Олег Раин
ОТРОКИ ДО ПОТОПА
Глава 4
С тем же Виталиком, подростком из подземелья, они беседовали потом множество раз. Наверное, даже подружились. При этом наблюдалась странная вещь: Сергей с Антоном росли и взрослели, Виталик же с каждым новым месяцем усыхал, уменьшаясь в росте, покрываясь новыми язвами и шрамами. Само собой вошло в привычку таскать ему что-нибудь из съестного. Виталик ел все – от конфет с коржиками до индюшачьих окорочков и засохшего сыра. Ничего удивительного, что к новым своим знакомцам он питал самые теплые чувства, с удовольствием рассказывая про подземных монстров, про многочисленные болячки соседей, про то, как бедует народ в колониях. Серега подозревал, что многое из рассказываемого – чистой воды выдумка, однако слушать было все равно интересно. Виталик казался почти инопланетянином и жил в каком-то своем – вроде бы близком и все-таки абсолютно параллельном мире. То есть параллели на то и параллели, чтобы не пересекаться, но ужас заключался в том, что Серега понимал – шагнуть в мир Виталика было проще простого. Нырнуть в тот же люк, как в зазеркалье, остаться там на одну-единственную ночку и все! Обратного пути уже не будет.
А еще приходила странная мысль о том, что зазеркальем, возможно, были как раз они – со своими хрущебными проблемами и монотонными буднями, с тяжелым небом над головой и ежедневным смешным желанием сигануть выше означенной головы. Виталика карьера не интересовала, как не интересовало и будущее. Смешно мечтать о том, чего нет. Виталик не витал в облаках и был реалистом, а вот они жили в зазеркалье, в чумной суете фамилий и рангов, в вечном сравнении мускулов, знаний и кошельков.
Впрочем, на этот раз Виталика Серега не увидел, – канализационный лаз пустовал. То ли подземный люд продолжал отсыпаться, то ли успел разбрестись по своим законным промыслам – кто в обход окрестных помоек, кто на помывку машин, кто прошвырнуться по садовым участкам.
Зато на аллее Серегу догнал Антон.
– Витальку искал?
– Ага… – они солидно пожали друг другу руки, буйствовать, обниматься и орать, как это было всего год назад, не стали. Видимо, Антон тоже расписал себе аналогичную программу взросления.
– Они с Кранчиком на улицу Шефскую перебрались, – сообщил Антоша. – Помнишь лестницу у цистерн? Там что-то вроде пещеры и куча труб с вентилями. Виталик теперь там обретается.
– Вот так номер! Там же парит всегда. Все равно как в бане!
– Зато безопасно. Я его позавчера видел, – он сказал, вроде как от Боша прячется.
– Погоди, погоди! Посадили же Боша! В тюрягу еще весной.
– Ну и что? Маринада тоже чуть ли не каждый месяц сажают, а он через день-другой снова по улицам шляется.
– С Маринадом как раз ясно. За него Кентукки бабки отстегивает. А за Боша никто заступаться не будет.
– Само собой. Только зачем он ментам – психованный да больной? Подержали немного и снова выпнули. А он под землю вернулся и порядки свои наводить взялся. Его в центре реабилитации, видать, крепко обработали – совсем у мужика чердак съехал. Виталик говорит: чуть что – сразу за палки и кирпичи хватается. У Кранчика же припадки, а Бош эпилептиков ненавидит. Считает, что это заразно. Чуть не пришиб Кранчика. Ну, и Виталика заодно.
– Непонятно, чего они терпят? Их же толпа.
– И что? Боятся же. Бош – взросляк, они – салапеты.
Серега поиграл желваками.
– Потолковать бы надо с Бошем.
– Ну, ты дал! Я же говорю: он чуть что – за каменюги хватается. Опять же – мужлан здоровый!
– Мы тоже не гвоздики обойные. Биты возьмем или другое что придумаем…
Антон озадаченно погладил отвороты пиджака. Он как всегда сомневался.
Парк остался позади, и, выйдя за ворота, ребята разглядели сидящего на корточках Геру. Тот красиво докуривал сигарету, свободной рукой крутил в пальцах зажигалку.
– Явились, не запылились.
