на диван, ты располагаешься сверху…
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ну наконец-то! Всегда мечтала быть сверху. Я же эмансипированная женщина.
ДЯДЯ СЛАВА: Вообще-то я никогда не ущемлял твоё достоинство. Если хочешь – можешь быть сверху всегда. Мне только легче.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Так-так, я сверху…
ДЯДЯ СЛАВА: Да… Ну а предварительно мы возьмём в руки тот альбом с репродукциями Рубенса, который я подарил тебе на день рождения.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Слав, замечательный подарок! Вот прямо по чесноку: просто замечательный! До сих пор не могу нарадоваться.
ДЯДЯ СЛАВА: Спасибо, мне приятно… Вот, и, значит, всё будет выглядеть так: ты присела ко мне на колени, и мы рассматриваем картины Рубенса.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: У тебя спущены штаны, у меня задран подол. И я у тебе на коленях…
ДЯДЯ СЛАВА: Нет-нет, штаны видно не будет. В смысле, спущенные. А подол вообще нет нужды задирать. Если только сзади, чуть-чуть… Но со стороны двери это никто не заметит.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: А я у тебя на коленях – это что значит? То есть, как мы Тане это объясним?
ДЯДЯ СЛАВА: Ну да, несколько фривольно. Но Таня всё равно догадывается, что мы не только доклады пишем.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (сурово мотает головой): Не пойдёт!.. Хотя твоя фантазия мне нравится.
Дядя Слава огорчённо разводит руками.
В комнате Тани играет один из бессмертных вальсов Шопена.
ВОЛОДЯ: Ну что, начнём?
ТАНЯ: Подожди! Во время акта мы должны разговаривать. Если мама не услышит голосов – ни за что не поверит, что мы Шопеном заслушались.
ВОЛОДЯ: Может, стихи читать?
ТАНЯ: Ну-ка попробуй!
ВОЛОДЯ: «В пустыне чахлой и скупой, на почве зноем раскаленной…»
ТАНЯ: А не вызовет ли это обратный эффект? Мама услышит ритмически-мелодичный текст и подумает: «Ну какой человек в здравом уме читает вслух стихи?.. Значит, трахаются!»
ВОЛОДЯ: Что же тогда говорить?
ТАНЯ: Уж лучше просто цифры называть.
ВОЛОДЯ: Договорились!
Он подступает к подруге.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Слав! А, Слав!
Дядя Слава делает вид, что не слышит её.
ТАНЯ: Подожди! Всё ли предусмотрели?
ВОЛОДЯ: Всё, всё!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ладно, я согласна! Только сценарий будет другой.
ДЯДЯ СЛАВА (торопливо присаживаясь с ней рядом на диван): Какой?
ТАНЯ (осматриваясь по сторонам): Нет-нет, что-то не то… Чёрт! Самое главное упустили!
ВОЛОДЯ: Ну что ещё?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Мы отодвинем диван.
ДЯДЯ СЛАВА: Ага-ага…
ТАНЯ: На кровати нельзя!
ВОЛОДЯ: Почему?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Только одну сторону. Вон ту, дальнюю.
ДЯДЯ СЛАВА: Вон ту дальнюю, понял.
ТАНЯ: Скрипит!
ВОЛОДЯ: Чёрт подери! Ну тогда на полу!
ТАНЯ: Если только матрас подложить…
ВОЛОДЯ: Матрас! Отличная идея!
Таня и Володя вдвоём стаскивают с кровати матрас и бросают его на пол.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: И будем делать вид, что…
ДЯДЯ СЛАВА: Что мы две собачки!.. Оля, твоя раскрепощённость приятно поражает!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет! Мы будет делать вид, что ищем мою серёжку. Она потерялась неделю назад.
ДЯДЯ СЛАВА: Блестяше! Какая полезная вещь – серьги!
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (вставая): Ну давай, приступай!
Дядя Слава торопливо и деловито отодвигает диван. Ольга Кирилловна пролезает в щель и скрывается за спинкой дивана. Дядя Серёжа прячется за диваном вслед за ней. Их не видно.
Таня с Володей раздеваются, разбрасывая одежду по комнате. Таня срывает со сброшенного на пол матраса простыню и накрывает ей себя с одноклассником. Они падают на матрас.
ВОЛОДЯ: Как он тебе?
ТАНЯ: Ну, ничё так.
ВОЛОДЯ (поникшим голосом): Ничё так… Значит, вообще никак?
ТАНЯ: Нет-нет, что ты! Замечательный орган! И размер идеальный.
ДЯДЯ СЛАВА: Оля, я правильную дырочку нащупал?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет, ниже.
ДЯДЯ СЛАВА: Прости, пожалуйста! А, может…
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет! На верхних воротах амбарный замок.
ТАНЯ: А ты успеешь вытащить?
ВОЛОДЯ: Конечно!
ТАНЯ: А брызгать куда собрался?
ВОЛОДЯ: У меня носовой платок. В брюках.
ТАНЯ: Приготовь!
Из-под простыни просовывается рука Володи. Она шарит по полу, нащупывает брюки и извлекает из кармана носовой платок.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Ты слишком тихо сделал телевизор! Нас могут услышать.
ДЯДЯ СЛАВА: Там Малахов. Он собьёт нам весь настрой.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Мне нравится Малахов.
ДЯДЯ СЛАВА: А у меня на него не стоит.
ТАНЯ: Считать! Считать не забывай!
ВОЛОДЯ: Семьдесят восемь. Девяносто шесть.
ТАНЯ: Десять тысяч девятьсот двадцать один. Пятнадцать тысяч восемьсот семьдесят семь.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (нарочито громко): Чёрт побери, и куда же закатилась эта проклятая серёжка!?
ДЯДЯ СЛАВА: Ты в образе? А-а, понятно… (Тоже громко) Да уж, не вовремя она потерялась. Я как раз хотел сфотографировать тебя в этих серьгах.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Им цена – три копейки. Но они дороги мне как память. Я купила их в путешествии по «Золотому кольцу».
ДЯДЯ СЛАВА: «Золотое кольцо» – как здорово, как патриотично! А не съездить ли нам туда снова? Всей семьёй! В смысле – ты, я и дети.
ТАНЯ: Ты уже? Ты внутри? А знаешь, совсем не больно…
ВОЛОДЯ: Я не понимаю. Ничего не видно.
ТАНЯ: Нет, ты промахнулся. Давай ещё раз. Я задаю направление.
ТАНЯ и ВОЛОДЯ: Ой!
ДЯДЯ СЛАВА: Я надеюсь, ты предохраняешься?
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Нет, а зачем? Ты же всегда успеваешь вытащить.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну, сейчас немного другие обстоятельства.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА: Да плевать! Я уже вряд ли рожу.
ДЯДЯ СЛАВА: Ну нет, мало ли. Я приготовлю носовой платок. Не марать же пол.
Голоса замолкают. Слышна только музыка Шопена. Две влюблённые пары отдаются страсти.
Первыми, что неудивительно, заканчивает молодёжь. Из-под простыни вылезает Володя со скомканным платком в кулаке. Он криво-косо, в основном одной рукой надевает на себя трусы и брюки. Затем на цыпочках выбирается в коридор.
ВОЛОДЯ: Мужик! Настоящий мужик!
Он скрывается за дверью ванной комнаты. Таня одевается. Володя выходит из ванной и так же, на цыпочках, возвращается в комнату.
Из-за дивана поднимается дядя Слава. Он держит в кулаке скомканный платок, а свободной рукой пытается застегнуть ширинку и ремень. На цыпочках он выбирается в коридор.
ДЯДЯ ВОЛОДЯ: Пацан! Прямо как пацан!
Из-за дивана встаёт Ольга Кирилловна. Она поправляет на себе платье и задвигает диван к стене. Вскоре из ванной возвращается дядя Слава.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА (повышая голос): Таня! Володя! Может, наконец, покушаем торт?
Молодые люди торопливо закидывают матрас на кровать, поправляют на себе одежду и перемещаются в зал. Все выглядят немного смущёнными, но чрезвычайно довольными. Дядя Слава нарезает торт и раскладывает кусочки по тарелкам.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Так закончился этот необычный… а, впрочем, совершенно обыкновенный вечер. Умная мама ничего не заподозрила. Умная дочка – тоже. Вскоре Таня с Володей окончили школу и вместе поступили в институт. Они собираются пожениться. Дядя Слава сделал предложение Ольге Кирилловне, но она ещё раздумывает. Психолог, как-никак, и очень умная женщина.
