Ольга Александровна Никулина
Зависимость от любви
Глава 3
Мать моя была очень рада, что я поступил в юридический институт. Ее мечта сбылась. А вот моя мечта погибла. Я жил словно в капсуле. Чувства мои притупились, и порою мне казалось, что я словно зомби имею тело, а вот души у меня нет. Хотя нет, душа все же была, потому что если бы души не было у меня, то я не испытывал бы это серое ПЛОХО. Вокруг меня будто сгустилось серое пространство, и мне было постоянно без проблеска ПЛОХО. Но я учился, сдавал сессии, писал курсовые, и мать моя была довольна. Она гладила мне рубашки, старалась кормить меня повкусней, и считала меня центром своей жизни. Мое мрачное настроение ей не нравилось, она воспринимала его на свой счет и считала, что я с ней груб, холоден и безразличен. Несколько раз по этому поводу она устраивала истерики, и мне приходилось скрывать от нее свой мрак и словно артисту играть роль благодушного, ласкового и любящего сына. Мать успокаивалась, осыпала меня ласками, которые мне сто лет были не нужны, но которые я вынужден был терпеть, чтобы избежать ее недовольства. Она часто обнимала меня, целовала, причем целовать пыталась в губы, а не в щеку, и мне это было неприятно. Так и хотелось сказать: «Да отстань ты от меня!» Я был уже взрослый парень, и все эти обнимания и целования коробили меня. Это маленькому мне все нипочем было от ее ласк, а как только я стал подрастать, то всяческие обнимашки с матерью стали мне казаться просто невозможными. Но мать, видимо, не понимала, что я вырос, что теперь ее ласки мне не то что не нужны, а вообще кажутся противоестественными, особенно эти поцелуи в губы. Ни об Инне, ни о моем тяжелом душевном состоянии она не знала. Я давно перестал делиться с ней своими проблемами. Ей было только известно, что я не хочу быть юристом, но она считала это моей блажью и была уверенна, что правильно сделала, что настояла на моем поступлении в юридический.
С Инной я совсем не виделся, и, только встречаясь на улице с ее родителями, узнавал от них, что она учится в цирковом училище и уже иногда участвует в представлениях. В общем, ее мечта сбылась. Мать же ее при встрече со мной всегда с такой жалостью смотрела на меня, что мне становилось противно. В ее глазах так и читалось: бедный мальчик! Такой хороший мальчик! Так любил нашу девочку, а она бросила его!
Эта жалость уязвляла мою гордость. Разве я жалкое создание? Ведь не умер же я! Подумаешь, горе какое! Не получилось с вашей Инной, так с другой девушкой получится. Свет клином, что ли сошелся на вашей дочке? Но поначалу я и вправду был очень зациклен на Инне, и никак не мог успокоиться. Физически отпустил ее от себя, а душевно не отпускал. Только к третьему курсу института я почувствовал свободу от нее.
При институте я стал с самого первого курса заниматься карате, там у меня и друзья появились. А со второго курса стал посещать еще и собрания Союза писателей. Все эти внеурочные увлечения держали меня на плаву, помогали не раскиснуть совсем. Но все равно мне казалось, что жизнь моя течет бесцельно, скучно. Юридические науки совсем меня не интересовали, казались мертвыми, хотя в силу своего ума я с легкостью осваивал их и получал только хорошие отметки.
В институте было полно симпатичных девушек, и я не мог не замечать, что пользуюсь популярностью у них. На третьем курсе, когда я окончательно, как мне казалось, отошел от неудачной любви к Инне, у меня случился роман с девушкой из параллельного потока. Ее звали Катя. Я долго присматривался к ней, прежде чем начать какие-то действия в ее сторону. Мне нравилось, что она совершенно не похожа на Инну ни внешне, ни внутренне. Инна была тонкая, легкая и мечтательная, а Катя занималась на тренажерах, была крепкой, упругой и нагловатой. Впервые я увидел ее в коридоре нашего института. Она шла с другими девушками. Я шел за ними смотрел им в спины, и их обтянутые джинсами попы поражали своим многообразием форм. Тощие, низкие, фигурные, подтянутые, круглые… Но у Кати попа была шедевром. Упругая, подтянутая задница так и манила, так и приковывала мужские взгляды. А у меня при виде этой откровенно-рельефной попы вдруг стало тесно в штанах, а в голове впервые возникли порнографические картинки. С Инной у меня такого никогда не было, а тут…
Сначала я просто засматривался на эту Катю, вернее на ее формы, а потом узнал, что она ходит «качаться» на тренажеры, и ради нее тоже стал туда ходить. Катя быстро заметила меня, и мне льстило это. Мы тягали железяки и при этом не сводили друг с друга глаз. Наши тела очень подходили. Я хоть и не качался никогда, но имел довольно хорошее сложение благодаря природным данным и спорту. Катя тоже от природы имела потрясающее сложение, а занятия на тренажерах сделали ее самим совершенством. Мы пожирали друг друга глазами, и мне казалось, что мы с нею какие-то дикие, необузданные первобытные особи мужского и женского пола, которые нашли друг друга и мечтают о физическом слиянии.
Как-то во время очередного занятия в тренажерном зале, Катя подошла ко мне упругой походкой и сказала:
– Ну и долго ты будешь на меня смотреть? Может, в кино пригласишь?
Я в это время как раз качал ноги и от неожиданности так толкнул ногами тренажер, что он затрясся весь и чуть не перевернулся.
– Ого, какой темперамент! – ухмыльнулась Катя и протянула мне руку. – Меня Катя зовут!
– Николай, – покраснев, представился я.
Мы пожали друг другу руки. Через ее маленькую, теплую и крепкую ладонь по мне будто прошел ток, а в штанах снова стало тесно. Да что же это такое! Я смотрел на ее обтянутые спортивными брюками бедра, на ее плоский с кубиками голый живот, на эту упругую грудь под топом и только одно вертелось в моей голове: «Секс! Секс! Секс!»
Катя откровенно тоже рассматривала меня с ног до головы и, заметив мою позорную вздутость, спокойно ухмыльнулась, будто это было в порядке вещей.
– Ну что, пойдем в кино, Коля?
– Пойдем, – сбрасывая с себя растерянность, отозвался я. – Сегодня хочешь?
– Хочу. Можно сразу после тренажеров.
Я долго ждал ее под дверями раздевалки, и вот она вышла свежая после душа, с чистыми, немного влажными длинными волосами. Высокие каблуки, обтягивающие джинсы на упругой попе, круглая грудь под свитером. «Доминирующая самка», – пронеслось у меня в голове при виде всей этой роскоши, и сам себя я при этом почувствовал Альфа-самцом. Катя по-свойски взяла меня под руку:
– Пошли сначала в столовку! – словно приказывая, сказала она. – Я после железок всегда есть хочу.
Я покорно потащился с нею в столовую, хотя от волнения не соображал, хочу я есть или нет.
Мы сидели с ней за столом и ели, и я вдруг почувствовал, как во мне зашевелилась прежняя душевная боль. Я сидел, ел, смотрел, как Катя ест, и мне было больно. Больно из-за того, что на самом деле я никакой не Альфа-самец, а раненный в душу человек. И мне захотелось излить эту боль Кате, рассказать о том, что у меня болит душа, что я не могу любить из-за этой боли, но именно любовь исцелила бы меня! Я знал, понимал, что Катя не из тех людей, кто будет выслушивать мои стоны, вытирать мне сопли. Ей нужен был мужик в самом откровенном смысле, и она видела во мне этого самого мужика. А мне? Что нужно мне? Любовь? Жертвенность? Как же это все банально и противно! Мне двадцать лет, а я все еще цепляюсь за женщин, как за спасение. Но какое в них спасение? Они всего лишь слабые женщины, как моя мать. Но почему в душе моей постоянно так холодно и пусто?
Катя была раскована и уверенна в себе. Она с аппетитом поела и потащила меня на улицу. Мартовский весенний день встретил нас ярким солнцем, звоном капели и непередаваемым запахом весны. В кино мне идти не хотелось.
– А может быть, мы просто погуляем? – предложил я. – А? Весна!
– Ну пошли, – согласилась Катя. – Только купи мне мороженое!
– Легко!
Мы шли с мороженым по парку, слушали веселое щебетание птиц, и у меня кружилась голова от близости Кати. В то же время мне было не по себе, потому что я понимал, чувствовал, что Катя не тот человек, который мне нужен. Но кто мне нужен? Вот Инна мне была нужна, но она не захотела быть со мной. Но, может быть, в Кате есть глубина и тепло, просто я их не вижу?
– Коля, о чем ты все думаешь? – заглянула мне в лицо Катя. На мгновение мне показалось, что она не Доминирующая самка, а участливая, заинтересованная во мне девушка.
– Не знаю, – пожал я плечами.
– Мне никогда не попадались такие молчаливые парни. Обычно все болтают, не умолкая, но знаешь, твоя молчаливость мне нравится. Не люблю парней-балаболок.
– А каких парней ты любишь? – у меня в голове в одно мгновение возникла картинка из длинной шеренги накаченных парней.
– Разных, – пожала плечами Катя. – Я вообще люблю парней, и никак не могу ни на ком остановиться. У меня постоянно глаза разбегаются, и я не знаю, кого выбрать. Один другого лучше.
«А, так вот ты какая! – подумал я. – Девица еще та!»
На мгновение я остановился: «Зачем я иду с этой любительницей парней? Зачем она мне? Но ведь я так долго засматривался на нее, на тренажеры из-за нее стал ходить…»
– Да что ты молчишь-то все?! – возмутилась Катя, и глаза ее зло сверкнули. – Это уже становится скучным! Я вообще-то нравлюсь тебе?
– Нравишься. Я давно заметил тебя, – вздохнув, сказал я. – И на тренажеры стал ходить, потому что ты туда ходила.
Катин взгляд смягчился:
– Я догадывалась, что ты из-за меня качаться стал.
Она стояла передо мной такая красивая, модная, в сапогах на каблуках, в коротенькой курточке, джинсы обтягивали ее стройные бедра, а я как будто чего-то ждал от нее, но чего?
– Пошли ко мне, – вдруг предложила она. – Я вон в том доме живу.
Я посмотрел на девятиэтажку за парком, на которую она мне показала, и снова почувствовал, как в штанах моих становится тесно.
– А родители твои что скажут? – нерешительно спросил я.
– Они на работе, придут поздно, – в ее глазах вспыхнул на мгновение огонек, и от этого огонька по моему телу прошел ток.
– Пошли, – хрипло сказал я.
Катя снова по-свойски взяла меня под руку, и мы направились по дорожке прямиком к ее дому. Локтем я ощущал ее мягкую грудь, которой она намеренно прижималась ко мне. Мы шли, и я чувствовал, что готов накинуться на нее, сорвать с нее одежду. Впервые я испытывал что-то подобное. Души будто не стало совсем – я весь обратился в жаждущую плоть. Уже с порога я стал целовать Катю в губы, мы сдирали друг с друга одежду, снова целовались, и снова сдирали одежду. Она увлекла меня в свою комнату, и мы словно взбесившиеся животные накинулись друг на друга. Голая Катя казалась мне верхом совершенства. Ее упругое тело сводило меня с ума. Но во всем этом плотском угаре, во всем этом физическом наслаждении и сладостной муке, я словно видел себя и ее со стороны. Голые, молодые, красивые. Ее душа горела огнем, а тело билось от желания, и у меня все было так же, но в глубине души я постоянно ощущал что-то такое назревающее. Это было похоже на нарыв, который должен был вот сейчас прорваться и вытечь. Вот-вот должно было прийти облегчение. И облегчение пришло, но только телесное. Я бился в судорогах оргазма, а на душу уже наваливался мрак. Тело получило разрядку, а душа нет. Наоборот, после всего мне стало еще хуже на душе. Красивое, рельефное тело Кати теперь вызывало во мне только отвращение и тошноту. Стыд заполонил меня с ног до головы. Я не мог смотреть на бесстыдно развалившуюся передо мною, утолившую свою похоть девицу. Было так противно, что казалось, вырвет. Это был мой первый сексуальный опыт.
Молча я стал собирать свою одежду с пола, на ходу одевался. Катя словно сытая кошка довольно потягивалась на кровати, а я даже не мог смотреть в ее сторону. Освобождение от душевной боли не произошло, мой душевный нарыв саднил и болел как никогда.
– Я предполагала, что ты страстный малый, – слабым, но довольным голосом произнесла Катя, – но чтоб настолько! Ты просто бешенный!
От ее слов меня затошнило еще сильнее. Словно ошпаренный я вылетел из квартиры. Потом я шел по парку и не понимал, почему мне так гадко и плохо. Ну случился у меня секс, причем довольно приличный, но почему на душе так тяжко?
Несколько дней после этого мне было гадко и противно. В тренажерный зал я не ходил, чтобы не встречаться с Катей. Казалось, что гадостное состояние никогда не покинет меня. Катя тоже не искала со мной встреч. Будто и не было ничего. Но ведь было же! Через неделю я вспоминал о сексе с Катей уже без тошноты. Наоборот, эти воспоминания будоражили меня. Я понимал, что не люблю Катю, что никогда не смогу полюбить ее, но я хотел ее. Хотел так, что скоро стал сходить с ума от желания при воспоминании о ней. И тогда я снова пришел в тренажерный зал. Пришел раньше того времени, когда там занималась Катя. Я ждал ее и боялся, что она не придет. Она пришла. На этот раз на ней были короткие белые шорты и облегающая черная майка. При взгляде на ее точеную фигуру у меня чуть штанга из руг не вылетела. Я пошатнулся, а Катя, заметив мое волнение, слегка усмехнулась, покачала головой и прошла вглубь зала. Я заметил, что все парни, которые там занимались, как по команде уставились на нее. Они все пожирали ее взглядом. Интересно, спала она с кем-то из них или нет? Всю тренировку я не сводил с нее глаз. А она вела себя так, будто между нами ничего не было. Шутила с парнями, открыто флиртовала, а на меня даже не смотрела. От ее равнодушия меня взяла досада.
Я не выдержал и подошел к ней:
– Погуляем сегодня?
Она никак не отреагировала на мои слова и только целеустремленно толкала тренажер своими красивыми стройными ногами. Я невольно залюбовался на ее ноги и застыл возле нее как дурак. Даже забыл, о том, что только что позвал ее гулять. И тут она подняла на меня свои бесподобные черные глаза. По моему телу словно прошел ток, а в штанах снова стало тесно. Я подумал, что она, как и Инна, похожа на южанку – смуглая, черноволосая. У Инны только глаза были синие, и сама она была тонкая, душевная, а Катя вся была плоть – я совершенно не чувствовал в ней никакой душевности и глубины. Упругая, крепкая – плоть и кровь.
– Опять потрахаться захотел? – нагло спросила Катя, наконец-то соизволив посмотреть на меня. От ее слов я даже отшатнулся, будто меня ударили. Но ведь это действительно было так! Я пришел к ней, потому что изнемогал от желания!
Катя заметила, как я отшатнулся и усмехнулась. Ее усмешка хлестанула меня словно пощечина. Она еще смеется надо мной?! За кого она меня принимает?!
– Да, захотел! – с вызовом ответил я. – В прошлый раз у нас ведь все прекрасно было!
– Было, – кивнула она, с силой толкнув ступнями тренажер. – Но сегодня я не хочу! Давай завтра!
– Завтра? – растерянно промямлил я. – А сегодня, может, просто погуляем?
– Погуляем? – снова усмехнулась она и сделала унылое лицо. Я понял, что ей скучно просто гулять. Да и я, если честно, не знал, как с ней гулять. Ведь нам и говорить-то не о чем. Нет, с Катей возможен только секс. И именно из-за секса я и пришел к ней сегодня.
Уже после тренировки, когда я шел к выходу из института, то увидел впереди себя Катю, шедшую под ручку со здоровенным качком. Я много раз видел этого мужика в тренажерном зале и знал, что он не из нашего института, а просто ходит «качаться» сюда.
Я зачем-то пошел за ними. Видел, как они вышли из института, как пошли через парк к Катиному дому, видел, как зашли в ее подъезд. В голове моей сразу же возникли картинки, как они там сейчас… Мне снова стало гадко до тошноты. Я подумал, что больше никогда не буду иметь никакого дела с этой....
Немного побродив по парку, я решил поехать домой, но тут вспомнил о сегодняшнем собрании в Союзе Писателей и очень обрадовался. Мне страшно было находиться наедине со своими мыслями и чувствами, хотелось быть среди людей. Я почти бегом побежал на собрание, все дальше удаляясь от Катиного дома, стараясь отогнать все мысли о ней.
На собрании в Союзе Писателей сегодня было довольно много народа. Я сел позади всех и притих. Какой-то незнакомый мужчина стоял впереди, словно ученик у доски и зачитывал главы из своей книги. Может быть, книга у него и была интересной, но вот только голос у мужчины был тихим, и я почти ничего не слышал. Сначала я еще пытался вслушиваться в его чтение, но невольно терял нить повествования, улетая за своими мыслями. Итак, завтра у меня тренировка по каратэ, я не увижу Катю, хотя зачем это я о ней? Я же решил больше не иметь с ней дела. Но невольно я снова и снова вспоминал ее. Почему она так заводит меня? Хотя, наверное, не только меня. Причем очевидно, что она не склона проявлять какую-то привязанность к кому-либо. Пользуется парнями словно едой. Поела, губы отерла и дальше пошла жить. О ней говорили, что она спит со всеми подряд, но я раньше не верил этому, а теперь поверил. Поверил не только потому, что она спала со мной, а сегодня пошла спать с другим, а потому, что я понял ее сущность. Ее не интересовали личности тех, с кем она спит. И свою личность она не открывала. Она относилась к мужчинам, как к средству, утоляющему ее чувственный огонь. В общем, она оказалась самой настоящей шлюхой.
Писатель в это время закончил читать свою книгу и сел. Председатель стал вызывать тех, кто хочет зачитать свои стихи. Один за другим стали выходить поэты. Первым вышел некий Юрий Борисович, мужчина пятидесяти лет – постоянный участник здешних собраний. С выражением, он стал зачитывать стих о полевых просторах, как он валялся в траве и представлял, что вместо травы обнимает голую женщину, а потом будто он поднял глаза и увидел над собой красный большой крест, вбитый в землю. На кресте был Христос. Я слушал и никак не мог понять, почему там у него крест, и эта баба голая… В моей голове никак не укладывалось, что этот старый лысеющий и пузатый дядька может желать обнимать голую женщину. Да он пузом ее раздавит! Мое воображение услужливо предоставило мне картинку с голым пузатым Юрием Борисовичем, а в объятиях у него такая же рыхлая и пузатая толстая баба. И вот лежат эти двое голые в поле, а над ними возвышается вбитый в землю красный огромный крест с изнемогающим Христом. Баба эта полна плотской неги, сам Юрий Борисович похотливо тянется к ней, а небо багровое, потому что закат. Крест красный, небо багровое, чувства тоже красные от страсти…
«Кругом одна похоть и секс, – думал я, – до самой старости».
Стихотворение Юрия стали обсуждать. Кому-то оно понравилось, кому-то нет. Кто-то в нем совсем ничего не понял, а кто-то, как и я просто молчал. Лично мне нечего было сказать об этом стихотворении. Моя душа не то, что не принимала его, она его совершенно отторгала. Если бы меня попросили высказать мое мнение, то мне пришлось бы признаться, что это стихотворение напоминает мне красный кусок сырого мяса.
Потом вышел седой дед, тоже постоянный участник Союза. Он с большим задором прочитал очень складный легкий стих о голубях. Вот голубь перед голубкой ходит и так и эдак, крутится возле нее, воркует, танцует, и как только она теряет бдительность, он – хлоп! И прыгает на нее! В общем, спаривается с ней. Голубка возмущается, но дело уже сделано!
«Куда не плюнь – все кругом спариваются», – тяжело вздохнув, мысленно констатировал я.
Снова начались обсуждения стихотворения. Но на этот раз обсуждения были более благосклонными и нейтральными.
Потом вышла красивая девушка с серыми большими глазами, и я тут же мысленно назвал ее Сероглазкой. Я несколько раз видел ее здесь, но до этого не замечал красоты ее серых глаз. Она окинула всех присутствующих взглядом, зацепилась глазами за меня, покраснела, потупилась и начала читать длинное стихотворение о чем-то непонятном и тоскливом. Я слушал ее и словно воочию видел грязный стол после застолья с недоеденными салатами, разбитыми рюмками. Видел какие-то заброшенные дома и дворы, заунывное подвывание ветра и неустроенность повсюду. Мне стало жаль девушку – похоже, она писала этот стих во время жуткой депрессии.
Всем присутствующим ее стихотворение очень понравилось. По крайней мере, мужской половине. Ни один мужчина не осмелился плохо отозваться о ее стихотворении. А я подумал, что я профан в поэзии, потому что совершенно ничего не понял в ее стихе. И тут, словно озвучивая мои мысли одна из женщин спросила:
– Ну и кто что понял в этом стихотворении?
Несколько молодых парней возмутились:
– Если вы не понимаете, то это ваши проблемы!
– Лично мне все было понятно!
– Над ее строками просто думать надо – это же абстракция!
После такого напора больше никто не смел нападать на красивую Сероглазку. А я чувствовал какую-то дрожь волнения внутри себя, и пусть я молчал, но все происходящее очень сильно впечатляло меня. Все эти люди с их стихами… Казалось, я могу угадать состояние души поэта по его стихотворению. Вот Юрий – это тяжелая страстная душа, а у старика, что читал о голубях, душа простая, как и его стих. У Сероглазки душа глубже, чем кажется, но там полный разлад, хаос и тоска.
– Молодой, человек, – вдруг обратился председатель к кому-то, – а почему Вы постоянно молчите? Пора включаться в работу!
Я расслабленно сидел позади всех и даже представить себе не мог, что председатель обращается ко мне, а когда понял, то внутренне весь сжался. Еще ни разу я здесь не зачитывал своих стихов. Я не мог перед всеми раскрываться в стихах, выслушивать обсуждения…
– Не хотите прочесть нам что-нибудь свое? – не отставал от меня председатель.
Словно школьник я вылез из-за стола и растерянно посмотрел на повернувшиеся ко мне любопытные лица.
– Идите сюда! – позвал меня председатель. – Идите, идите!
Я вышел вперед и растерялся.
– Мне еще не приходилось читать вот так свои стихи, – чувствуя, как краснеют мои щеки, обратился я ко всем. – Боюсь, что не смогу…
– А вы попробуйте! Может, нам понравится! – подала голос Сероглазка.
Я посмотрел на нее и как-то сразу внутренне приободрился, почувствовал в себе силу:
– Ну ладно… – пожал я плечами и решил прочесть стихотворение, которое написал несколько дней назад под впечатлением связи с Катей. Я вздохнул несколько раз, собираясь с силами, и начал читать:
Я буду жить без вдохновенья,
Не по призванию трудясь,
И разделю постель не с тем я,
Со отвращением борясь.
Я буду днем скрывать печали,
А ночью дико тосковать
И в полусне, как во тумане
Кого-то тайно призывать:
«Приди! Приди, души желанье!
Кто ты? Господь иль человек?
Приди! Уйми мое страданье!
И прогони печаль навек!»
Без высшей цели жизнь ничтожна,
А без любви она пуста.
Хочу любить, молиться, верить,
Но на душе лишь пустота…
Читал я с выражением, не завывая монотонно, как это любят делать некоторые поэты, а менял тон и ритм, исходя из смысла стихотворения. И мне казалось, что я в своем стихе до невозможности раскрываюсь. Вся душа была нараспашку, и это было похоже на исповедь. Мне было страшно, что когда я дочитаю, то кто-то скажет что-то хлесткое и нанесет удар по моей раззявленной душе. Но странное дело! Никто ничего не говорил! Все молчали. А я посмотрел на устремленные на меня лица и почувствовал, как щекам снова становится жарко. «О нет! – внутренне содрогнулся я. – Только не краснеть!»
– А что, хорошее стихотворение! – подал голос парень лет тридцати. – Мне понравилось!
– Да вообще стихотворение замечательное! – с воодушевлением сказала полная дама средних лет. Она с большим пониманием, с сочувствием, чуть ли не с нежностью, словно на сына, смотрела на меня. Под ее взглядом я ощутил себя совсем зеленым пацаном, которого пожалела сердобольная тетенька.
– Это стихотворение написано в депрессии!
– Точно! Депрессивный стих!
– Да, здесь очень наглядно видна депрессия, – раздалось еще несколько голосов, и я весь сжался, пожалев, что обнажил свою болезненную суть перед другими…
На следующий день в коридоре института я нежданно-негаданно столкнулся с Катей. Она тоже не ожидала встречи со мной. Но если я смутился, увидев ее, то она совершенно спокойно поздоровалась. Уверенная в себе, вызывающе-красивая, она ухмыльнулась при виде моей растерянности:
– На тренажеры пойдешь сегодня?
– Нет… То есть да!
Катя снова ухмыльнулась, будто находила меня смешным:
– А ко мне пойдем?
– А-а-а… – мне хотелось отказать ей, но, глядя в ее уверенные красивые черные глаза, я словно получил разряд тока. Это было похоже на огонь. Можно было подумать, что я влюблен в нее. Влюблен безумно, именно безумно. Меня влекла к ней неудержимая, ничем не сдерживаемая страсть. Огненная ненасытная плотская страсть, которая вот-вот, казалось, даст насыщение не только моему телу, но и душе. У меня было такое чувство, что через сексуальное наслаждение я пытаюсь загнать и в душу блаженство насыщения.
Снова мы были у нее дома, снова между нами был невообразимый секс, а потом снова мне было противно до тошноты. Катя же была довольна. Она лежала передо мною голая, ничем не прикрытая. Кажется, ей доставляло удовольствие то, что я вижу ее такую. Сексуальное удовлетворение опять было таким ярким и полным, что даже не верилось, что это все со мной произошло. Но в то же время сам я, моя сущность снова не ощущались мною. Я весь был телом. Мне казалось, что с Катей в постели я обращаюсь в горячего жеребца, который весь охвачен желанием, дрожит, жаждет, трясется. Но после соития я снова из жеребца становился человеком, и мне чудилось, что я только что был не жеребцом, а мерзким сатиром с рогами и копытами. Становилось так гадостно, что хоть два пальца в рот суй, чтобы очистить себя от невозможной мерзости. Хотелось, чтобы всего этого со мною больше не случалось, хотелось навсегда покончить с Катей. Но глядя на ее голое тело, я осознавал, что пройдет день-два, и я снова буду искать с ней встреч и, если она соблаговолит меня позвать, я словно привязанный пойду за ней.
– Знаешь, – подала голос Катя, – ты был бы идеален, если бы не думал много.
Я полулежал возле нее на подушках и рассматривал ее картинно лежащее тело.
– С чего ты взяла, что я много думаю?
– Видно. Лицо сосредоточенное и серьезное, весь в себе…
– Слушай, а зачем тебе все это?
– Что? – устало спросила она.
– Куча мужиков, секс с ними. Могла бы выбрать кого-то одного, а ты с разными. Ты распыляешь себя.
Катя усмехнулась, немного скривив рот:
– Где я распыляю? Вот она я вся, и все мое со мной. Я вся своя и мне хорошо, а вот ты как раз потерянный какой-то. Вот опять сидишь подавленный, будто тебя сломали. Если тебе так плохо со мной, зачем идешь ко мне?
Я с удивлением посмотрел ей в глаза. Надо же, как точно подобрала она слова к моему состоянию: потерянный, сломанный, подавленный. А мне казалось, что она совсем ничего не понимает в жизни и только мужиков перебирает. И мне захотелось приоткрыть ей свою душу, сказать о духовной пустоте, о желании любить, рассказать о животном влечении к ней, которое снова вводит меня в пустоту. Я уже открыл рот, чтобы поделиться с ней своими откровениями, но она опередила меня:
– Я абсолютно не понимаю серьезных, озабоченных жизнью людей. Столько вокруг всего потрясающего, а они будто не видят за своей серьезностью ничего. И ты вот сейчас. Что тебе надо? Ты получил удовольствие, так радуйся! Чего ты все думаешь?
– Без любви противно как-то… – тихо ответил я.
Катя на мгновение притихла, а потом молча встала и стала одеваться. Я тоже поднялся и принялся натягивать джинсы. Мы молча одевались, почему-то торопились. Я путался в рукавах, штанинах, а когда уже обувался у порога, она, выйдя за мною, заявила:
– Приходи ко мне на следующей неделе в среду в 15-00.
– Я не приду, – не очень уверено сказал я.
– Придешь, – очень уверено сказала Катя.
Выйдя на улицу, я, не разбирая дороги, пошел какими-то дворами, закоулками. Внутренняя тошнота не отпускала меня. Зачем она позвала меня в среду к себе? Чего ей надо от меня? Неужели ей мало всех ее многочисленных парней? Или она спит с ними по расписанию? Сегодня с одним, завтра с другим, а со мной решила переспать в среду на следующей неделе. Еще назначает, когда мне прийти! Но я больше не пойду к ней! Ни за что! Я не должен больше пить эту грязь! Но в душе моей не было уверенности в том, что я выдержу и не пойду как телок к этой Кате.
Я шел, петляя по подворотням, а перед глазами у меня так и стояла Катя. Вот ее лицо, глаза, вот она лежит бесстыдная голая, вот усмехается, вот говорит мне о том, что меня будто сломали. Мне уже сейчас хотелось вернуться к ней и быть просто рядом, слушать ее, смотреть на нее… Но ведь я не люблю ее! Или уже люблю? Почему же тогда меня так тошнит?
Я вышел на оживленную улицу и увидел большой белый храм. В отчаянии я зашел в него. Там было пусто и сладко пахло ладаном. Я медленно прошел вглубь храма, остановился у иконы седовласого старца. Это был Николай Чудотворец. Умные глаза святого проникновенно смотрели мне в душу. Казалось, он все знает обо мне. И я стал клясться перед святым, что больше никогда не буду с Катей, что никогда не приду к ней, обещал разорвать порочную связь.
Николай Угодник с пониманием смотрел на меня, будто принимая меня и мои клятвы.
Вышел я из храма облегченный, хотя душевная тошнота все еще была со мной. Я знал, что тошно мне будет еще несколько дней, а потом все пройдет. Верил, что клятва перед Чудотворцем избавит меня от злого наваждения, освободит от горького вожделения.
Выходные прошли спокойно. Я наслаждался безмятежностью, о Кате совсем не думал. Но вот подошла среда, и внутри меня стала происходить самая настоящая духовная борьба. Я никак не мог успокоиться и только и думал о том, идти мне к Кате или нет. Хотелось проучить ее, показать свое равнодушие к ней, но тут же мне становилось страшно потерять ее. И я не понимал, что со мной происходит. А когда занятия в институте закончились, я долго метался и то шел к остановке, чтобы немедленно уехать домой, то устремлялся к Катиному дому, высившемуся за парком. В конце концов, я сел на лавочку в парке и постарался хладнокровно подумать, проанализировать ситуацию.
Итак, меня почему-то тянет к Кате. Вопрос: почему? Я люблю ее? Нет. Она нравится мне как человек? Нет. Но меня влечет к ней не только физически. Я будто жду от нее чего-то, будто у нее есть что-то большее, чем ее тело. Будто еще чуть-чуть и она прольет на меня душевное тепло, и тогда я в ней отражусь как в зеркале. Да, меня влекла к ней чисто животная страсть, но в душе при этом постоянно была надежда получить от нее что-то большее. И самому мне хотелось излить на нее что-то из сердца, такое сокровенное и тайное… Нет, я не был дураком и отдавал себе отчет, что Катя совсем другой человек, что она не примет мою душу, да и ее душа была мне неинтересна. Зачем нам открываться друг другу? И все же я почему-то надеялся на это раскрытие. Моя пустота требовала заполнения, и это было для меня насущной необходимостью, такой сильной, что я совершенно неадекватно ожидал наполненности от человека, который не мог мне этого дать. Причем Катя будто улавливала во мне эту мою духовную нищету и вела себя словно богач. Она будто прятала от меня некое сокровище, но на самом деле никакого сокровища у нее не было.