Олег Валентинович Ясинский
ПоЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя
На улице, возле остановки, это не всегда удавалось, поскольку нарушение интимной зоны вызывало содрогание хрупких плеч. Я не решался подойти ближе.
Зато в набитом троллейбусе расстояния сплющивались, недоступное становилось доступным. Главное – пристроиться, нырнуть в беспокойный поток, который вынесет в нужном направлении и придавит к ней.
Я заранее наблюдал за колыханием людской массы. В зависимости от количества желающих попасть именно в эту дверь, подгадывал и втискивался за Незнакомкой. Я ревниво пихал локтями собратьев по давкому несчастью, норовивших заполнить свободное пространство, которое было заведомо моим.
Отвоевав прикосновение, я нависал над хрупкой фигуркой: даже мог дотронуться пальцами, не смея развернуть руку, чтобы коснуться ладонью.
Я ловил весенний девичий запах простеньких духов, чувствовал на своих губах щекотливые ерзанья темно-русого хвоста, стреноженного красной резинкой.
Порою, со словами: «Передайте на компостер, пожалуйста», я подавал ей впихнутый соседом талончик, или так же вежливо принимал, стараясь поймать ее взгляд.
Она на меня, конечно же, не смотрела. Она не отрывала глаз от книги.
Зато в двадцатиминутном тесном счастье, по дороге до ближайшей станции метро, мне удавалось выхватывать цитаты из читаемых ею толстенных книг, которые она еле удерживала в тоненьких пальчиках.
***
В конце сентября задождило. Летние платьица Незнакомка заменила старенькой розовой курточкой и плотной юбкой до колен.
Со сменой одежды, изменился и сакральный процесс чтения. Теперь моя Возлюбленная читала модную электронную книжку, которую особо продвинутые коллеги по работе называли непонятными словами «book reader».
Серебристый пластик более подходил к тонким пальчикам Незнакомки, зато лишал меня библиофильской сладости от наблюдения за перелистыванием страниц.
Когда я впервые увидел этот «ридер», противные ревнивые иголочки укололи мое разбитое сердце. Такая книга – удовольствие не из дешевых, на студенческую стипендию не купишь.
Я тоже давно мечтал об электронной книге, но денег хватало лишь на питание, коммуналку и новые носки, взамен прохудившихся. О пластиковой роскоши даже не помышлял.
Благо, дома бумажных книг доставало, которые сумел накопить за долгую учительскую жизнь.
У Незнакомки завелся богатенький поклонник, – понял я.
«Вряд ли ее родители раскошелились на такое сокровище, которое стоит как две девичьих курточки».
Но какое мне было дело? И на что я мог рассчитывать?
«Я и раньше ни на что не рассчитывал – сорокапятилетний, нищий, неинтересный».
Глава четвертая
Утро, 11 октября 2013 года, пятница
(продолжение)
***
Подкатил троллейбус, оборвал мои грустные мысли.
По распластанным спинам за разошедшимися дверными створками я догадался: штурм будет не легким.
Краем глаза приметил, что Незнакомка тоже подошла к «моим» дверям.
Пропустил ее вперед, ступил следом. Попробовал втиснуться за розовой болоньевой спинкой, но нахальная тетка пролезла между нами. Для надежности саданула мне локтем под дых.
Я так и остался висеть в дверях, выдохнув, чтобы позволить закрыться створкам.
День начинался плохо.
«Я к ней не дотронулся, и уже сегодня не дотронусь. А кто-то пристроится рядом, облапает…» – зло думал я.
Болтаясь на ухабах, держа не себе давешнюю слоноподобную тетку, которая норовила оттоптать мне ноги, я вспомнил о недавнем сне. Ночные видения в дневном свете казались бредом.
«Если принять во внимание, что сон есть отражением подсознательных процессов, – думал я, в который раз припечатанный гиппопотамом к дверям, – то приснившийся бес живет во мне и чувствует себя превосходно».
***
Видимо, от затянувшегося одиночества, маразм прогрессировал.
Раньше нечисть мне не снилась. Последний месяц мне снилась Незнакомка.
Я не раз во сне нерешительно целовал ее маленькую грудь, покусывая ареолку, посасывал и щекотал языком…
В тех стыдных снах не было продолжения, лишь отрывки.