Редакция еженедельника «Сдобные булки». Писатель дочитал рассказ и, убирая листы в папку, напряжённо ждёт реакцию редактора. Та продолжает покачиваться на кресле из стороны в сторону.
ПИСАТЕЛЬ: Ну как? Вам понравилось?
РЕДАКТОР: Значит, мужики сходили в ванную, а женщины даже не подмылись?
ПИСАТЕЛЬ (озадаченно): Ну, им как бы не требуется. Там же были носовые платки.
РЕДАКТОР: Не знаю, что там требуется вашим героиням, а я всегда после мужчины принимаю душ.
ПИСАТЕЛЬ: Они тоже приняли. Потом.
РЕДАКТОР: Но у вас про это не написано.
ПИСАТЕЛЬ: Ну, просто ритм повествования потеряется. Придётся описывать, как женщины пошли в душ. Причём одна за другой – не одновременно же. Концовка получится распухшая, краткость исчезнет, юмористический эффект пропадёт.
РЕДАКТОР: Так это юмористический рассказ?
ПИСАТЕЛЬ: Ну, как бы да.
РЕДАКТОР (машет на него ладошкой): Да я поняла, не грузитесь. Просто мне за женщин обидно. Неизвестно за что руками хватались – и сразу за стол.
ПИСАТЕЛЬ (кивая): Да-да, моё упущение. Я обязательно добавлю фразу про душ.
РЕДАКТОР: Уж постарайтесь! Просто мы очень ценим нашу женскую аудиторию.
ПИСАТЕЛЬ: Очень правильное замечание! Спасибо!.. Ну а в целом что скажете? О сюжете, об идее.
РЕДАКТОР: Сюжет мне понятен – маму и дочку одновременно поимели. В этом есть определённая изюминка. Наша мужская аудитория наверняка оценит вашу фантазию. Но что касается идеи… Она как-то ускользает от меня. Что вы хотели сказать этим рассказом?
ПИСАТЕЛЬ: Я хотел показать радость любви. Физической любви. Её красоту и естественность.
РЕДАКТОР: Вот как!
ПИСАТЕЛЬ: Да, я хотел воспеть любовь! Любовь, которая никогда не бывает порочной, никогда не бывает безобразной. Любовь, которой всегда найдётся место в жизни любого человека. Даже в самых неожиданных обстоятельствах.
РЕДАКТОР: Молодой человек, вы девственник?
ПИСАТЕЛЬ: Нет… А при чём здесь это?
РЕДАКТОР: Просто так возвышенно о физической любви рассуждают только девственники.
ПИСАТЕЛЬ: У меня жена и ребёнок.
РЕДАКТОР: Да, не только… Рискну предположить, что это автобиографический рассказ. Володя – это как бы вы. А Таня стала вашей женой!
ПИСАТЕЛЬ: Вряд ли. Мы с женой учились в разных школах.
РЕДАКТОР: А девственности лишились вместе?
ПИСАТЕЛЬ (смущённо): Я не думаю, что это стоит обсуждать сейчас… Полагаю, что вместе.
РЕДАКТОР: Как это мило!.. И действительно похоже на правду. Мне говорили, что сейчас такое поколение молодёжи. Как при советской власти. Один раз – и на всю жизнь. То ли нравственность снова в моде, то ли просто ума не хватает.
ПИСАТЕЛЬ: Ну так что же насчёт рассказа? Будете его печатать?
РЕДАКТОР: Что-то в нём есть. Забавное. Непосредственное. Но пока я не уверена, что вы именно тот автор, с которым нам стоит сотрудничать.
ПИСАТЕЛЬ: Я его переработаю. Внесу изменения, на которые вы так чутко обратили внимание.
РЕДАКТОР: Видите ли, мне не хотелось бы заваривать кашу из-за одного-единственного рассказа. Наши авторы большие профессионалы. Они умеют вживаться в самые различные социальные слои, умеют придумывать самые необыкновенные ситуации. Вот и мне хочется понять, годитесь ли вы на эту роль. На роль нашего постоянного автора.
ПИСАТЕЛЬ: Да-да, я понимаю. У меня ещё есть рассказы.
РЕДАКТОР: Тоже юмористические?
