О смерти, конечно, тоже думал, даже выбрался на середину проспекта в поисках шального водителя повозки: увы, все они уж осели к тому времени в сугробах и не могли прекратить мои душевные муки. Так и вернулся я в свое мрачное жилище, живой и даже не простывший, где и забылся горячечным сном.
Продолжаю знакомиться с творчеством современных поэтов. Пусть они бесконечно уступают мне в мощи и образности, однако также привлекают толпы поклонниц. Например, некто Вольдемар Шах-Рин. Хорош, сукин сын. И стихотворения представил на своем вечере достойные, все больше о смерти, чем пленил мой мятущийся дух. Увы, дефилируя в толпе фанатов, вновь узрел я прелестную Jann-Li… Воистину нет мне избавления от ее волшебного образа! Жестокий рок не дает мне отринуть воспоминание о ней и погружает в пучину скорби вновь и вновь.
И с того судьбоносного дня возвышаюсь я на своем замшелом балконе, пронзая взором туманные дали, и шлифую самое великое свое стихотворение – подведет оно черту под мировою поэзией, вознеся меня на вершину славы, недосягаемую для прочих. Вот тогда заметит меня непостижимая дева, и постигну я счастие. А иначе умру в печали.
Поэзия несколько утомила меня. Слишком уж много развелось в наши дни рифомплетов, всяк норовит вскарабкаться на сцену по головам собратьев и «осчастливить» толпу фанатов звонкими виршами. Совершив аят, удаляюсь в золотую пустыню чистого эгрегора, дабы познать просветление и почерпнуть вдохновение. Алля! Прелестная Jann-Li послужит мне проводником по сему оазису чистого духа.
Стоял на замшелом балконе, глядел в туманную даль и совсем не думал о смерти. Наверное, потому, что голубиная почта прислала мне права на управление морским судном водоизмещением до 3,5 тонн. Пассажиров при этом я могу перевозить не более 8 голов, да и тех привязывать в трюме ремнями к различным трубам. Теперь размышляю, что мне приобрести с достаточно вместительным трюмом и где плавать в шумном мегаполисе, поскольку моря тут нет, а есть только пруд с кувшинками.
Увидел ныне с замшелого балкона Jann-Li и напрочь забыл о смерти. И почему-то живо вспомнился поэтический вечер DJ Greben, посвященный 35-летию этого славного ветерана сцены. А еще я приобрел небольшое деревянное судно водоизмещением 1,5 т, оно буквально вчера – не более 40 лет назад сошло со стапелей заморской верфи. В трюм может поместиться 3 девы, если уложить их как можно плотнее. Керосиновый движок корабля тянет с силою 85 лошадей. Не так уж и много, но наш невеликий пруд не годится для могучего лайнера, ибо поднятая им волна повредит чудные заросли кувшинок и перепугает жаб.
С утра привычно подумал о смерти, а потом решил: какого черта? Не стал о ней думать, воздвиг парус на утлом суденышке и вышел на широкий простор городского пруда, подгоняемый промозглым ветром. Благо буквально накануне повязал на замшелый румпель ленточку в ознаменование победы государева оружия над силами зла. Она также реяла, не хуже стяга. Довершал мой триумфальный заплыв буревестник, который спикировал с небес и громко оповещал посетителей парка об этом событии. Был ли это приснопамятный Скотина, не ведаю. Кстати, от бортов и носа корабля поднялась порядочная буря, не менее двух баллов. Лелею надежду, что Jann-Li услыхала глас птицы и рокот волн, и обратила взор на одинокий парус, что белел в туманной дали парка.
Посетил на днях свой старый домишко на замшелой скале. Он уже почти развалился без присмотру и едва стоит, и повсюду видны следы незваных диких гостей. Хорошо здесь думалось о смерти, совсем не так, как в дебрях мегаполиса. Взошел на утес, устремил было задумчивый взор в штормящую морскую даль, вознамерившись предаться эсхатологическим размышлениям. Вотще. Слишком уж бодро вопили чайки в вышине, вспугнутые с гнездований, и весьма метко целили пометом в мою лысину.
Нынче на мой утлый баркас налетел свирепый шторм. Едва не опрокинул судно вместе с девою. Тут бы и задуматься о смерти, однако взамен того я, напротив, возжелал продлить свои скорбные дни. Видимо оттого, что издатель прислал мне изысканную обложку моего нового поэтического сборника. Захотелось вновь поучаствовать в стихотворных баталиях, разя глаголами людские сердца.
Получил письмо с голубиною почтой. Товарищ, некогда покинувший родину в поисках лучшей доли, обитает ныне на американском континенте. Стихов он, по счастию, не пишет. Подумываю отправиться за океан в путешествие, дабы обрести новые источники вдохновения и покинуть заодно замшелый балкон, благо баркас мирно покачивается в тихой гавани с кувшинками и, будучи просмолен, особого присмотра не требует. О смерти, следовательно, размышлять недосуг.
Ныне стоит в мегаполисе удушающая жара. Замшелый мой балкон того и гляди, потрескавшись, рухнет на головы горожан из поднебесья, а вместе с ним и я, буде придет мне блажь в тот момент возвышаться на нем, пронзая взором смог, иначе туманные дали. Но о смерти не думается, напротив.
На мегаполис опустилась тьма в форме грозовой тучи, из коей на дома и пруд обрушилась влага. Собственно, я легко перенес бы ураган, будучи взращен на замшелой скале, под ударами стихий, однако судьба занесла меня в этот день в мой утлый баркас. Более того, на середину пруда! Гигантские воронки с ужасающей силою закружились вокруг судна, дабы увлечь его в пучину, где уже упокоились несчастные кувшинки. Сколь ни вперял я взор в туманную даль, пытаясь разглядеть спасительный путь на сушу, вотще. Так и утоп бы, словно древний мореплаватель, но тут с брега раздался демонический девичий смех. То был добрый знак! Словом, не успел я толком задуматься о бренности сущего и самой смерти, как уже выгреб к спасительному берегу, мощно загребая веслом, ибо ветрила унесла буря. Но никакой девы нигде уже не было.
Коллеги по пиитическому цеху настойчиво зазывают в свой элитарный клуб, известный в массах как СПР. В этой связи размышляю над судьбами поэзии, на время забыв об эсхатологии.
Попалась мне в руки потертая книга аглицкого поэта Роджерса, творившего в середине 19 века. На языке оригинала, понятно. Обрез бумаги – солнечно-золотого цвета, переплет весьма крепок, богатые иллюстрации. Даже мудрые пометки на полях есть, оставленные, вероятно, вдумчивым исследователем творчества сего стихоплета. Невольный повод задуматься о смерти: вот как знатно издано, а кто теперь будет читать классические вирши? Цена им 5 английских фунтов на кособоком столе букиниста! Однако ж прочь, прочь бесплодные думы.