Бабушка засмеялась.
– Дурочка была я, конечно, молоденькая, 21 год только исполнилось. Не думала о том, что деток в любви надо рожать, а не назло кому-то. Ну, так слушай дальше. Прибежала к дереву, а оно огромное. Как просить Мокошь о ребёночке – представления не имею. Обхватила ствол дуба руками, прижалась щекой к шершавой коре, глаза зажмурила и шепчу: «Матушка Мокошь, пошли мне ребёночка, не дай пустоцветом по жизни пройти!» Не знаю, сколько раз я это прошептала дубу, только отклика никакого. Замерзла я пуще прежнего, села под дубом, спиной прислонилась к тёплому стволу. Домой идти сил нет, да и не хочу, чтобы меня муж в таком состоянии видел. Вдруг слышу – кто-то шуршит в траве, зверюшка какая-то. Пока я думала-гадала, кто это может быть, зелёные глаза совсем рядом блеснули. «Мя-я-я- у!» Котик чей-то об мои ноги потерся. Большой такой, пушистый белый, я его погладила, он и замурчал. Потом отошел в сторонку и снова «Мя-я-я-у», словно зовёт за собой. Я поднялась и за котиком пошла, месяц светит, хорошо пушистика видно. Совсем недолго мы шли, глядь – избушка в лесу стоит, в окошке свет теплится. Котик на крылечко зашёл, оглянулся в последний раз на меня и нырнул в кошачий лаз. Я стою возле двери в раздумьях постучать или нет, вдруг дверь сама открылась, и вышла женщина на крыльцо, высокая, статная, со свечой в руке. Меня увидела, запричитала.
– Да что ж ты стоишь то вся мокрая и не заходишь? Ну-ка пойдём!
Я долго раздумывать не стала, следом за женщиной в избу вошла. Хозяйка свечку поставила, принесла мне большое пушистое полотенце и халат чистый подала, вытерлась я, переоделась. А хозяйка уже чашку чая мне приготовила. Я отхлебнула разок, другой и так мне хорошо стало, так спокойно, спать сразу захотелось. А хозяйка меня давай расспрашивать, как я ночью в лесу оказалась, да вся мокрая к тому же. Я ей всё без утайки рассказала: и про мужа изменника, и про любовницу его беременную, и про то, что деток у нас с ним нет. И про то, как утопиться хотела, а потом передумала и пошла к мокошиному дубу помощи просить, да видно, зря.
Выслушала меня женщина, ничего не сказала, уложила меня на кровать и одеялом накрыла. А сама за прялку села и прясть начала, жужжит колесо прялки, убаюкивает, сквозь сон вижу, как побежали со всех сторон к пряхе паучки, совсем не страшные. Красивые, словно из серебра сделанные, и каждый ниточку тонюсенькую за собой тянет. И кот рядом с хозяйкой уселся. Вот хозяюшка нитки в руку собрала и коту говорит: «Ну что, дружок, спрядём-свяжем нашей гостье новое кружево жизни?» А кот согласно головой кивает, будто понимает, а хозяюшка уже вовсю коклюшками стучит, да быстро так, ловко выходит из-под рук красивое кружево, а паучки знай себе нитки подают. Под тихий стук коклюшек я окончательно заснула, а проснулась уже поздним утром. Тихо в доме, только ходики тикают, на стуле моё высушенное и выглаженное платье висит. Я встала, платье надела тут и хозяйка с улицы заходит.
– Как спалось, гостья дорогая? – спрашивает.
А мне отчего-то так легко на душе, так радостно, будто и не было вчерашней страшной ночи.
– Прекрасно спала, – отвечаю женщине. – Есть только очень хочу.
Хозяйка улыбнулась и за стол позвала. А на столе простой сельский завтрак: оладушки, пара яичек, молоко в кружке. Поела я с аппетитом, поблагодарила хозяйку и собралась идти домой. А хозяйка мне и говорит. «Постой, сейчас я тебе провожатого кликну, сама то ты дорогу обратно не найдёшь». Открыла дверь на улицу и позвала: «Кыс, кыс, кыс!»
Тут же прибежал давешний белый кот, сел на пороге и смотрит вопросительно на хозяйку. А та достаёт из берестяной коробочки цепочку серебряную, а на цепочке – полумесяц, да интересный такой, рожками вниз. Словно из лунного камня сделанный, хрусталинками украшенный, и надевает мне на шею со словами:
– Носи эту лунницу не снимая и всё у тебя будет, и новый муж любящий, и детки. Степана же отпусти, не он твоя судьба. А придет время – передашь лунницу той, которой счастья пожелаешь. А теперь – ступай!
– Как же тебя зовут, хозяюшка? Кого мне благодарить? – спрашиваю.
А женщина смеётся.
– По-разному называют меня: кто Мокошь, кто «бабья заступница», а кто и Параскева-пятница. Как кому больше нравится. Ступай, да помни мои слова, и лунницу не снимай.
Тут меня и осенило: да это сама великая богиня – мать, заступница всех обиженных женщин, Мокошь!
Неловко поклонилась ей, а она смеётся:
– Поторопись, а то от провожатого отстанешь!
Смотрю – а уж белый кошачий хвост на краю полянки мелькнул, я бросилась со всех ног котика догонять. Оглянулась на краю полянки назад – а дома никакого и нет. Вот ведь чудеса! Вывел меня белый кот вскоре прямо к старому дубу, мяукнул на прощание и в кустах пропал, а я в Малиновку домой пошла. Собрала вещи молчком, да и к родителям ушла, а на другой день и на развод сама подала, чем Степана сильно удивила. Развели быстро, деток у нас не было, к тому же Стёпа заявил, что другой брак хочет скорей заключить с женщиной, которая вот-вот ребеночка должна ему родить. Не было у меня ни сожаления, ни грусти после развода. И любви к Степану как не бывало. Валька-то разлучница приходила тайком ко мне потом, прощения просила за то, что мужа увела, а я посмотрела на её большой живот, улыбнулась и счастья ей пожелала. А у меня сложилось всё так, как мне Мокошь нагадала. По зиме помер наш старый председатель, а на его место нового с района прислали. Догадываешься, кого? – бабушка лукаво посмотрела на меня.
– Неужто дедушку?
– Точно, увидел он меня в клубе на новогоднем вечере и влюбился. А по весне мы уже свадьбу сыграли, и через год сынок родился, отец твой. Дочек бог не дал, и внучек тоже. Лунницу я не снимала с себя до сегодняшнего дня, и счастлива была с дедом твоим. А недавно вдруг приснилась мне Мокошь и сказала, что время пришло амулет суженой твоей передать. Вот и передаю я лунницу, пусть оберегает твою Танюшу от злых глаз и языков, и счастье ваше пусть хранит.
Поцеловал я бабусю, обнял крепко. Отдам лунницу Тане после свадьбы, а потом мы вместе к старому дубу с ней сходим и великую мать-богиню поблагодарим.