ПИСАТЕЛЬ: Нет. Самые разнообразные.
РЕДАКТОР: Хорошо, давайте ещё один. Но без юмора. Это не означает, что я его не ценю, просто юмор – слишком удобная вещь. Отпустил пару шуток – и уже на коне. А мне хочется увидеть в вас многоплановость, профессионализм.
ПИСАТЕЛЬ (роясь в своей папке): Значит, что-нибудь серьёзное?
РЕДАКТОР: Да, желательно.
ПИСАТЕЛЬ: Чтобы с нагнетанием, с интригой?
РЕДАКТОР: Было бы замечательно.
ПИСАТЕЛЬ: И с этаким твистом?
РЕДАКТОР: Можно обойтись и без танцев!
ПИСАТЕЛЬ: А, ну да… Я имел в виду, с неожиданным сюжетным поворотом.
РЕДАКТОР: Ну, возможно.
ПИСАТЕЛЬ (доставая из папки стопку листов): Есть такой! Современный психоделический триллер. Разумеется, с сексуальной начинкой.
РЕДАКТОР: Триллер с начинкой и психами… Ну, попробуйте.
ПИСАТЕЛЬ: «Психоанализ как он есть». Рассказ.
РЕДАКТОР: Название напрягает.
ПИСАТЕЛЬ: Я подумаю, что с этим можно сделать.
Рассказ «Психоанализ как он есть»
Кабинет врача-психоаналитика. Кушетка с мягким пуфиком-подголовником, стол с подставкой для ручек, метрономом, семейной фотографией и аккуратно разложенными бумагами, за ним – рабочее кресло. В углу стоит зелёный торшер, свет от которого делает обстановку интимной и загадочной. У стены – платяной шкаф.
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ: Кабинет психоаналитика оказался ровно таким, каким и ожидают увидеть его состоятельные граждане с «тараканами» в головах. Стиль его убранства можно было определить двумя словами: «завораживающий минимализм».
В кабинет в сопровождении секретаря заходит пациент. Он одет в хороший, дорогой пиджак и джинсы. На ногах – стильные кроссовки. Пациент здесь впервые: он всматривается в обстановку кабинета с любопытством и некоторым смущением. Он нервничает.
СЕКРЕТАРЬ: Проходите, присаживайтесь. Доктор через минуту появится.
КОВАЛЬЧУК: Ещё раз, как его имя? Герман Алек…
СЕКРЕТАРЬ: Генрих Альбертович.
КОВАЛЬЧУК: Ах, да! Генрих Альбертович… Повторял-повторял, так и не запомнил. Сразу видно, что не зря к доктору пришёл.
СЕКРЕТАРЬ: Ничего, это бывает. Я и сама не сразу запомнила.
КОВАЛЬЧУК: Спасибо, что поддержали. Однако же мы по разные стороны баррикад.
СЕКРЕТАРЬ: Расслабьтесь, нет никаких баррикад. Визит к доктору – это ещё не повод посыпать голову пеплом.
КОВАЛЬЧУК: Мне рекомендовал его один хороший знакомый. Говорит, очень сильный специалист. Буквально за пару сеансов вылечил его от депрессии… и прочих душевных расстройств.
СЕКРЕТАРЬ: Охотно верю! Генрих Альбертович действительно способен творить чудеса. Без преувеличений могу сказать, что сейчас это самый популярный психоаналитик в Москве. Не сомневаюсь, что он поможет и вам.
КОВАЛЬЧУК: Вашими бы устами… Дальше не продолжаю, ибо чувствую, что могу произнести пошлость. А мне ужасно этого не хочется.
СЕКРЕТАРЬ: Вы не похожи на человека, который произносит пошлости. Вполне респектабельный мужчина.
КОВАЛЬЧУК: А-а, вся эта респектабельность гроша ломанного не стоит! Деньги, положение в обществе, влиятельные друзья – всё тлен, когда теряешь душевное равновесие. Вот по вам видно, что вы его ещё не потеряли.
СЕКРЕТАРЬ: Как знать. Почему вы так уверены?
КОВАЛЬЧУК: И, вероятно, не потеряете никогда.
СЕКРЕТАРЬ: Спасибо. Я выгляжу как классическая глупая секретарша?
