bannerbannerbanner
Ты будешь только моей

Ольга Баскова
Ты будешь только моей

Полная версия

Глава 14

Происшествие на той дискотеке не вселило в нее пессимизм и не заставило отказаться от намеченной цели. Любая достойная цель трудна, и тем приятнее будет на душе, когда ты ее достигнешь.

Придя на следующее утро в школу, она опять пыталась попасться Алексею на глаза и два раза ловила его рассеянную улыбку. Юрка, подойдя к ней в школьном дворе и больно схватив за руку, злобно сказал:

– А все-таки ты ему не достанешься! Я привык добиваться своего! Лучше тебе понять это сейчас.

– Отвали, козел, и не смей ко мне приближаться! – Она вырвала руку и плюнула Юрке в лицо.

Парень замахнулся на нее, однако она закричала:

– Не смей подходить ко мне ближе чем на километр, а не то я сообщу милиции!

– Смотри – не успеешь! – просипел Юрка и двинулся в школу. Краем глаза она заметила их классную руководительницу Анну Викторовну, созерцавшую ссору и не вмешавшуюся. Она знала почему: та боялась. А вот она не боится. Юрка стоял преградой на пути к ее мечте, а преграды необходимо устранять.

Иногда она задавала себе вопрос: что бы изменилось, если бы не появился Юрка? Алексей все равно ее не замечал, и надо было придумывать новые способы. Как-то вечером, расчесывая свои роскошные волосы, она вспомнила лагерь и их первую и единственную встречу. Тогда Алексей оценил ее красоту. Может быть, создать аналогичную обстановку?

Она решила послать Алексею записку, напечатанную на компьютере, с приглашением подъехать на автобусе № 20 до конечной остановки и выйти к реке. Ей было знакомо это место: летом они нередко ездили туда с мамой. На берегу много больших камней, она сядет на один из них, распустит волосы, он подойдет к ней, как тогда... Идея показалась замечательной. С запиской проблем не возникло, однако написана она была от имени Лены. Этим именем приход Алексея казался гарантированным.

Она приехала туда на полчаса раньше, выбрала самый большой камень, уселась на него и распустила волосы. На минуту ей почудилось, что она снова попала в сказку, и лучше бы в эту сказку никого не пускать, кроме... Вот послышались шаги. Она не обернулась, потому что знала: это он. И действительно, знакомый голос с удивлением произнес:

– Сирена? А ты что тут делаешь?

У нее замерло дыхание, она не знала, что ответить. Алексей улыбнулся:

– Похоже, нам с тобой нравятся одни и те же места. Ты никого здесь не видела?

Она покачала головой. Алексей попрощался и пошел вдоль реки. Из ее глаз покатились слезы. Ее возлюбленный шел искать Лену, а русалки или сирены ему были не нужны.

На следующий день Алексей, к ее немалому удивлению, сам подошел к ней в школе.

– Никогда так больше не делай. – Он вложил в ее руку скомканную записку и, не сказав ни слова, направился в свой класс.

Ей не стало больно. Она не потеряла веру в эту мечту. Его поступок придал ей сил. Может, и хорошо, что ее испытывают Небесные Силы. Потому что для исполнения второй мечты потребуется еще больше сил и умений.

Глава 15

Оперативная группа из Залесска во главе со старшим лейтенантом Николаем Ведерниковым, сидя в конторе участкового Степана Игнатьевича, ломала голову над так неожиданно свалившимся на них преступлением.

– Хотите – верьте, хотите – нет, но дело пахнет «глухарем», – сказал, прихлебывая чай, Юрий Ряшенцев. – Не преступник, а фантом какой-то! Денег и драгоценностей не взял, следов борьбы экспертизой не обнаружено, жители ничего подозрительного не видели.

– Упаси боже, только фантома нам не хватало! – Николай перекрестился и предложил: – Давайте еще раз допросим соседей. Особенно эту бабку, которая обнаружила тела. Как ее, Лукерья, что ли?

Степан Игнатьевич выглянул в окно, крикнул игравшему неподалеку мальчику и велел немедленно позвать Лукерью Трофимовну Землякову. Женщина не заставила себя долго ждать. Оправившись от первого потрясения и шока и отправив домой приехавших детей (надо сказать, что, узнав о преступлении, те и сами расхотели здесь оставаться), старушка примчалась по зову милиции. Задав ей пару незначащих вопросов, Ведерников отметил про себя: Лукерья разговорчива и горит желанием помочь следствию. Дав характеристику семье Бобровых, она остановилась, ожидая следующего вопроса.

– Вот вы сказали, Лукерья Трофимовна, – Николай придал своему голосу как можно больше уважения: он знал, что такой тон безотказно действует на старушек, – Бобровы – люди не очень гостеприимные, верно?

Землякова закивала головой.

– И тем не менее кого-то они впустили в свой дом? Как это могло случиться?

Старушка пожала плечами:

– Мария и Иван сроду бы никого в дом не впустили. Видите, какой забор отгрохали? Может быть, родню какую да еще нас, соседей. А чужого человека – ни за что. Тут, бывает, курортники ходят, просят то воды им дать, то хлеба, то соли. Я и мои односельчане считаем, что все люди: впустим, дадим, что просят, иногда и больше, а Мария или Иван просьбу выслушают, дверь свою чугунную захлопнут, бросят фразу: мол, подождите, а потом уже через калитку передают. Кстати, воду они наливали в пластиковую бутылку, чтобы не просили еще. А когда и вовсе не открывали. Иногда возвращаюсь домой и вижу: стучатся к ним с детьми маленькими, Мария через занавеску в доме выглядывает, а дверь не отпирает.

– Надеюсь, после этого случая и ваши односельчане не будут такими доверчивыми! – воскликнул старший лейтенант и вернулся к теме разговора: – И все же кто-то им приглянулся, соседям-то вашим. Не только дверь открыли, но и в дом впустили!

– Не могла Мария этого сделать! – стояла на своем Лукерья. – И Иван не мог!

– А Рафаил? – спросил Ряшенцев.

– Вот тот да, – губы старухи скривились в усмешке. – Он же малахольный. На голову малость того...

– Почему вы так говорите? – удивился Николай. – Рафаил – студент строительного института.

– Так я не говорю, что совсем больной! – махнула рукой Землякова. – С мозгами не все в порядке, это точно. У нас в селе жалеют его. После случая с Танькой Кошелевой ему крышу снесло.

– А что же случилось с Кошелевой? – не унимался Ведерников. – И вообще кто она такая?

Лукерья встала и поманила оперативников к окну.

– Вон, видите? – она указала на остроконечную крышу. – Там жила бабушка Тани и Никиты, старуха Кошелева. Ну, ее-то дом давно продали, а Нинка, мать, значит, Таньки и Никиты, невестка ее, деньги сразу пропила. А вот тот дом, – ее палец повернулся в другом направлении, – и поныне кошелевский, только там никто не живет. Хозяина убили, Танька погибла, Нинка пьяная угорела. Один Никита остался, в каком-то городе обитает, не то в Приреченске, не то в Залесске. Иногда заезжает могилы проведать, только нечасто.

Мало что поняв из рассказа словоохотливой старушки и вовсе не сообразив, при чем тут Рафик Бобров, Николай повторил вопрос:

– А Таня и Рафик встречались, что ли? Мы люди не местные, вы уж нам, будьте добры, все по порядку расскажите. Лучше вас этого никто не сделает.

Ободренная похвалой, старуха начала рассказывать. Речь ее не была плавной и не лилась, как вода из крана, к тому же по ходу рассказа женщина обязательно упоминала про всех детей и родственников. И все же сыщики смогли составить для себя более-менее ясную картину.

Харитон и Нина Кошелевы приехали в Озерное давно, откуда – никто не помнил. Сначала они вписались в озерский коллектив (оба любители приложиться к бутылке), однако потом коллектив начал их избегать. («Телевизор посмотришь – у нас одни пьяницы, – прокомментировала Лукерья. – Вранье какое! Ну любят люди выпить после работы, а что еще делать? Вот Нинка с Харитоном были самыми настоящими пьяницами, и их, кстати, не очень-то жаловали».)

В селах и деревнях дешевое вино и самогон льются рекой. Поэтому многие дети с подросткового возраста, а то и раньше пробуют зелье. Дети Кошелевых оказались другими. Они хорошо учились в школе (Таня была старше Никиты на год) и подружились только с Рафиком Бобровым, который тоже не жаловал любящих выпить. В последних классах школы между Таней и Рафиком вспыхнула любовь. Родители не препятствовали их встречам. Кошелевым было все равно, а Бобровым Татьяна нравилась. Девушка хотела вырваться из семьи, и Рафик казался ей спасательным кругом.

О планах молодых знало все село. После окончания школы Таня и Рафик собирались вместе уехать в Приреченск, поступить там в один институт, а исполнится восемнадцать лет – пожениться. Рафик мечтал найти работу, чтобы учиться и содержать семью. Через год супруги планировали забрать Никиту, чрезвычайно радовавшегося этому обстоятельству и не отходившего от Рафика ни на шаг.

Однако этим мечтам не суждено было сбыться. На семью Кошелевых обрушились несчастья. Как-то раз, придя домой после школы, Никита увидел, что в дымину пьяный Харитон избивает жену. У Нины уже закатились глаза, казалось: еще немного – и спасать ее будет поздно. Никита повис на руке у отца, однако тот сильно отпихнул сына, и мальчик, отлетев к стене, больно ударился и потерял сознание. Очнувшись, Кошелев-младший увидел: отец продолжает избиение. Он выбежал на кухню, где висела отцовская двустволка, и схватил ее. Сначала парень угрожал отцу, но тот в пьяном угаре ничего не слышал. Тогда Никита нажал на курок и выстрелил. Пуля просвистела около уха Харитона. Тот отпустил жену и двинулся на сына. Глаза его горели таким пламенем, что Никите стало страшно, и он вторично спустил курок. Пуля угодила отцу в лоб, и он замертво повалился на пол.

Суд над Никитой проходил формально. За парня заступилось все село, только мать не сказала ни слова: пьяная драка, так похожая на остальные, начисто выветрилась из ее головы. Мальчика, по сути, оправдали, дав год условно. Через полгода свалилось другое несчастье. Рафик, Никита и Татьяна отправились в лес на болота, и Татьяна утонула. Как двое здоровых парней допустили, чтобы девушка погибла, оставалось загадкой для односельчан. Но факт, что оба пытались спасти ее, был неоспорим: оба вернулись домой под утро, грязные, без верхней одежды, в одних трусах. Тела Тани так и не нашли.

 

После этой трагедии оба парня тронулись умом. Они перестали общаться друг с другом, мало того, смотрели друг на друга зверем. Мария и Иван, жалевшие Никиту, не могли понять, в чем дело, однако надо было заняться собственным сыном, которому Таня снилась по ночам, как, впрочем, и Никите, и якобы умоляла спасти ее.

По прошествии времени Рафик уехал в Приреченск и поступил в институт. Никита, закончив школу и успев похоронить угоревшую мать (продав дом умершей свекрови, Нинка напилась в доску и забыла выключить чайник, заливший газовую горелку), отбыл в неизвестном направлении.

С этого момента прошло четыре года. Бобров-младший приезжал к родителям на каникулы каждый год и каждый день ходил в лес, вероятно, на то место, где погибла Таня. О другой девушке, как говорила Мария, он и слышать не хотел. Никита за все это время приехал раза два. К Рафику не зашел, но в лесу тоже побывал.

– А когда последний раз видели Никиту? – поинтересовался Ведерников.

Лукерья пожала плечами.

– Я давно не видала, а вот соседка Фокина – вроде в прошлом году.

Выдав так много информации, старушка Землякова устала. Степан Игнатьевич вызвался проводить ее домой, а Николай и Юрий стали разгадывать свалившийся на них ребус.

– По-моему, первый подозреваемый у нас имеется, – высказал предположение Ряшенцев. – Никите Бобровы могли не только открыть дверь, но и впустить в дом.

– Вполне возможно, – согласился Николай. – Только почему парень, таящий зло на своего бывшего друга, решил свести с ним счеты через три года? Кстати, мы не знаем, что это были за счеты.

– Мы не знаем, что случилось в лесу, – задумчиво проговорил Юрий. – Ведь именно после этого друзья не разлей вода перестали быть таковыми.

– Вывод напрашивается только один. – Ведерников встал со стула и подошел к окну. – Татьяна не утонула. С ней произошло что-то более страшное, и парни об этом знают. Может быть, даже убийство.

– Тогда почему они лишь прервали отношения? – не согласился Ряшенцев. – Ведь каждый из них любил Татьяну. Один являлся ее женихом, другой – единственным братом.

– Не знаю, просто не представляю. – Ведерников помахал рукой возвращавшемуся Степану Игнатьевичу и повернулся к коллеге. – Придется Игнатьевича еще раз сгонять. Надо подробнее расспросить старушку Фокину, когда и сколько раз она видела Кошелева-младшего.

Глава 16

Зинаида Терентьевна Фокина была чуть глуховата, но обладала отличным зрением.

– Видела я Никиту, – с гордостью сообщила женщина, – и чаще чем раз в год. Правда, он все время норовил прошмыгнуть мимо, кепку на лицо натягивал. А я ему: «Здравствуй, Никита, некрасиво со старшими не здороваться».

– А он что же? – спросил Николай.

– Когда как, – махнула рукой Зинаида Терентьевна. – Иногда поздоровается, иногда отнекивался: мол, не знаю я вас.

– А в этом году видели? – поинтересовался Ряшенцев.

– Видела, – отозвалась старушка. – Кстати, совсем недавно, перед убийством-то этим самым. И опять не поздоровался, паршивец!

Поблагодарив зоркую бабулю, оперативники сели за стол и начали выстраивать версии.

– По-моему, убийца ясен, – Юрий крутил в руках карандаш. – Надо объявлять в розыск.

– Это мы с тобой обязательно сделаем, – кивнул Николай. – Да только знаешь, что меня смущает? Эти непонятные три года!

– Значит, не созрел еще, – пояснил Степан Игнатьевич. – Еще, Николай, подумайте вот над чем: кого Бобровы могли так спокойно впустить в дом?

– Это верно, – Ведерников вздохнул, – однако три года...

* * *

Никита Кошелев сидел на том самом месте в лесу и вспоминал события трехлетней давности. Иногда память отправляла его и в более далекие годы.

Судьба занесла их в Озерное, когда они с Танькой фактически были взрослыми людьми: ей исполнилось пятнадцать, ему – четырнадцать. Бабка Соня написала: неподалеку от нее по дешевке продается дом, и родители с радостью отправились в село. Ни отец, ни мать подолгу на одном месте не задерживались: кто станет держать на работе запойных пьяниц, особенно в городе? А в селе они сразу нашли и друзей, и работу: папа устроился трактористом, мама – кладовщицей. То, как пили Кошелевы, в селе считалось нормальным. И их пьяные разборки тоже. При каждой такой разборке, следовавшей с завидной регулярностью, дети убегали либо к бабушке, либо в сарай. Бабушка Соня жалела внуков, старалась повкуснее накормить, однако приютить у себя не хотела, наверное, боялась родителей. Как-то раз, спасаясь от очередной родительской ссоры, дети сидели в сарае, плотно прижавшись друг к другу и ожидая, когда утихнут крики в доме. Татьяна откинула назад свои роскошные волосы и спросила брата:

– Знаешь, чего я больше всего в жизни хочу?

– Чего? – с интересом спросил Никита.

– Не быть похожей на свою мать, когда вырасту. Ужасно, правда?

Мальчик кивнул и ничего не ответил. Он и сам не хотел походить на отца.

– Я тебя понимаю, – ответил он. – А на кого бы тебе хотелось быть похожей? Посмотри на наших женщин. Почти все ведут себя так же.

– Не все, – Таня обняла брата за плечо, – Мария Николаевна Боброва, наша учительница истории, например. Хочу быть похожей только на нее.

Никита давно заметил: сестра вела дружбу с сыном Бобровых Рафиком, и не имел ничего против. Бобров-младший ему нравился. А Рафаилу нравилась Таня. Впрочем, и Никита тоже. С каждым днем дружба становилась все крепче, наконец она окрепла настолько, что Кошелевы-младшие уже не укрывались в грязном и темном сарае, а бежали к Бобровым. Для них дом Бобровых был другим миром – миром идеальных отношений, где царствуют любовь и доброта. Они стремились туда всем сердцем. Мария и Иван тоже полюбили брата и сестру. Женщина ввела непременное условие: каждый вечер Таня и Никита ужинают у них, и готовила такие блюда, которые Кошелевы отродясь не ели. Кроме того, она следила за их успехами в школе и ненавязчиво направляла их.

Татьяне не надо было перестраивать себя. Она везде училась на «отлично». Никита же, имея прекрасные способности, хватал разные оценки, в основном тройки. А что еще прикажете получать, если за хорошие отметки тебя никто не похвалит, родители вообще не знают, что такое дневник, а в селе для отличников работы не найдется?

Занять другую позицию ему помог Рафик. Однажды вечером, когда Татьяна помогала Марии Николаевне готовить ужин, Бобров-младший спросил его:

– Кем бы ты хотел стать?

Вопрос застал Никиту врасплох. Он почесал затылок и ответил:

– Не знаю, не думал еще. Наверное, трактористом, как батя.

Рафик рассмеялся:

– Какие у тебя приземленные желания! Ну, а если помечтать?

Никита махнул рукой:

– Чего мечтать, если в нашем селе на другую работу не устроишься!

Рафик сначала просто покатился со смеху, однако быстро взял себя в руки:

– Наше село! Смотри! – Он схватил с книжной полки глобус и стал вертеть его перед носом мальчика. – Попробуй отыскать на нем наше село! Его здесь нет! Таких крохотных точек на картах не рисуют. Вот Москва. Огромный город, столица России, а на глобусе тоже такая маленькая! Особенно по сравнению со всем миром! – Он еще раз повернул глобус. – Неужели тебе не хотелось бы увидеть другие страны? Неужели все свои четырнадцать лет ты мечтал только о тракторе?

Никита потупился. Рафик разбередил его заветную мечту. Пожалуй, другу можно сказать.

– Я мечтал не о тракторе, а обо всем мире, – покраснев, признался он. – Моя мечта – стать моряком, военным или гражданским – неважно.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Рафик.

– Что же прекрасного? – удивился Кошелев-младший. – Мечта неосуществима. – При этих словах его лицо искривилось, плечи ссутулились, Бобров это заметил:

– Ты сам решил, что это так, – сказал он, садясь рядом с Никитой и хлопая его по плечу. – Я так не считаю. Первым делом тебе надо начать хорошо учиться и получить хороший аттестат. Второе: в Приреченске есть средняя мореходка или речное училище. Обучение там около года. Заканчиваешь его на «отлично» и с красным дипломом – в любое училище, военное или гражданское.

– Правда? – Никита расцвел.

– Мне врать ни к чему. Особенно брату моей невесты. Татьяна тебе не говорила, что́ мы собираемся делать после школы?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Тогда скажу я. Мы едем в Приреченск поступать в один институт на один факультет. Когда нам исполнится восемнадцать лет, мы расписываемся, я собираюсь учиться и работать, чтобы снять квартиру. В это время ты заканчиваешь школу и приезжаешь к нам. Тут и начинается твоя карьера!

Слушая друга, Никита не верил своим ушам. Он вырвется из этого затхлого мира и увидит другой, невыразимо прекрасный. Раз Рафик сказал, что эта мечта осуществима, он осуществит ее. Надо только приложить усилия.

Глава 17

На другой день Никита пришел в школу другим человеком. Он твердо решил взяться за учебу и стал если не отличником, то твердым хорошистом. Сэкономив деньги, купил глобус, спрятал в заветном уголке своей комнаты и по вечерам крутил его, представляя себя опытным морским волком, вроде тех капитанов, что он видел в кино и по телевизору. Однако страшный мир не желал отпускать мальчика.

Как-то раз, придя домой раньше Татьяны, он услышал дикие крики отца и против воли заглянул в родительскую спальню. Увиденное поразило и испугало его. Мать лежала на постели совершенно голая и пьяная до такой степени, что не реагировала на крики мужа, тоже абсолютно голого и размахивающего ножом. Из слов папаши мальчик понял: отец пытался привести мать в более-менее вменяемое состояние, чтобы она удовлетворила его любовный порыв. Однако Нина была слишком пьяна и, только когда Харитон провел лезвием по ее обнаженному бедру, оставив кровавую полосу, поднялась на кровати, бессмысленно глядя на мужа, на струящуюся кровь, а потом нечеловечески завыла.

– Убью! – Вид крови еще больше раззадорил Харитона: во второй раз он мог перерезать жене горло.

– Папа, не надо! – Никита кинулся в спальню и повис на руке у отца.

– А, ублюдок! Чертово семя, всех перережу!

Здоровый мужик отшвырнул хлипкого сына, как пушинку, сильно ударив мальчика по голове и собираясь повторить. Теряя сознание, Никита услышал голос сестры:

– Не надо! Прошу тебя, не надо!

Тогда он еще не знал: этот крик отпечатается в нем намертво.

Татьяна не стала хватать отца за руки, просто побежала к соседям, и тем удалось утихомирить распоясавшегося хозяина. Дело замяли: никому не интересно копаться в пьяной драке. В травмпункте, куда заставила Татьяну отвести мальчика Мария Николаевна, у него обнаружили легкое сотрясение мозга, однако он не собирался лежать на больничной койке: его звала мечта. Врач советовала полежать дома хотя бы пару дней.

«Дома, – усмехнулся мальчик, – ей хорошо говорить. У нее, наверное, есть дом». Доктор предупредила сестру: у Никиты возможны головные боли, но никто не предполагал, что они окажутся такими сильными. Голову словно разбивали на части, в глазах мелькали красные круги, но Кошелев молчал о своей боли: вдруг она помешает ему пройти медкомиссию и загубит мечту?

Тем временем дома дела шли своим чередом. И через месяц Никита стал свидетелем еще одной ссоры, на этот раз более ужасной и закончившейся трагически. Придя домой на этот раз, парень услышал разговор отца и Татьяны.

– Твоя мать больше ни на что не годна, – заявлял Харитон. – Она больше не женщина. Терпеть не могу пьяных женщин. Она должна напиваться тогда, когда я ей позволю, но, видно, совсем в расход пошла.

Никита видел, как отец схватил Татьяну за руку:

– Но я хороший семьянин и не собираюсь ходить на сторону. Ты заменишь мне мать.

– Папа, ты сошел с ума! – Татьяна попыталась вырвать руку, но отец прижал ее к себе, раздирая платье. Никита снова услышал тоненький голосок:

– Не надо, прошу, не надо!

Мальчик почувствовал, как в нем закипела кровь. Никогда в жизни не испытывал он такой агрессии, и она требовала выхода. Он выбежал в прихожую и схватил висевшую на стене двустволку. Вернувшись в комнату, парень направил ружье на отца:

– Сейчас же отпусти ее!

– А, ублюдок! – Отец ничуть не испугался направленного на него дула: то ли был сильно пьян, то ли не верил, что сын выстрелит. – Сам небось на сестру глаза пялишь? Убирайся к черту, пока я не вышиб тебе последние мозги!

Волна невыносимой ненависти захлестнула парня, и он нажал на курок. Пуля вошла отцу в лоб, и тот повалился как подкошенный.

Никита отделался сравнительно легко. Год условно, да еще участковый Степан Игнатьевич пообещал мальчику выдать хорошую характеристику, которая не испортит дальнейшую жизнь. Татьяна направо и налево твердила, что, если бы не выстрел Никиты, отец бы убил их мать (правду о случившемся брат и сестра говорить не хотели), и ей верили. Однако мальчик заметил: с некоторых пор девушка стала сторониться его.

 

Подслушав их с Рафиком разговор, парень укрепился в самых худших подозрениях.

– Я знаю, он хотел спасти меня! – Сестра и Бобров-младший разговаривали в гостиной Бобровых, а Никита притаился за дверью. – И все же боюсь его. Он сильно изменился после травмы. Иногда в его глазах я вижу такой блеск... Мне кажется, порой он просто испытывает желание убивать.

– Я тоже заметил. – Рафик ходил по комнате, сжимая и разжимая кулаки. – Что нам теперь делать?

– Взять с собой в Приреченск, как обещали, и показать там хорошим врачам, – предложила Таня.

– Боюсь, теперь это нереально. – Парень сел возле невесты и погладил ее по руке. – Во-первых, неизвестно, как он закончит школу. Во-вторых, я тоже его боюсь и не хочу жить в одной квартире с психически больным человеком.

– А если это пройдет? – робко предположила девушка.

– Тогда и речи нет. Но, боюсь, это навсегда, – подытожил Рафик.

Никиту захватила волна обиды и ненависти. Друг, которого он просто боготворил, собирался отнять у него сестру, единственного родного и близкого человека! Нет, он этого не допустит.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru