Ольга Баскова
В объятиях русалки
– Например, сегодня, – подсказал Сомов. Она подняла на него серые глаза. В них вспыхнули стальные огоньки:
– Вы о чем?
– О смерти Виолы.
Она отбросила волосы с плеч, что, наверное, выражало крайнее изумление:
– Сегодня умерла Виола? Это та богачка, которая выстроила дачку у подножия горы и отгородилась от всех?
– Именно она. Значит, вы еще ничего не знаете?
– Это вполне понятно, – она быстро начала складывать в маленькую сумочку из кожзаменителя мобильный телефон, диктофон и фотоаппарат. – Полиция желает видеть меня в последнюю очередь. Но я им сейчас устрою сюрприз, – Барышева уже готовилась встать с разбитого стула. Сомов остановил ее:
– Кажется, за свою информацию я заслуживаю награды.
Лена замерла:
– Точно. Одну секундочку.
Она принялась водить мышкой по экрану, и вскоре из принтера поползли листы бумаги.
– Вот мои статьи по вашим делам, – она протянула Леониду листки. – Уголовщиной здесь не пахнет. В нашем поселке часто случается суицид. Однако пообещайте, что вы изучите материал и зайдете ко мне. Все же интересно, зачем он вам понадобился.
Барышева сунула в потную руку оперативника визитку и вывела его из редакции.
– Где вы остановились? – спросила девушка.
– В пансионате «Гавань», – откликнулся он.
– Если вы не покажете носа, я к вам наведаюсь, – пообещала она и мгновенно исчезла в виноградной аллее. Леонид посмотрел ей вслед, вздохнул и отправился в номер. Впервые за три дня пребывания здесь ему захотелось побыть одному, полежать на кровати и почитать статьи Барышевой. Подходя к пансионату, он просил только об одном: чтобы ему никого не подселили. И его мольбы были услышаны.
Глава 4
На изучение статей Сомову понадобился час. Покойная Виола задала ему трудную задачку. За три года в Мидасе произошло три происшествия, и все они квалифицировались как самоубийства. Самое раннее случилось с четырнадцатилетним подростком, Ваней Кашкиным, который бросился под поезд. Вторым пострадавшим значился доктор, акушер-гинеколог Тарасов. Его халатность стала причиной гибели молодой женщины и близнецов. Врач сам вынес себе приговор, и его бездыханное тело нашли на берегу моря. Третьей в страшном списке оказалась семнадцатилетняя ученица одиннадцатого класса, Марина Княжина, попавшая под грузовик. Леонид сначала решил досконально просмотреть дело Ивана Кашкина. Полиция привела несколько весомых аргументов, в том числе, конечно, и обещания мальчика, однако Барышева параллельно вела собственное расследование, и результаты совпали. Сомову до боли в сердце стало жалко парня с веселым лицом и ямочками на щеках. Все в его облике кричало о любви к жизни, а он выбрал смерть. Причина для многих показалась бы банальной, однако, как писала Елена, нельзя забывать о ранимой психике подростков. Судьба Вани была нелегкой с самого рождения, хотя начиналось все хорошо. Его мать вышла замуж за военного, волею судьбы брошенного служить в глубинку России. Наверное, парень пил еще с курсантских времен, и когда грянуло сокращение, он вылетел из вооруженных сил, как пробка из шампанского. Жена, не получившая никакого образования только из-за того, что слишком рано вышла замуж, едва покинув школьную скамью, последовала за ним в деревню, где они приобрели дом. Барышева, чтобы сделать материал интереснее, побывала в глубинке и откопала богом забытую деревушку. Кашкины за гроши купили хибару у местного пьяницы, тут же прогулявшего деньги и замерзшего в лесу через неделю после хорошей продажи. Семью Кашкиных сие печальное известие не огорчило. Хозяин был чужим человеком, а глава семьи, Степан, всегда мечтал работать на земле. Военная служба рассматривалась им как источник заработка, но никогда молодой человек не чувствовал желания и готовности стоять на защите Родины.
Соседи наперебой отговаривали от покупки мать маленького Вани, Василису:
– Не будет вам здесь счастья, – говорила красочно выписанная старожилка, баба Нюра. – У нас все мужики плохо кончают. Да и жалиться на них грех. Когда был колхоз, и работенка имелась. Теперь вот все стоит, ни денег, ни работы. Деревенские только грибами и самогоном питаются.
– Но у нас пять соток, – резонно заметила Василиса.
– То, что у вас там вырастет, вы съедите за неделю, – усмехнулась старуха. – Мой вам совет: уезжайте, пока не поздно.
Однако было уже поздно. Степан быстро сошелся с местными мужиками, и в новом доме одно застолье сменялось другим. Иногда Кашкиных приглашали в гости, и те шли с удовольствием, таща с собой ребенка.
– Сейчас и пообедаем, – спокойно говорила Василиса, слушавшая голодные вопли сына. – Хлеб-то и картошка надоели, а на другое денег нет. Вот придет весна – и начнем другую жизнь. Огород насадим, деревья побелим. Кур, уток заведем, поросенка выкормим. Не пропадем.
Однако ее словам не суждено было сбыться. Водка сжигала Степана, как саркома, в доме не хватало сильных мужских рук. Большей частью мужчина лежал на кровати, отсыпаясь после очередной гулянки, и на укоры жены только огрызался:
– А ты для чего? В доме хозяйка – женщина.
Понятно, что в таких условиях у Василисы все валилось из рук. Маленький Ваня помогал матери, как мог, но огород зарастал бурьяном, огурцы и помидоры родились величиной с большой палец ноги, картошку выкопали наполовину съеденную каким-то паразитом. Деревья зачахли. Еще при прежнем хозяине они болели и требовали хорошего ухода. Но откуда было ему взяться? Сбившаяся с ног Василиса тоже стала прикладываться к рюмке, и неизвестно чем бы это все закончилось, если бы однажды, когда мать с сыном вышли из дома каждый по своим делам, Степан не заснул пьяный, бросив незатушенную сигарету на одеяло. Соседи вспоминали, как быстро распространился пожар. Казалось, в одну секунду одноэтажный домишко охватило пламя и превратило его в гигантский факел. Все бросились спасать свое хозяйство. Василису и Ваню разыскали, когда их кров пылал вовсю. Они стали тушить огонь водой из колодца. Все помогали несчастным, уповая на пожарную машину, которую вызвали сразу же после возгорания. И она действительно не обманула ожидания: приехала через час. Пожарников уже никто не ждал, пожар потушили собственными силами. Дом не подлежал восстановлению. Когда вынесли хозяина, он уже не дышал. Если бы Степан оказался трезвым, ему бы наверняка удалось спастись. Однако его состояние не оставило ни одного шанса на спасение. Василиса, увидев труп мужа, громко заголосила, а Ваня стоял как каменный. В тот день они потеряли все.
– Поживете пока в моей времянке, – предложила баба Нюра. – И одежонку кое-какую я вам справлю. От детей осталось много тряпок.
Василиса кивнула:
– Только несколько дней. Я напишу матери, и мы уедем в Крым. Здесь нам делать нечего.
– Вот и правильно, – согласилась старушка. – Я тебя давно предупреждала. Уезжайте и начинайте новую жизнь.
Осиротевшая семья так и поступила. Родители Василисы жили в Мидасе тоже небогато, иначе она подумала бы, прежде чем выходить замуж за Степана. Женщина не раз признавалась себе, что никогда его не любила. Однако когда в маленький поселок приезжает будущий офицер и делает предложение, никакая поселковая девка не устоит. Ночами, ютясь на раскладушке бабы Нюры, молодая женщина горько плакала. Она винила во всем себя. «Возможно, – говорила ее совесть, – если бы ты любила Степана, ты бы больше уделяла ему внимания и отучила бы пить. А так ты сломала жизнь ему, себе и Ванечке».
Письмо из Мидаса от родителей не заставило себя ждать. Мать Клара Ивановна, у которой за дочь изболелось все сердце, тоже сообщила горестную весть: несколько дней назад она похоронила отца, скончавшегося скоропостижно от инсульта. Василиса, получив такое сообщение, испытала настоящий шок. Папа, ее любимый папа, все делавший для того, чтобы единственной дочке было хорошо, всю жизнь проходивший в море мотористом на маленьком буксире, который в шторм швыряло, как щепку, покинул ее! А она так рассчитывала на его поддержку! Дедушка должен был заменить мальчику отца. Выходит, воспитывать Ванечку придется женщинам. Изливая на бумаге постигшее их семью горе, Клара Ивановна слезно звала дочь назад, в Мидас, обещая помочь с внуком. Она выслала им все деньги, оставшиеся после похорон. И Василиса с Ваней засобирались в Крым. Баба Нюра откровенно радовалась:
– Поживете как люди, – говорила она. – А остались бы вы здесь, даже со Степаном, чем бы все кончилось? Я ведь не зря своих детей разбросала по городам. Все образование получили. Они – моя гордость. Тоскливо мне одной, да что делать? Гораздо лучше, чем с болью глядеть, как твое дитя спивается. И у тебя, Васька, Степан алкоголиком заделался, а Ваня обязательно пошел бы по его стопам.
– Почему? – испуганно спросила мать. Может, баба Нюра заметила какие-то признаки, тягу к спиртному у ее сына?
– Потому что все здесь пьют, – пояснила соседка. – Я тебе об этом еще в первый день нашего знакомства говорила. Видишь, не солгала. Уезжайте отсюда и начинайте новую жизнь. У тебя все получится, ты баба молодая и сильная.
Мать и сын собрали сумку, получившуюся очень легкой: ведь все их вещи сгорели при пожаре, и сели на поезд, отправлявшийся до Симферополя. Обоих переполняли радужные надежды. Да, конечно, права баба Нюра: здесь, в этом уголке, невозможно было начать новую нормальную жизнь, на которую, наверное, рассчитывал отец, уволившись из армии. А в Крыму, у моря, в волшебном климате, все по-другому. Однако, когда они добрались до родного дома, настроение сына и матери упало. Вероятно, мать не писала, что отец давно уже чувствовал себя неважно и потому не ухаживал за домом, как прежде. С некогда ухоженного строения сыпалась штукатурка, крыша прохудилась, деревянный забор почернел от старости и дождей, как и оконные рамы с облупившейся голубой краской. Огород, конечно, выглядел лучше, чем тот, на котором Василиса еще недавно трудилась, на деревьях, ухоженных и побеленных, кое-где висели плоды. Но все приходило в запустение.
Они постучали в калитку, печально скрипнувшую в ответ. Она сразу открылась: старенькая женщина ждала их в саду. Она бросилась обнимать сначала Василису, потом Ваню, и дочь с горечью отметила, как постарела Клара Ивановна.
– Какой ты стал молодец! – Бабушка с любовью оглядывала внука. – Вот радость на старости лет! А ты, Василисушка, неважно выглядишь. Замучили тебя проклятые проблемы!
Женщина хотела что-то ответить, но комок в горле помешал ей это сделать, и обе, мать и дочь, крепко обнявшись, зарыдали в голос. Ваня стоял в сторонке и морщил нос:
– Бабушка, я есть хочу, – недовольно заметил он. – В деревне мы с мамой и отцом постоянно голодали. И у тебя то же самое?
– Не позволю, внучок, – Клара Ивановна вытерла слезы и засуетилась. – Пенсию мне платят неплохую. Кроме того, когда я узнала, что ты приезжаешь, дочка, и тебе работу приискала. В садике воспитатель требуется. Зарплата, правда, небольшая, зато какая-никакая, а работа. У нас ведь тоже нелегко. Все живут на сдаче комнат курортникам.
– Почему же ты этого не делаешь? – изумился Ваня.
– Подскажи, что сдавать, – ехидно ответила бабушка. – Дед твой до последнего дня своей жизни на пенсию не хотел. Как чувствовал, что вы приедете. Себе ничего не покупал, даже когда сердце стало прихватывать, на лекарства жалел, все приговаривал: «Вот Васька с сыночком приедет – пристройку сделаю. Сдавать будем и на эти деньги парня выучим».
– А Степана почему в расчет не берешь? – спрашивала я.
– Алкоголик ваш Степан, все равно дочка с ним разведется, – утверждал отец.
Клара Ивановна хотела еще что-то сказать, но вдруг всплеснула руками:
– Господи, чего же это я вас голодными держу? Борщ остывает. Идите в дом. Хотите помыться – воду надо нагреть.
Мать и сын переглянулись.
– По крайней мере, не придется думать о завтрашнем дне, – проговорила Василиса. – Устроюсь на работу, а там, глядишь, и переменится к лучшему.
– Пристройку я сам сделаю, – заявил Ваня. – Дед прав был. Как еще жить в курортном месте, если не сдавать комнаты?
Василиса обняла десятилетнего сына:
– Ох, ты мой кормилец будущий! Конечно, все потихоньку сделаем!
Жизнь Кашкиных и правда стала налаживаться. На следующий день Василиса пошла в детский сад, и ее сразу взяли воспитателем. Клара Ивановна сводила внучка в школу, где ему предстояло учиться. До начала занятий оставался целый месяц.
Лена Барышева, как профессиональный писатель, описывала чувства, охватившие мальчика на новом месте, словно он сам рассказывал ей об этом. Первую половину дня Ваня помогал бабушке по хозяйству: колол дрова, возился в огороде, шел в магазин, а потом, с удовольствием срывая с себя пропахшую потом одежду, надевал плавки и мчался к морю, плавая до изнеможения. Море стало его другом и советчиком, и он часто говорил матери:
– Как же я не знал его раньше? Почему мы никогда не приезжали летом сюда?
– Потому что отец не жаловал твоего дедушку, – пояснила Василиса. – Он с самого начала нашей совместной жизни хотел доказать, что мы проживем без всякой помощи.
– И это ему хорошо удалось, – с горечью заметил Ваня.
Мать поморщилась:
– Не надо так! Он по-своему любил тебя!
Мальчик пожал плечами:
– Наверное!
Тогда же, в августе, он начал подготавливать все к работе над пристройкой, однако потом решил: в одиночку ему ничего не сделать. Как же не хватало сильных мужских рук! Ему вообще не хватало общения с мужчинами. Это в глубинке все друг друга знали и по возможности поддерживали. В маленьком курортном поселке каждый был сам по себе. Однако мужчина в Ваниной жизни все же появился. Чисто одетый, в голубых джинсах и белой футболке, с улыбающимся загорелым лицом, на котором выделялись черные глаза, он постучал в ветхую калитку однажды вечером:
– Хозяева! Есть тут кто-нибудь?
На стук вышла обеспокоенная Клара Ивановна:
– Вы к нам? – Она впустила незнакомца в сад.
– Если вы Кашкины, – улыбка не сходила с его лица, которое немного портил тонкогубый рот.
– Мы-то Кашкины. А ты кто будешь? – Бабушка до смерти боялась воров и жуликов.
– Друг Степана. Где он, кстати?
На крыльцо вышла Василиса и, услышав последние слова гостя, побледнела:
– Если вы друг, почему не знаете, что Степан умер?
Улыбка сбежала с лица мужчины:
– Степка умер? Не может быть! Но где? Как?
– Сгорел пьяный, – буркнула женщина.
Старушка поинтересовалась:
– Откуда вы знали Степана?
Незнакомец стушевался, и это не укрылось от глаз Клары Ивановны.
– Так откуда вы знали Степана?
– Мы вместе учились в военном училище, – признался мужчина. – Только я уволился сразу после окончания и уехал на Урал. Степан дал мне ваш адрес, – он снова включил обаятельную улыбку. – Меня зовут Григорий. Может, Степан рассказывал обо мне?
Василиса покачала головой:
– Никогда о вас не слышала.
– Возможно, прошло ведь столько лет, – Григорий не спорил. – Наверное, будь Степан жив, он тоже перестал бы считать меня другом, – он виновато посмотрел на женщин. – Хотел отдохнуть на море и остановиться у него. Но вижу – не получилось. Всего хорошего.
Клара Ивановна с облегчением вздохнула:
– Всего хорошего.
Незнакомец ей не понравился. Но дочь решила иначе:
– Подождите! Куда же вы пойдете?
– Здесь, наверное, уйма гостиниц, – подмигнул Григорий. – Устроюсь куда-нибудь. Правда, я рассчитывал задержаться подольше, у меня немного денег, но раз так, придется подтянуть пояс.
Василиса взглянула на мать:
– Мама, мы не можем вот так выгнать его.
Клара Ивановна удивилась:
– Его никто не выгоняет. Но если ты пожалела приятеля Степана, мы все равно не можем его приютить. Я не собираюсь спать на раскладушке.
– А если он согласится ночевать в сарае? Неудобно вот так отказывать ему.
Пока мать и дочь решали судьбу незнакомого мужчины, он не уходил, прислушиваясь к их беседе.
– Если в сарае он составит компанию моим курам, то не возражаю.
Так Григорий поселился у Кашкиных. Целыми днями он ничего не делал, только валялся на пляже, а вечером Василиса угощала его вкусным ужином. Клара Ивановна скорее догадалась, чем заметила: по ночам дочь бегает в сарай к другу Степана, но спросить об этом решилась только спустя месяц. Григорий никуда не собирался уезжать. У Кашкиных ему явно нравилось.
– Неужели ты спуталась с этим?.. – поинтересовалась мать. – Неужели?
Она ожидала услышать другой ответ, однако женщина не солгала:
– Мы полюбили друг друга, мама. Я беременна.
Пожилая женщина чуть не лишилась чувств:
– Беременна?
– Он женится на мне и останется здесь, – продолжала Василиса.
Клара Ивановна молитвенно сложила руки:
– Но ты ничего о нем не знаешь. Откуда он взялся?
Василиса смело посмотрела ей в глаза:
– Да, он не предприниматель, но нам так не хватает мужчины. У Вани будет отец. Мы закончим пристройку, которую собирался сделать папа. Теперь мы не одинокие женщины с ребенком.
Бабушка схватилась за сердце:
– Вишь, что мать твоя удумала, – обратилась она к Ване, вернувшемуся с пляжа. – За Григория замуж выходит.
Ваня, узнав об этом, кинулся к ее ногам:
– Мамочка, я прошу тебя, не выходи замуж!
– Ты эгоист, – заявила мать. – Это уже решено. Тем более вскоре у тебя появится брат или сестра.
– Но Григорий плохой человек! – не сдавался Ваня.
– Разве ты меня знаешь? – послышался знакомый баритон. Сильно загорелый, в белых шортах и футболке, сверкая ровными зубами, мужчина заходил в калитку.
– Не знала, что хозяев так благодарят за гостеприимство, – зло поджала губы Клара Ивановна.
Он сразу все понял:
– Мы полюбили друг друга. Василиса беременна. Я не могу способствовать убийству моего ребенка. Она родит в браке. А Ваню я усыновлю.
Старушка махнула рукой:
– Делайте что хотите. Пойдем, Ванюшка.
– Мальчик останется, – вдруг твердо сказал Григорий. – Я хочу с ним поговорить.
Он увел Ваню в парк, и они о чем-то долго беседовали. Когда оба вернулись, Ваня перестал препятствовать свадьбе матери.
Григорий и Василиса поженились, и вскоре у них родился сын Егор. Через год после его рождения врач поставил неутешительный диагноз – аутизм. Проблемы по уходу за больным ребенком свалились на плечи Клары Ивановны и Вани. Василиса даже не взяла декретный. Денег катастрофически не хватало. Григорий сделал пристройку, однако вместо квартирантов там постоянно жили какие-то знакомые Григория, которые, естественно, не платили за постой никаких денег. У мужчины, вероятно, водились бабки, потому что он регулярно ходил в рестораны, покупал себе новую одежду, нисколько не заботясь о жене и ребенке. Забывшая о стакане Василиса снова начала пить.
Ваня умолял ее:
– Мамочка, давай выгоним его. Мы сами справимся.
Она что-то невразумительно мычала в ответ.
– Если это не кончится, – в тот же вечер заявил Иван бабушке, – вы меня никогда не увидите живым. Клара Ивановна передала его слова матери. Однако та была слишком пьяна, чтобы адекватно среагировать. На следующий день Ваня куда-то отправился сразу после школы. Клара Ивановна занималась Егором и не заметила, как сгустились сумерки. Василиса работала в ночную смену, Григорий выгнал ее из пристройки матерными словами. Сердце женщины почуяло беду. Она бегала по поселку, но никто не видел Ваню. И только утром в их дом принесли страшную новость: мальчик бросился под поезд.
Клара Ивановна слегла с инсультом, да так уже и не вышла из больницы. Григорий заявил Василисе, что не собирается нищенствовать с ней, алкоголичкой, и больным ребенком, и скрылся в неизвестном направлении. Несчастная женщина осталась одна и с удовольствием изливала душу Елене Барышевой, приходившей собирать материал для статьи. Они подолгу беседовали, и статья получилась большая, прямо материал для хорошего романа. Журналистка поговорила и с машинистом поезда, сбившего мальчика. Он утверждал: для него это стало большим ударом, однако сделать он ничего не мог. Ваня бежал по крыше электрички, стоявшей на соседнем пути. Он прыгнул прямо под колеса локомотива. Его хоронили в закрытом гробу. А Василиса каждый день ходит в церковь и замаливает грехи.
Глава 5
Первая статья произвела на Сомова большое впечатление. Что ни говори, Барышева умела писать. Если бы ей захотелось славы Кати Зориной, она бы ее получила. Правда, профессионализм его давней знакомой был все же повыше. После чтения ее статей не оставалось никаких вопросов. Тут же их набегало, по крайней мере, три. Почему Григорий смотался сразу после гибели ребенка? Куда же он направился? Почему Ваня выбрал такой способ сведения счетов с жизнью? Странно бросаться под идущий поезд с крыши электрички. Не легче ли просто лечь на рельсы или прыгнуть под состав в самый удачный момент? Почему ответ на эти вопросы не читался даже между строк? Впрочем, возможно, он не прав, так рассуждая о Елене. В конце концов, она предоставила ему уже конечный материал, а что Барышева писала в предыдущих статьях, освещая работу полиции, оставалось неизвестным. Вполне вероятно, Григорий стал первым подозреваемым, и его досконально проверили. И все же сомнения разъедали душу. Леонид не выдержал и позвонил Барышевой:
– Здравствуйте, Елена! Видите, я появился на горизонте раньше, чем обещал. А вы уже закончили свои дела? Мы можем встретиться?
Девушка обрадовалась его звонку:
– Да. Конечно. Представьте, они хотели скрыть от меня смерть Виолы. Так что я ваша должница. Называйте время и место.
– Мне понравился ваш городской парк.
Она усмехнулась:
– Я бы предпочла перекусить. Как вы относитесь к крымско-татарской кухне? Возле нашей редакции – неплохая чебуречная.
Леонид только сейчас почувствовал, как голоден:
– Я с удовольствием.
– Тогда жду вас возле редакции.
* * *
Чебуреки и в самом деле оказались превосходными. Сомов никогда не ел ничего подобного. В его родном Приреченске тоже была чебуречная, однако там чебуреки были далеко не такими сочными, как местные.
Минут пять они молча ели, запивая душистым чаем. Наконец Елена с возмущением начала:
– У меня договор с полицией. Они обязаны сообщать мне о любом происшествии. Однако об этом самоубийстве они и не подумали сообщить.
– Как же они объяснили свою оплошность? – поинтересовался Леонид.
Она покраснела:
– Никак. Впрочем, у меня не оставалось времени на то, чтобы ругаться. Надо было успеть сделать снимки и расспросить экспертов и оперов.
– И что они ответили?
Девушка отхлебнула из кружки:
– Обычное самоубийство.
Леонид скривился:
– Получается действительно странно. Обычное самоубийство, а они не ставят в известность прессу. А если учесть, что покойная ждала меня к девяти часам и подготовила угощение, появляются новые вопросы.
Барышева подалась вперед:
– Виола назначала вам встречу?
– Именно так, – Леонид вытер губы салфеткой. – Надеюсь, ваша наблюдательность вам не отказала и на этот раз, и вы заметили накрытый стол. Дамочка была чем-то страшно напугана и спешила поделиться со мной важной информацией. Ее убили прямо перед моим приходом.
– Но возле кресла лежал пистолет, на котором только ее отпечатки пальцев, – неуверенно проговорила Лена.
Сомов поморщился:
– Сейчас знает даже ребенок, что если предмет берешь в перчатках, на нем не остается следов. Не станете же вы утверждать: Виола мечтала, чтобы я увидел ее мертвой. А накрытый стол – это для поминок, так получается?
Барышева сжала кулаки:
– Вы правы. Но кто ее убил?
– Вы действительно хотите это знать? Помните, чем закончилось желание докопаться до правды для самой Виолы.
Она поправила волосы:
– Да, я хочу знать.
Леонид кивнул:
– Тогда, во-первых, вам придется быть со мной откровенной. В самоубийстве Вани Кашкина много вопросов.
Лена не удивилась:
– Задавайте.
– Сам способ. Вам он не кажется странным?
Она вздохнула:
– От подростков можно ожидать чего угодно.
– А свидетели? Неужели, кроме машиниста, никто ничего не видел?
– У нас маленький вокзал, – отозвалась Барышева. – Это не Москва. На перроне собирается толпа, когда ждут электричку. Она только что отошла. Та, по крыше которой он бежал, отправлялась через час. Стоянка поезда, раздавившего мальчика, – полторы минуты. Тот, кто собирался выходить в Мидасе, ничего не видел, потому что ребенок попал под локомотив. Желающих сесть на нашей станции не оказалось. Вот и получилось: мы имеем то, что имеем.
– А почему он не лег на рельсы, не кинулся под колеса, а прыгнул? Большая вероятность промахнуться.
Она отвернулась:
– Не знаю.
– А полиция? Что сказала она?
Барышева усмехнулась:
– Да они рады закрыть дело как можно скорее. Наши парни уцепились за фразу, сказанную Ваней бабушке: «Если он не оставит нашу семью, я покончу с собой». Остальное их уже не интересовало.
– А вы? Неужели вы не посетили Василису?
Лена покраснела:
– Конечно, посетила. Только мать пребывала в таком горе, что я сочла за лучшее появиться у нее позже.
– И появились?
– Да, но времени прошло слишком мало.
Сомов изучал Лену, и ее уклончивость ему не нравилась.
– А почему так поспешно скрылся Григорий? Не проверялась ли его причастность к делу?
Барышева начала раздражаться:
– Разумеется, проверялась, хотя он не имел к этому никакого отношения. Васин Григорий – обыкновенный альфонс и тунеядец, живущий за счет женщин. Пока семья Кашкиных кормила и поила его, он даже помогал им по хозяйству. С рождением больного ребенка многое изменилось.
– Но вы же сами пишете, что деньги у него водились. Откуда, спрашивается, если он не работал?
Журналистка взглянула на Сомова как на больного ребенка – с жалостью и раздражением:
– Собственно говоря, почему вы решили, что он нигде не работал? Другое дело, Кашкины и Клара Ивановна ничего об этом не знали. Григорий мог шабашничать, однако держать заработки, как и место работы, в полной тайне, ибо не хотел кормить семью.
– Ладно, – махнул рукой Леонид. – Его отыскали?
И опять безмятежный взгляд журналистки:
– Зачем?
– Странно, что у вас его личность не вызывает подозрений, – рассуждал оперативник. – Мужик появился ниоткуда и исчез в никуда.
– Почему ниоткуда? – удивилась Елена. – Он ведь учился со Степаном в одном военном училище.
Сомов сжал под столом кулаки. Елена либо специально разыгрывала из себя полную дуру, либо не лезла дальше отведенного для нее пространства. Тогда и в деле Виолы она не помощник. Спасибо, дала почитать свой материал. Правда, с ним еще работать и работать.
Оперативник бросил взгляд на часы и поспешил откланяться:
– Мне пора.
Она не стала его удерживать:
– У меня тоже много работы. Будут вопросы – звоните.
Леонид кивнул и стал пробираться к выходу. В Барышевой он разочаровался. Ее наивность чуть не довела его до бешенства. Однако, выйдя на воздух и сделав несколько шагов по направлению к морю, молодой человек расслабился и пришел к выводу: он не должен осуждать журналистку. Когда-то она влезла в страшное дело и чуть не погибла. Возможно, сейчас ее также предупреждали, и Елена не бежала впереди паровоза. Во всяком случае, она подсказала ему, где рыть дальше, и он продолжит раскопки без нее. Леонид сам найдет Василису и пообщается с несчастной матерью.
Капитан стал спускаться к пансионату. Только сейчас он вспомнил о том, что Рита ждала его на пляже, и прибавил шагу. Хотя это, наверное, было излишним. Девушка давно ушла домой. А он даже не позвонил ей!
* * *
Пропустив обед, оперативник сбежал к пляжу и с наслаждением погрузился в теплую воду. Не успел он отплыть от берега и десяти метров, как чьи-то сильные руки, обхватив его шею, потянули мужчину на дно. Сомов успел глотнуть воздуха, иначе обязательно бы захлебнулся. Соленая вода попала в нос, и он, оторвав от себя прицепившегося к нему человека, показался на поверхности, чихая и отплевываясь. Улыбающееся лицо Риты возникло как из подводного царства. Она громко хохотала, однако оперативнику было не до смеха:
– Идиотка! Ты могла меня утопить!
Она ничуть не смутилась:
– И утопила бы, если бы ты хоть чуточку зазевался. А правду говорят: полиция всегда начеку!
Ее голос дрогнул. Сомов понял: девушка обиделась. Он потянул ее за плечо:
– Ну, не злись. Извини, так получилось. Барышева дала мне уйму материала, в котором без нее мне было никак не разобраться. Пришлось второй раз тащиться в редакцию.
– Не ври! – выкрикнула Рита, но тут же взяла себя в руки и уже спокойно проговорила: – Вы мирно беседовали с ней в чебуречной.
– Пусть там, но мы говорили о деле.
Девушка поплыла к берегу. Она молчала, и это беспокоило Леонида больше всего:
– Ты, наверное, ждала меня на пляже?
– Я держу свои обещания.
Капитан перегнал ее:
– Как мне искупить свою вину? Кровью? Видишь ли, я могу тысячу раз попросить у тебя прощения, однако это не снимает с меня вины.
Девушка повернулась к нему и улыбнулась:
– Ты все мне расскажешь. А я уже решу: прощать тебя или не прощать. Действительно ли Барышева дала тебе такой интересный материал?
– Идет! – Он стукнул ладонью по воде, обдав ее миллионами брызг. – Где хочешь послушать – в гроте или на нашей скамейке в парке?
Она задумалась:
– Скорее в парке. Твой вид прямо кричит о том, что с сегодняшнего дня ты займешься расследованием, и сорваться со скамейки будет быстрее, чем добираться в поселок из грота.
* * *
Усевшись в тени дикого винограда, зеленые плоды которого напоминали по размеру крохотные бусинки, молодые люди принялись за дело. Леонид дал Рите материл, любезно предоставленный ему Леной Барышевой. Девушка внимательно изучила статьи, и ее гладкий лоб прочертили морщины.
– Вердикт – самоубийство, – изрекла она, возвращая ему листки. – Какое же из трех ты предпочтешь?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Пока тружусь над разгадкой суицида Вани Кашкина.
Рита усмехнулась:
– Поверь психологу, здесь нет ничего удивительного. Когда матери вторично устраивают свою жизнь и рождается ребенок, дети от первого брака чувствуют себя ненужными.
Сомов покачал головой:
– Если ты внимательно читала статью, в ней ни слова не говорилось о ревности. Ваня невзлюбил отчима по неизвестным нам причинам. Кроме того, возникают другие вопросы. Что он делал на вокзале в такое позднее время? Почему бежал по крыше электрички? Почему оттуда бросился под поезд? Он ведь мог и промахнуться.
– Но не промахнулся, – вставила Рита.
– Свидетелей его гибели также не отыскали, – продолжал Леонид. – Мальчик мог убегать от кого-то по крыше, поскользнуться и упасть под колеса, его, в конце концов, могли толкнуть. Почему отчим сразу скрылся в неизвестном направлении? И вообще, откуда появился, на что существовал этот человек? Почему он казался Ване подозрительным?
Девушка задумалась:
– Слушай, а ты прав. Это логично.
– Вот почему я хочу навестить Василису Кашкину и побеседовать с ней. Знаешь такую?
Подруга вздохнула:
– Слегка полоумная тетя Вася. Ее знает весь поселок. После произошедших в ее семье событий она малость тронулась умом.
