Олег Попенков
Исповедь военного переводчика. Книга 1. Возвращение на Восток
Посвящаю моей жене и моим друзьям – военным переводчикам
Автобиографическая повесть
© О. Попенков, 2023
© Издательство «Четыре», 2023
Возвращение на Восток
Автобиографическая повесть
«Генералы, офицеры и прапорщики, получившие боевой опыт в огне сражений, перенёсшие лишения, гибель боевых друзей, – это золотой фонд нашей армии…
Никакие перемены в политической жизни общества не должны затенять светлую память о людях, честно выполнивших свой воинский долг».
Из газеты «Красная Звезда» от 5 мая 1993 года
Фото автора, Москва, 2022 г.
Слово автора
В книге, которая состоит из трех автобиографических повестей, рассказывается о жестких буднях советских военных переводчиков на Ближнем Востоке в 60-70-е годы XX века. На их долю выпало стать участниками событий, обусловленных арабо-израильским военным противостоянием и военно-техническим сотрудничеством СССР с арабскими странами кипящего региона. Здесь, как и в жизни, переплелось все: трагическое и смешное, настоящая мужская дружба и, конечно, любовь.
Это произведение уже выдержало критику читателя, так как впервые было отдано на его суд еще в 2009 году. С тех пор в адрес автора пришло много предложений и просьб от друзей и знакомых, непосредственных участников событий, изложенных в книге, и просто читателей, проявивших к ней живой интерес. Теперь книга издается вторично с правками и дополнениями от автора, который выполняет свой долг перед теми, кто был дорог, но ушел в вечность.
Моим друзьям, военным переводчикам
Приветствую вас, друзья мои!
И сразу прошу простить за то, что, быть может, кого-то не упомянул в своей книге. Годы неумолимо стирают из памяти события, факты и фамилии. Но, поверьте, я помню всех и каждого из вас, ибо все мы – одно целое!
Рассказывая о себе, пишу и о вас, так как вы окружали меня в институте, сопровождали в далеких заграничных командировках, служили вместе со мной в воинских частях и многочисленных учебных центрах. Мы и сегодня вместе!
Читая эту книгу, вы легко уловите ту атмосферу и вдохнете тот воздух, которым мы все дышали, и узнаете в давно прошедших событиях самих себя.
Мы прошли подготовку в военном вузе, вращаясь, по сути, в армейском, мужском коллективе. Если сравнивать условия учебы и быта военных и гражданских учебных заведений, то мы, быть может, были лишены в наши юные годы тех студенческих радостей и свобод, которые ощущали сверстники на гражданке. Недаром говорят: студенческие годы – лучшие в жизни!
И все же, будь в моей воле возможность вернуть назад свою юность и все начать сначала – выбрал бы тот же путь!
Книга переиздается с изменениями и добавлениями. Этому послужили ваши замечания. Я очень благодарен вам за критику и пожелания, которые свидетельствовали о главном – вашем горячем внимании к нашей общей истории.
Итак, обо мне и о вас, и не только.
Предисловие
В моей комнате на стене у письменного стола висит старая фотография. На ней семь молодых ребят. Они улыбаются, и их лица светятся молодостью, здоровьем и надеждой на счастливую долгую жизнь. Они позируют на фоне плаката с социалистическими обязательствами на 1971–1972 учебный год. Теперь это история. У каждого времени – своя отметина.
Эти юноши – 10-я языковая группа Военного института иностранных языков, некогда супервуза и предела мечтаний многих поколений советской молодежи; кузницы высочайшего лингвистического мастерства. Вуза с необыкновенными армейскими традициями, основанными на духе непоколебимой воли и воинского братства. Но времена меняются и не всегда к лучшему…
Итак, на фото представители «труп тен» (от англ, group ten – десятая группа): Саша Бобров по кличке Бывалый из-за схожести с известным киношным персонажем, сержант и командир группы; Юра Синицын по кличке Маха, прозванный так из-за малого роста и нежного характера, человек влюбленный в искреннюю мужскую дружбу; Андрей Васильков по кличке Чика (по прежней фамилии Чекулаев), балагур, хохмач и талантливый парень, который вполне мог стать и музыкантом, и писателем; Серёжа Рябик, краснощекий любимчик публики обоих полов; Лёня Вылегжанин по кличке Череп из-за вдумчивого и рассудительного характера; Батланя – Игорь Ростовцев, высокий парень с точеной, как у римской статуи, фигурой, любимец женского пола и искатель приключений (в основном на собственную пятую точку).
Все ребята недавно вернулись в институт из загранпоездок и командировок по центрам подготовки арабов в Союзе и только-только приступили к занятиям. Они снова вместе. А впереди так много всего! Целая жизнь!
В центре группы нахожу себя и с горечью сознаю, что пятерых на этом фото уже нет в живых. Все они, ушедшие за горизонт, москвичи и баловни судьбы. Их тогда в шестидесятые причисляли к «золотой молодежи», имея в виду высокопоставленных пап и мам и их связи и возможности. Для меня эти ребята и впрямь золотые, но в другом смысле. Они ушли из жизни молодыми, не дожив до старости. Так решил Господь Бог. Но всех их, в мельчайших подробностях, хранит моя память, память сердца. Всякий раз, садясь за стол, я начинаю работу, подолгу рассматривая лица моих друзей, будто бы вижу их впервые, мысленно беседуя с ними, и вспоминаю в подробности каждого: неповторимый голос, шутки, приколы и радости. Радости юности…
Часть I
Из настоящего в прошлое
Глава 1
Шарм-эш-Шейх, сентябрь 2006 г
Мужчина и женщина в возрасте около пятидесяти лет прогуливались по территории пятизвездочного отеля «Мовенпик» в египетском Шарм-эш-Шейхе. Пара шла вдоль длинного, плавно закругляющегося бассейна, подсвеченного внутренними светильниками. В нем тихо, успокаивающе булькала вода, послушная движению непрекращающегося в ночное время технологического процесса.
– Какая духота! Наверное, больше тридцати. А ведь уже восемь вечера, пора бы и посвежеть немного, и совсем темно, – устало произнесла женщина.
– Ну, да, дорогая, мы на Ближнем Востоке. Здесь темень падает внезапно. Цикады поют. Завтра опять жара будет, – отреагировал на ее слова мужчина.
– На следующей неделе уже октябрь. В Москве прохладно – и тут похолодает, я надеюсь. Вот градусов тридцать днем было бы в самый раз! Ты как считаешь? – спросила женщина, и в ее словах прозвучала надежда.
– Непременно похолодает и здесь. Вечерами будет свежо, я уверен, – обнадежил мужчина.
Олег и Алла, семейная пара из Москвы, только сегодня утром прилетели в Шарм. В аэропорту их встречали с табличками служащие отеля. Арабы были расставлены равномерно от здания аэропорта до самого автобуса и вполне сносно общались по-русски. Их явно готовили, ориентируя на русских – основной туристический поток в Египет.
Разместившись в отеле и кое-как развесив вещи, супруги переоделись и поспешили на море, ближе к воде. Берег у моря был обрывист. Спустившись вниз по многочисленным деревянным лесенкам, они перевели дух. Пляж оказался песчаным. На нем были разбросаны лежаки, а в песок воткнуты стационарные большие грибки, покрытые сухим тростником.
Разноязычная публика отдыхала на лежаках, загорала, галдела, перемещалась и плавала. В море, через коралловый риф, который тянулся вдоль всего побережья, выходила металлическая лестница с перилами. Сойдя с нее, купальщик сразу попадал в морскую бездну – глубина у берега была метров 12–15.
Плавая и ощущая, как очень соленая вода Красного моря держит тело на поверхности, мужчина вспомнил давний случай, произошедший с ним в городе Ходейда, на побережье того же Красного моря, и холодок пробежал по его спине…
Находясь в спецкомандировке в Северном Йемене в 1975 году, группа военных специалистов, и Олег в их числе, выехала из столичного города Саны по так называемому «большому кругу». Нужно было посетить ряд воинских гарнизонов в городах страны: Таиз, Иб и Ходейда. Поездка оказалась сложной, дорога шла вверх, через горный перевал Ярим, находящийся высоко над уровнем моря.
Выехали на джипах, налегке, в сопровождении арабских офицеров Генерального штаба. Старший из них, подполковник (в те времена высший в стране воинский чин), взял в путешествие своего сына лет двенадцати, которого отчаянно тошнило на горном серпантине.
– Мафиш хоф![1] – все время повторял отец, подбадривая мальчика.
Экспедиция время от времени делала короткие остановки, чтобы передохнуть и размять затекшие ноги. Асфальтовая дорога была вполне сносной, однако отсутствовало всякое ограждение.
На очередном привале трое русских мужчин подошли к краю обрыва. В нескольких сотнях метров торчала верхушка сопки, а на всем расстоянии между людьми и сопкой плыл густой туман.
– Наверное, минут десять только лететь вниз, – предположил один из них.
– А потом – такая же лепешка, как та, которую мы недавно видели, – добавил другой.
Около двух часов назад экспедиция сделала привал у груды искореженного металла. Автобус, перевозивший паломников из Мекки, сорвался с горной дороги вниз и, пролетев несколько сот метров, упал на нижний серпантин. Погибли все ехавшие в нем восемнадцать человек.
Еще через несколько минут русские спецы заняли свои места в машинах, и джипы, натужно гудя, поползли дальше, поднимаясь все выше по горному серпантину. Стало прохладнее и заметно труднее дышать.
И вдруг повалил густой снег. Хлопья летели так обильно, что за какие-то мгновения летний пейзаж превратился в зимний. Арабы были одеты в военные френчи, а наши специалисты, по неопытности, в безрукавках – тряслись от холода.
– Это перевал Ярим, – пояснил йеменский подполковник. – Дальше дорога пойдет только вниз.
На очередной стоянке около машин столпились какие-то люди. Все они были одеты в шкуры и молча разглядывали чужаков. Среди местных особенно выделялся один подросток. Взгляд его светлых глаз остановился на Олеге. В свою очередь, тот попытался завязать разговор с мальчишкой, но ответа не последовало. Кажется, паренек стоял на снегу босиком…
– Это горцы, – снова внес пояснение подполковник. – Они не понимают нашего языка. Нам нужно уезжать отсюда.
Было заметно, что подполковник проявляет беспокойство.
Спецы поняли, что экспедиция находится на территории, которая не совсем лояльна к центральной власти. Племена временами бунтуют.
После часового спуска стало намного теплее. Уже легче дышалось. А еще через пару-тройку часов машины выехали на равнину.
Перед ними лежала в первых вечерних сумерках отдыхающая от нестерпимой дневной жары пустыня Тихама. Раскаленный докрасна диск солнца медленно опускался за горизонт. Пустыня оживала. Здесь все шевелилось, ползало и прыгало. Перебегало через одинокое шоссе. Хотелось поскорее проскочить это пространство.
Но, наконец, уже в полной темноте южной ночи экспедиция доползла до Ходейды, городка на берегу Красного моря. Засыпанные песком улочки освещали лишь немногочисленные тусклые фонари и гирлянды редких кафе и лавчонок.
Доехав до отеля «Медитереньен», джипы остановились, и экспедиция не без удовольствия спешилась.
В отеле предполагалось поужинать и переночевать, а весь следующий день поработать в частях местного гарнизона. Потом день на отдых – и снова в путь.
Итак, был запланирован целый день отдыха, который наши друзья собирались провести на берегу моря. Выйдя из машины, запыленные и потные, русские спецы жадно вдыхали воздух, насквозь пропахший планктоном и морской водой. Хотелось лишь одного – скорее искупаться в море. Этого требовало измученное от пыли и пота тело.
Побросав вещи в гостиничном номере и пообещав вернуться через час, то есть к ужину, который только начали готовить, русские ринулись на шум прибоя.
Купались в кромешной тьме на каком-то диком побережье, там, куда ноги вынесли, плывя по лунной дорожке…
Глубины у побережья большие. Сделаешь несколько шагов, а дальше – бездна. Но в 30–50 метрах от берега шла коса планктона и кораллового рифа. Считалось, что акулы боятся рифа и не заплывают за него, то есть не подходят близко к берегу. Олег заранее выяснил это у «бывалого» подполковника, который их сопровождал в дороге.
Туда, к рифу, и поплыл Олег в свой выходной день. Очень хотелось добыть кусок коралла, который переливался на свету всеми цветами радуги. В те годы во многих московских квартирах на трюмо стояли кораллы, диковинные чучела рыб и морских ежей, всевозможные раковины. В общем, это было модно. И говорило о том, что обладатель всех этих трофеев побывал где-то далеко-далеко, на морях и океанах.
Добравшись до рифа без особых проблем, наш пловец забрался на него. Рукояткой ножа отбил несколько кусков кораллов (себе и друзьям, ждавшим его на берегу) и, отправив их в сетку-кокон у пояса своего ремня, стал медленно погружаться в воду, намереваясь плыть обратно к берегу.
И вдруг сердце его подпрыгнуло и звонко забарабанило в ушах – мимо него, буквально в нескольких метрах, проплыл плавник громадного чудовища. Это была акула-молот. Она плыла медленно, надвигаясь мощным телом, почти не двигая плавниками. Ее маленькие глазки, казалось, заметили пловца, а громадная пасть ухмылялась.
Не помня себя от ужаса, Олег оказался на высоте каменной гряды, выступавшей из воды. А потом до самых сумерек все силился заставить себя нырнуть в воду и проплыть каких-то пятьдесят злополучных метров до берега.
Его попутчики, не понимая, что происходит, долго размахивали руками и что-то кричали. Но море гасило звуки.
И наконец он решился. Наблюдавшие за ним со стороны рассказывали потом, что, уже приплыв, он еще некоторое время бешено молотил руками прибрежный песок!
Позже, если он заболевал с высокой температурой, видение возвращалось в горячечном сне, и тогда бил озноб.
Но справился, конечно, заставил себя забыть о случившемся эпизоде. А вот сейчас, по прошествии многих лет опять вспомнил…
Выйдя из воды и подставив себя жаркому солнцу, мужчина долго смотрел на скалистый берег, уходящий за горизонт.
Акабский залив, «Рай для дайверов». Особенно много их собирается в египетском городке Дахаб. В этом непрезентабельном грязном местечке, где находится несколько национальных предприятий золотых изделий Египта. Собственно, «дахаб» – это и есть золото по-арабски.
Перед самой арабо-израильской войной 1967 г. Египет блокировал вход в Акабский залив для израильских и других кораблей, которые везли в Израиль грузы, считавшиеся стратегическими. О закрытии залива заявил сам президент Египта Гамаль Абдель Насер, высокий, белозубый и харизматичный лидер нации, выступая с речью в мае того же года.
А уже первого июня Израиль поднял в воздух всю свою военную авиацию. Она уничтожила ВВС Египта на военных аэродромах в Каире и Аль-Арйше за считаные часы, установив свое превосходство в воздухе. Для нападения на египетские аэродромы был выбран момент, когда происходила смена ночных и дневных дежурных. За несколько минут почти все египетские самолеты были уничтожены на земле.
Затем началась сухопутная фаза операции. На территории Египта бронетанковые силы Израиля наступали по четырем направлениям: на Абу-Агилу, Аль-Кантару, Газу и Шарм-аль-Шейх. Все было решено за считаные дни.
Результаты июньской войны оказались катастрофичными для арабских стран: Сирии, Египта и Иордании.
Были потеряны:
– Старый город Иерусалима (его арабская часть);
– Синай (территория Египта);
– Сектор Газа (Палестина);
– Западный берег реки Иордан (территория Иордании);
– Голанские высоты (Сирийская территория).
Количество палестинских беженцев составило около 500 тысяч человек.
– Смотри, какие рыбки! – отвлекла от раздумий жена.
Прямо около берега, у деревянных мостков, чинно построилась стайка игл. Кроме них, в воде резвились рыбы всех цветов радуги, явно ожидая от людей лакомых хлебных кусочков. Самые храбрые вились у ног и, чувствуя себя хозяевами положения, отгоняли своих товарок, претендовавших на угощение.
Накупавшись, супруги долго карабкались в гору по солнцепеку. Останавливаясь и отдыхая на лестничных пролетах, проклинали свою физическую немощность и обещали друг другу «взяться за себя».
Глава 2
Москва. Военный институт, сентябрь 1968 г
С однокурсником, Игорем Вахтиным (слева от автора) во дворе Военного института иностранных языков, сентябрь 1968 г.
Фото с друзьями у учебного корпуса, 1970 г. Нижний ряд: слева на право: Выродов, Ратников, автор повести. Верхний ряд: слева на право: Введенский, Моисеев, Гукайченко, Жабыко.
– Вы можете хоть все уйти из института. – Майор Крестьянинов мерно прохаживался вдоль строя только что вернувшихся из лагерей слушателей Военного института иностранных языков. Его бравый вид никак не портил солидный животик, выпиравший из-под гимнастерки, стянутой на месте предполагаемой талии широким кожаным офицерским ремнем. – По вам по всем армия плачет, вот там бы вас сразу научили дисциплине!
– А мы где? – послышался робкий вопрос из второй шеренги.
– Отставить разговоры! – огрызнулся майор. – В войсках служба, а здесь курорт!
– Ни фига себе курорт! – не согласились во второй шеренге.
– Как ты думаешь, он воевал?
– Откуда, ему лет сорок, а то и меньше.
– Значит, в сорок пятом ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Не успел. Потому и выпендривается. Фронтовики по мелочам не размениваются!
Майор Крестьянинов тем временем подал команду, строй повернулся налево и начал движение в столовую.
– Не тяни ногу, салага! – раздался за спиной надменный голос старослужащего (так называли тех, кто поступал в институт не после школы, а непосредственно из войск или уже по окончании срока службы), и один из молодых ощутил удар сапога по своей пятке.
– Еще раз так сделаешь, и я тебе так наверну по «чану», мало не покажется, – повернулся он к старослужащему.
– В казарму вернемся и поговорим, – зло прошипел «старик», но подсекать ногу больше не осмелился.
В лагерях произошел случай, который сразу выделил парня из числа салаг. Вчерашние школьники сильно зауважали, а старослужащие хоть и хотели наказать по-свойски, по-армейски, сделав ему «темную», но доказать ничего не смогли. А где-то в глубине души и сами прониклись к нему уважением, хотя и не показывали вида. А произошло вот что.
На лагерном сборе, который был объявлен сразу же по окончании вступительных экзаменов, первокурсников вывезли в район подмосковного города Щёлково на Медвежьи озера – для прохождения курса молодого бойца.
Лагеря института соседствовали со Звездным Городком и находились в очень живописном месте, на опушке соснового леса. Но красотами полюбоваться не давали.
За новобранцев взялись всерьез: утром подъем в 6:00, ежедневный семикилометровый кросс в сапогах и непременно с голым торсом. Далее полевые или классные занятия по военным дисциплинам: тактике, топографии и прочему. К вечеру новобранцы валились с ног, с облегчением стаскивая с себя в палатках опостылевшую за день кирзу (кирзовые сапоги) и разматывая сбившиеся в кучу портянки, впитавшие в себя запахи всех дневных «страданий».
По распределению отцов-командиров Олег попал в одну палатку со старшиной курса, которого за высокий рост 2,07 м прозвали Алефом (первая буква арабского алфавита – алеф – напоминала цифру один или, проще говоря, наклонную палку).
Старшина изо всех сил старался навести «армейский порядок» и выслужиться перед начальством. Ходили слухи, что на курс набрали слишком много народа и будет отсев. Алеф едва вытянул на вступительных экзаменах. Говорили даже, что по языку у него вообще-то была сначала двойка, но потом за него заступились. Ведь старослужащие имели приоритет перед вчерашними школьниками, у которых в памяти еще свежи были учебные дисциплины.
В палатке трое лежали рядом на общем деревянном настиле, укрываясь шинелями, и тщетно пытались согреться. Старшинское место находилось отдельно, сбоку, и также без особых удобств. К этой картине нужно прибавить специфический запах, на языке у новобранцев – смел, исходивший от сапог и прелых портянок (от англ, smell – запах).
Понятное дело, вставать утром не хотелось ужасно.
И когда в 6:00 начинал хрипеть «колокольчик» и проигрывался сигнал «Подъем!», Алеф, не вставая сам, начинал орать и выпихивать новобранцев из палатки на построение и утренний кросс, находясь еще некоторое время в блаженном положении лежа.
Когда в утреннем тумане все, дрожа и мучительно ожидая команды «Бегом», чтобы согреться на ходу, жались друг к другу, из палатки появлялась сначала задняя часть, затем спина и все остальное, что считалось Алефом.
Такая несправедливость казалась вопиющим хамством. Но поведение начальствующего лица являло константу.
И вот однажды, заготовив орудие возмездия с вечера, Олег, по молчаливому согласию жителей палатки и однокашников Миши Абрамова и Валеры Яроша, задумал и успешно осуществил свой план. Выскочил наружу первым и, пошарив в кустах, выхватил ствол подготовленной заранее ободранной ели, чем сильно удивил дневального – стоявшего под грибком со штык-ножом и в плащ-накидке «кадета»[2] Шкарупету.
Когда из палатки показалась филейная часть старослужащего Алефа, наш друг с силой нанес удар чуть выше начальственного копчика – и тут же выбросил елку в кусты. Алеф тяжело крякнул и плюхнулся на колени, лицом вовнутрь палатки.
Как оказалось позже, при служебном расследовании, «никто ничего не видел».
Заместитель начальника лагерного сбора подполковник Шах-Назаров был человеком умным, преподавателем гуманитарных дисциплин института, а не строевым командиром из «дубовой рощи» (так называли кафедру оперативнотактической подготовки военного вуза, сплошь состоявшую из строевых офицеров, в прошлом командиров, полковников и подполковников).
Он сразу все понял, едва бросил беглый взгляд на руки нашего «инквизитора», тщетно пытавшегося оттереть ладони от елочной смолы подручными средствами. Внимательно поглядел в глаза новобранца черными, как смоль, южными глазами, как будто оценивая поступок юноши, и отдал распоряжение двигаться на занятия.
Алеф бушевал от несправедливости, а еще от того, что стал предметом насмешек. Обещал всех «вывести на чистую воду» и написать рапорт по команде. Но так ничего и не сделал, потому что хоть и был «каланчой», но парнем порядочным и сердечным. И хотел лишь одного: удержаться в институте.
Много позже, уже в 2000 году, на встрече бывших однокашников, постаревший, сильно изменившийся, но все еще узнаваемый старшина осторожно напомнил тот случай. Значит, все знал! Но разговор не получил продолжения. А зачем? Совсем другие чувства переполняли нашего друга, тоже повзрослевшего и умудренного опытом. Ему было просто очень хорошо с теми, кого он помнил молодыми и, всю жизнь вспоминая, любил.
По возвращении из лагерей всех новобранцев разместили на зимних квартирах в Алёшинских казармах, за высоким металлическим забором, выходившим на Волочаевскую улицу. Двухэтажные строения, сложенные из добротного темно-красного кирпича в незапамятные времена, имели богатую историю.
Курс нашего друга попал на 2-й этаж исторической постройки с окнами во внутренний двор. Здесь располагался спортивный городок и строевой плац. Сама же казарма имела форму замкнутого прямоугольника, в котором кроме жилых помещений были учебные классы (в основном по военным дисциплинам), библиотека с читальным залом и столовая для младших курсов.
ИЗ ИСТОРИИ ВУЗА
Строевой смотр на фоне исторических казарм, осень-зима 1973 г. Автор первый слева.
Прибыв в институт, Олег стал приглядываться к своим однокашникам. Среди них были вчерашние школьники, выпускники суворовских училищ и ребята, прибывшие из войск.
Из суворовцев выделялся Витя Устюменко (Устя), симпатичный молодой и очень стройный парень. Устя был несомненным талантом, обладал прекрасным голосом, имел музыкальную подготовку и пел всегда и везде. Вместе с другим сокурсником Валерой Тарасовым по кличке Камень вполне мог исполнить как строевую песню курса: «Эх Ладога, родная Ладога…», так и сольную партию из своего довольно обширного классического репертуара на итальянском или французском языке. Не только у Олега, но и его многочисленных друзей неоднократно возникал при этом справедливый вопрос о том, зачем при таких вокальных способностях учить арабский язык, да и еще в условиях казарменного быта. Но, как говорится, хозяин – барин!
А еще Виктор запомнился Олегу по лагерному сбору. Однажды во время утреннего марш-броска, маршрут которого проходил по заросшему травой участку местности вдоль забора, за которым виднелся колхозный яблоневый сад, нашему переводчику пришла на ум лукавая идея сократить дистанцию. Этому было логическое объяснение: тропинка уходила резко на подъем и дышать становилось труднее. Бегущие в утреннем предрассветном тумане растянулись, и рядом не было ни души.
Не особо раздумывая, молодой человек легко перемахнул через забор и оказался в саду. Первое, что он увидел там, была картина маслом: охваченный лучами утренней зари Витя Устюменко, стройный как античный бог, лакомился запретными плодами, пробуя их с разных деревьев. Увидев однокашника, он невинно улыбнулся. Когда Олег приблизился к своему будущему другу, то увидел и почему-то запомнил на всю жизнь, как трепетало в груди у парня от недавнего бега его молодое сердце.
* * *
В категорию прибывших из войск входили не только те, кто по-настоящему хотел учиться в институте, но и те, кто лишь решил «прокатиться», то есть уехать из своих частей хотя бы на время. Солдат спит – служба идет!
Все новобранцы кучковались: старослужащие со старослужащими, салаги (вчерашние школьники) с салагами. Однако дедовщины, в ее негативном смысле, все же не было. Преобладали воинские традиции. Да и самоуважение служивших, основанное на любви народа к армии, было еще живо.
Пошел учебный процесс. В нем вчерашние школьники чувствовали себя значительно сильнее старослужащих. И те потянулись к своим новым молодым друзьям. Произошла ломка стереотипов, и разнородная масса, постепенно освобождаясь от «попутчиков», стала медленно, но верно превращаться в дружный воинский коллектив. Его формирование завершилось к третьему-четвертому курсам, то есть после первых командировок, в которых ребята, хлебнув лиха, накрепко притерлись друг к другу.
Олег быстро освоился в кругу новых знакомых, и уже на первом курсе у него были в друзьях и вчерашняя молодежь, и старослужащие: Серёжа Колесов, Миша Абрамов, Игорь Сахаров, Валера Ярош, Валера Коновалов, Володя Княжев, Серёжа Печуров, Саша Серков, Витя Устюменко, Андрей Чекулаев, поменявший в последующем свою фамилию на Васильков по каким-то семейным причинам, и многие другие ребята, которых он считал друзьями тогда и продолжает считать теперь. Жаль только, что все они смертны!
Салаги принимали присягу в революционный праздник 7 Ноября. Их построили на плацу, выдали автоматы и стали вызывать из строя по трое. Путая левое с правым, волнуясь и неумело отдавая честь начальнику, они звонкими прерывающимися голосами читали текст воинской клятвы. Действо происходило в присутствии многочисленных родителей и родственников, допущенных по столь торжественному случаю на территорию института. Многие отцы, будучи военными, были одеты в парадные мундиры с боевыми орденами и медалями. Здесь находились старшие офицеры, генералы и даже маршалы, в окружении которых гордо стоял начальник института генерал-полковник А. М. Андреев, сияя многочисленными наградами, как своей Родины, так и тех стран, в освобождении которых он принял самое активное участие. Было видно, что многих из присутствующих военачальников Андрей Матвеевич знает лично еще со времен войны.
После принятия присяги всю молодежь отпустили в город в увольнение до 23 часов вечера.
Вышел за ворота института и Олег. Он сел в трамвай, доехал до метро «Бауманская» и спустился вниз по эскалатору, забитому до отказа его будущими однокашниками – москвичами, путешествовавшими с папами, мамами, друзьями и подругами.
После двухчасового бесцельного болтания по городу наш друг вернулся в институт, сдал пропуск дежурному офицеру и направился в казарму.
Помещение было безлюдным. Только «на тумбочке» маялся дневальный, расхристанный до пупа, да в умывальнике щипали гитару два его однокашника: Валера Ярош и Саша Жестков. Оба они были одеты в военное галифе, сапоги и «вшивники»[3], и оба не пошли в увольнение.
– «Москва златоглавая, звон колоколов», – выводил на гитаре Ярош.
– Играешь на гитаре? – спросил у Олега Жестков.
– Да, немного.
Оба друга одобрительно кивнули, жестом приглашая его присоединяться.
Игра на гитаре и любовь к мелодиям шестидесятых сплотили друзей. Они потянулись друг к другу, на ходу сообщая все, чем живут и дышат.
– Давай вместе встретим Новый год, – предложил Олегу Валера Ярош. – Когда отпустят в увольнение, пойдем на праздник к моим друзьям.
Олег, для которого Москва оставалась чужим городом, конечно же согласился.
* * *
Переодевшись в гражданское, парни с гитарой наперевес шли по улочкам Нового Арбата. С неба падал крупными хлопьями густой предновогодний снег. Было тепло и тихо. Ни малейшего дуновения ветерка. Они шагнули в гулкий подъезд трехэтажного здания, расположенного в хитросплетениях района, и поднялись на второй этаж.
Дверь квартиры оказалась распахнутой настежь. Здесь по многочисленным комнатам шныряла незнакомая Валере и уж тем более Олегу молодежь. В гостиной был накрыт стол с едой и спиртными напитками, который время от времени посещали, затем исчезая в недрах огромного жилища, его обитатели.
Народ вел себя непринужденно, копируя, как решили для себя друзья, модное в то время поведение хиппи.
Своих друзей Валера искать не стал, «Пусть себе хиппуют!»
Парни присели к столу и расчехлили гитару. Так и просидели, исполняя авторские песни и любимые мелодии, никем не потревоженные до самого утра.
Простились у метро «Смоленская» уже где-то около семи утра. Валера решил заехать домой, а Олег потянулся к институту. До конца увольнения еще оставалось несколько часов, но в притихшем от праздничной маяты городе нечего было делать.
* * *
За новобранцев взялись всерьез, чтобы служба не казалась медом. Особенно нажимали на обучение иностранным языкам, но и кафедры военных дисциплин не отставали. А как же – ведь готовили не просто толмачей, а военных переводчиков!
Среди преподавателей военных кафедр были несомненные звезды. Здесь царствовали такие люди, как полковник Жаров, преподаватель тактики, родной брат народного артиста, высокий черноволосый красавец – гроза всех женщин института; полковник Бардадым, преподаватель боевой техники и боеприпасов, уютный и невозмутимый дядька, с невероятным украинским «ч» волшебно произносивший «зачет» и «очко головодонного взрывателя», объясняя, из чего состоит снаряд, и многие другие офицеры, прошедшие в свое время «огни и воды» и заслужившие спокойную жизнь преподавателя неосновной кафедры военного вуза. По сути, эти люди забавлялись, наслаждаясь долгожданным покоем, хорошо понимая, что будущий переводчик должен, прежде всего, ухватить терминологию.