Просыпаясь ночью от назойливой упругости и зуда в паху, я силился опять заснуть, чтобы досмотреть продолжение.
Продолжения не было – лишь серая пустота прокуренной холостяцкой берлоги, в которой мне доживать остаток дурной жизни.
«Зато после вчерашнего сна, я могу называть ее Маргаритой.
Если у меня случился личный Мефистофель, то пусть будет Маргарита. Как у доктора Фауста».
Глава пятая
Полдень, 11 октября 2013 года, пятница
***
– Ты посмотри на себя, чучело! – дружелюбно сказала Ирка, когда мы вышли курить. – Седина в бороду. Или куда там у тебя? Ни бороды, ни волос. Видимо в лысину.
Ирка обожала издеваться надо мною по любому поводу – такой у нее характер. Издевалась она беззлобно, но мне все равно обидно.
Я, конечно же, ей об этом не говорил, стойко перенося тяготы нашей дружбы.
***
Вот и теперь Ирка заметила, как я скосил глаза на Настеньку – офисную принцессу, столкнувшись с нею в коридоре.
– Чем она вас цепляет, КЛАВА недоделанная? – возмущалась Ирка.
– Кто?
– Дед Пыхто и баба с пистолетом! Все мужики в офисе от нее без ума! Но дура-дурой: губки бантиком, реснички кукольные, а глаза пустые, как у скумбрии мороженной.
Ирка недовольно снизала плечами. Затянулась сигареткой, окутала пространство сизым дымом.
***
Была Ирка лесбиянкой-дайкой и моим единственным другом.
Нас сближало то, что мы оба были в коллективе изгоями.
Ирку ненавидели по случаю ориентации, о которой она постоянно напоминала ближним, находя в показной их брезгливости ведомое лишь ей удовольствие. Я же пользовался репутацией заскорузлого «совка», категорически не разделявшего умиления офисной молодежи «новым временем».
О нас с Иркой ходили фантастические слухи, по определению не могущие быть правдой, и меня бы давно уволили по наущению доброжелательных коллег, если бы не Иркино заступничество.
Ирку ценил шеф, поскольку считалась она хорошим юристом, решала неразрешимые задачи, обходила подводные рифы, выискивая юридические лазейки, которые позволяли узаконивать бредовые фантазии учредителей.
Офисная принцесса Настенька, в отличие от Ирки, была «пустым местом», зато всеобщей любимицей. Мужики любили Настеньку любовью-желанием, женщины – любовью-завистью, но равнодушными она не оставляла никого, кроме ненормальной Ирки.
Однако мне порою казалось, что Ирка лицемерит.
***
Невозможно было не любить Настю – это миниатюрное глупенькое создание неопределенного возраста, чем-то схожее с мультяшной Дюймовочкой, которое числилось в финансовом отделе, но на месте никогда не сидело.
Легкой дымкою оно порхало по кабинетам, угощалось конфетками и лепетало о своих девичьих проблемах, связанных с крайне медлительной пересылкой из Парижа небесно-голубого пеньюарчика или АбАлденной сумочки от «Louis Vuitton».
Мужики, при этом, распускали павлиньи хвосты, придурковато улыбались, наперебой предлагали стульчик или иную услугу, лишь бы заслужить одобрительное сияние ясных детских глаз.
Дамы и дамочки тоже улыбались, но тихо Настю ненавидели, желая всяческих кар на смазливое личико, которое напрочь затмевало красоту остальных фемин.
Впрочем, мужское желание и женская ненависть принимали безобидные теоретические формы, поскольку ходили слухи, что Настенька, то ли родственница, то ли любовница одного из учредителей – бога и повелителя, от которого зависел размер зарплаты и само пребывание на фирме.
Я не раз замечал, украдкой поглядывая в окно, как после работы, а то и в обеденный перерыв, Настенька садилась в шикарный «Range Rover» генерального, и они укатывали по своим интересным делам.
Будучи «скучным натуралом», и следуя полигамной мужской природе, я тоже заглядывался на Настеньку, представляя с нею всевозможные непристойности. При этом, трезво понимал: между нами ТАКАЯ невозможная бездна, что скорее я стану лауреатом Нобелевской премии, чем Настенька обратит на меня девичье внимание.
Однако, встретив Незнакомку, которая каждодневно по утрам являлась на остановке, предсонные фантазии поменяли адресата.
Теперь Настенька занимала меня гораздо меньше. Хотя, как ревниво подмечала Ирка, все равно занимала.
Глава шестая
Полдень, 11 октября 2013 года, пятница
(продолжение)
***
В этой фирме я работал без малого четыре года после того, как ушел со школы, где пятнадцать лет преподавал историю.
Ушел потому, что эту самую историю любил беззаветной любовью, и не мог вынести пренебрежения, с которым относилось к ней молодое поколение.
Поначалу, первые десять учительских лет, я пробовал увлечь ребят магией Древности. Однако в мире нарождавшихся капиталистических отношений, где мерилом всего есть количество денег, замшелое прошлое никого не интересовало. В лучшем случае, оно вызывало плохо скрываемое молчаливое раздражение.
Помыкался я и махнул рукой.
Впрочем, нелюбовь к Прошлому нашего «бестолкового будущего» не было главной причиной перемены работы.
Главнее была моя неудачная любовная интрижка с замужней учительницей, которую, будучи влюбчивым романтиком, сам же в эту школу и привел.
Но еще более главной причиной стало то, что после ухода от второй жены, пришлось перебраться в малоразмерную хрущевку на окраине столицы, которая досталась по наследству от мамы.
Кроме долгожданного покоя, на плечи свалился ворох житейских проблем, сводившихся к банальной нехватке денег.
Поскольку родителей у меня, на то время, уже не было, а родственники, кто побогаче, демонстративно отвернулись от нищенствующего учителя, я принялся искать более прибыльную работу.
***
Помыкавшись пару недель, случайно нашел должность копирайтера в рекламном отделе небольшой компании, занимавшейся всем понемногу, что приносило деньги.
Новая работа оказалась необременительной – периодически компилировать занимательные статьи для фирменного сайта да подсказать пару слоганов нашим рекламщикам.
Платили соответственно, но больше, чем в школе. Зато я экономил душу и нервы для вечерних уединенных медитаций над книгами, которые переносили в иную реальность и давали силу жить.
***
А этой силы становилось все меньше.
Подбираясь к сорока пяти, я понимал, что ЛУЧШЕЕ мое – в прошлом, и я НИКОГДА НИЧЕГО не создам и не спасу Мир, о чем мечтал в юности.
Спасали его, как и губили – другие. А я будто ни при чем.
Я «офисный планктон», соринка, которую волею случая вынесло на поверхность, и которую через некоторое время затянет в серую пучину. Без следа. Как миллионы таких же, ничего не значащих, соринок.
***
– Хочешь Настеньку? – допытывалась Ирка, хитро щурясь в клубах сизого дыма.
Я обескуражено снизал плечами.
– Вижу, что хочешь, – серьезно сказала Ирка. – Но она не твоего поля ягода. Настена – девушка-пиявка. Я таких «клавами» зову. Пока молодая, ей нужно насосать на безбедную жизнь. Даже если бы ты был фактурным мачо, с рельефным хером, но без денег – она бы на тебя не клюнула. Ей нужен папик, вроде нашего генерального – желательно импотент, чтобы меньше донимал и деньги отстегивал. А тебе нужна устроенная женщина.
«Не женить ли меня надумала?».
– Ты бы к нашей бухгалтерше Антонине Ивановне присмотрелся, – не унималась Ирка. – Два года, как вдова, дочка взрослая, дом в пригороде – чем не пара. И на тебя она с интересом поглядывает – я замечала.
– А тебе какое дело?
– Жалко дурака. Хороший ты, непьющий. Правда, убогий и затрепанный…
Я молча расплющил окурок в пепельнице.
«Мне порой самого себя жалко. Тем более – убогого и затрепанного. Но Антонину Ивановну, пожалуй, оставим в покое, хоть женщина хорошая».
***
– Сам живешь?
– Угу.
– Вижу, что неухоженный. Бутербродами обедаешь и «Мивиной». А как без ЭТОГО обходишься?
– Обхожусь, как-нибудь.
– Дрочишь?
Я обескуражено опустил глаза.
– А что тут такого! – выпалила Ирка, заметив мое смущение. – Я, например, дрочу. И ничего плохого в этом не вижу. Все дрочат. А тот, кто убеждает, что не дрочит – дрочит в два раза больше. Еще Фрейд писал.
– Прямо так писал?
– Типа того.
Ирка посмотрела на часы, прикурила следующую сигарету.
– А мне вообще тяжело с ЭТИМ. Была у меня подружка – три года с нею встречались, а потом бросила меня. Годы, говорит, тридцатник на носу, хочется бабского счастья, деток. Ушла к разлучнику, свадьбу сыграли. Представляешь!
– И ты сыграй.
– Не могу. Пыталась себя заставить, даже вроде роман у меня нарисовался. Но когда дошло… Вот ты, натурал, смог бы мужика трахнуть?
– Ну, теоретически.
– А практически?
– Противно.
– Вот и мне! Девчата они мягкие, податливые, всю тебя чувствуют. Мужики и близко не стоят. Им бы всунуть – а мне любви хочется и ласки. Но такого никогда в ЭТОЙ стране со мною не случиться.
Ирка горестно вздохнула, превращаясь из разбитной лесбиянки в обычную несчастную бабу.
– У тебя есть заветное желание? – спросил я, вспомнив ночного гостя.
«Если бы приснившееся было правдой, то первое, чтобы сделал – помог Ирке. К сожалению, сны не сбываются».
– У всех есть. А у меня желание – заработать сто тысяч. Твердых. Или выиграть в лотерею. И уехать в Голландию. Я тоже хочу белую фату, хочу семью. С любимой. И чтобы меня за это не чмырили!
Ирка отбросила сигарету, отвернулась к запыленному окну.
Я чувствовал, как болят ей эти слова.
– А если бы предложили тебе исполнить заветное желание. Согласилась бы?
– Ты – идиот? – хмыкнула Ирка, повернулась ко мне. – Кто бы отказался?
– А если б дали миллион. Но ты бы знала, что за каждую сотню из этого миллиона умер незнакомый тебе человек?
– Запросто. Хоть и знакомый. Особенно те бритые уроды. Блюстители половой чистоты, мать их! Они меня не жалеют. Почему я их должна жалеть?
Ирка сощурилась, глумливо уставилась на меня:
– А ты можешь дать сто тысяч? Евро, разумеется.
– Я просто сказал.
– Просто он сказал, – передразнила Ирка. – Не трави душу. И так тошно.
Глава седьмая
12-13 октября 2013 года, суббота-воскресенье
***
За выходные перечитал «Фауста». Затем, выборочно, «Мастера и Маргариту». Не мог избавиться от наваждения: липучие мысли цеплялись за ночного гостя.
Неверующий в чертовщину, боялся в нее поверить.
Я отмахивался, смеялся над собой, корчил в зеркало глупые рожи, но колючее семечко заронилось в сердце, тревожило, лишало покоя.
«Если бы, ТО предложение было правдой (глупой, невозможной!), – подленько думал я, отложив книгу. Тут же ловил себя на ереси, одергивал, пробовал читать, но все равно думал. – Если бы, правда. Чисто теоретически. Что бы загадал?
Видимо ничего. Если за каждое желание, даже самое безобидное, кто-то умрет…».
Снова раскрыл книгу. Отравленные мысли не отпускали:
«Из-за денег убивать пошло.
А из-за любви?
Благородно.
Из ревности?..
В любом случае, лишить жизни – поступок страшный и мерзкий.
Даже животное убить…».
Прикрыл свинцовые веки. На экране сознания – словно в недавнем сне – проявились картинки моих грехов. И среди них тот, который до сих пор считаю самым мерзким. Даже паскуднее, чем искушение замужней женщины, чем растление школьницы.
***
История эта случилась давно. В период между женами.
Кончалась осень. Шел дождь.
Я увидел его – маленький живой комочек – возле мусорника.
По пути к магазину, вынося пакет с отходами, у контейнера я заметил шевеление: промокший и несчастный котенок ворочался среди лоскутков и тряпок, в миниатюрном плетеном лукошке, которое когда-то служило хлебницей, а ныне стало последним пристанищем живой кошачьей души.
Он жалобно попискивал и смешно слизывал розовым язычком с усов и лапок холодную морось.
«К вечеру околеет, – подумал я, жалея котенка и осуждая его бывших хозяев. – Или бродячие собаки загрызут?».
Я выбросил пакет и побрел дальше по своим неотложным делам.
Однако, не успел отойти и ста метров, как свинцовая тоска подступила к сердцу:
«А чем я лучше душегубов, обрекших на смерть невинное животное?».
Я представил, как ему страшно, и мокро, и жутко. И безмерно одиноко.
«Мы с ним похожи – выброшенные, бесполезные, никому ненужные».
И тогда я решил положиться на Судьбу: если котенок никуда не денется до моего возвращения, то заберу домой, а там видно будет.
Спустя два часа он был на месте. За это время он сумел опрокинуть лукошко и вываляться в тягучих соплях неизвестного происхождения.
Я подобрал дрожащее тельце, как смог – брезгливо – обтер его теми же лоскутками и сунул в бумажный пакет, намеренно прихваченный в магазине для этой цели.
Принес найденыша домой, вымыл, обогрел, определил место на кухне и назвал Жорой в честь соседа из далекого детства.
***
Так начался в моей жизни годичный период мытарств, названный в дневниках «Кошкин дом».
Жалость – смертный грех, как выяснилось впоследствии, но тогда я не знал этой Великой Истины. А если бы и знал, то посчитал кощунством.
Моего умиления котенком хватило ненадолго.
Отогретый и накормленный, Жора быстро подрастал, любя меня беззаветной кошачьей любовью.
Лишь только гас свет, кот оставлял гнездышко на кухне, норовил примоститься в моей постели, желательно под одеялом. Он шумно муркотал, не давая мне заснуть. Но еще больше раздражал, когда отправлялся бродить по подоконнику, смотреть сквозь стекло на ночной город и нечаянно сбрасывать на пол вазоны.
После нескольких разбитых цветочных горшков, я принялся на ночь запирать Жору в туалете. Он отчаянно скреб двери и жалобно скулил, напрочь лишая меня сна.
Я в отчаянии обзывал кошака матерными словами и грозился завтра же выбросить туда, откуда взял. Конечно же, не выбрасывал, поскольку утро вечера мудренее и милосерднее – ночные страхи уходили, недосыпание растворялось в суете, а верный кот виновато терся у ног, муркотал и просился заскочить на колени.
Однако Жорины ночные похождения и мои бессонные ночи, оказалось, были не самым страшным.
По прошествии нескольких месяцев после появления Жоры, в квартире проявился кошачий запах. Сначала едва уловимый, ненавязчивый. Но со временем в моем обиталище начало пахнуть подъездом.
Я взялся приучать котяру к унитазу, или хотя бы ходить на специально купленный лоток, но дрессировщик из меня получился никудышный. Жора продолжал метить угол у окна и пространство под диваном. Я понимал: если так продолжится пару недель, то мне будет стыдно пригласить в гости случайную даму.
***
Последней каплей, переполнившей бездонную чашу моего терпения, стали, даже, не провонявшие квартиру миазмы Жориных испряжений.
Последней каплей стала растерзанная кукла-мотанка «Алинка», сшитая и подаренная мне на память ученицей с таким же именем в далекие годы сельского учительства. А поскольку сама девочка и наши отношения имели для меня сакральную ценность, то невзрачная кукла была не просто куклой, а одной из дорогих реликвий.
И это животное покусилось на Святое!
***
Я посадил упиравшегося кота в большую холщевую сумку, отнес за несколько кварталов и выбросил во дворе.
Мне удалось оторваться от обалдевшего Жоры, но на утро следующего дня котяра ждал меня под дверями квартиры.
Я решил не сдаваться. Опять посадил кота в сумку, и, не обращая внимания на жалостливое блеяние, вывез на окраину, в замусоренный парк, где оставил вместе с сумкой, гуманно приоткрыв молнию для доступа воздуха. Жора возвратился через два дня.
Успев за это время навести порядок, и – наконец-то! – поспав две ночи спокойно, я был непоколебим в желании избавиться от кошачьего ига!
Я взял такси, посадил зверя в очередную сумку и вывез в лес, километров за пятьдесят от города. Там и оставил.
На обратной дороге таксист неодобрительно ворчал по поводу моего поступка, но я не обращал внимания. Больше терпеть кошачьи издевательства я не мог и не хотел. А еще зарекся: больше НИКОГДА не заводить живности в квартире. Даже рыбок.
***
После совершенной подлости жизнь наладилась. Я прибрался в квартире, собрал по клочкам и сшил «Алинку», привыкал спокойно спать.
Сон не всегда приходил, поскольку на грани засыпания, меня навещал Жора. Порой окровавленный, с растерзанным брюхом, с заплывшими кровавой коркой глазами. Я почему-то знал, что его растерзали бродячие собаки.
«Душегуб!» – корил я себя, в который раз мусоля историю с котом.
Глава восьмая
12-13 октября 2013 года, суббота-воскресенье
(продолжение)
***
Как всегда со мною бывает, навязчивым думаньем я ежесекундно создавал себе измененную реальность, в которой представал – в зависимости от греха – негодяем в определенной области.
На этот раз я был расчетливым зоотерористом, губителем беззащитной фауны.
«Ничего более мерзкого в своей жизни я не совершал… Никогда мне не будет прощения!».
Затем пришло спасительное понимание, что клин клином вышибают. Что платой за загубленную кошачью жизнь будет спасенная.
Я отшвырнул книгу, наскоро собрался и пошел на улицу лечить больную совесть.
***
Как и в тот раз, моросило.
Я обошел мусорные баки прилегающих домов, но выброшенных котят не обнаружил. Даже взрослые кошаки не встречались. В такую погоду они предпочитали греться на теплых трубах в подвалах и не верили в доброго самаритянина.
На одной из мусорных свалок я нашел облезлого кульгавого пса, терзавшего целлофановый пакет с рыбной требухой.
Я, было, решился на беспрецедентный подвиг, но, представив, как эта тварь будет жить со мною, метить пространство квартиры и гадить по углам, а так же, рассмотрев катарактные глаза и свисавшие из пасти, непроглоченные кишки, брезгливо развернулся и ушел прочь.
«Лучше жить грешником, чем прикоснуться к этой мерзости…» – смалодушничал я.
После увиденного, спасать животных перехотелось. Даже совесть затихла.
***
Сердце ждало теплых эмоций. Под дождем их было не найти. Тем более, на нашей окраине. А домой, к одиночеству и самоуничижению возвращаться не хотел.
Ноги сами занесли во дворы пятиэтажного массива, в чахлый скверик, чудом уцелевший под натиском гаражей-ракушек и прочего бытового самоуправства.
В октябрьский выходной, после обеда, да еще под дождем, людей в сквере не было. Зато у детской площадки, за деревьями, создававшими иллюзию уединения, мордой в кусты был припаркован древний «Opel» с литовскими номерами.
Автомобиль ритмично покачивался. Я понял, почему он покачивался!
Горячая волна желания выплеснулась из подреберья. Мне жуть как захотелось хоть одним глазком взглянуть на чужое счастье.
Воровато оглядевшись на предмет посторонних свидетелей, я украдкой подошел к автомобилю.
В затененном салоне, за мокрыми стеклами, ничего не разглядел, кроме босой девичьей ступни, припечатанной к боковому окну задней двери. Но и этого оказалось достаточно!
Я представил, ЧТО именно в этот самый миг происходит за тоненькой жестяной дверью…
«У меня ТАКОГО никогда не будет.
У меня для ЭТОГО даже автомобиля нет.
И с кем?
С Антониной Ивановной из бухгалтерии?..».
***
Я развернулся и пошел прочь.
Мысли цеплялись за ночного гостя и за его предложение:
«Если бы это было правдой, я б тоже ТАК смог.
И не с бухгалтершей, а с Незнакомкой…
За это я продал бы душу. Поскольку не верю в душу.
Не верю, что во мне, кроме щемящего сердца да глупых мозгов, есть что-то еще, тем более – бессмертное.
Душу я бы продал, но Черту – или как там его – моя несуществующая душа не нужна.
Им нужно, чтобы кто-то умер. По моей воле».
***
Промокший и несчастный я возвратился домой.
О спасении кошачьих жизней уже не думал.
Долго грелся в душе. Затем пил чай.
Затем упал на диван. Раскрыл книгу.
Не читалось. Мысли возвращались к «Опелю» на детской площадке.
Чтобы отвлечься от липкого морока, принялся думать о хорошем.
О том, чтобы я загадал, будь предложения ночного гостя правдой?
«Первым делом, видимо, квартиру в тихом районе.
В доме, где нет тараканов и гудящего круглые сутки вонючего завода по соседству.
А еще лучше – уютный двухэтажный домик в лесу, на берегу озера.
И безлюдную тишину.
И сундучок денег, чтобы тратить по надобности, не считать, не просить, не унижаться, не расходовать оставшуюся жизнь на зарабатывание.
А еще…
Нет! В первую очередь я бы познакомился с Незнакомкой, которую теперь называю Маргаритой.
Ну, и домик в лесу для нас, и сундучок.
Глупые фантазии!
Нужно расспросить Ирку о бухгалтерше.
Или с соседкой, Светланой Ивановной замутить – она сама намекала. Залить глаза водкой, выключить свет и замутить».
Тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения.
Раскрыл томик Станислава Лема.
«Уж лучше на Солярис, чем бродить по темным закоулкам своей многогранной личности».
Глава девятая
Утро, 14 октября 2013 года, понедельник
***
Незнакомка – теперь уже Маргарита – стояла у остановки.
Кутаясь в шарфик от утренней свежести, она заворожено водила глазами по экрану серебристой досочки.
Розовые ненапомаженные губки чуть улыбались, затем огорченно морщились, снова улыбались. Тоненький пальчик нетерпеливо тискал кнопку перелистывания.
Мне стало интересно: что она читает?
«Видимо о Любви, – догадался я. – Девушкам в ее возрасте нужно читать о Любви.
Вернее, в таком возрасте ни о чем, кроме Любви, читать не стоит. И думать.
Потому что грех перед юностью и природой».
Улыбнулся своим мыслям.
Вспомнил вчерашний «Opel» на детской площадке.
Затем вспомнил размышления о домике в лесу и сундучке с деньгами.
И мечты о Ней.
«Существуют ли такие чары, которые заставили бы ее обратить на меня внимание? И не просто обратить…
Нет таких чар!
Потому что никогда не поверю в бескорыстную нежную страсть юной девушки к сорокапятилетнему дядьке.
Разве что у него БОЛЬШОЙ сундук.
Но это уже страсть не нежная, а расчетливая.
Потому и думать о том глупо».
***
Подошел троллейбус. На удивление народу было мало.
Особо не толкаясь, удалось втиснуться за Маргаритой.
Пристроился чуть поодаль, за спиной. Затем, компостируя переданные талоны, и совсем вплотную подступил, вдохнул ее запах.
Назад не отошел. С показным безразличием уставился в окно, но, скосив глаза через ее плечо в матовый экран, по сноске в правом верхнем углу определил, что читает она Лоуренса, а именно «Любовник леди Чаттерлей».
«Ничто не чуждо моему Ангелу!».
Троллейбус вильнул на повороте, объезжая безнаказанно припаркованные в два ряда иномарки, одно зеркало которых стоит больше водительской зарплаты.
Меня качнуло на Маргариту, я коснулся губами ее волос.
– Извините…
Маргарита не ответила. Даже не обратила внимания. Она заворожено читала.
Облизав на губах ее запах, я опять заглянул в экран:
« – Ложитесь, – тихо произнес он и закрыл дверь – в сторожке сразу стало темным-темно. С необъяснимой покорностью легла она на одеяло. Почувствовала, как нежные руки, не в силах унять страстную дрожь, касаются ее тела…».
Я зажмурился. Горячая волна окатила сердце, хлынула в живот, закипела внизу.
Мне безумно захотелось, чтобы описываемое (а сейчас, в этот миг – читаемое ею!) произошло между нами. Чтобы Маргарита также покорно легла, а затем случилось как между Кони и Меллорсом.
«Это невозможно!» – обреченно стучало в мозгу.
Мои глаза опять прикипели к матовому экрану за розовым болоньевым плечиком:
«Она лежала не шевелясь, словно в забытьи, словно в волшебном сне. Дрожь пробежала по телу – его рука, путаясь в складках ее одежды, неуклюже тянулась к застежкам…».
Моя рука, раздразненная прочитанным, воспользовавшись очередным вилянием троллейбуса, смело тронула ее попку, обтянутую мягкой шерстяной юбкой. Задержала прижатие.
Маргарита не обратила внимания. Она читала.
«А если захотеть… – спасительная догадка-искорка уколола, запекла, начала тлеть. – Я ХОЧУ с нею познакомиться!
Как там Демон советовал? Создать воображением картинку желаемого, произнести заветные слова…
Нельзя!
Но если очень хочется…
Потом буду жалеть, что не попробовал.
Даже не попробовал…
Все равно НИЧЕГО не произойдет!
Не верю сказкам, тем более – снам!».
Я еще решал и сомневался в дозволенности задуманного, еще представлял, как где-то, ВОЗМОЖНО, погибнет невинная душа (пусть заведомо пропащая, но ЖИВАЯ), а воображение уже рисовало разноцветные картинки наших отношений:
«Мы гуляем по городу.
Сидим в кафе.
Приходим ко мне…».
***
– Я хочу познакомиться с ЭТОЙ девушкой, – беззвучно прошептал одними губами. – Такова моя воля. Пусть будет так!..
Замер, ожидая обещанного уведомления.
Ничего не произошло.
– Такова моя воля. Пусть будет так! – еще раз тихонько повторил в голос для надежности.
Мир оставался прежним: скрипела гармошка троллейбуса; две бабушки сетовали на нищенскую пенсию; за мутными стеклами сигналили торопливые автомобили; Маргарита читала.
«Несусветная ложь! Чудес не бывает…» – горестно подумал я.
***
Троллейбус вильнул.
Резко затормозил!
Стоявший люд по инерции шатнулся.
У ворчливой бабушки на соседнем сидении из рук выпала сумка: тройка краснобоких яблок покатилась по грязному салону.
– Ловите же! – взвизгнула бабушка, кинулась за яблоками.
Маргарита не удержала равновесия, ухватилась за спинку сидения.
Книга выскользнула из тонких пальчиков, трепыхнула серебряным боком и – медленно, словно при замедленной съемке – грохнулась экраном на грязный пол. Прямиком на торчащую головку недовинченного болта.
***
– Ой, мамочки!.. – пискнула Маргарита.
Я нагнулся, подхватил книгу. Отер ладонью капельки прилипшей грязи, подал девушке.
Маргарита беспокойно подняла глаза, едва заметно кивнула. Взяла книгу, повертела, увидела трещину на экране, который затянуло серой пеленой.
– Что теперь будет! – В глазах ее блеснули слезы.
– Не убивайтесь так, – сочувственно пролепетал я.
Страх, как было ее жалко!
Сердце укололо щемящей занозою – это я стал причиной ее горя; но затем окатило сладкой тревожной волной – ПОЛУЧИЛОСЬ!
«У меня получилось!
Правду говорил Велиал, демон Лжи…
Случайность?
Даже если случайность – я смог с нею заговорить. Мы познакомимся…».
Глава десятая
Утро, 14 октября 2013 года, понедельник
(продолжение)
***
Троллейбус вильнул к остановке. Не той, что возле станции метро – до нее еще добрый километр оставался.
Однако девушка положила разбитую книжку в сумочку, протиснулась к выходу. Скользнула в распахнувшиеся двери.
Я кинулся за нею, оттолкнув входящих пассажиров.
Соскочил на покореженный асфальт, прямо в лужу. Пальцы лизнуло колючей влагой.
Выдернул ногу, отряхнул замызганные брюки.
Украдкой оглянулся: моя Незнакомка, она же Маргарита, сидела на скамеечке под навесом остановки, поглаживала ладошкой разбитую книгу.
Она беззвучно плакала.
***
Я подошел:
– Не переживайте.
Присел на скамейку.
– Ага… – сквозь слезы откликнулась девушка. – Книга не моя. Знакомый дал почитать. И что теперь?
Маргарита подняла заплаканные глаза со светлозолотистым ободком вокруг зрачка. Вблизи, лицом к лицу, она казалась еще милее.
Заметив, с каким обожанием ее разглядываю, девушка смутилась.
Шмыгнула, мило сморщив носик.
Нашла в сумке платочек, виновато высморкалась.
– Экран можно починить. В крайнем случае, поставить новый, – сказал я.
– Он стоит половину букридера. Даже больше.
– Однако дешевле, чем новая книга.