КОВАЛЬЧУК: О, нет, что вы!.. Э-э, да вы действительно умнее, чем кажетесь. Скажите, я могу пригласить вас на обед? Или даже на ужин?
СЕКРЕТАРЬ: Можете. Но только после сеанса.
КОВАЛЬЧУК: Вы думаете, я его не переживу? Забавно! Честно говоря, меня самого посещают подобные ощущения. Вот смеху-то будет, если я откину сейчас копыта.
СЕКРЕТАРЬ: Ещё никто не умирал на сеансе психоанализа. Разве только становился другим…
КОВАЛЬЧУК (приближаясь к ней плотнее): Ну так как насчёт обеда?
СЕКРЕТАРЬ: По-моему, вы упоминали про ужин.
КОВАЛЬЧУК: Просто я думаю, что нам стоит начать с обеда. Ужин – это уже как бы вторая стадия.
СЕКРЕТАРЬ (отстраняясь от него): После сеанса. Генрих Альбертович сейчас появится.
Секретарь оставляет на столе карточку пациента и направляется к выходу.
КОВАЛЬЧУК (показывая на торшер): Скажите, а вот этот зелёный свет так и будет терзать меня всё время?
СЕКРЕТАРЬ: Да. Зелёное успокаивает.
КОВАЛЬЧУК: Видимо, не меня. Я, знаете ли, не поклонник зелени.
СЕКРЕТАРЬ: Всего хорошего! Главное – по-настоящему расслабиться.
Она покидает кабинет. Ковальчук рассеянно оглядывается по сторонам, подходит к столу, берёт в руки фотографию в рамке – на ней психоаналитик запечатлён с женой и детьми. Входит Генрих Альбертович.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (улыбаясь и протягивая руку): Валентин Тимофеевич!
КОВАЛЬЧУК: Герман Алек… Чёрт, опять забыл ваше имя!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Генрих Альбертович. Очень приятно!
Врач без малейших эмоций забирает у Ковальчука фотографию и ставит её на место.
КОВАЛЬЧУК: И мне!..
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Присаживайтесь!
КОВАЛЬЧУК: На кушетку?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Совершенно верно.
КОВАЛЬЧУК: Вы хотели сказать, прилечь?
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ (усаживаясь на своё рабочее место): Прилечь вы успеете. Пока просто присядьте.
Ковальчук садится на кушетку и некоторое время не может выбрать позу. Закидывает ногу на ногу, вытягивает ноги вперёд. Наконец он находит решение: скрещивает пальцы в замок и, чуть наклонившись, опирается руками о колени.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Прежде чем начать, я уточню ваши данные. Вам тридцать четыре, правильно?
КОВАЛЬЧУК: Бинго!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Образование высшее.
КОВАЛЬЧУК: Совершенно верно!
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Кем работаете?
КОВАЛЬЧУК: От названия этой профессии у всех сводит скулы. Я – менеджер.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: В какой сфере?
КОВАЛЬЧУК: Да-а, это и сферой-то не назовёшь!.. Торговля автомобилями.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Семейное положение?
КОВАЛЬЧУК: Холост. Точнее сказать, в разводе.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Как давно развелись?
КОВАЛЬЧУК: Три месяца. Я – молодожён. Только наоборот.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Раньше обращались к психоаналитикам?
КОВАЛЬЧУК: Вы первый, кто лишит меня девственности.
Доктор не реагирует и делает в личном деле пациента заметки шариковой ручкой. Закончив, он удовлетворённо кивает головой и откидывается на спинку кресла.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Итак, Валентин Тимофеевич, на что жалуетесь?
КОВАЛЬЧУК: Депрессия. Тяжёлая депрессия. А ещё… некоторые проблемы в сексуальной сфере.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Какие именно?
КОВАЛЬЧУК (подбирая слова): Неприязнь к сексу. Не получаю от него никакого удовольствия, но при этом постоянно о нём думаю. Когда оказываюсь рядом с женщиной, испытываю тошнотворное чувство отторжения. При этом пытаюсь затащить в постель любое существо женского пола.
ГЕНРИХ АЛЬБЕРТОВИЧ: Мы поступим так. Сегодня я постараюсь выявить причину вашего состояния и наметить пути для его преодоления. Затем сообщу, какое лечение намерен предпринять. Конечно, если оно понадобится.
КОВАЛЬЧУК: Как скажете.
