bannerbannerbanner
Имитатор. Книга первая. Увертюра

Олег Рой
Имитатор. Книга первая. Увертюра

Полная версия

– Ариш! – любимый супруг явился в прихожей, потягиваясь и поводя плечами, должно быть, за компьютером сидел, ее дожидаясь. – Наконец-то! У тебя тут ненаглядный мужчина с голоду загибается. Вот помру, что делать станешь?

– Разделаю и котлет накручу, – буркнула Арина. – На полгода хватит.

Шуточка вышла так себе, грубоватая, но на интеллектуальные изыски сил не было.

Сбросив кроссовки, Арина прошагала на кухню. Нет, она не станет ворчать «мог бы сам разогреть», ни за что! Вытянула из холодильника кастрюлю с рассольником, пластиковую коробку с остатками вчерашней лазаньи – Виталик недовольно сморщился, она не видела, он стоял за спиной, но как будто видела, вот как хорошо она его знала. Ну что ж теперь! Да, у нее не хватает времени, чтобы готовить каждый день что-то свежее, приходится разогревать. Да, ей и самой от этого неловко, стыдно, нехорошо – но что ж поделать-то!

Покупных полуфабрикатов воспитанный заботливой мамой супруг, разумеется, не признавал. Да Арина и сама могла бы этих самых полуфабрикатов впрок наготовить: и тех же котлет, и голубцов, и пельменей, и ее фирменных рулетиков с паприкой – а толку? В крошечную морозилку «Севера» лишний кусок мяса или, к примеру, «запасную» скумбрию (из нее такая чудесная запеканка получается, и возиться почти не нужно) не втиснешь. Вот почему так получается? За одно воскресенье можно накрутить заготовок на месяц вперед, да еще и пирогов напечь. А если то же самое готовить каждый вечер – в сто раз больше времени нужно. Если в сумме. Загадка, право.

Плита была газовая, старая, никаких тебе автоподжигов. Пьезозажигалка то включала конфорку с первого щелчка, то упрямилась – когда поднималась влажность. А поскольку Питер, при всех своих достоинствах, город довольно сырой, зажигалка отказывала чаще, чем срабатывала. Арина чиркнула спичкой, зажгла сразу три конфорки – для супа, для лазаньи (подумав мельком, что уж микроволновку-то все-таки надо купить, можно ее от хозяйки прятать, а если заметит, пусть застрелится с горя) и, главное, для чайника.

Уставив плиту элементами будущего ужина, Арина поморщилась – откуда-то несло кислятиной и как будто рыбой. Откуда рыба-то?

Откуда-откуда, из мусорного ведра! Она заглянула в пакет – так и есть: пивная бутылка и ошметки воблы. Нет-нет, Арина нисколько не возражала против того, чтобы муж расслабился после трудового дня. Что такое бутылка пива? Да хоть две! И ошметки от воблы он же не оставляет, как некоторые, «на месте преступления» (то есть потребления), все за собой убирает. Вот только и пивная бутылка, и бренные рыбьи останки… воняют.

Виталик остановил ее у двери:

– Да брось ты его, я завтра захвачу, выброшу по дороге на работу. Ну куда ты на ночь гляда?!

Двор возле их квартиры был темноват, мусорные ящики – тут их называли странным словом «пухто» – располагались в самой его глубине. Соседка однажды объяснила, что странное слово – всего лишь аббревиатура: пункт утилизации хозяйственных твердых отходов. Арину это тогда очень развеселило. Ведь раз «пункт», там должен сидеть серьезный приемщик – ну как в пункте приема стеклотары, разве нет? Никаких приемщиков при питерских «пунктах», разумеется, не водилось, а вот разные странные личности вокруг мусорки – да, встречались. Арину, впрочем, это никогда не пугало: чего бояться-то, в Питере даже бомжи вежливые. Как-то раз она наткнулась на парочку неаппетитного вида персонажей, увлеченно мутузивших друг друга прямо посреди узенькой дорожки – не обойдешь. Драчуны, однако, заметив ее, расцепились, посторонились, давая дорогу, и уже за ее спиной продолжили свои занятия. Если даже во время драки тутошний контингент такой мирный, чего бояться-то? А даже если вдруг… можно ведь мусорным ведром по башке стукнуть и сбежать. Ну то есть не ведром, а набитым пакетом. Но пакетом еще даже и лучше! Эффективнее. Обратно же, с пустыми руками, и вовсе не страшно, можно сразу убежать, она так бегает, что ни одна сомнительная личность за ней не угонится.

Слово Арине тоже нравилось, смешное такое. В его сопровождении даже такая скучная процедура как вынос мусора становилась почти веселой: идешь и пыхтишь шепотом «пухто-пухто-пухто», прямо Винни Пух. В общем, поход к пухто – пухто-пухто-пухто… уф! – не вызывал у нее ни страха, ни брезгливости. Виталик же настойчиво твердил, что это опасно: мол, нечего по темным закоулкам бродить, сам схожу. Вроде радоваться надо – вот какой у меня муж заботливый! – но, вот беда, при всей заботливости, он никогда не хватался за мусор по собственной инициативе. Если же Арина, печально поглядев на переполненное ведро, шла выносить его сама, страшно сердился. Что это, дескать, за демонстрации, сказала бы, я бы вынес, если не помещается, возьми новый пакет, а полный можно у двери поставить и с собой захватить… А ведь Арина вовсе не стремилась чего-то там «демонстрировать». Просто мусор – такая штука, которая, гм, пахнет. Как ты этот чертов пакет не завязывай. Утром захватить, как же! По утрам Виталик вылетал из квартиры всегда в последний момент, бурча «опять опаздываю», так что делать крюк до пухто ему было элементарно некогда. Мог и просто не заметить приваленный к двери мешок… А после опять сердился: почему не напомнила?

Арина и сама не очень понимала, почему ей так трудно «сказать» или «напомнить». Потому, должно быть, что, «напоминая», она чувствовала себя неуютно, словно просила об одолжении. В конце концов, если человек не видит очевидного – хотя бы и мусора – значит, ему не до того? Значит, не стоит его отвлекать пустяками? А если потом сердится, значит, заметил, что мусор таки был? И значит, просто не хотел? Тогда тем более – чего приставать с «напоминаниями»? Просить Арина не любила никогда. Что она, беспомощная, сама не справится?

Спору нет, приятно, когда о тебе заботятся и что-то такое для тебя делают. Но если ты об этом просила, вся приятность почему-то куда-то улетучивается. Какая ж это забота, если о ней просить приходится?

Но, говорят, это такая специфическая особенность мужской психологии – прямолинейность то есть. Может, так, а может, и нет, за годы следственной работы Арина, сталкиваясь с самыми разнообразными персонажами, убедилась, что никакой такой специфически мужской психологии в природе не существует. Равно как и женской, кстати.

Ну если Витальке так противно выносить мусор (раз все время забывает, значит, неприятно), чего огород городить? Арине вовсе не трудно сбегать с мешком до пухто. Почему Витальку это так злит?

Она еще и разуться не успела, как он процедил – саркастически, почти зло:

– Теперь нагулялась? Или еще побежишь?

Это было так дико, что Арина опустилась на пол прямо там, где стояла. Привалилась к поцарапанной двери, нахмурилась, пытаясь понять: что это с Виталькой такое? Но мысли, вместо того чтоб образовать желанный ответ, лишь вяло кружились внутри черепа, тыкались в лобную кость, как слепые рыбы. Словно вся накопленная за день усталость вдруг навалилась: ни думать, ни действовать, ни даже дышать…

– Виталь, сделай чаю? – попросила она, глядя снизу вверх.

Он вздрогнул, уставился на Арину изумленно – словно она не чаю попросила сделать, а, к примеру, тройное сальто. Ну и ладно! Она сложила руки на поднятые коленки, уткнулась в них лбом… Вот так хорошо…

Кружка с чаем – темным, красноватым, упоительно пахнущим – ткнулась в ладони минуты через две.

Виталик сел рядом на пол.

– Ариш, я тебя обидел? Прости, а? Ну сорвалось.

– Да ничего.

– Ты тоже пойми. Я ж тебя ждал, в окно увидел, как ты из машины вылезаешь. И не такси это было! А потом еще мешок этот мусорный, будь он неладен! Как будто ты специально на улицу побежала!

– Что-о? Виталь, ты в себе?

– Не очень. Кто тебя провожал?

– Один из оперов подвез.

– Красавец! – сказал Виталик с непонятной интонацией. – Косая сажень в плечах и две извилины в мозгу. Ариш, я ничего плохого не думаю. Но я же мужчина, ты тоже пойми! Оно само думается. И иногда выплескивается. Не потому что я тебе не верю, а… вот правда само. Рефлекс. Да, понятно, что надо держать себя в руках, но… это как аллергия. Если у человека сенная лихорадка, он может сколько угодно стараться «держать себя в руках», но все равно будет чихать. Не обижайся, а?

– Да я не обиделась. Удивилась только.

– Уйти бы тебе со следствия, – неожиданно сказал любимый муж. – Будешь молодым преуспевающим адвокатом…

– Адвокатом? Я?

– Ну конечно! Ну какой ты следователь? Они все страшные старые тетки! Ты хочешь в такую же превратиться? И ради чего? Ради мифической борьбы за мировую справедливость? Которая проиграна еще до того, как начаться. Ну какой смысл в том, что ты вынуждена день за днем копаться в грязи?

– Виталь, это моя работа.

– Работа! – он произнес это с таким пренебрежением, что Арина аж головой встряхнула: не может быть, показалось. Продолжал Виталик уже без всякого пренебрежения (точно – показалось!), мягко, почти нежно, так ребенка уговаривают потерпеть щиплющие горчичники еще пять минут. – Ты же сама все отлично понимаешь, ты же умница. С самого начала это было бесперспективно, а сейчас…

– Бесперспективняк… – задумчиво проговорила Арина и повторила уже чуть быстрее. – Бесперспективняк. Бесперспективняк…

В универе они называли это слово алкотестером: если в крови хоть минимальный градус присутствует, ни за что не выговоришь. Отличная скороговорка, хоть и одно слово всего.

Когда-то…

* * *

Терзаясь угрызениями совести, Арина заснула куда позже полуночи. С утра голова была тяжелая, глаза саднило, а о том, что показывало зеркало, лучше было и не задумываться.

Виталик молча довез ее до следственного комитета и так же молча уехал. В другой момент Арина нашла бы способ переломить ситуацию, но сейчас сил что-то выдумывать не было. Да и не хотелось, если совсем честно. Это не она должна извиняться и наводить мосты, а он! За свою дурацкую ревность и еще больше – за наезд на ее, Аринину работу. Ревность – пустяк, само разрулится, а вот слышать, что ее работа никому не нужна – это было действительно обидно. Ладно бы кто, но Виталик! Самый близкий человек! Не нравится ему, видите ли, что мне с операми приходится работать. Подумаешь! Может, он еще и к Чайнику ревновать начнет? Тот, хоть и дурак на всю голову, зато вон какой красавец, как из модельного агентства! Или, если дело в самом принципе, к тому же Пилипенко? Нет, Киреев, конечно, тоже красавец, ну и что?

 

Красавец – легок на помине! – подпирал дверь ее кабинета. Завидев в конце коридора Арину, он усмехнулся, поковырялся в замке и приглашающе махнул рукой: заходи, мол. Как будто это был его, а не ее кабинет!

– Ты что себе позволяешь! – она едва не задохнулась от возмущения. Казалось бы, давным-давно привыкла к специфическому оперскому чувству юмора, в другой раз даже посмеялась бы над забавной, в сущности, сценкой. Но не сегодня.

– Я ж без тебя не стал входить, какие претензии?

Действительно, подумала Арина, он же не вламывался, на что сердиться.

– И как ты ее открыл? – уже почти спокойно поинтересовалась она. – У тебя что, ключ имеется? От моего кабинета? Интересно, откуда бы?

– Зачем мне ключ? – добродушно ухмыльнулся тот. – Опер я или где? Замки-то у вас – тьфу.

– Чего ж тогда сразу не вошел, а меня дожидался?

– Вежливый потому что.

И добавил как ни в чем не бывало:

– Так чего, поехали?

– Куда еще?

– Со свидетелями беседовать. Ты ж сама хотела их опросить. Хозяйку цветочного магазина, банковских служащих, владельца кафе «Салют».

– Кафе «Салют»? – непонимающе переспросила Арина. – Какое еще… Ах ты, черт! Третью опознали?