Гера тоже играл в резидента, – серьезное лицо, поза бывалого зека. И все-таки, когда Серега помахал ему, не выдержал, заулыбался. Поднявшись с корточек, метким щелчком запульнул окурок в опрокинутую урну, шагнул навстречу, энергично пожал руки.
Отныне троица друзей была в сборе, и Серега сразу ощутил прилив энергии. Шагающие слева и справа одноклассники не подозревали, что задают ему нужную осанку и разворот плеч. К месту припомнились «Три товарища» Ремарка и «Три мушкетера» Дюма. Правда, были еще «Три толстяка» и «Три поросенка», но это относилось уже к области сказочек. Настоящая литература к трио всегда относилась уважительно. Друзья шагали вполне реальной дорогой, и впереди их поджидали не подарочные пупсы в бантах, не детский утренник, – их поджидала школа.
Уже на подходе к родному до последнего кирпича зданию, в глаза бросилось ослепительно серебристое ландо. Возле автомобиля стояли двое: толстый и рослый Маринад в футболке на выпуск, румяный, губастый, с густой, напоминающей шерсть эрделя шевелюрой, а рядом мистер Кентукки собственной персоной – тоже толстый, но низенький, весь в черном и фирменном, исключительно кожаном. Глаза последнего скрывались за темными очечками, и Сергею тут же вспомнился кот Базилио в исполнении Ролана Быкова – ведь явно косил под мафиози! И не чаял, не гадал, что похож на обычного, перекормленного кота! Даже новенькое авто имиджа не спасало. В прошлом году, Серега точно помнил, Кентукки гонял по улицам на «Тойоте», теперь же тачка трансформировалась в «Феррари». Оно и понятно: торговать гадостью вроде «спайса» – это вам не калачи печь. Прибыль – тысяча процентов с хвостиком, а хвостик, к слову сказать, – еще одна тысяча. Это Антоша как-то раз посчитал. Даже самолично бегал к Маринаду, интересовался ценами. Пару фитюль купил, подарил потом Гере. А Гера мялся и мучился, очень хотел выкурить, но после взял и спустил все в унитаз. Потом, понятно, жалел, однако Серега его геройство одобрил. Нарков в жизни без того хватало, – вот и не фиг было подыгрывать этим упырям.
– Видали? – Антон качнул плечом в сторону иномарки.
– Точно на параде! – процедил Гера. – Уроды!
– Еще и пялятся…
Серега кивнул. Ему тоже не понравилось, какими взглядами провожали два наркодилера бредущих мимо школяров. Оба сияли, как китайский силумин, и отечески кивали будущей своей клиентуре. То есть они ничуть не сомневались, что это, в самом деле, ИХ клиентура! И первое сентября для Маринада с Кентукки тоже было своеобразным праздником. Чем-то вроде начало рабочего сезона. Или сезона охоты.
Твари, блин, подколодные!
***
Класс изменился. Может быть, даже в лучшую сторону. Потому что исчезли переехавшие в другой район братья Нефедовы, известные драчуны и обжоры. Вечно голодные, Нефедовы крали все, что плохо лежит – завтраки из буфета, бутеры из чужих портфелей, проездные билеты, деньги. Оставались, конечно, братья Рыковы – еще одна сладкая парочка, без которой класс вполне мог обойтись, но тут уж, как говорится, не до жиру. Кроме того, свято место пусто не бывает, и исчезнувших Нефедовых должны были заменить двое новеньких – он и она. Девочка-припевочка пока не нарисовалась, а вот мальчик с пальчик уже объявился. Звали его Игорек, и ничего особенного он из себя не представлял. То есть так они решили поначалу, но новичок все же сумел их поразить – взял и преподнес фишечку в виде вставного глаза. Сидя на первой парте, паренек оборачивался к новым своим товарищам и на бис вынимал из глазницы стеклянный цветной шарик. Даже мальчишки от ужаса зажмуривались, а девчонки – те и вовсе тихонечко повизгивали. Еще бы! Вместо глаза у Игорька зияла темно-багровая впадина. Молодой историк Федюня, не понимавший причин переполоха, нервно стучал указкой по столу и забывал, о чем рассказывал, перескакивая с первого на десятое и обратно. На мальчиков он кричать побаивался, а на девочек стеснялся смотреть.
