Олег Шеин
Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)
Продовольственный кризис
В конце апреля в городе прошли продовольственные беспорядки. Как и в январе, население искало запасы хлеба, требуя от властей реквизировать муку у спекулянтов. Поводом для волнений послужили перебои с хлебом, вызванные усиленным спросом на пароходы и промыслы. Возбужденная толпа собралась возле Управы и не расходилась до вечера.
На следующий день массовые собрания повторились. На этот раз они сопровождались разгромом винных складов. Солдатские патрули, охранявшие запасы спиртного, присоединились к горожанам и перепились[98].
Вовсю раздавались призывы к аресту членов губисполкома во главе с Иваном Бирюковым, которые, очевидно, не пользовались авторитетом и доверием среди обычного населения. Бирюков был вынужден обратиться за помощью в Совет рабочих депутатов, который провел реквизиции, свезя найденную муку в крепость, а заодно успокоил страсти[99]. Около винных складов были выставлены вооруженные рабочие дружины.
После этого представители рабочего Совета были официально включены в продовольственную комиссию на паритетных началах. Совету также стали подотчетны частные хлебопекарни. Обо всех запасах муки, превышавших один мешок, владельцы были обязаны сообщать в губисполком, а перевозка муки запрещалась без письменного распоряжения от Исполкома. Все утаенное реквизировалось на общегородские нужды[100].
1 мая были введены хлебные карточки[101]. Нормы были довольно высокими – 3/4 фунта белого и 3/4 фунта черного хлеба, то есть 700 граммов хлеба на человека. Эсеровская пресса отмечала, что такой паек намного выше питерского и возмущаться им странно[102].
Сложности с продовольствием сохранялись и дальше, и методы их преодоления были прежними. В июле были установлены твердые цены на рыбу, включая бросовую сельдь[103]. В середине июля Продовольственный комитет сформировал торгово-контрольную комиссию, которой поручалось осуществлять реквизицию продовольственных товаров, выплачивая торговцам компенсацию по твердым правительственным ценам[104].
Нельзя сказать, что реквизиции были не обоснованны. На пристани общества «Волга», например, в заводской лавке было обнаружено несколько центнеров сгнивших продуктов – солонины, мяса, белых грибов, сливочного масла. Заведующий лавки Постнов, нагло ухмыляясь, заявил: «это дело наше, а вам до этого нет дела, за товар платит контора, а не вы»[105].
Для голодных людей такие ответы звучали как хамское издевательство.
Отставка Ивана Бирюкова
Продовольственный кризис и массовые выступления в конце апреля привели к изменениям во власти в крае.
7 мая, сославшись на плохое самочувствие, подал в отставку губернский комиссар Иван Бирюков. Трудно судить, насколько объяснение ухода было искренним, поскольку должность атамана Астраханского казачьего войска Иван Алексеевич оставлять не стал.
Вместо Бирюкова новым губернским комиссаром стал редактор «Астраханского листка» Склабинский, имевший репутацию человека либеральных взглядов[106].
Солдатские беспорядки в Астрахани
Как и бывает в дни великих перемен, царил заметный хаос. Еще в начале марта из тюрьмы сбежало 300 заключенных, впрочем, примерно 110 из них удалось быстро поймать[107]. В основном это были солдаты, арестованные за разные мелкие проступки, и их все равно вскоре отпустили. На их место в камеры решением председателя губисполкома Бирюкова были отправлены городовые и жандармы, которых было решено принудительно отправить на фронт[108].
Но если ликвидация жандармерии была вполне логична в рамках слома царской системы политического сыска, то уничтожение полиции открывало широкие возможности для уголовного элемента.
В городе возросло число убийств и ограблений, причем часть налетов камуфлировалась под «реквизиции». Изъятое таким образом имущество просто распределялось между бандитами.
18 мая, например, вспыхнула перестрелка в «Луна-парке», устроенная беглым каторжником. В ту же ночь вооруженные грабители напали на баржу с углем: хозяин отбился револьвером, причем в буквальном смысле слова, так как барабан заело и стрелять в нападавших он не мог[109]. В семи верстах от Цветного убили с целью ограбления целиком две киргизские семьи – девять человек. Кибитки были буквально залиты кровью[110].
Часть преступного элемента поставлял гарнизон. Азартные игры в казармах и в притонах процветали, хотя Совет солдатских депутатов пытался запретить их еще 11 марта. Командир части полковник Алексеев особым авторитетом не пользовался. К лету ситуация окончательно вышла из-под контроля. Помимо солдат, в городе ходили сотни дезертиров. В последних числах мая в ходе облавы было задержано свыше 3000 человек, одетых в шинели и не имевших документов[111]. Из них 400 оказались дезертирами[112].
10 июня в притоне, организованном одним из персов, в ходе карточной игры поссорились два солдата, ранее уже сидевших за уголовные преступления. Один из них тяжело ранил товарища и, чтобы избежать наказания, обвинил в случившемся хозяина заведения. Собравшиеся солдаты стали нападать на всех встречавшихся им на пути персов. Ценой напряжения усилий власти смогли остановить погром, но его результатом стала гибель одного иранца и ранение еще нескольких. Был ранен и солдат, пытавшийся призвать к разуму своих сослуживцев[113].
Столкновение с персами было всего лишь преддверием куда более масштабных событий, развернувшихся буквально спустя неделю. Военное министерство издало приказ о призыве из запаса 40-летних призывников. На фронт идти, естественно, никто не хотел, поскольку коммерческий характер мировой бойни не оспаривался даже официальной прессой. Поставщики наживались на военных заказах, и погибать за их обогащение желающих не было. Вопрос был не в том, произойдут ли протесты, а в том, кто их возглавит.
В условиях слабости астраханских левых такой человек обнаружился в самой солдатской среде. Им стал вольноопределяющийся Андрей Шварцкопф. Сын немецкого колониста из Самары, Шварцкопф служил писарем и оказался в Астрахани по болезни. Здесь он стал рассказывать, что является Георгиевским кавалером, умолчав о своем уголовном самарском прошлом. Прошлое, впрочем, дало о себе знать, и Шварцкопф вскоре оказался уличен в воровстве товаров из магазинов. Это не смутило ни его, ни банду, которую он собрал вокруг себя. Шварцкопф открыто выступил против Совета солдатских депутатов, организовав избиения активистов Совета и публично призывая к их аресту.
Требование было простым и удобным для гарнизона: вместо солдат 156-го полка отправить на фронт рабочих оборонных предприятий.
Это входило в явное противоречие с интересами астраханских Советов, и Шварцкопфа арестовали.
После этого 18 июня в 21.00 под окнами Губисполкома и Совета рабочих депутатов появилась вооруженная толпа, требовавшая освобождения своего лидера.
Подполковника Алексеева, вышедшего уговаривать собравшихся, толпа схватила, потащила, начала избивать, сорвала погоны. Подполковник был освобожден из рук толпы усилиями общественных представителей, то есть, проще говоря, советских активистов.
Губисполком вызвал на выручку войска. Солдатская толпа тоже получила поддержку в виде пехотной роты, которая открыла по зданию Губисполкома огонь из винтовок и револьверов. Стрельба велась четверть часа, и только по счастливой случайности никто не пострадал. Численность вооруженной толпы выросла до 2000 человек[114]. Шварцкопфа пришлось выпустить. Оказавшись в четыре утра на свободе, он назначил на утро «народный суд» над председателем Совета рабочих и солдатских депутатов Кругликовым. Понятно, что такой «народный суд» означал просто беззаконную расправу, и председателю Совета пришлось скрыться[115].
Сам Совет вместе с губисполкомом переехал в здание Офицерского собрания на Большие Исады[116].
Толпы солдат с винтовками стали ходить по промышленным предприятиям, снимая рабочих, ища тех, кто имеет отсрочку от призыва.
Спустя десять дней, лучше подготовившись, власти вновь арестовали Шварцкопфа. 1 июля двухтысячная толпа сорокалетних мобилизованных, устроив митинг в помещении Офицерского собрания, потребовала освобождения Шварцкопфа. Разъяснения и увещания не помогали. Члены комитета безопасности были толпою арестованы. Случайно оказавшийся на митинге товарищ Шварцкопфа, одноратник, разоблачил его. Вместе с ним сорокалетние призывники отправились в тюрьму для очной ставки обличителя со Шварцкопфом. Шварцкопф был уличен как мошенник и провокатор. Ночью три роты окружили сборище сорокалетних и всех проверили. Пятерых наиболее опытных подстрекателей задержали, в том числе двоих бывших полицейских. Массовых эксцессов более не происходило. 2 июля запасники утром пытались снова собрать большой митинг, но уже без всякого успеха.
5 июля состоялся митинг диаметрально противоположной направленности. Толпа сорокалетних солдат, отпущенных на полевые работы, пришла к зданию губернского продовольственного комитета, протестуя, что работы не организованы. К ним вышел левый эсер Перфильев, сам служивший в астраханском гарнизоне прапорщиком, и сумел успокоить собравшихся, пообещав, что все меры быстро будут приняты[117].
Однако проблемы с дисциплиной в 156-м полку сохранялись. Солдаты врывались в продуктовые лавки и забирали товар не только у продавцов, но и у покупателей[118]. В середине августа солдаты, лечившиеся от венерических заболеваний, открыли полковые запасы спирта, после чего у склада выстроилась вначале очередь из их сослуживцев, а затем и обычных обывателей. «Когда пишутся эти строки, – отмечала большевистская газета “Астраханский рабочий”, – по городу идет беспорядочная стрельба. Это пьяные солдаты стреляют или солдаты охраны склада отстреливаются. Как будто фронт с Риги перешел на Астрахань. Есть убитые и раненые»[119].
Еще одной уголовной точкой стала «Исправительная колония для малолетних», которая, по отчету комиссии губисполкома, стала «источником злоупотреблений, жестокостей и самого разнузданного разврата».
Волнения в уездах
Если на юге губернии земельный вопрос стоял не так остро, то в Царевском уезде крестьяне долгие десятилетия ждали возможности передела земли. Помещичьи, церковные и казачьи земли давно привлекали их внимание.
Уже в первых числах марта начался захват земельных латифундий и их демократичный передел на сельских сходах. Бирюков направлял в неспокойные села воинские команды, а заодно ввел двести военных в город Царев.
Эти меры не помогали. Хуже того, 31 марта во время пьяного погрома в Николаевской слободе толпа солдат и местных жителей линчевала бывшего командира 243-го полка полковника Витьковского и бывшего станового пристава Попова. Ранее Витьковский был отстранен от руководства 234-м сп, но неожиданно вернулся в часть. Это вызвало волнения. Толпа повела его в тюрьму. По дороге полковника сильно избили, но этого оказалось недостаточно, и ему проломили голову камнем. После этого солдаты и слободчане стали искать новые жертвы. Вспомнили о находившемся под арестом приставе Попове. Николаевцы решили, что его надо перевести в более охраняемое помещение. Очевидец описывал: «пристава привязали за ноги веревками и потащили через базарную площадь. По дороге его били сапогами по голове». Был избит и бывший полицейский Помазин, толпа искала прапорщика Рыжкова и старшего полкового врача Ицкевича. Хотели расправиться даже с активом Исполкома[120].
От полученных травм через девять дней Витьковский и Попов скончались. Виновные не были наказаны, поскольку местный Исполком счел это нецелесообразным, видимо, опасаясь новых волнений[121].
В селе Кресты Черноярского уезда прибывшие на побывку солдаты при активной поддержке населения арестовали старшину, отобрав у него деньги и печать[122].
30 апреля в городе Енотаевск солдаты разгромили магазин Шейкина и арестовали начальника тюрьмы[123].
В Красном Яру было спокойнее, однако на массовом митинге было решено провести незамедлительные прямые и всеобщие выборы в городскую управу, без имущественных и гендерных ограничений. Бирюков отправил туда 25 солдат[124].
В дельтовых селах обнаружились свои проблемы. Как известно, киргизов в армию не брали, но вместо этого их мобилизовывали на работы в частные фирмы. Соответственно, если солдаты бежали с фронта, то киргизы бежали с принудительных работ. По этой причине, например, уже в апреле фирма Агабабова, владевшая Чуркинским промыслом, осталась без работников. Губисполком направил на Чурку отряд из 12 солдат, который, понятно, ничего сделать не мог[125].
В Калмыцкую степь (Элиста, Троицкое и др.) возвращались с фронта русские и украинские солдаты, которые устанавливали свою власть. Они проводили самочинные реквизиции, арестовывая сопротивляющихся чиновников. Губисполком направил туда еще одну делегацию, включив в ее состав офицера, представителя рабочего и солдатского Советов[126].
В свою очередь, калмыки пытались сформировать собственную власть, проведя в конце марта съезд и избрав Исполком. Его председателем стал Борис Криштафович, ранее занимавший должность заведующего калмыцким народом. В Исполком вошли юристы Очиров и Баянов, зайсанг Шанходов и князь Тундутов. В большинстве своем они представляли консервативное крыло, в меньшинстве – либеральное. В Ханской ставке расположилась небольшая команда из 20 солдат во главе с прапорщиком. К ней стали примыкать «пришлые солдаты», и вскоре военные сформировали Совет солдатских депутатов, который арестовал местного священника и трех агентов по заготовке мяса. Военная диктатура держалась до 21 апреля, пока киргизы не провели съезд и не установили собственную администрацию[127].
В период с 20 марта по 20 апреля было зарегистрировано три случая захвата солдатами поездов на Астраханской и Баскунчакской линиях железных дорог. В Верхнем Баскунчаке пятьдесят солдат силой заставили бригаду почтового поезда отправить их во Владимировку. Документов у солдат, понятно, не было[128].
В селе Болхуны два солдата подстрекали толпу производить аресты. В селе Приютном солдаты заперли церковь и арестовали причт. В селе Троицком солдаты, участвуя на митинге, объявили казенную земельную дачу общественной собственностью[129].
В Сасыколи население арестовало председателя потребительского общества Булгакова и счетовода Вавилкина, обвинив их в симпатиях к старому строю. Задержанных закрыли в бане и выпустили только через неделю[130].
Крестьяне села Чапурников Черноярского уезда постановили разделить землю князя Тундутова и самовольно приступили к распашке и выпасу скота на его земле.
В том же уезде крестьяне сел Поды, Вязовки и Ступино захватили принадлежащие помещикам сенокосные угодия.
В Кайсацкой не только отняли землю, но и арестовали землевладельца Якова Бондаренко[131].
В селе Чаган общество реквизировало 2111 пудов муки (35 тонн) у граждан Алексеева и Яицкого, при этом сильно их помяв и отправив под арест. Муку селяне перевезли в кооперативную лавку, поручив продавать по твердым ценам[132]. Казаки тоже не стояли в стороне. Станичники Копановки всем обществом вышли вырубать лес на острове Буковский, арендуемом О. И. Блохиной, причем вырубленным лесом оказались завалены не только дворы и хутора Копановки, но и займище[133]. А в Александровской, решив расширить суженные садами прогоны для скота, казаки «уничтожили часть садов и предали огню садовые изгороди и лежавшее около них сено»[134].
Самосуды
Население, обученное на собственной шкуре за период царизма практике внесудебных расправ, теперь активно применяло приобретенный опыт.
В Астраханской губернии масштаб самосудов был значительно меньше, чем в центральных губерниях, вкусивших крепостничество, но милиция в своих сводках регулярно сообщала о стихийных расправах. Их объектами обычно становились пойманные за руку уголовники.
В последних числах июня на лесной пристани Назарова в 10 верстах от Астрахани жители заметили неизвестного, прятавшегося под плотом. Была вызвана милиция, однако к моменту ее прибытия собралась большая толпа, которая убила странного человека, признав его за злоумышленника[135]. 18 июля на пристани Фадеева в Астрахани толпа поймала вора. Его избивали, пока тот не умер, после чего сбросили труп в реку[136].
2 сентября в Никольском Енотаевского уезда были арестованы семь одетых в солдатские шинели мужчин и с ними одна женщина, Ольга Чистякова, 22 лет. В них признали банду, зверски убившую семью священника в Букетовке, а также ограбившую семьи в Соленом Займище и других селах. Наутро 3 сентября милиция попробовала перевезти задержанных рекой в Енотаевск. «Следовавшая за конвоем толпа потребовала выдачи. Арестованных по одному вытаскивали из трюма баркаса, избивали и сбрасывали в воду, где их добивали уже с лодки. Сброшенная с лодки соучастника грабежа Ольга Чистякова долгое время через пробочные предохранители держалась на воде, и погрузилась лишь после того, как к ней привязали камни. Место воды, где происходил самосуд, приняло розовый цвет, а у плававших трупов совершенно красный»[137].
14 сентября в Тундутово свыше ста селян учинили расправу над обвиненными в краже калмыками[138].
В этих же числах в Карагалях за кражу ковра из мечети был утоплен некто Мухамед Уланов. Его связали, привязали к ногам камни, вывезли на середину реки и бросили в самом глубоком месте[139].
17 октября в городе Черный Яр прямо на пристани толпа избила четырех солдат, похитивших у пассажира 6000 рублей. Потерпевшие, впрочем, выжили[140].
Селяне и церковь
Падение 300-летней династии Романовых открыло шлюзы общественного мнения.
Одним из объектов народной неприязни стала церковь. В этом была своя логика. В конфликтах между народом и властью РПЦ всегда вставала на сторону власти, получая взамен бюджетное финансирование, земли и имущество. РПЦ объясняла, почему нельзя требовать повышения зарплаты, земельной реформы и всеобщего образования. Она призывала умирать на фронте, сама пользуясь льготами от призыва. На свечном заводе при епархии применялся 15-часовой рабочий день. Несогласных увольняли[141].
Понятно, что священники были разными, но позиция церковного начальства целиком совпадала с мнением Николая II.
Теперь, после свержения царя, пришло время обратной реакции.
В начале марта в Никольском Енотаевского уезда священник Третьяков и дьякон Ширшаев отказались служить панихиду по погибшим борцам за свободу, после чего сельчане потребовали их немедленно отстранить от службы[142].
Жители Тузуклея ознакомились с доносом проповедовавшего им про милосердие священника Александра Скрижалина, который в период царизма сообщил властям о «бунтовщических речах» отца Льва Благодарова и студента Панкова. Благодарова, скорее всего, лишили сана, а студента арестовали на четыре месяца и потом отправили в ссылку. После революции списки провокаторов и доносчиков были опубликованы со всеми подробностями, и тузуклейцы, естественно, потребовали удалить от них Скрижалина[143].
Население Чагана потребовало убрать священника Буслаева как грубияна. «Злоба народа растет, ожидать хорошего невозможно», – доносила управа в Астрахань. Буслаева убрали[144].
В Кочковатке прихожане обвинили священника Тихона Илларионова в незаконном поступке против должности. Духовная консистория расследовала дело и согласилась с приходом. Илларионов был отозван[145].
В селе Пролейка Царевского уезда сотни людей вышли на сход, потребовав незамедлительного удаления из прихода Михаила Черняева. Селяне даже назвали фамилию нового священника – отца Николая Долгова из соседнего села, как человека с доброй репутацией[146].
В начале апреля в Приютном Черноярского уезда отец Виталий Генерозов был арестован, а церковь заперта (Генерозова спустя три недели освободили уездные власти). В Капустином Яру местный исполком решил арестовать священника местной церкви Михаила Рождественского, который успел бежать[147].
Еще один священник – Ильин – при схожих обстоятельствах бежал из села Солодушкино Черноярского уезда[148]. Удивительный конфликт возник в Ханской Ставке, где русская община была относительно невелика и состояла преимущественно из чиновников, офицеров, торговцев и других колонистов. Эти небедные по местным меркам люди были настолько недовольны «нетактичным поведением отца Сенилова», что комиссар Временного правительства вполне серьезно заявил Консистории, что та может остаться без священника. В итоге Сенилова перевели в приморское село Цветное[149].
Целые села выходили на улицы, требуя ухода дискредитировавших себя духовных отцов. Никаких большевиков и других социалистов в этих селах не было. Это было стихийное народное выступление, которое заставляет задуматься не об «обманутом народе», а об уровне доверия, которое в упомянутых селах имели назначенные из губернского центра священнослужители.
Возникали и земельные споры между прихожанами и их духовными наставниками. В поселке Болдинский[150] восемьсот человек вышли на сход, постановив отменить церковное землевладение. Территория поселка считалась собственностью Покрово-Болдинского монастыря, и астраханцы поколение за поколением платили монахам арендную плату. Никакого благоустройства вокруг своих землянок и деревянных хибар они, разумеется, не видели. Церковь пожаловалась на прихожан губернатору, но что тот мог сделать? Отправить, как в прежние времена, казаков с нагайками[151]?
