Олег Таран
Массинисса. Из заложников – в цари. Книга 1. По дороге в Карфаген
© Дмитрий Иванов, 2025
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025
Вступление
Эта книга рассказывает о событиях, которые произошли в конце III и начале II веков, когда две сверхдержавы Древнего мира – государство Карфаген и Римская республика – вступили в долгую кровопролитную войну, названную Второй Пунической. Военный конфликт охватил земли Европы и Африки и способствовал возвышению Рима, не принеся тому, впрочем, окончательной победы. И все же могущество Карфагена было тогда окончательно подорвано.
Большую роль в этом сыграл главный герой данной книги – Массинисса, царевич Массилии, а затем царь объединенной Нумидии – государства, располагавшегося на северных территориях современных Туниса и Алжира. Ныне это забытый герой, а в те времена он был яркой личностью на исторической арене, и от него многое зависело, особенно в финальных событиях Второй Пунической войны. Массинисса прожил долгую, и хоть и непростую, но интересную жизнь. Он создал из разоренных многолетней войной земель сильное успешное государство.
Пролог
Летом 149 года до н. э. на главной площади Цирты, столицы Нумидии, строились войска, собирались горожане и представители племен из всех провинций страны. В тот жаркий июльский день глашатаи, объехавшие улицы, объявили всем, что состоится важное событие.
На площади стоял гул от тревожных разговоров, в которых обсуждались возможные причины общего собрания. Поглядывая на стройные ряды войск, многие сходились во мнении, что предстоит новая большая война с Карфагеном – других серьезных врагов у нумидийцев уже просто не было. К тому же пунийцев – так еще называли жителей Карфагена – нумидийцы больше боялись. После побед царя Массиниссы и римлян над этой бывшей «столицей мира» от ее былого величия осталась лишь бледная тень.
Кроме гула множества человеческих голосов на площади слышалось звонкое позвякивание металлического снаряжения воинов, ржание коней, которым передавалось волнение их всадников. Этот шум периодически заглушал тревожный рев Аркара – любимого слона царя. Обычно этот элефант был молчаливым и флегматичным, будто осознавал свое привилегированное положение, но сегодня что-то его тревожило. Он периодически тревожно трубил своим хоботом, упрямо качал головой, невзирая на все попытки погонщика успокоить животное. Это было странно, непривычно и пугающе.
Вдруг все разом стихло: на балкон трехэтажного царского дворца вышел сам Массинисса. Высокий седовласый старик в богато украшенной короне и золоченых одеждах, медленно шаркая сандалиями, подошел к перилам и приветственно поднял свои смуглые руки.
Поглядев на многочисленные морщины на руках, царь вдруг грустно подумал: «О боги! Какие же они старые и страшные!»
И вдруг все быстро-быстро замелькало перед его глазами: эта городская площадь, ряды воинов и толпы горожан, бескрайние нумидийские степи и высокие испанские горы, лазурное Средиземное море и шумные улицы Карфагена.
А затем все потемнело…
Глава 1
Тревожное пробуждение
«О боги! Неужели у меня такие страшные руки?!» – подумал юный царевич Массинисса и проснулся весь в поту. Поднял ладони, посмотрел на них и, убедившись, что это руки не старика, а пятнадцатилетнего подростка, облегченно вздохнул:
– Значит, это был всего лишь сон! И площадь Цирты, и слоны, и люди…
За открытым окном поднималось яркое африканское солнце и утренние птицы торопливо допевали свои звонкие песни, прежде чем спрятаться от жары и умолкнуть.
В царском дворце было так привычно тихо и безмятежно. И Массиниссе очень не хотелось менять родное жилище, свою уютную комнату на жизнь в чужом городе. Но он был не властен изменить волю царя Гайи, его отца, а тот, в свою очередь, не мог отказать Карфагену.
– Эх, ладно! Не нужно грустить в последнее утро перед моим отъездом из Цирты, – сказал юноша сам себе. – А то еще, чего доброго, подумают, что я боюсь!
Он откинул покрывало и уже собирался встать с ложа, как вдруг услышал какие-то странные звуки – словно скрежет костей о каменный пол его комнаты. Никогда ничего подобного, пугающего и зловещего, ему слышать еще не доводилось. Тем более здесь, в месте, где он всегда чувствовал себя в абсолютной безопасности.
Массинисса повернул голову и увидел, что к его ложу ползет небольшая серая змея. Двигалась она очень странно – резко выбрасывала голову, а затем пружинисто подтягивала за нею свое туловище. Змея его видела и, уставившись на царевича своими большими глазами с узкими зрачками, целенаправленно направлялась к нему, и явно с недобрыми намерениями.
Юноша инстинктивно вскочил, закрывшись от нее своим легким покрывалом, как щитом. Но тут же он сообразил, что, добравшись до ложа, змея так же пружинисто прыгнет на него и запросто прокусит его тонкую защиту. Честно говоря, в рептилиях царевич не разбирался, и о них ему никто никогда особо не рассказывал. Однако даже если бы непрошеная гостья была и неядовитой, сам вид ее внушал страх и отвращение.
Змея приблизилась к ложу и изготовилась к прыжку. В тот момент, когда она уже полетела к нему, Массинисса так же инстинктивно набросил на нее покрывало, в котором рептилия запуталась. Спрыгнув с ложа, он рванулся к дверям. Однако те почему-то не открывались. Двери не могли быть заперты, потому что с наружной стороны вход охраняла стража, но что-то мешало ему открыть их изнутри.
Тогда Массинисса забарабанил ладонями по деревянным створкам, украшенным нумидийским орнаментом, отчаянно крича:
– Стража! Откройте двери!
Ему показалось, что он услышал с другой стороны сдержанный женский смешок, и голос был вроде очень знакомый… Однако времени вспоминать, кто это, не было – двери не открывались, а змея, яростно ворочаясь в покрывале, уже освободила из-под него свою голову и выбиралась наружу. Сомнений не оставалось: она оказалась здесь не просто так и пришла, точнее сказать приползла, за его жизнью.
Массинисса отбежал в противоположный угол комнаты и огляделся, ища взглядом, чем бы ему воспользоваться как оружием. Вообще-то оно у него было – над кроватью висел в ножнах короткий меч, подаренный отцом. У этого оружия была очень удобная рукоять, которая идеально подходила для его руки. Если бы сейчас меч был с ним, что ему эта змея?..
А еще под подушкой остался небольшой кинжал, подаренный наставником, телохранителем и лучшим старшим другом по имени Бодешмун. Он велел не расставаться с этим подарком нигде и никогда, говоря о том, что это хорошее средство или спастись, или избежать позорной участи. И вот ученик при первой же реальной опасности не выполнил его завет. «Стыдно-то как!.. Впрочем, если змея меня убьет, не все ли равно?..»
Отчаяние горячей волной пробежало по телу и словно парализовало его. Однако спустя миг уже другая мысль поразила его: «Но ведь если это случится, отец не сможет выполнить условия договора с Карфагеном! И тогда война! Погибнут тысячи наших подданных – только потому, что я не смог справиться с этой змеей! Я, человек, которого учил сражаться лучший воин Массилии!»
Когда змея прыгнула на пол с громким костяным стуком, Массинисса, внутренне пристыдив себя, уже пришел в себя.
– Нет, страшилище! Я не сдамся тебе без боя!
Он еще раз огляделся по сторонам, но рядом был только пустой ночной горшок. Его Массинисса и схватил в руки, думая, как ловчее огреть этим сосудом приближающегося противника. Немного смущали костяные звуки, которые издавала ползущая змея. «Хватит ли глиняного горшка, чтобы пробить ее кожу? Такое чувство, что она в костяном панцире! Ладно! Ударю, а там будет видно, что произойдет… Она все ближе! Вот сейчас… Сейчас!»
Змея была небольшой, не длиннее метра, но ее глаза казались Массиниссе огромными, и черточки их зрачков полыхали какой-то необъяснимой ненавистью и яростью. «Кто ж тебя так разозлил?» – подумал царевич, не в силах отвести взгляда от рептилии. Он слишком поздно сообразил, что нельзя долго всматриваться в парализующие зрачки змеи, и подпустил ее слишком близко к себе…
Вдруг двери резко, с шумом распахнулись, и в комнату буквально влетел огромный мужчина в кольчуге и шлеме. Это был Бодешмун. Массивный и с виду неповоротливый, он обычно был не очень многословен, но к его редким словам во дворце прислушивались все. Наставник казался добродушным, тем не менее серьезно злить его не решался ни его ученик, ни даже сам царь Гайя. Повелитель Массилии отчасти немного завидовал могучей внешности своего воина – густая грива волос, мощное телосложение, громкий голос. За глаза Бодешмуна называли «царский лев», и это было почетно, поскольку именно изображение царя зверей украшало знамя царя массилов.
На тренировочных занятиях по обращению с мечом и метанию дротиков Бодешмун обучал Массиниссу, двигаясь довольно медленно, чтобы царевич успевал разглядеть и запомнить все его движения. Из-за этого ученик привык к тому, что его массивный наставник нетороплив, если не сказать медлителен. Но то, что царевич увидел в следующий миг, буквально потрясло его.
Бодешмун быстро оглядел комнату царевича и заметил рептилию. В этот миг добродушный здоровячок превратился в грозную боевую машину: он одним прыжком настиг змею, наступил ей на хвост, крепко вдавив его в каменный пол. Одновременно воин выхватил короткий меч и, когда, зашипев от боли, разъяренная змея обернулась, чтобы поразить обидчика, быстро отсек ей голову. В следующий момент Бодешмун оказался рядом с Массиниссой и прикрыл его собой. Какое-то время они оба глядели, как на полу дергается обезглавленное тело змеи, забрызгивая все вокруг кровью. Затем рептилия затихла.
Наставник оглянулся на Массиниссу, все еще сжимавшего в руках горшок. Кивнув на него и чуть улыбнувшись, наставник поинтересовался:
– Надеюсь, он хотя бы пустой? Иначе, боюсь, эту бедную змею ждали бы очень неприятные последствия.
Царевич, отбросив свое «оружие», прижался к большой груди спасителя. Как же хорошо и спокойно стало ему сейчас, когда он укрылся в объятиях наставника. От него пахло нагретым металлом кольчуги и благовониями одной из его жен.
Бодешмун ласково потрепал черные кудри ученика и не удержался от упрека:
– Говорил же тебе: не расставайся с кинжалом! Ты уже вырос, царевич, и теперь подобные неприятности могут часто появляться в твоей жизни.
Массинисса вздохнул. Вот из-за этого ему так не хотелось «вырастать». В детстве все проблемы и трудности всегда кто-то решает за тебя, стоит только обратиться. А затем, когда ты становишься постарше, все ждут, что ты будешь все делать сам, да еще и чем-то помогать другим. И ничего с этим не поделаешь. Через несколько месяцев ему предстоит пройти обряд посвящения – он станет взрослым, и тогда с него будет совсем другой спрос. Вот только кто проведет для него этот важный ритуал, если он будет в это время в Карфагене?..
– Бодешмун! Не говори никому, что я… Ну, про горшок…
Он потянулся на цыпочках и прикоснулся лбом к шлему Бодешмуна. Это был их тайный знак: они касались лбами друг друга, давая обещание сохранить что-то в секрете. Так повелось еще с малых лет Массиниссы, когда наставник скрывал от царя многие из проделок его сына, непременно наказывая ученика за них сам. Впрочем, эти наказания были в основном такими: царевич подолгу поднимал и опускал тяжелый щит либо массивные доспехи Бодешмуна или бегал на очень большие расстояния. В результате шалун Массинисса со временем стал очень крепким, сильным и одновременно более спокойным.
– Не скажу, сынок, не переживай! – Когда они были вдвоем, бездетный наставник звал его так, и это было еще одной их тайной. Царь, несмотря на то, что тоже любил Массиниссу, обычно звал его по имени или, при всех, царевичем. – Хотя жаль! Вся Массилия гордилась бы тем, что царевич вышел на бой против самой грозной змеи пустыни – песчаной эфы – с одним пустым горшком в руках. Тебя славили бы певцы, и твоей славе завидовали бы лучшие воины.
Бодешмун иногда любил пошутить над воспитанником, но делал это беззлобно, а главное, с глазу на глаз, чтобы об этом никто никогда не узнал. Так что царевич не обижался. Он обожал своего наставника даже за такие не всегда приятные шутки.
– А как она здесь оказалась? – кивнув на змею, поинтересовался Массинисса. – И знаешь, Бодешмун, у меня было такое чувство, что она приползла ко мне уже очень разъяренной. Что я ей мог такого сделать?
– Пустынные змеи не водятся в столице страны, расположенной в Большой степи, и уж тем более не ползают просто так в царских дворцах. – Наставник на его глазах вновь стал очень серьезным. – Ее кто-то сюда нарочно принес и подбросил тебе. И это еще не все… Пойдем!
Они вышли из комнаты царевича, и тот увидел двух стражников, лежавших без движения чуть в стороне от двери.
– Их убили?! – вскричал Массинисса.
– Нет, они крепко спят. Их тела специально привалили к дверям, чтобы ты не смог выбраться и убежать от змеи. Теперь ты понимаешь, что все это было не просто так?
Царевич на мгновение вспомнил короткий женский смешок. Теперь он узнал этот голос! Аришат – гибкая, изящная дочь вождя одного из племени народа гетулов, что жили к юго-западу от Массилии. Гайя в ответ на один из их набегов напал на это племя, победил его и захватил в плен много богатых и влиятельных врагов и членов их семей. Кого-то из них за выкуп вернули, но красавица Аришат оказалась на ложе царя, и ее, как опозоренную, гетульский вождь принимать отказался. Она стала любимой наложницей Гайи, при этом стараясь со временем стать его второй женой. Только вот царица Аглаур, мать Массиниссы, первая жена царя, не давала на это согласия. Из-за того, что ее не любила мама, и сам царевич старался не общаться с гетулкой.
Однако когда они случайно встречались во дворце, он невольно засматривался на эту девушку. И она, словно чувствуя его взгляды, старалась идти, зазывно поигрывая бедрами, и поворачиваться к нему так, чтобы он успевал увидеть, как колышется под одеждой ее большая грудь или рассыпаются по плечам длинные черные волосы. Массиниссе еще было рано думать о женщинах, но природа брала свое…
«Однако зачем Аришат подбрасывать мне змею? Я же этой гетулке ничего плохого не сделал. Мне, наверное, показалось, что я слышал ее голос…»
Проницательный Бодешмун быстро понял, что царевич о чем-то думает, но не хочет ему говорить.
– Массинисса, сынок, сейчас не время что-то утаивать, – наклонился к нему наставник, и теперь уже сам коснулся лбом лба царевича.
Тот вздохнул и рассказал про голос Аришат.
К его ужасу, Бодешмун нисколько не удивился, а разъярился:
– Ах она неблагодарная тварь! Царь оставил ее во дворце, она живет здесь как царица! И тут же гадит?!
– Может, это не она? – сделал робкую попытку защитить наложницу Массинисса, уже жалея о сказанном. «А вдруг я ошибся, и бедную гетулку накажут ни за что?!»
– А вот это мы сейчас узнаем!
Бодешмун схватил за шиворот обоих спящих стражников и стал их энергично трясти. На шум начали собираться придворные, дворцовые стражники, охранники царя.
* * *
В это время на другом конце Цирты царь Гайя беседовал в полутемном коридоре с Ниптасаном – верховным жрецом храма главного божества Баал-Хаммона, отвечавшего за солнце и плодородие. Повелитель Западной Нумидии был довольно жестким человеком. Даже грубые и резкие, словно вырезанные из камня, черты его обветренного лица говорили о том, что это скорее воин и охотник, а не дворцовый правитель. Но сейчас, в стенах величественного храма, он, укротив свой нрав, являл собой сдержанность и покорность.
– Вы принесли все нужные жертвы? Вы спросили все, что я хотел узнать? – вопрошал правитель Массилии. – Ниптасан, надеюсь, пророчества будут честными и ты не привнесешь в них ничего личного? Не забывай, что Массинисса не только мой сын, но и твой племянник.
Верховный жрец, блеснув бритой лысиной при свете факела, вскинул голову и произнес:
– Я простил тебе то, что ты насоветовал Наргавасу передать власть тебе, а не, как это положено у нас, нумидийцев, своему старшему брату, то есть мне! Я смирился с тем, что прекрасная Аглаур когда-то предпочла тебя, хотя, как показало время, ты оказался явно недостоин ее любви! Но мне не дает покоя то, что ты и дальше нарушаешь наши законы и волю предков в том, кто должен наследовать царскую власть! Зачем ты при всех объявил, что следующим царем Массилии будет твой младший сын Массинисса? Ты же знал, что ему предстоит отъезд?
Гайя стоял перед братом слегка смущенный. Только один этот человек во всей Массилии мог безбоязненно говорить ему в глаза такие неприятные вещи. И, что самое плохое, во многом он был прав.
– Ты же знал, брат, что Массинисса поедет в Карфаген, где ему предстоит быть почетным заложником? Зачем отправлять наследника в заложники? Какой в этом смысл? Ты не боишься, что его постигнет та же участь, что и твоего первенца Мисагена? Карфаген – город больших возможностей, но и город великих грехов!
Гайя поморщился. Мисаген, старший сын, был его непроходящей головной болью. Мало того что родился он не очень здоровым, и это вызвало во дворце нехорошие пересуды, так еще все время был под воспитанием и влиянием матери. С каким трудом отнял он когда-то его у царицы Аглаур, чтобы отправить почетным заложником в Карфаген! А ведь такое условие было в договоре, заключенном после завершения последней войны с этим государством: одной дани пунийцам было мало, они потребовали серьезных гарантий перемирия.
Мисаген уехал туда почетным заложником, пожил немного в этом городе мира, и назад его привезли совершенно другим – больным, развратным, слабоумным. Расстроенный царь велел ему жить в дальнем крыле дворца, где теперь проживала и Аглаур, с которой у него произошла размолвка. Царица как могла опекала их первенца, потому что Массиниссу Гайя с малых лет забрал к себе, отдав на воспитание Бодешмуну. Из младшего должен был получиться толк. Вот только из-за болезни этого хилого неудачника Мисагена, Карфаген, вернув его обратно, теперь требовал прислать более серьезного заложника.
– Я заранее назначил его наследником, чтобы, во-первых, пунийцы поняли, что к ним едет в качестве гарантии мира очень важный для меня и для Массилии человек. А во-вторых, титул наследника гарантирует его жизнь в этом городе, полном опасностей, – пояснил Гайя верховному жрецу свой поступок. – Думаю, пунийцы захотят наладить с ним отношения на будущее, и, когда Массинисса сменит меня на троне, у него будут хорошие связи в Карфагене. Это ему пригодится…
– Для чего?! Чтобы посылать им больше нашего золота и массильских воинов для пунийских войн, которые нам не нужны?
– Для того, чтобы однажды наша Массилия все-таки стала свободной! – вскричал царь. Голос его звонко разнесся не только по коридору, но и под сводами храма, повторившись несколько раз. – Я уверен в нем и думаю, что ему предстоит великое будущее! Поэтому я и попросил тебя и твоих жрецов провести все положенные обряды и выполнить все возможные гадания!
Ниптасан помолчал, затем уже другим, более спокойным голосом произнес:
– Мы сделали все, как ты просил, царь! Баал-Хаммон дал знак, что все у Массиниссы в Карфагене будет хорошо. Ну или почти все… Вот только царем Массилии он все же не станет…
– Ты это мне назло говоришь?! – вскричал Гайя, уже не сдерживая свой гнев и сжимая кулаки.
– Он будет царем объединенной Нумидии… – не обращая внимания на раздражение царя, невозмутимо продолжил верховный жрец.
Царь, открывший рот для очередного крика, удивленно замолчал и задумался, осмысливая услышанное. Ниптасан, довольный произведенным эффектом, снисходительно разглядывал растерявшегося брата. Таким его наверняка никто и никогда еще не видел, а вот ему, верховному жрецу, посчастливилось.
Придя в себя, Гайя снял с пояса небольшой, но увесистый кошель и бросил его к ногам верховного жреца.
– Здесь обещанное золото. Благодарю, брат, – поворачиваясь, чтобы уйти, произнес он. – Хотя это сообщение и неожиданное, но приятное…
– Не спеши радоваться, – тут же предостерег его верховный жрец. – Славное будущее ему предстоит, если только…
– Что – «только»? – напрягся царь.
– Если только он переживет сегодняшнее утро, – закончил Ниптасан предсказание. – Таков был ответ великого Баал-Хаммона на наши вопросы.
– Что?! – вскричал царь, на которого стало страшно смотреть. Гнев и ужас были в его глазах.
– Поспеши во дворец, Гайя! Может быть, ты еще успеешь его спасти…
Воины царской охраны поразились: они едва ли не впервые видели бегущего царя, направлявшегося к ним.
– Скорей во дворец! – крикнул Гайя, вскакивая на коня.
Тем временем Ниптасан дождался, пока стихнет стук копыт, затем быстро нагнулся, поднял кошель и, не глядя, опустил его на поднос бесшумно появившегося рядом личного прислужника.
– Это в мою комнату. И чтобы никто не видел.
Постояв немного у величественной статуи Баал-Хаммона, верховный жрец задумчиво произнес, словно спрашивая представителя высших сил:
– Интересно, чего царь испугался больше: потерять любимого сына или лишить Карфагена заложника и получить неминуемую войну?
Каменное божество безмолвствовало.
* * *
В те дни в столице пунийской державы городе Карфагене заседал Совет тридцати – высший коллегиальный орган сената республики. Здесь обсуждались текущие вопросы внутренней и внешней политики, а также торговли. Одной из рассматриваемых тем был приезд наследника массилов, который должен был вскоре прибыть и жить в городе в качестве почетного заложника.
– Второго щенка этого дикаря Гайи зовут Массинисса, и с ним он что-то не спешит расставаться, – возвестил первый суффет Совета тридцати Бисальт Баркид, высокий худощавый купец, один из богатейших людей Карфагена. – Может, имеет смысл собрать войска и подвинуть их к границе Массилии, напомнив тем самым Гайе о его обязательствах?
Суффеты осуществляли верховную власть и в Совете, и в сенате, но, чтобы она не стала диктаторской и единоличной, их всегда было двое, каждый из которых обладал равными с другим правами.
Тут же подал голос и второй суффет – невысокий крепыш, богатый землевладелец Абдешмун Ганон:
– Вам, Баркидам, лишь бы только воевать, причем неважно где! Вы уже там, в Испании, всех переполошили: с кем-то деретесь, с кем-то роднитесь. Но здесь Африка, и она нам нужна спокойной и верной. Только в этом случае мы сможем вновь начать войну с Римом. Гайя ведет себя правильно, дань присылает исправно, его воины хорошо усиливают нашу армию… Ну а задержка с сыном, я думаю, просто досадная случайность.
В Совете зашумели. Сенаторы разделились на две половины, одна из которых была за то, чтобы предпринять какие-то меры, поторопить царя массилов, а другая – за то, чтобы еще подождать.
В этот момент в зал заседаний тихо проскользнул один из слуг Ганона, который что-то прошептал ему на ухо. Абдешмун поднял руку, требуя молчания.
– Успокойтесь, уважаемые люди Карфагена! Царь Гайя уже назначил дату отъезда: не пройдет и двух месяцев, как Массинисса будет здесь. Я получил эти сведения от надежного источника в Цирте.
Теперь все угомонились, облегченно заговорили между собой. Но одобрительный гул прервал голос Канми Магонида. Пухловатый и с виду изнеженный представитель третьего богатейшего и влиятельнейшего рода в Карфагене, он не производил впечатления опасного человека. А между тем именно Канми отвечал как за разведывательную деятельность за пределами пунийских владений, так и за безопасность внутри страны от всяческих угроз зарубежных противников. Желая подчеркнуть значимость своей деятельности, он частенько излишне пугал сенаторов всякими опасностями, как реально существовавшими, так и предполагаемыми, которые не всегда сбывались. Последних было больше, и это привело к тому, что ко многим выступлениям Магонида в Совете тридцати стали относиться с некоторым предубеждением.
Вот и сейчас Канми произнес то, что мало кто из присутствующих ожидал от него услышать:
– А известно ли кому-либо из вас, что это за щенок, про которого говорил уважаемый Бисальт? Думаете, он такой же слабый и жадный до удовольствий молодой человек, как и его брат Мисаген? Никто не считает, что нам следует опасаться Массиниссу?
Почти все тридцать сенаторов громко засмеялись, наперебой отпуская глупые шутки:
– О-о! Великому Карфагену грозит маленький нумидийский мальчик!
– Войну с Римом пережили, а Массиниссу не одолеем!
– Уважаемый Канми, подскажи: что же нам теперь делать?! Может быть, мы сразу сдадимся Массилии?
Когда все нашутились, Канми невозмутимо продолжил:
– Хоть уважаемый Бисальт и назвал этого мальчишку щенком, боюсь, когда-нибудь нам придется пожалеть, что мы настаивали на его приезде. Этот щенок – достойный наследник льва, царя Гайи. Уважаемый Абдешмун видит правителя Восточной Нумидии лишь как покорного поставщика дани и воинов для нашей армии, и этого ему достаточно. Но многие ли из вас знают, что в массильском городе Ламбаэсси, родине Гайи, он создал учебный центр, где тренируют молодых воинов, готовя их к будущим сражениям? И теперь его люди, которые воюют за нас, чаще выживают в войнах, чем их западные сородичи – массесилы. В отличие от них, большинство массилов теперь возвращаются со службы домой живыми, зачастую невредимыми, с боевым опытом и немалым богатством. Массилия постепенно залечивает раны от предыдущих войн и набирает силу. А что будет, если это укрепляющееся царство со временем возглавит сильный наследник, который к тому же будет хорошо знать наши слабые стороны? Что тогда он предпримет? Не пойдет ли на нас войной?
Только теперь Совет тридцати озадаченно затих.
– И что же ты предлагаешь, уважаемый Канми? – поинтересовался Бисальт.
– Мы должны завоевать его доверие и любовь! – горячо ответил тот. – Наш Карфаген должен стать ему дороже родной Цирты! Если будущий царь Массилии станет поклонником столицы мира и нашим верным союзником, нам не страшны будут никакие враги в Африке!
– Вот уж не думаю, что наше благополучие будет зависеть от нумидийского щенка! – под одобрительный гул упрямо заявил Баркид. – К тому же предстоящая война с Римом в большей степени зависит от того, как пойдут наши дела в Испании. Вот для этого я обращаюсь к Совету тридцати с просьбой поддержать наши действия против враждебных иберийских племен. Я не прошу воинов, мы стравим между собой испанцев. Но на это нужны деньги! Вот на что сейчас нужно тратить средства и обращать пристальное внимание, а не думать о том, чтобы ублажать африканских царьков и их потомство.
Все одобрительно захлопали и согласно закивали головами. Попытки Магонида что-то сказать потонули в оскорбительных выкриках сенаторов.
Обреченно махнув рукой, Канми сел на место.
* * *
В коридор царского дворца, где Бодешмун тщетно пытался привести в чувство сонных стражников, вбежала взволнованная царица Аглаур.
– Массинисса, мальчик мой! Ты жив! Мне только что мои слуги сообщили о покушении…
Она подбежала к сыну и обняла его. Царевич с удовольствием вдохнул давно позабытый материнский запах. Последний раз, когда он обнимал ее, ей приходилось склоняться к нему, чтобы поцеловать. Теперь голова матери лежала на его плече.
– Кто это сделал, Бодешмун?! – с металлом в голосе спросила царица, не выпуская сына из объятий, словно боясь, что на него еще кто-нибудь нападет.
– Это я и пытаюсь выяснить, царица! – ответил тот.
Он бросил одного из стражников и зажал рот и нос другому. Задыхаясь, воин пришел в себя и с усилием открыл мутные глаза.
– Что с вами сделали? Кто это был? Кто пытался пройти к царевичу? Кто хотел его убить? – медленно и грозно спрашивал Бодешмун, с каждым вопросом сильно встряхивая стражника.
– Мы никого к царевичу не впускали. Нам дали попить воды. Душно тут в коридоре. А потом – темнота! – бормотал тот, слабо соображая, что происходит вокруг.
– Кто вам дал попить? И почему вы приняли воду на посту? Вы же знаете, что этого нельзя делать!
– Нам приказали…
– Кто, кроме начальника стражи, мог вам, стражникам, охранявшим царевича, что-то приказать?!
Воин явно смущался. Бодешмун достал меч и приставил к его горлу.
– Не скажешь ты – скажет твой приятель, когда очнется и увидит твой труп! Ну?! Кто вам дал эту воду с сонным зельем и заставил пить?
Стражник вздохнул и произнес:
– Аришат. Как ей откажешь? Она же почти царица во дворце, сами знаете.
– Что?! – отстраняясь от сына, вскричала оскорбленная Аглаур. Ее взгляд, казалось, был готов испепелить незадачливого стражника.
Тот выскользнул из руки Бодешмуна, упал ниц и испуганно заговорил:
– Прости, царица, это не мои слова! Так болтают глупые языки при дворе! Я просто повторил чужие разговоры…
– Что?! – раздался рядом еще один громкий удивленный и возмущенный голос.
Все обернулись и увидели, что это был царь Гайя, подоспевший к разбирательству.
Аглаур, демонстративно сжимая в объятьях Массиниссу, гордо взглянула на него и снисходительно произнесла:
– Посмотри, царь, твоя наложница чуть не убила моего сына! Эта обнаглевшая девка, что делит с тобой наше семейное ложе, уже называет себя царицей, распространяет сплетни и командует дворцовой стражей! Представь себе, что бы произошло, если б Карфаген не получил Массиниссу из-за ее покушения? Война!!! Вот чего она добивалась для тебя и твоего народа! А ведь это ты так распустил свою любимую наложницу, что она теперь думает, будто ей все позволено! Даже покушаться на моего Массиниссу!
– Царица, она покушалась и на моего сына, – примирительно произнес Гайя и грозно добавил: – Так что пощады ей не будет!
Он обернулся к слугам и скомандовал:
– Искать Аришат! Найти ее живой или мертвой! Того, кто доставит ее ко мне, щедро награжу! Провинившихся стражников – в тюрьму!
По дворцу забегали в поисках царской любимицы, но никак не могли ее найти, пока со стороны Капских ворот не приехал гонец и не сообщил, что женщина в любимом плаще Аришат, зеленом, расшитым золотыми нитями, выехала на лошади ранним утром и направилась на юг. За ней послали погоню.
Тем временем царица, не выпуская из рук Массиниссу, отправилась в тронный зал ждать известий. Бодешмун тенью проследовал за ними. Смущенный царь немного постоял и двинулся следом вместе со своим телохранителем.
Аглаур, демонстративно не обращая внимания на Гайю, стала задавать разные вопросы. Пользуясь ситуацией, она постаралась пообщаться с сыном перед отъездом, который теперь явно затягивался. Царь раздраженно вышагивал возле окон тронного зала, периодически бросая взгляд на площадь возле дворца.
Спустя какое-то время со стороны Капских ворот появились несколько всадников, которые сопровождали женщину на коне, закутанную в зеленый плащ с капюшоном, расшитым золотыми нитями.