Кстати, девчонки тоже похорошели, за лето заметно вытянулись и округлились. Как сказала Шама: были девки, стали телки. В ноздрях, ушах и пупах добавилось колец, булавок и бисера. Помада, тушь и маникюр – все приобрело профессиональный лоск, а уж от разноцветья волос прямо рябило в глазах. Больше всех развеселила народ Светка Полетаева. Эта умница не стала мудрить с выбором и покрасила свои волосы сразу в семь цветов. «Светик-семицветик» – тут же окрестил ее Сэм, и Серега посетовал, что столь меткое сравнение не пришло в голову ему первому. Полная Танька вместо кулона нацепила абсолютно прозрачный сотовик, а Верка за лето умудрилась отрастить такие ногти, что с трудом удерживала в пальцах ручку.
Словом, нормальный зоопарк, – ничуть не хуже, чем у всех прочих. Джинсы – в обтяг, юбки – в напряг, а пачка сигарет уже у каждой второй. Хорошо, хоть Анжелка осталась Анжелкой. Серега давно заметил: красивых хоть в мешковину обряди, все равно обуют любую разрисованную модель. А уж когда она сидела, закинув ногу на ногу и с умудренной задумчивостью листала комиксы, у Сереги начинала обморочно кружиться голова. Карусель, ради которой, верно, и стоило жить. По этой самой причине на уроках он сидел в основном вполоборота, стараясь не упускать свою мечту из виду.
– ..С незапамятных времен человек думал и мечтал о небе, – вещал, между тем, Федюня, и ясно было, что приземленность Серегиных мечтаний его ничуть не волнует. – Попыток взлететь предпринималась масса, и история знает сотни трагедий, разыгравшихся на стартовых площадках и в воздухе. Однако пытливый ум не остановишь ничем, и чуть более трехсот лет назад мечта человечества осуществилась – в небо поднялись братья Монгольфье. Гигантскую оболочку отважные конструкторы наполняли горячим воздухом, и шар медленно поднимался ввысь. Подъемной силой подобные аппараты обладали небольшой, однако этого оказалось достаточно…
Серега без труда представил Анжелку и себя, взмывающими под огромным куполом к белоснежным облакам. Он спокоен и хмур, она визжит и изо всех сил обнимает его за шею. Не картинка, а блеск! Прямо до мурашек по коже… А еще лучше – если не на шаре, а на дельтаплане с двумя люльками – Серега такие уже как-то видел. В одной люльке Анжелка, в другой – той, что для инструктора, – он. И лихое запрокидывание в петле Нестерова. Земля исчезает, сменяясь на несколько секунд синевой, и неожиданно вновь появляется перед глазами, с шелестом несется навстречу. Серега сжимает раму и сурово смотрит вперед. Анжелка, понятно, визжит, и изо всех сил стискивает партнера руками. Ее кричащий рот где-то рядом с его ухом, Серега теряет от счастья сознание, и оба врезаются в землю. Все! Свежая лепешка! Осовремененный вариант Ромео и Джульетты…
– Между прочим, я видел в Крыму полеты, – Серега с трудом разогнал туман грез, обернулся к Антону.
– На шарах?
– Да нет, на дельтапланах. Там гора такая плоская есть – гора Клементьева. Вот с нее и порхают людишки. Их там – как мух. Хочешь – записывайся и летай себе на здоровье.
– Ничего себе – на здоровье!
– Конечно, на здоровье! Это же чистый кайф! Сплошные положительные эмоции.
– И ты летал?
Искушение было велико, и Серега открыл уже было рот, чтобы сказать «да», однако припомнил сегодняшнюю установку «не врать». Скучная, конечно, установка, но нарушать ее в первый же день – это как-то по-кислому. Вон и Антоша напрягся – даже черкаться перестал. Наверняка, ждал очередной байки… Серега скосил глаза и рассмотрел на его рисунке воздушный шар с огромной, наполненной какими-то монстрами гондолой. Монстры у Антона получились хорошо, шар с гондолой – не очень.
– Я полетел бы, – признался он, – да только один полет тянул триста гривен.
– Гринов? – вскинулся Антон. – Так дорого?
– Гривен, говорю! Это фантики украинские. Но тоже дорого. На наши бабки – полторы тысячи. Это, прикинь, всего за пятнадцать минут.
Антон тут же набросал на листе этажерку цифр – поделил рабочий день на пятнадцатиминутные интервалы, быстро помножил на сумму, названную Серегой.
– Кучеряво живут!
– А то! – Серега придвинулся к Антону поближе. – Я что думаю! – можно и здесь организовать такой бизнес. Купим аппарат, научимся летать, а потом знай себе – обслуживай клиентов.
– Или клиенток.
– Конечно!
– Вообще-то идея неплохая…
Они призадумались.
– ..Первые же дирижабли появились только в девятнадцатом веке, – продолжал урок Федюня. – В 1852 году француз Жиффар сконструировал управляемый аэростат, который и принято считать первой ласточкой в истории дирижаблестроения. – При этом устанавливались на небесных исполинах самые примитивные двигатели – паровые, газовые, бензиновые, но все чрезвычайно маломощные. Бывало и так, что винты раскручивались руками и ногами.
– Это что, – типа, велика? – сипло поинтересовался Крабов Миша, мальчик, которого Мишей никто в школе не называл.
– Можно сказать, и так. Простейшая цепная передача и ворот с педалями, – учитель с энтузиазмом кивнул. – Конструкции были, конечно, крайне несовершенными – быстро теряли газ, не отличались маневренностью и плохо справлялись с ветром, но изобретатели продолжали соревноваться. Уже в 1901 году инженер Сантос-Дюмон на одной из своих моделей поднялся в воздух и обогнул Эйфелеву башню. За это он получил денежный приз в сто тысяч франков.
– Ух ты! – восхитились ребята.
– А франк у нас сегодня сколько? – Антон покосился на Серегу.
– Франков вообще не стало, – на еврики перешли.
– Ну, если бы евриков сто тысяч, вышло бы не хило…
– А спустя всего двенадцать лет в Европе стали создаваться воздушные дивизионы, – дрожащим от волнения голосом возвестил Федюня. – Воюющие страны начали бомбить друг друга с помощью дирижаблей. Немцы бомбили Англию, англичане – Берлин…
– Я че-то не понял, – возмутился Кокер. – Почему одни иностранцы-то? А россияне чего дирижабли не строили? Тоже небось могли Берлин с Лондоном пофигачить.
– В нашей стране проект цельнометаллического дирижабля длиной в двести десять метров представил Константин Эдуардович Циолковский. К сожалению, тогдашнее правительство посчитало нецелесообразным выделить деньги на постройку.
– Вот уроды!
– Потише, пожалуйста! – Федюня движением экстрасенса воздел руку.
– А че тише-то! – забазлал Васена. – Вечно так! Как воевать и припахиваться, все наши кирзачи, а как открытия какие или еще что, так дуля с маком. Берлин-то – не Жираф ваш брал.
– Ну, во-первых, не Жираф, а Жиффар…
– Какая, блин, разница! На нас ездят, а мы терпим. Нефть вон направо-налево разливаем. Прям пивнушка, блин!
– А тебе че, жалко? У нас, может, этого добра под завязку! – хмыкнул Кокер.
– Ослина, блин! Я про другое! – Васена молотнул себя по шее. – Хомут-то не надоело таскать? Все другим да другим!
– А ты не давай, – фыркнул Кокер. – Без тебя давалок хватает.
– Че ты сказал?
– Ты, с понтом, не слышал?
– Умней паровоза стал? Я тебе рельсы живо поправлю.
– Поправлял один заправляла! Потом на лекарства всю жизнь работал…
Федюня растерялся.
– Пожалуйста, тише! Ребята!..
Изящно проголосовав, с места поднялся Сэм.
– По сути народ прав, – хорошо поставленным голосом сообщил он. Обращался, как показалось Сергею, больше к окружающим, нежели к учителю. – Этим летом я был в Европе, так вот в Париже мы заехали в один музей – Дом Инвалидов называется. И вот какая деталь, Федор Тимофеевич: в экспозиции Второй Мировой войны выставлены немцы, поляки, англичане, французы – словом, все, кроме наших русских солдатиков. Нехорошо получается.
– Да ваще западло! – прорычал с задних рядов Шама. За минувшее лето он повзрослел больше других. Ломкий голосок Шамы, наконец-то, сломался, прорезавшись в утробный бас. Занимающиеся своими делами ученики оживились. Кто играл в карты, подняли головы, болтавшие прекратили свои россказни о летнем отдыхе.
– Зато у нас ракеты самые крутые! – патриотично брякнул Гера. – И этот еще в космос летал… Гагарин.
– Только знают ли его на западе? – елейно улыбнулся Сэм. – Там больше в курсе про Луну с Армстронгом, про Марсоход и Ангар-18 с телами инопланетян.
– Дак мы же их стопудово и сбили! – пробасил Шама. – А америкосы взяли – и обломки себе заныкали! В ангар, значит. А теперь тупят по-черному, не показывают никому.
– Их давно прижать надо! – заорал Кокер. – Тайсона в тюрягу упекли. Ниггеров похлеще нашего трамбуют. А они вон как на ринге пашут!
– Да гвоздануть бомбой сотого размера, и все дела!
– Они тоже гвозданут.
– Бамбук кури! Пусть попробуют. Китай им сбоку навернет, и мы в лобешник добавим. Аляска-то наша была…
Довольный поднятым переполохом, Сэм преспокойно уселся на место, выложил перед собой руки, точно вытесанный скульптором Шемякиным царь Петр. Кто-то запустил к потолку самолетик, и бумажный ястребок, описав крутую дугу, стукнул Федюню в колено. Народ заржал. Урок, точно отцепленный партизанами вагончик, с грохотом покатился под откос. Роль партизана в данном случае сыграл Сэм.
– Видал, как он их! – шепнул Антон. Он тоже смотрел на Сэма. Почти с восхищением.
– Не их, а нас, – поправил друга Сергей. Сколько он знал Сэма, тот вечно манипулировал людьми. Еще с тех давних пор, когда коллег первоклашек легко было купить за булочку с повидлом или за порцию пломбира. Теперь манипулирование шло более витиевато – за счет интонаций, за счет грамотно поставленной речи. Никто в классе так больше не разговаривал. А уж за умение плавно и обтекаемо выдавать более десяти фраз кряду – Сэма смело можно было выдвигать в сэнсеи. Он и цитатами сыпал, как древний сеятель пшеном. Когда впервые Сэм выдал что-то такое из какого-то Бонч-Бруевича, девки аж запищали. То есть именно в тот день Серега по-настоящему и уверовал в поговорку о том, что женщины любят ушами. Сэм это тоже знал, отчего словесная мутота его год от года набирала силу, превращаясь в сахарно-ядовитый сироп. А точнее – в клейстер, на который склеить можно было кого угодно – от тех же девок до будущего Сэмовского электората.
Пахнуло шипучим дымком, и где-то под партой Катьки с Люськой бабахнула петарда. Это, верно, Рафик постарался, большой любитель конопли и пороха. Девчонки взвизгнули и принялись ругаться:
– Совсем сдурел!
– Вольтанутый!
– Молчать, метелки! Для вас же старался.
– Если у меня колготки сгорели, я тебе глаза выцарапаю.
– Чтобы не смотрел! – гоготнул Шама. – На то, что под ними. Хотя че там смотреть-то!
– Придурок!
– Лучше колготки проверь, ботаничка!
– И нам покажи.
– Шама! Голову убери, я ему плюну…
Это вопил Маратик – маленький, прыщавый, но юркий, как новорожденный опарыш. С Маратиком мало кто считался, и Шама отреагировал вполне адекватно..
– Только плюнь, башку отвинчу и в окно выброшу.
– Дурак, я же не в тебя.
– Ты кого, дятел, дураком назвал?
Шама, огромный и длиннорукий, развернулся на своем месте, локтем смел соседские учебники, рывком дотянулся до Маратика.
– Кого бьешь, фуфел! Я же за тебя…
Что-то отечески бормоча, Шама отвесил Маратику саечку. Челюсть парнишки звучно лязгнула.
– Ребята! Зачем же так! – Федюня растерянно взирал на бурлящий класс. – Я понимаю: трудно так сразу втягиваться после лета…
– А-а-а! – спасаясь от Шамы, Маратик выскочил из-за парты, обежав учителя, спрятался за ним. – Федтимофеич, скажите этому барану, чтобы он не дрался.
– Че ты ляпнул? А ну сюда, стручок! По-рыхлому, я сказал!
– Козинцев, Шаманов! Да что же это такое…
Сидя вполоборота, Серега смотрел на красавицу Анжелку и лениво слушал, как бурлит и пенится под сводами класса океан великого и могучего языка – вроде бы русского и вроде бы не совсем. На стенах висели портреты путешественников, ученых, писателей – короче, всех вперемешку. Великие смотрели на галдящих ребят и молча радовались тому, что жить в эту пору прекрасную им уже, верняк, не придется.
Привстав со стула, Верка лупила сидящего впереди Васяну стопкой учебников. На нее пялились, потому что при каждом замахе оголялся пуп с золотым колечком. Этим проколотым пупком Верка еще в прошлом году изумила сверстников, а теперь к колечку еще и пару булавок добавила. Короче, полная красота! Пользуясь моментом, Рафик что-то сыпал красавице под задницу – то ли кнопки, то ли какой-то краситель. Светка Полетаева аккуратно накручивала на палец свои разноцветные пряди и широко зевала. Сидящая рядом с ней Танька покачивала плечиком с японским тату, косилась в сторону буянов и интеллигентно хихикала. Только Анжелка, по мнению Сереги, оставалась на высоте. Она невозмутимо подрисовывала губы и глядела в «свет мой зеркальце», точно в телевизор, демонстрирующий очередной сериал.
Серега повернул голову. Пейзаж слева мало чем отличался от пейзажа справа. Все та же тупая развлекуха. Как всегда. Скрутив лист трубкой, Вадим целил в Тараса Кареева, и Тарасик неловко заламывал худые руки, пытаясь прикрыть от жеваных пуль свой гениальный затылок. Главное же действо творилось, как и положено, на авансцене. Перед классной доской, точно на фоне кулис, Шама, никогда не слышавший про Отелло успешно справлялся с ролью ревнивца. Проще говоря, продолжал тузить и душить Маратика. Марат хрипел и ругался, а бедный Федюня, метался туда-сюда, силясь унять бурю. Ничего, конечно, у него не получалось. Как все интеллигенты в третьем поколении, он напрочь забыл о своих корнях, веруя в силу пряника и абсолютно не понимая прелести кнута. Серега его искренне жалел. Он-то о мире знал раз в сто или тысячу меньше учителя, однако не сомневался, что Федюня устаревший продукт своей эпохи – что-то вроде зуба мудрости. Конечно, говорил историк грамотно – почти так же, как Сэм, но разницу ощущали все. Один мог разговаривать разве что с забором, второй запросто разжигал миниреволюции, провоцировал дуэли и стравливал народы. Впрочем, ничего иного от школы Серега не ждал. Да и что страшного, если ученики малость подушат друг друга, немного порычат и походят на головах? В конце концов, звонок будет все также трескуч, потолки не обвалятся, школа устоит и выдержит. Для чего еще ее строили, как не для ора в миллион децибел, варварских нашествий и рыцарских ристалищ?
Вернувшись взглядом к Анжелке, Серега мечтательно улыбнулся. Дирижабль, на который он мысленно ее усадил, уже трещал по швам и полыхал пламенем. Парашютов, конечно, не было, Анжелка плакала, и по бархатным ее щечкам текла тушь. Обреченная на гибель красавица смотрелась в зеркальце и рыдала еще более безутешно. Последний из уцелевших пилотов (им, разумеется, был Серега) мужественно разгонял винт. Голыми кровоточащими руками. Винт со скрипом набирал обороты, Серега хрипел, дирижабль тащился едва-едва, еще и Анжелка мешала – конечно же снова пыталась обнимать, ища у него защиты. И потому надо было дотянуть – до речки, до стога сена – короче, до чего-нибудь спасительного. Серега знал, что дотянет. Главное, чтобы Анжелка держалась за него покрепче. А уж тогда… Тогда даже фиг с ней – с речкой, можно было и разбиваться. В лепешку и в блин – только чтобы обязательно вдвоем…