– Угу. Ольга Тимохина, официантка кафе «Салют», тоже приезжая, как и первая, только не из солнечной Прибалтики, а из не менее солнечной Псковской губернии.

– Ольга Тимохина… – задумчиво повторила Арина. – Ну хоть так. Я уж, грешным делом, какую-нибудь Карамболину ожидала. А то Фанни, Доменика, да еще и свидетельница первая Марионелла. Ладно, проехали, раз Ольга Тимохина, значит экзотические имена ни при чем. Кир, ты молодец!

– Я-то молодец, только мы едем куда-нибудь или что?

– Ки-ир, миленький! Сейчас поедем, мне бы кофе сперва… Я…

– С Виталиком поссорилась, ночь не спала…

– Откуда ты…

– Не надо опером быть, достаточно на тебя поглядеть. Пойдем, пойдем, кофе в машине выпьешь. Кружку только прихвати.

Сверкающий стеклом и сталью кофейный автомат появился в углу за «аквариумом» дежурных в самый разгар проводимых Чайником «реформ». Все понимали, что какая-то фирма с новым начальником соответствующим образом «договорилась», но никто не возражал, жалоб в «собственную безопасность» на расцветающую в комитете «коррупцию» не писал. Кофе в комитете потреблялся декалитрами, а чудо-машину регулировали честно, не как некоторые, где ради «экономии» (а на самом деле ради дополнительной выгоды) порцию кофейного порошка уменьшали до микроскопической. Так что машинный эспрессо был всяко лучше, чем растворимые или заваренные «по-офицерски» (прямо в кружке) «персональные» помои, и обходился, если посчитать, не намного дороже.

Тощие пластиковые стаканчики обжигали пальцы, так что машинный продукт тут же старались перелить в собственную тару. Киреевские коллеги даже термосы тут наполняли, а это о чем-то да говорило. О качестве этого самого продукта то есть.

В Аринину кружку помещалось три автоматных стаканчика. Усевшись в машину, Арина немного подышала вкусным кофейным паром, как будто запах мог отогнать ненужные эмоции, прояснить мозги и, может, даже очистить душу или карму. Хотя не исключено, что действительно мог. Сделав первый глоток, она даже прижмурилась от удовольствия. Она читала, что команда несущегося на рифы парусника льет за борт какой-нибудь жир – и волны стихают, позволяя проскочить опасное место. И ее внутренний раздрай с каждым глотком утихомиривался, уступая место если не покою, то по крайней мере сосредоточенности.

Значит, можно работать.

– В каком порядке едем? – деловито спросил Киреев.

– В хронологическом, наверное, То есть, в порядке…

– Да понял, понял. Двигаемся следом за нашим Красильщиком. Сперва цветочница, потом банкирша, потом официантка.

– Кир, и ты туда же?

– Ты о чем?

– Красильщик! Почему тогда не Маляр? Или не Парикмахер? Вон какие прически изобретает! Уж если давать ему прозвище, то хотя бы не так тупо.

– А как его еще назвать? Чтоб не тупо.

Арина пожала плечами.

– Для меня он Имитатор.

– Имитатор?

– Все эти трупы на скамейках, дикие прически, черная краска – это же явно отражение какой-то картины, которая в его мозгу живет. Имитация.

– И что он имитирует?

– Вот когда я пойму, что же он имитирует…

– Тогда мы его и поймаем?

– Хотя бы вычислим.

– Звучит неплохо. Вылезай, приехали.

* * *

Хозяйка цветочного салона «Флоренция» Анна Генриховна Бер приходилась первой жертве троюродной теткой.

– Или даже четвероюродной? – задумчиво проговорила она. – Ее отец был моим троюродным кузеном. Седьмая вода на киселе. Собственно, мы с ним были едва знакомы. А с матерью Фанни я и вовсе не виделась никогда в жизни, они познакомились, когда я уже сюда уехала.

Арина переглянулась с Киреевым. Было что-то в этом дальнем родстве такое, о чем сухопарая, ухоженная, моложавая Анна Генриховна умалчивала. Об этом говорила и легкая заминка на «ее отец… был», и быстрое, словно дама приняла какое-то решение, «едва знакомы». Лукавила Анна Генриховна. Очень похоже, что с отцом Фанни ее когда-то связывало куда больше, чем дальнее, едва заметное родство. Сперва связывало, а после, должно быть, перестало связывать. И отправилась юная Анна в Питер – строить новую жизнь. Отличное лекарство для разбитого сердца.

Впрочем, к нынешним событиям все эти прошлые страсти-мордасти, разумеется, не имели никакого отношения.

– То есть на работу вы ее взяли не потому что она была вашей родственницей?

– Это никак не повлияло на мое решение. Нас ничего не связывало. Но Фанни была неглупая, воспитанная, аккуратная, ответственная и, главное, способная. Я имею в виду составление композиций.

– Значит, конфликтов у вас не было?

– Какие конфликты? Если бы она плохо работала, я бы ее просто уволила. Я, собственно, и собиралась, когда обнаружила, что она прогуливает. А оказалось…

– Вы просто решили, что девушка, которую вы сами назвали ответственной, вдруг начала прогуливать? Не забеспокоились, не подумали, что с ней что-то случилось?

– Меня вообще в городе не было. Когда по возвращении услышала от Наташи, что Фанни… отсутствует, велела ее найти. Наташа!

Девушка в бледно-зеленом форменном халатике, на кармашке которого значилось «Наташа», раскладывавшая за угловым столом что-то лиловое и пушистое, повернулась к ним:

– У Фанни телефон не отвечал. И дома ее не было. Она квартиру с девочками снимала, но они… В общем, получалось, что она с работы не вернулась. А на следующий день уже не вышла.

– И соседки ее не забеспокоились?

– Они решили, что она бойфренда завела. Позавчера мне звонили, нет ли у меня кого на примете, ну на квартиру, им вдвоем дорого получается. Им, по-моему, все равно. А я, когда Анна Генриховна вернулась… я подумала, что… то есть мне как-то страшно стало, и я… в полицию пошла, – девушка бросила взгляд на хозяйку, по лицу которой пробежала легкая тень недовольства. – Меня сперва слушать не хотели, а потом дали посмотреть… ну… фотографии такие… неопознанные трупы.

– И вы узнали Фанни.

– Да.

– В последний день или в последние дни перед ее исчезновением ничего необычного в ее поведении не было? Может, она выглядела расстроенной или наоборот радостной? Рассказывала о чем-то? О каком-нибудь новом знакомом?

Наташа помотала головой:

– Я уже думала. Совсем ничего такого. И не рассказывала ничего, она вообще молчунья… была.

– Если что-то вспомните, позвоните? – Арина и Киреев синхронно выложили на прилавок по две визитки: для Наташи и для хозяйки салона.

– Анна Генриховна, последний вопрос. Камеры слежения у вас есть?

Та покачала головой:

– Спросите в «Шестом колесе», у них вроде есть.

«Шестым колесом» назывался примыкавший к «Флоренции» магазин автозапчастей. Киреев моментально наладил контакт с его директором:

– Есть, есть записи, – признал тот. – Смотрите что нужно, только поймайте этого урода!

– Откуда вы…

– Да мне Наташка сразу сказала, у нее с Лехой, – он мотнул головой в сторону одного из продавцов, – типа шуры-муры. А я чего, пусть любятся, мне не жалко. И записи смотрите. Лех, дай ребятам кино поглядеть!

– Вы не подумайте, что я не в свое дело лезу, – сообщил коренастый коротко стриженый Леха. – Я уже смотрел, ну, когда Наташка сказала, что…

– И чего? – перебил его Киреев. – Есть там что?

– По-моему, есть.

– Ну показывай.

– Вот. Это тот день, когда Фанни последний раз в салоне была. Вот они с Наташкой выходят, видите, Наташка звонит, это она на охрану объект сдает. Хозяйки тогда не было, поэтому Наташке приходилось все закрывать. И потом она сюда сразу. А Фанни…

Рыженькая кудрявая Наташа, помахав подруге, пошла прямо на камеру. Фанни, перебросив на грудь светлую косу, двинулась в прямо противоположную сторону. Постояла перед светофором, перешла дорогу… Камера в «Шестом колесе» была хорошая, а пестрый сарафан помогал не терять девушку из виду.

– Вот! – Леха вдруг остановил «кино». – Смотрите!

– Девушка к ней какая-то обратилась, вы про это? – уточнила Арина.

– Да-да. Вот, – он снял запись с паузы. – Они недолго разговаривают, видите, меньше минуты, Фанни ей что-то рукой показывает, и та с ней вместе идет.

Фанни и неизвестная девушка прошли несколько метров, потом их скрыли припаркованный у обочины грязно-белый фургон и стоящая за ним фура.

– Больше ничего не будет, – вздохнул Леха. – Можете сами смотреть.

– Скинь все это на флешку? – попросил Киреев. – И неделю до того.

* * *

Доехав до отделения банка «Гарант-Инвест», где работала Доменика Смирнова, Киреев оставил Арину опрашивать коллег девушки, а сам отправился, как он выразился, обаять начальника службы безопасности.

Девушки-операционистки, которых известие о страшной судьбе коллеги привело в состояние почти истерическое, ахали, ужасались, жаждали принести пользу, но толку от них было немного. Доменика ничем, кроме имени, не выделялась. Веселая, но аккуратная, на работу не опаздывала, недавно развелась с мужем, в оставшейся от переехавшей в Финляндию матери квартире, которую бывший муж хотел поделить, но у него, разумеется, ничего не вышло. Про мать в Финляндии Арина выслушала с почти физическим облегчением: значит, ее можно не опрашивать. Это было самое тяжелое в ее работе – беседы с родственниками пострадавших. Хотя, конечно, родственники всякие бывают.

Доменика была дружелюбной, уживчивой, со всеми ладила, но близких отношений ни с кем не поддерживала. И естественно, никому из коллег и в голову не пришло обращать внимание на то, куда она направляется после работы, не поджидает ли ее кто-то. К тому моменту, как вернулся Киреев, Арина почти пришла в отчаяние.

– Пошли записи смотреть.

Доменика, в отличие от Фанни, была темненькой, волосы по принятому в банке дресс-коду забирала в гладкий пучок, В высыпавшей на банковское крыльцо стайке девушек таких было еще две. Форменные пиджачки они все, видимо, оставляли на рабочих местах. После недолгого прощания девушки разошлись: трое в одну сторону, четверо в другую. Но, увы, все порознь, кто-то шел быстрее, кто-то медленнее, двое из четверых свернули в соседний магазин.

Доменика, сменившая банковский пиджачок на яркий этнический жилет, шла довольно быстро… пока…

Совсем недалеко от банка ее остановила худощавая русоволосая девушка, о чем-то спросила – Доменика чуть склонила голову набок, кивнула. Дальше они двинулись вместе.

Арина понимала, что Киреев видит то же, что и она, но все-таки спросила:

– Как по-твоему, это она же?

– Ну… миллион не поставлю, но в целом похоже. Волосы и рост такие же. Хотя в таком ракурсе черта с два разглядишь. Может, это вообще парень. Джинсы, футболка, жилетка кожаная а ля ковбой. Ну волосы длинные, но это ж не показатель. Рост средний, так навскидку метр семьдесят пять, размер ноги тоже средний.

– Ты и размер ноги уже определил?

– Я его еще в «Шестом колесе» определил. Тут, кстати, обувка другая. Там были кроссовки, а тут мокасины. Но размер примерно тот же, думаю тридцать восьмой. Так что черт его знает, мальчик или девочка.

– Угу. И наши девушки с незнакомым парнем вот так запросто пошли?

– Ну с этой точки зрения, конечно, скорее девушка.

 

Доменика – в этническом своем жилете похожая на экзотический цветок – и неизвестная девушка в жилете а ля ковбой шли, словно беседуя о чем-то.

– Черт!

Из подворотни некстати выехал КамАЗ с рекламой ремонтной фирмы на борту, закрыв тех, за кем Арина и Киреев так пристально наблюдали. Когда грузовик вырулил наконец на дорогу, ни Доменики, ни второй девушки уже не было видно.

– Не все коту масленица, – с тяжким вздохом констатировал опер. – Как думаешь, она их случайным образом выцепляет или заранее выпасает?

– Все может быть, но по общей аккуратности и продуманности скорее второе. Потому что… Потому что смотри. Из банка вышло семь девушек. Две полненькие, пятеро как раз во вкусе Имитатора, причем трое из них длинноволосые. Почему он выбрал именно Доменику?

– Потому что она шла одна?

– Все три длинноволосых худышки шли порознь.

– Ладно, возьму еще записи из операционного зала, ну за предыдущие дни, погляжу, может, наша русоволосая красавица на них засветилась. Ну и в кафе «Салют», глядишь, чего полезного найдем.

Кафе оказалось приткнувшимся к крошечному скверику типовым павильоном: выложенное из бетонных блоков низкое основание, густо-синий сайдинг стен, рыжая «под черепицу» крыша, обведенные темно-красным окна до середины прикрыты белыми жалюзи. Простенько, но нарядно. Слева от кривоватых букв названия прилепился пучок перепутанных белых трубок, одна из которых подмигивала то тут, то там бледными цветными огоньками. Должно быть, вечером так сияла вся конструкция, изображала салют.

Слева и справа от приветливо распахнутой двери расположились два круглых белых столика с такими же пластиковыми стульями.

– И ни единой камеры, – удрученно констатировал Киреев. – Ни тут, ни вокруг. Ладно, ты как хочешь, а я рискну тутошнюю кухню продегустировать. Утром дохлый бутерброд сжевал и все, в животе оркестр играет.

Остановить его Арина не успела. Да и зачем? Все равно нужно с персоналом поговорить, так что пусть парень поест спокойно.

Он коротко переговорил о чем-то с курившим возле входа угрюмым охранником в мятом камуфляже, зашел на минуту внутрь и вернулся к Арине:

– Я тебе кофе попросил. Может, надо было чего посущественнее?

Она помотала головой.

– Может, эта, как ее, Оля Тимохина с кем-то из персонала дружила? Раз уж камер тут нет…

– Сейчас придет девушка, ты ее и расспросишь. Она с Тимохиной квартиру вскладчину снимала.

– Ки-ир! – восхищенно выдохнула Арина. – Тебя же не было пять минут, и все уже узнал?

Он хмыкнул – мол, какие пустяки – но Арина видела, что ее восторг ему приятен. Она сама была такая: млела, когда кто-то хвалил ее профессиональные качества, от наблюдательности на месте до умения внятно составить обвинительное заключение. Потому что когда хвалят глаза или, скажем, голос – это ведь природу, по сути дела, хвалят, отмечая ее, природы, дары. А рабочая похвала – она вся твоя, до капельки. Значит, ты чего-то на этой земле стоишь, а не просто кислород в углекислый газ перерабатываешь.

Полненькая белокурая девушка принесла голодному оперу тарелку с изрядным куском жареной курицы и несколькими румяными картошинами, щедро политыми сметаной и посыпанными зеленью.

– Присаживайтесь, – распорядился он, прежде чем приняться за еду. – Поговорить надо.

– Ой, что вы! – всполошилась официантка. – Нам нельзя с посетителями!

– Господи ты боже мой! – Киреев с тоской поглядел на благоухающую тарелку и ушел внутрь кафе.

Вернулся он минуты через три в сопровождении крупного носатого брюнета в ослепительно белой рубахе с распахнутым воротом и подвернутыми рукавами.

– Все им скажи, что им нужно, – велел он растерянной девушке. – Ляля хорошая была, надо, чтоб гада того наказали. Если что-то еще понадобится, я у себя, – он адресовал оперу короткий кивок.

– Спасибо, Рустем Зафарович, – Киреев прижал руку к сердцу и тоже наклонил голову.

– Что ты ему сказал? – спросила Арина.

Опер пожал плечами:

– Правду. Ну… сперва-то он и слушать не хотел, я… Слушай, Вершина, дай поесть голодному мужику, а? Какая тебе разница, как я свидетелей уговариваю? Этого и уговаривать почти не пришлось, нормальный мужик.

– Ой, – пискнула девушка. – Рустем Зафарович хороший! И платит нормально, и… это… в кабинет к себе не таскает. Ведь не откажешься, он же хозяин. А он нет, ничего такого, он жену сюда привез, и две дочки у него, недавно младшей тут день рожденья отмечали, Рустем Зафарович всех за стол посадил!

– Понятно, – улыбнулась Арина. – Вас правда Элли зовут? – она кивнула на официанткин бейджик.

– Лиза. Елизавета. Но мне не нравится. Элли гораздо лучше. Ольгу тоже все Лялей звали, – она шмыгнула носом. – Вы правда ее убийцу найдете?

– Мы постараемся. Это вы в полицию обратились?

– Нет. К нам вчера Николай Степаныч заходил. Он в полиции работает, а у нас часто обедает, Рустем Зафарович ему даже скидку сделал как постоянному клиенту.

– Дежурный из местного отделения, вроде нашего Пилипенко, – шепнул Арине Киреев. – Но толковый, вишь, сообразил.

– И он спросил, куда Ляля делась, не домой ли уехала. А я говорю, не знаю, думаю, что домой. А он вроде как не поверил, фотографию мне показал… И это она! – девушка всхлипнула. – Мне придется в морг идти, да? Для опознания?

– Не реви, – буркнул из-за спины охранник, – в морг и я могу сходить. Но это точно Лялька, – он вздохнул.

– Спасибо, – Арина бросила ему благодарный взгляд. – Элли, я понимаю ваши чувства, но…

– Да, вы же должны его найти! Того, кто ее убил! Спрашивайте!

– В последние дни перед ее исчезновением ничего необычного не замечали? Может, у нее настроение изменилось? Или клиент какой-нибудь навязчивый? Или познакомилась она с кем-то? Любая мелочь…

Элли-Лиза помотала головой и опять шмыгнула носом:

– Все обычно было. Длинный ей букет приносил, но он давно…

– Длинный? Кто такой Длинный?

– Да это придурок местный, вон там живет, – сообщил переместившийся поближе к ним охранник. – Он вечно Ляльке букеты таскал.

– Придурок в медицинском смысле или он вам просто не нравился? – уточнила Арина.

– Ну… такой. Букеты не покупал, а наломает веток каких-нибудь и тащит. А то и вовсе травы нарвет – на, мол, от чистого сердца. Да он безобидный.

– А больше ничего и не было, – продолжала Элли-Лиза. – Я ведь даже сперва не забеспокоилась, когда она пропала. Я думала, она домой поехала. Она собиралась. Я только удивилась, что она как-то раз – и уехала. Но там же могло что-то случиться, правда? А телефон не отвечает, потому что там связь плохая, это деревня… ой, я все время забываю название.

– Неважно. Элли, вы сказали, что не забеспокоились, когда Ольга пропала. То есть, когда она ночевать не пришла? Вы же вместе живете?

– Мы… да, мы вдвоем квартиру снимаем… снимали. Только… понимаете… я не знала, что она ночевать не пришла, я… меня не было, я сразу утром на работу приехала. У меня… – она зыркнула на охранника. – Дела у меня были, вот. И накануне я честно отпросилась.

– Накануне? В последний Ольгин рабочий день? То есть вы не вместе уходили?

Девушка помотала головой.

– Ну я видел, как Лялька уходила, – заявил вдруг охранник. – Если вам это надо.

– Конечно, надо! Рассказывайте.

– Да нечего рассказывать. Я в подсобке ночую, у меня дома… неважно, в общем. Рустем Зафарович не возражает, даже наоборот. Сигнализация – хорошо, а живой человек тоже неплохо. Короче, я тут оставался, а Лялька уходила. Ручкой мне эдак помахала и пошла, а я вслед глядел, фигурка-то у нее… простите. После к ней девчонка какая-то подошла и дальше они вроде вместе двинулись.

– Какая девчонка? Описать можете?

– Девчонка как девчонка. Ляльки повыше, худая, волосы, правда, отличные, пышные такие, вот досюда, – он показал примерно до лопаток.

– Темные, светлые?

– Светлые. Но не как у Элли, а эти, как их, русые.

– Одета как была?

– Джинсы, рубашка… или футболка с длинным рукавом. Жилетка еще была.

– Кожаная? С бахромой?

– Да вроде… Не, не помню.

– И куда они пошли? Вы не заметили? Куда свернули?

– Да вроде не сворачивали. В тачку, что ли, сели?

– В машину? Какая машина?

– А может, и не в машину. Далеко уже было. И я правда не приглядывался. Если бы я знал!

* * *

Девушка, девушка… Свидетели говорят про девушку, камеры ее показывают… Девушка в схему «маньяк» не вписывалась совершенно. Что-то тут было не так, понять бы – что?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru