Ольга Брюс
Приходи, мы тебя похороним
Выбежав из дома, брат и сестра ринулись к матери. Ничего не понимая, но догадываясь, что происходит что-то плохое, они окружили её около калитки, не позволяя пройти. Но Людмилу было не остановить:
– Пошли вон! – топнула она ногой. – Не трогайте её, она мне своим вытьём и так всю душу вынула!
– Не надо, мам, пусть Любка останется, – попросил даже не любивший младшую сестру Гришка.
– Быстро домой! – прикрикнула на него мать. – Ну? Кому я сказала?
А потом, ещё раз встряхнув за шиворот младшую дочь, вышла со двора и повернула к лесу, туда, где лежала тропинка в её родную Касьяновку.
***
Долгим и очень утомительным показался трёхлетней девочке этот путь. Через лес и овраг шагали они так медленно, потому что очень скоро обе устали: Людмила из-за узла с вещами дочери, а Любаша – потому что никогда ещё не ходила так далеко и не привыкла к этому.
– Я пить хочу, – наконец сказала она матери, – мама, пить…
– Обойдёшься, – равнодушно ответила ей мать. – У бабушки наешься и напьёшься.
Но девочка уже не чувствовала своих уставших ножек. Она села прямо на землю и заплакала:
– Ма-а-ма… Я хочу домой, к Шуре и Соне… Ма-а-ама-а…
– Не замолчишь, я тебя волкам отдам, – рявкнула на неё Людмила, дёрнув за руку. – Вон они в кустах сидят.
Люба испуганно замолчала.
Они шли ещё очень долго, и девочка все же не выдержала, она мешком свалилась под ноги матери и закрыла глаза.
– Ну давай, сдохни ещё мне тут, – проворчала Людмила, поднимая дочку и встряхивая её за плечи. Голова Любы совсем не держалась на тоненькой шейке, и сама девочка напоминала сейчас не живого ребёнка, а тряпичную куклу, набитую ватой.
Чертыхаясь, Людмила подняла её на руки и понесла, едва ли не впервые с младенчества дочери прижимая её к себе. Лёгкая как пушинка, девочка почти ничего не весила, но Людмила устала за долгую дорогу, тем более что её спину оттягивал тяжёлый узел, а потому, когда она подошла к родной деревне, уже с трудом передвигала ноги.
– Господи, да будет этому конец или нет? – пробормотала себе под нос Людмила, ввалилась в дом матери и бросила на кровать спавшую беспробудным сном дочку.
Увидев дочь и внучку, Анфиса так и замерла, раскрыв рот.
– Это что за явление Христа народу? – приподняла она редкие седые брови: – Каким это ветром вас принесло? И с вещами ещё. Насовсем ко мне, что ли, надумала? А семья как же, Алёшка, остальные дети? Ну, говори уже, что молчишь-то?
Людмила набрала в ковшик воды и долго пила её, невольно оттягивая время. Всю дорогу она думала, что скажет матери, и вот теперь, когда нужно было с ней объясняться, она совсем растерялась.
Но Анфиса слишком хорошо знала свою дочь, а потому нахмурилась:
– Ты долго ещё в молчанку играть будешь? Зачем пришла на ночь глядя? Остаться, что ли, хочешь?
– Любку тебе оставлю, а сама домой пойду, – выговорила, наконец, Людмила. – Детвора там осталась, ждут они меня.
– Да толком говори, что случилось? – рассердилась на неё мать. – Зачем мне твоя Любка? Что я, старая, с ней делать буду? Мне бы себя обслужить и то хорошо. В огороде дел полно, а тут ребёнок. Не знаю, что ты там выдумала, но мне она здесь не нужна. Вот сейчас выспится, чаем вас напою и с Богом идите домой.
– Забери ты её от меня, – зарыдала во весь голос Людмила. – Не дай грех на душу взять. Не выдержу я, в колодец её столкну или ещё как-нибудь. Всю жизнь она мне поломала!
– Ополоумела ты, что ли?! – Анфиса несколько раз хлестнула дочь мокрым полотенцем, которое держала в руках. – Ты что несёшь, дура помешанная? В какой колодец? С ума вы там посходили все? Алёшка куда смотрит?
– Никуда он не смотрит, мама, – плакала Людмила. – Ушёл Алёшка от меня. Бросил. Из-за Любки бросил.
– При чём тут Любка? – не поняла Анфиса, без сил опускаясь на стул.
– Не от него она, призналась я ему, – завыла Людмила. – Столько лет в себе это носила, а теперь не могу.
– Ты что же, гуляла от мужа, стервь такая? – всплеснула руками Анфиса и с криками напустилась на дочь. – Ещё и ребёночка ему подсунула? Ах ты нехристь… Как же ты могла, бессовестная!
– Да не сама я, – голос Людмилы вдруг стал тихим и уставшим. – Силой тот изверг меня взял. А Алёша не поверил. Говорит, почему сразу не призналась? Зачем столько времени молчала?
– Ну и что ты ему на это сказала? – вздохнула Анфиса, глядя на дочь.
– Ничего, – всхлипнула та. – Всё равно он мне не верит.
– Это как раз таки понятно, – кивнула мать. – Я вот тоже тебе не верю. А ещё вот что понять не могу: ладно, Алёшка Любке не отец, но ты-то ей мать. Под своим сердцем дитя носила, тебе за неё и ответ держать. Как же ты от такой крохи избавиться хочешь?
– Ну как знаешь, – Людмила вытерла слёзы и поднялась с места, – значит, суждено мне душегубкой стать. Сейчас обратно пойдём, я её либо в лесу брошу, либо в болото столкну. И пусть потом доказывают, что это я сделала. Вдвоём с тобой мы только правду знать будем.
Она повернулась к дочери и прикрикнула на неё:
– Любка, а Любка! Давай вставай, бабке ты тоже не нужна. Пошли домой! Да просыпайся же ты, тетёха!
Она принялась трясти дочку за плечо, но девочка продолжала крепко спать и совсем никак не реагировала на слова матери.
– Уйди от неё, – Анфиса поднялась и тяжело оттолкнула дочь от своей внучки. – Ну, чего застыла? Вон пошла, сказала я тебе. И чтобы глаза мои тебя больше не видели. Хоть ты и единственная моя дочка, но змеюка, каких на свете мало живёт! Бедная Любка, досталась же ей такая матушка.
– А у неё и отец не лучше, – рассмеялась вдруг Людмила, уже стоявшая на пороге. – От Ваньки Серого я её родила. Он меня тогда в лесу подстерёг, от него я и понесла…
Анфиса только прижала ладонь к губам и закрыла глаза, качая седой головой. А когда открыла их, Людмилы в её доме уже не было.
Глава 5
ЧАСТЬ 2. АНФИСА
Слова дочери всколыхнули в Анфисе давно поблёкшие, затёртые прошедшими годами воспоминания. Она подошла к спящей девочке, взяла со стула тёплую толстую шаль, которую сама же связала из козьего пуха, и укрыла её. Люба, намаявшаяся в дороге, почмокала губами. Ей снился лесной родник с прохладной, прозрачной водой и она, припав к нему, никак не могла напиться.
Анфиса постояла над ней немного, потом прошла на кухню, налила себе чаю и села у окна, глядя, как невидимый ветер гонит по небу пушистые, словно взбитая вата, облака.
– Надо же, – горько усмехнулась Анфиса. – Люди успевают родиться, намучиться за свою долгую или короткую жизнь, помереть, не оставив после себя следа, а небо над ними остаётся всё такое же синее, и эти облака вечно спешат куда-то.
Молодая, Анфиса любила лежать на согретой солнцем земле где-нибудь в лугах и смотреть в его высоту, просто любоваться бескрайней синевой, не думая ни о чём. Теперь она состарилась, давно перестала замечать красоту природы и радоваться жизни, жила, равнодушно встречая и провожая каждый новый день. Ей было все равно, что однажды, быть может, очень скоро, её не станет, и никто не помянёт её добрым словом. Разве что только Людка. Хотя… Вряд ли. Вон она, змея, какая стала, родную дочку из дома выгнала. Поганка… Разве можно так с дитём поступать?
Кровать заскрипела под заворочавшейся Любой, и Анфиса обернулась на приоткрытую дверь. Но девочка продолжала спать, и женщина снова подняла глаза к небу:
– Господи, что ещё ты хочешь положить мне на плечи? Неужто я мало ещё вынесла, скажи…
***
Анфисе ещё не исполнилось девятнадцати лет, когда в Касьяновку вернулся Сашка-морячок, отслуживший срочную на Морфлоте. На статного, зеленоглазого красавца заглядывались не только молодые девки, но и замужние бабы. Тайком, чтоб не приметили мужья, вздыхали они, поглядывая, как он играет упругими мускулами, обтянутыми нательной тельняшкой. А Тамара, разбитная тридцатиоднолетняя продавщица из сельпо, вдовевшая вот уже шестой год, и вовсе при виде морячка не находила себе места. Её б воля, повалила бы она его на землю при всем честном народе и зацеловала бы до полусмерти, чтобы никогда не смог он забыть её горячих ласк.
Александр видел всё, и частенько подразнивал и без того разгорячённую женщину зовущими взглядами, весёлыми подмигиваниями, острыми шуточками, да щипками, вызывающими краску на её щёках:
– Ах, чтоб тебя, дьявол глазастый! – прилюдно вскрикивала Тамара, загораясь кумачом. – Чего руки распускаешь? Только ущипни ещё раз, я тебе все руки обломаю!
Но Тимофеевна, ушлая старушка-соседка, жившая напротив её дома, не раз видела, как под утро Сашка-морячок, выпитый вдовушкой до дна и покачивающийся от усталости, выходил через калитку Тамары и сворачивал за угол, направляясь к себе, на другой край деревни.
– Смотри, Наталья, высушит Тамарка твоего Сашку, – говорила Тимофеевна матери Александра, встречая её на улице. – Он парень молодой, ему как коту всё равно, в какую крынку рыло макать, лишь бы сливок напиться. А все ж, она постарше его будет. Зачем тебе такая невестка? Она одного мужика схоронила, теперь к другому подбирается.
Наталья вздыхала, и то и дело заводила об этом разговор с сыном.
– А что, мать, чем Томка плохая баба? – усмехался Александр. – Ладная, видная, все при ней. А то, что потрёпанная малёхо, так кто ж её за это осудит? Это Петька её был запойным пьяницей, через то и помер, не она же его в могилу загнала. Подожди, вот женюсь на ней, она внуков быстро тебе наплодит, будет чем на старости лет заняться.
Наталья в ответ только качала головой, но с сыном не спорила. Тихой женщиной она была, безответной.
Евдокия, мать Тамары, в отличие от Натальи, была всем известна как первая во всей деревне склочница. За словом в карман не лезла, обижать себя никому не давала и выгоды своей никогда не упускала. Она сама выбрала Тамаре мужа, объясняя, что Пётр хоть и хилый, но мужик с руками, он и дом и двор в порядке держать будет.
– А что случись, ты единственная там хозяйкой будешь. И никто тебе не указ, мать с отцом у него вот уже несколько лет как померли, братьев-сестёр в помине не бывало. Живи да радуйся!
И ведь правду сказала. Пётр Тамару не обижал, даже когда напивался. Напротив, тогда он и вовсе превращался в безобидного телёнка, прятался где-нибудь в укромном местечке и спал до тех пор, пока весь хмель не выветрится из его головы.
Евдокия зятя за пьянку не ругала. При случае навещая дочь, хорошенько опохмеляла его, наливая крепкого самогона, который сама же и гнала. И если бы не её такая «доброта», может быть Пётр ещё бы и пожил. Слабенькое сердце его все-таки однажды не выдержало, и осталась Тамара, как и предсказывала ей мать, единственной хозяйкой в мужнином доме.
Надеялась Евдокия, что подвернётся её доченьке принц на белом коне, однако чуда не случилось. Мужики, нет-нет попадавшиеся Тамаре, хотели жить на всем готовеньком и ничего не давать взамен. Но она быстро выводила таких на чистую воду и давала от ворот поворот. А вот теперь, после долгого одиночества совсем стыд и совесть потеряла. Связалась с парнем, который был чуть ли не на десять лет младше её.
– Что это по деревне про тебя плетут? – спросила как-то Евдокия дочь, заглянув к ней в сельпо, где та раскладывала по полкам только что полученный товар.
– О чем это ты? – повела красиво накрашенной бровью Тамара.
– О морячке твоём. Или думаешь, никто ничего не знает?! – нахмурилась Евдокия.
– А мне всё равно, – рассмеялась Тамара. – Я своего Сашеньку никому не отдам!
Так, может быть и сошлась бы она с Александром, если б однажды не встретилась ему красавица Анфиса.
Как-то во время уборки, когда колхозные бригады с утра до вечера работали в поле, Анфиса принесла отцу и матери обед. Накормив родителей, девушка осталась, чтобы помочь им и столкнулась с Александром, который трудился, не покладая рук, наравне с другими колхозниками.
– Ты чья такая? – удивился он, вытирая вспотевшее лицо краем полинялой тельняшки. – Дядь Яш, твоя что ли дочка так выросла?
– Моя, – кивнул Яков. – А ты, поди, не признал?
– Где ж признаешь? – усмехнулся Александр. – Я её помню девчонкой совсем, а теперь вон какая красота выросла.
– А ты меньше заглядывайся на неё, – одёрнул парня Яков. – Не про тебя дочку растили.
– А чем я не жених? – растянул губы в вызывающей улыбке Александр и подмигнул раскрасневшейся девушке. – Я, может, с серьёзными намерениями к ней. Сватов пришлю и женюсь. Или не отдашь, дядь Яш, за меня дочку?
Окончательно смутившись, Анфиса торопливо отошла в сторону и тихого ответа своего отца не слышала.
Опустив глаза и принимаясь за работу, девушка не заметила пристального хмурого взгляда Игната, сына председателя колхоза. А он, стоя у кабины грузовика, на котором возил зерно, прислушивался к их разговору, нервно перемалывая зубами пшеничный стебелёк и сплёвывая на землю изжёванные волокна.
Глава 6
Игнату было уже около тридцати, но он так и не обзавёлся собственной семьёй, продолжая жить в родительском доме. Девушки сторонились его, но не из-за изрытого крупными оспинами лица. Их отталкивал его вспыльчивый злобный характер и поганый язык, не обходившийся без вечного сквернословия.
Игнату ничего не стоило обругать старушку или ребёнка, он мог запросто накинуться с кулаками на кого угодно и всё сходило ему с рук, потому что колхозники боялись гнева его отца.
Василий Андреевич, председатель колхоза, строгий, не умеющий улыбаться человек, тем не менее, был хорошим хозяйственником. Спуску никому не давал, лодырничать и пьянствовать не позволял, за это мог и выгнать из колхоза. Вот этого все боялись пуще смерти, потому что председатель, хоть и требовал дисциплины, но в различных выплатах людей не обижал, обеспечивал колхозников кормами для домашнего скота. Позволял им заработать, умел и отдых организовать. Сезонные Касьяновские ярмарки собирали толпы народа с окрестных деревень и даже близлежащих городов. И на каждую из них Василий приглашал циркачей и артистов, специально оставляя для этого статью в колхозных расходах. То-то радовалась местная детвора, а родители не знали, как благодарить председателя за то, что он делал для народа.
Новогодние праздники, встречи Русской зимы или Масленицы тоже не оставались в стороне, и вся деревня не только веселилась, но и угощалась различными простыми, но вкусными и сытными кушаньями, приготовленными на всех в колхозной столовой.
Игнат был единственным сыном молодого агронома Василия. Его жена Аксинья, женщина болезненная и слабенькая, долго не могла подарить мужу наследника, и когда, наконец, это произошло, родители чуть с ума не сошли от счастья. Аксинья очень гордилась собой за то, что стала матерью. Василий торопился домой с работы, чтобы побыть со своей семьёй. Сына оба баловали без меры.
А когда он заболел оспой и чуть не умер, Аксинья от горя и переживаний постарела на несколько лет, пока ухаживала за ним. С той поры она, и так никогда не хваставшаяся здоровьем, совсем ослабла, и её изношенное сердце все чаще беспокоило Василия, который всегда держал дома про запас нужные лекарства.
На радость родителям Игнат всё-таки пошёл на поправку, но лицо его навсегда осталось изрытым безобразными глубокими шрамами. За это другие ребята, сверстники Игната, брезгливо отталкивали его от себя, не хотели общаться и дружить с ним. Девчонки тоже сторонились некрасивого паренька и тем самым быстро озлобили его на весь мир.
Василий и Аксинья даже не догадывались о страданиях сына, который тщательно скрывал от них свою душевную боль. Они беззаветно любили его и жалели, единственные на белом свете.
А время шло. Василий из простого агронома перешёл в председатели колхоза, Игнат вырос и, отслужив в армии, вернулся в родную деревню, где стал работать водителем, получая неплохие деньги за свой труд. Семьёй он так и не обзавёлся, девушки по-прежнему избегали его, обращая внимание на более симпатичных парней. Настоящих друзей у Игната тоже не было, а те, кто искал общения с ним, просто заискивали перед сыном председателя колхоза, рассчитывая на какие-то поблажки.
Только при родителях Игнат старательно усмирял свой злобный нрав, а вот людей совсем не стеснялся и, обругав кого-то или даже наградив тычком, усмехался, прищуривая глаза:
– А ты давай, пожалуйся моему отцу. Тогда-то и узнаешь, почём фунт лиха! Мне батя ничего не сделает, а ты у меня наплачешься!
В эти угрозы люди верили и молчали, понимая, что так всё и будет.
***
Анфиса знала всё, что говорили об Игнате люди, но даже не догадывалась, что он давно уже приметил её, положив глаз на расцветающую красоту девушки. Анфиса вообще сформировалась рано. Здоровая крепкая девушка, она в пятнадцать выглядела на восемнадцать лет, а теперь, приближаясь к двадцати годам, и вовсе превратилась в настоящую красавицу.
– На ней женюсь, – решил про себя Игнат, заглядываясь на неё. Но Анфиса, при виде его, каждый раз испуганно вздрагивала ресницами и убегала, боясь остаться с ним наедине.
Как и все, она сохла по Александру и, хотя знала, что он встречается с Тамарой, приходившейся ей дальней родственницей, не переставала мечтать, что однажды он обратит на неё своё внимание.
И вот, наконец-то, это случилось! Анфиса прижала ладони к пылающим щёкам: а что, если он и в самом деле посватается к ней? Или это была просто шутка?
Но Александр совсем не шутил. Тамара уже стала надоедать ему, она выматывала его силы, изводила ревностью, не позволяя даже смотреть в сторону других женщин. А если замечала что–то подобное, устраивала парню самый настоящий скандал.
Масло в огонь подливала и Наталья:
– Девок тебе, что ли, в деревне мало? – вздыхала она. – Что ты прицепился к этой Тамаре?
Александр привычно отмахивался от матери, но к Томе заглядывал всё реже. А однажды осенью, когда совсем уже стемнело, свернул к дому Анфисы и постучал в окошко, вызывая её на улицу.
– Что тебе надо? – насмешливо спросила его девушка, – или окна перепутал? Так твоя зазноба на другом конце деревни живёт, если вдруг ты забыл.
– Помню, – усмехнулся Александр. – А только мне до неё никакого дела нет. Или ты ревнуешь?
– Вот ещё! – фыркнула Анфиса и хотела уйти, но он удержал её за руку. – Приходи завтра в клуб на танцы. Я тебя ждать буду.
– Некогда мне, – ответила она ему. – Мать приболела, всё хозяйство сейчас на мне. До танцев ли, когда такое?
Вырвав руку, Анфиса ушла, ничего не пообещав Александру, но он всё равно ждал её и был очень удивлён, когда понял, что она не придёт.
– Ишь ты, недоступная какая, – покачал он головой. – Ну, посмотрим, кто кого.
Полгода он добивался внимания Анфисы, задаривая её букетами полевых цветов или тех, что тайком срывал в палисадниках своих же односельчан. Если ему приходилось бывать в городе, он привозил оттуда для Анфисы конфеты или другие сладости. Баловал и просто приятными подарочками: шёлковым платочком, красивыми брошами или колечками.
Тамара догадывалась об этом и с ума сходила от ревности, а когда Александр время от времени навещал её, бросалась на него с упрёками в том, что он совсем её позабыл.
Вот только ему было всё равно. В его мыслях была только недотрога Анфиса и он с нетерпением ждал того дня, когда она ответит ему взаимностью.
И вот однажды, тёплым, апрельским вечером Анфиса вышла к нему и сама прильнула к его плечу:
– Ой, Саша, а я думала ты сегодня уже и не придёшь… Все глаза у окна проглядела!
– Ждала, значит? – улыбнулся он, прижимая её к себе.
– Ага, – кивнула она и вдруг вздохнула: – Прикипела я к тебе, а всё-таки боязно. Отец сердится, говорит, что у тебя ветер в голове, да одни гулянки. Мама тоже не верит, что ты можешь любить меня по-настоящему. На улицу запрещает выходить, боится, что я сразу побегу к тебе на свидание.
– А ты побежала бы? – Александр заглянул ей в глаза.
– Не знаю, – покачала головой девушка. – Наверное. Только ты не думай, я не такая как Тамарка. До свадьбы ни-ни, ничего такого не позволю.
– Летом сыграем, – пообещал ей Александр. – Май пройдёт и поженимся. Я и сам этого давно хочу.
С тех пор Анфиса не ходила, а летала по земле и не знала, что беда ходит за ней по пятам.
Игнат не мог не слышать о том, что Анфису просватал Александр, и просто кипел от злости.
Он уже несколько раз подкарауливал её в укромных местах, пытался поговорить с ней, обещал золотые горы, говорил, что она никогда и ни в чём не будет нуждаться.
– Ты же знаешь, кто мой отец. Он сделает всё, что я попрошу. И для тебя тоже! Хочешь хорошей жизни, выходи за меня!
Анфиса в ответ покачала головой и попросила оставить её в покое. А однажды, когда Игнат, выследив девушку за деревней, не сдержавшись, припал к её губам, взмахнула рукой и влепила ему такую крепкую пощёчину, что он даже вскрикнул.
– Ах ты бесстыжий!
Мгновенно озверев от ярости, он схватил девушку за шею и крепко сдавил. Анфиса тут же обмерла, на её глазах выступили слёзы, а Игнат другой рукой уже рвал пуговицы на её блузке.
– Отпусти, – прохрипела девушка. – Игнат, не надо…
– Закрой рот… – не сдерживая охватившего его возбуждения, ответил он, подтаскивая её к кустам, росшим возле колхозного амбара.
Неизвестно, чем бы закончилось та их встреча, если бы неподалёку не послышались чьи-то голоса.
– Ходи теперь и оглядывайся, – зловеще прошептал Игнат Анфисе в лицо, отпуская её и поворачиваясь к ней покрасневшей щекой. – Я не из тех, кто прощает такое. Запомни!
Он торопливо ушёл, а Анфиса ещё долго стояла, прижимая руки к груди и пытаясь унять рвущееся наружу сердце. Она ничего не стала рассказывать Александру, потому что знала, он этого так не оставит и обязательно достанет Игната, где бы тот ни был. Ну а к чему все это могло привести, догадаться было совсем не трудно, всё-таки Игнат – единственный сын председателя колхоза, самого могущественного человека в округе, от которого зависели все её жители.
Два месяца Анфиса боялась выходить на улицу, ожидая преследования Игната. Но его нигде не было видно, и девушка осмелела, решив, что он забыл о ней.
Однажды под вечер, это было в конце мая, Анфиса возвращалась домой от портнихи, когда на её пути встал Игнат, выросший перед ней словно из-под земли.
– Ну и откуда ты идёшь, красота? – спросил он, растягивая губы в вызывающей ухмылке и дыша в лицо Анфисы самогонным перегаром. – Неужто к Верке-портнихе бегала?
– Да, – кивнула Анфиса. – Платье она почти дошила, вот, последняя примерка была.
– Поздравляю, – Игнат пошатнулся в её сторону. – Значит, ты всё-таки решила выйти замуж за своего недоумка-морячка?
– Почему ты так его называешь? – спросила Анфиса, отступая в сторону.
– Потому что он знает, что я просто так тебя ему не отдам! – тихо засмеялся Игнат и, быстро оглянувшись, схватил девушку за руку. Он дёрнул её к себе, а потом увлёк к заброшенному сеновалу деда Василия. В позапрошлом году старика не стало и с тех пор его подворье, оставшееся без наследников, пустовало, поэтому Игнат не боялся, что кто-то может помешать ему. Ни он, ни Анфиса не заметили острого взгляда Евдокии, матери Тамары, случайно оказавшейся неподалёку.
Она как раз выходила из проулка, когда Игнат, зажав ладонью рот Анфисы, потащил её в сарай. Поняв, что происходит, Евдокия замерла на месте. Она слышала, как девушка пытается отбиться от своего обидчика, слышала её придушенные крики, но ничего не сделала для того, чтобы помочь ей. Она просто стояла и ждала, чем всё закончится.
Не скоро пошатывающаяся Анфиса показалась из-за покосившегося, почерневшего от времени штакетного забора деда Василия. Дрожащими руками она пыталась расправить измятое платье и поправляла растрёпанные волосы. Слезы катились по щёкам девушки, и она молча глотала их искусанными губами.
Евдокия покачала головой, отступив в тень, но к Анфисе не подошла и не окликнула её. Она просто ждала, что же будет дальше и теперь с интересом смотрела на появившегося вслед за Анфисой Игната. Он, застёгивая рубашку и заправляя её в брюки, встал рядом с девушкой и тихонько хохотнул:
– Вот теперь можешь выходить за своего морячка. Я сливки снял, а он пусть молоко хлебает, мне всё равно. А хочешь, я расскажу ему, какая ты спелая и сладкая?
– Не подходи ко мне! – с надрывом выкрикнула ему в лицо Анфиса. – Я всю свою жизнь буду ненавидеть тебя!
– А ты не ори! – осадил её Игнат. – Я ведь всем могу сказать, что ты сама пошла со мной. И как ты думаешь, кому поверят? Я – сын председателя колхоза, уважаемого человека. А ты обыкновенная девка, гулёна, которая решила поймать меня на свой крючок. Что, жизни хорошей захотела? – Игнат рассмеялся. – Конечно, со мной ты всегда была бы сытая и при деньгах. Только раньше я тоже этого хотел, а теперь ещё подумаю, нужна ли ты мне такая порченная!
Анфиса, не найдя слов, плюнула в его сторону и побрела прочь, низко опустив горевшую от стыда голову…
***
Вернувшись домой, девушка тайком от всех закрылась в нетопленной бане и долго отмывалась там холодной водой, мешая её с горячими слезами. Боль, которую доставил ей Игнат, распространилась на всё тело. Даже виски ломило от невыносимых приступов, и тошнота то и дело подкатывала к горлу, вызывая слабость и головокружение.
Нарыдавшись, обессиленная Анфиса упала вниз лицом на жёсткую, пахнущую деревом скамью и закрыла глаза. Она думала о том, что лучше всего дождаться темноты, пойти на озеро и броситься в воду, ведь с таким позором жить просто невозможно.
– Анфиса-а-а! – голос матери ворвался в её мысли, и девушка затихла, испуганно приподняв голову и боясь, что мать застанет её здесь в таком состоянии. – Да где ж ты есть?! – продолжала звать дочь Галина.
Она прошла мимо бани, не догадавшись заглянуть туда, и Анфиса перевела дыхание: мать ушла и теперь никто не мог помешать ей исполнить задуманное. Уже совсем стемнело, когда девушка выбралась на тропинку, ведущую к калитке, но едва оказалась на улице и сделала несколько шагов, как столкнулась с выступившей из-за куста сирени тенью.
– Анфиса!? Ты куда это на ночь глядя?
– Саша… – выдохнула она и ткнулась лбом в его плечо. – Это ты…
– Я! А ты кого ждала? И где вообще ходишь? Я тебя весь вечер ищу, – ответил он. – С матерью твоей разговаривал, она сказала, что не знает, где ты. Я уже волноваться начал.
Он вдруг немного отстранил её от себя:
– Постой! Ты что такая? Что-то случилось?
Анфиса подавила тяжёлый вздох. Она решила прямо сейчас рассказать Александру о том, что с ней сделал Игнат, признаться во всем и будь, что будет. Но не успела произнести и слова, как Александр заговорил снова:
– Если тебя кто-то обидел, ты только скажи. Я за тебя любому шею сверну. Как клопа по стене размажу. Никого не побоюсь. Пусть даже в тюрьму за это сяду, мне всё равно. А тебя никому в обиду не дам, ты это запомни.
Горькое признание застыло на губах Анфисы. Разве могла она допустить, чтобы её Сашенька пострадал из-за того, что случилось с ней. Она подняла глаза на своего жениха и улыбнулась ему:
– Что ты, любимый, никто меня не обижал. Всё хорошо, правда.
– Ну тогда давай прогуляемся или посидим вот тут, на скамеечке, – миролюбиво сказал Александр, увлекая девушку за собой. – Жду – не дождусь, когда же ты станешь моей женой. Сам не знаю, почему я в тебя так влюбился…
Раньше время с Александром пролетало для Анфисы незаметно, теперь же два часа, проведённые с ним, тянулись невыносимо долго. Он, как всегда, принёс с собой гитару и тихо напевал её любимые песни, но они не приносили ей былой радости. Игнат всё растоптал, сломал, испачкал, и Анфиса знала, что никогда уже не будет такой, какой была прежде.
– Да что с тобой сегодня? – Александр отставил в сторону гитару и посмотрел на свою невесту. – Волнуешься перед свадьбой? Я тоже. Самому не верится, что в субботу стану женатым человеком. И уж тогда-то я тебя никуда не отпущу и никому не отдам. Мне кажется, я теперь вообще не могу без тебя.
Анфиса подавила тяжёлый вздох. У неё больше не было сил на то, что она решилась. Значит, ей придётся жить с этим, вот только как, совсем не понятно.
– Я люблю тебя, Саша, – сказала она тихо. – Ты всегда должен помнить об этом.
– Анфиска-а-а… – улыбнулся он, крепко прижимая её к себе. – Ох и заживём мы с тобой… Вот посмотришь! Детей нарожаем. Двоих. А лучше троих или даже четверых. Сначала пацанов, а потом девчонок. Чтоб у нас с тобой помощников поровну было. А потом последушка пятого заделаем. Будет кому за нами в старости присматривать.
Александр тихо засмеялся, и Анфиса физически почувствовала, как сильно заныла её израненная душа: она словно знала, что никогда больше не услышит этого смеха и сама навсегда разучится смеяться.
***
А в это время Тамара металась по дому, не находя себе места. Она, не обращая внимания на молча сидевшую мать, рыдала и рвала на себе волосы, завывая от отчаяния и обиды, как раненая волчица. Евдокия следила за дочерью внимательным взглядом, но ничего не говорила, позволяя ей выплеснуть всю свою боль, чтобы раз и навсегда избавиться от неё. Она ждала, когда Тамара возьмёт себя в руки, но та и не думала успокаиваться, напротив, остановившись напротив матери, она воскликнула, глотая слезы:
– Жить не хочу! Лучше в омут с головой или петлю на шею, чем жить без Сашки! Я не смогу-у-у-у, не смогу без него, мама-а-а!!!
– И не надо, – сказала Евдокия таким тоном, что Тамара замерла возле неё с открытым ртом.
– То есть, как это? – тяжело сглотнула она подступивший к горлу комок.
– А вот так, – спокойно и уверенно ответила Евдокия. – Он будет твоим, если сделаешь всё, как я тебе скажу.
– Что я должна сделать? – встрепенувшись, спросила Тамара.
– Ты наденешь своё лучшее платье, купишь хороший подарок и пойдёшь со мной на свадьбу к своему Сашке и его Анфисе, – сказала ей мать. – Все-таки, она приходится нам роднёй, должны же мы поздравить её с бракосочетанием.
– Ты с ума сошла! Я не хочу! – воскликнула Тамара, с недоумением глядя на мать.
– Разве я тебя когда-то обманывала, доченька? – улыбнулась Евдокия. – Просто доверься мне и сделай всё так, как я скажу.
Тамара внимательно посмотрела на мать и кивнула. Она и в самом деле привыкла доверять ей.
