Ольга Лукас
Спи ко мне
– Впервые в столице и совсем ничего о ней не знаете? Надо это исправить. Идёмте со мной, – покровительственно сказал зеленоволосый и поднялся с места. На резной стол упало несколько металлических семиугольников – он словно выронил их небрежно из рукава.
Они обогнули витрину, спустились на первый этаж, прошли насквозь всю галерею и очутились на тихой улице. По обе стороны высились дома, словно высеченные в скале. Под ногами был прозрачный как лёд мрамор. Где-то внизу, в холодной глубине, бежал по своим делам ручей.
Наташа заглянула в окно ближайшего дома, чтобы полюбоваться своим прекрасным платьем, но снова увидела только небо, голубое, прозрачное и безмятежное.
– Почему во всех окнах отражается небо? – спросила она.
Удивлённый взгляд тёмных глаз, рука взлетает вверх, чтобы заправить за ухо непослушную светло-зелёную прядь.
– Каждому владельцу окна хочется, чтобы там отражалось небо. Но если напротив твоего дома стоит другой дом, в окнах будут отражаться только стены.
– Очень верно подмечено!
– И уж совсем никому не хочется, чтобы в его окна заглядывали посторонние. Поэтому во всех городах Просвещенной Империи окна обрабатывают небесным отражателем.
– Чем-чем? – наморщила лоб Наташа.
– Наносят плёнку. Она пропускает внутрь весь свет и изображение, а наружу транслирует отражение неба.
– А откуда эта плёнка берёт отражение неба?
– Она рождается в горном промышленном городе Рику, в самой высокой и ясной точке Империи. И запоминает небо навсегда.
– А если она запомнит пасмурное или ночное небо? Ну мало ли?
– Такую плёнку охотно берут для внутренней отделки домов. Но в окнах должно отражаться только ясное небо. Это не штамповка. Это – закон.
– Хорошо, а почему тогда в кафе были прозрачные стены? Если окна заклеены небом, то надо и стеклянные стены чем-то замазать!
– Зачем? Люди сидят в кафе, чтобы показать себя и то, что они могут себе позволить. Мы в столице, а это значит, что всё сколько-нибудь прекрасное должно быть видно со всех сторон.
Скалистая улица сменилась переулком с крошечными двухэтажными замками. Каждый выглядел неприступной крепостью, а один даже был оснащён коротким и очень широким подъёмным мостом. Мост вряд ли когда-либо приводили в действие – цепи подъёмного механизма увивал синий плющ.
– Тут водятся призраки? – шепотом спросила Наташа.
– Призраков не существует, – спокойно ответил её спутник, – но никто не мешает людям верить в них. В столице даже есть несколько мастеров, которые делают приятные дорогие безделушки для местных призраков.
– Так что же, ваши призраки – платежеспособный народец?
– Платят, разумеется, те, кто в них верит.
– Здорово придумано. Небось, барахло для призраков стоит дороже, чем для людей?
– Безусловно. За свою веру надо платить. Иначе какая же это вера?
Пройдя ещё немного вперёд, они оказались перед восхитительно пропорциональным невысоким деревцем с гладкой, чуть маслянистой синей листвой. Листья были так прекрасны, что Наташа протянула к ним руку. Но наткнулась на пустоту: деревце словно боялось щекотки и отступало в сторону. Наташа шагнула вперёд, растопырив руки, как старик, решивший изловить к обеду курицу, но деревце вновь ускользнуло из её объятий, и вдруг – взрывом тысячи глубинных бомб – как всегда неуместный звонок будильника.
Мгновение сна растягивается в киноленту, каждый кадр – отдельная картинка. Наташа оборачивается, краем глаза ещё видит дерево с синей листвой, и удивлённый взгляд, и взмах руки, поправляющей зелёную прядь, потом – темнота. Потом – сознание возвращается к ней.
Надо вставать. Работа не ждёт. Синие листья и зелёные волосы – приснится же такое!
Глава третья. Пстри-бздри!
Наташа спускается в метро каждое утро и каждый вечер, но людей не видит. Перед нею – потребители, которых нужно заморочить, очаровать, облапошить, напугать, удивить, разозлить – но только не оставить равнодушными. Наташа работает в рекламном агентстве полного цикла, и каждый из этих людей однажды может оказаться представителем нужной ей целевой аудитории. Поэтому она рассматривает всех с брезгливым любопытством, как инопланетный репортёр, которому вместо обещанной путёвки на чемпионат галактики по футболу в последний момент дали задание описать представителей отсталой планеты где-то в Солнечной системе.
Два часа до совещания пролетают незаметно – звонки и переписка съедают их полностью. А совещание – скучная еженедельная обязаловка, трата драгоценного времени во имя неизвестно чего. В комнате переговоров, за большим овальным столом, собираются руководители проектов и по очереди рассказывают о том, что удалось сделать на минувшей неделе. Они уже отчитались вчера в письменном виде перед начальством, теперь должны повторить всё то же самое устно, при всех. Уже не для начальства – друг для друга.
В переговорной стоят аквариумы с рыбами. Наташа не любит рыб, с детства. И аквариумных, то и дело всплывающих вверх брюхом. И рыбу во всех её кулинарных проявлениях. И даже рыб по гороскопу – на всякий случай. Хотя вообще-то она не верит в гороскопы.
Наташа любит котов. Любит наблюдать за ними, когда они думают, что их никто не видит. Она не признаёт домашних ленивых пузанов или нервных аристократов, шипящих по любому поводу. Ей нравятся вольные коты – те, которых хозяева не боятся отпускать на улицу, и те, что с рождения живут на свободе. Увидев вольного кота, Наташа, как загипнотизированная, может пройти за ним целый квартал – и только потом спохватиться, что идёт не туда.
Но на совещания котов не допускают. А рыбы вот плавают, и ничего.
Сегодняшнее совещание собирается побить рекорд мира по бессмысленной трате времени. Боссы отсутствуют: один ещё на прошлой неделе застрял в Непале у какого-то духовного учителя, другого позвали на открытие нового гипермаркета, и он поехал в надежде получить там платиновую скидочную карту на всё. Совещание ведёт менеджер по учёту и контролю – новая избранница босса, того самого, который уехал в гипермаркет. Девушка очень волнуется. Она понимает, что все всё понимают. Все понимают, что она это понимает, и ведут себя по-разному. Кто-то издевается, кто-то медитирует, кто-то проявляет снисходительность, кто-то задаёт вопросы по существу, на которые бедная красавица не может ответить.
Рядом с Наташей сидит Гогога – автор знаменитого веб-комикса «Неуспешные и счастливые». Времени не теряет – рисует в блокноте очередные истории про кота, мышь, лягушку и безногого велосипедиста.
Гогога – человек добрый, талантливый и слишком покладистый. Наверное, поэтому ему всегда достаются невыполнимые проекты. На каждом совещании кто-то из боссов, а то и оба разом, стыдят и терзают Гогогу, а он кивает, запоминает – и отражает эту беседу в своих комиксах, на радость подписчикам.
Чтобы повысить свой авторитет в глазах совещающихся, менеджер по учету и контролю не находит ничего лучше, чем отругать Гогогу – а что, он привык, его положено ругать. Как необстрелянная учительница начальных классов, угодившая на открытый урок в колонии для особо опасных первоклашек, она подкрадывается к нарушителю, выхватывает у него блокнот и демонстрирует окружающим. Окружающие заинтересованы – они любят эти комиксы. Девушка принимает заинтересованность за поддержку и выговаривает художнику:
– Давайте будем разделять автора комиксов и сотрудника нашего агентства. Сейчас вы сотрудник. Вы не имеете права рисовать в рабочее время!
– Это как-то мешает проводить совещание? – невинно интересуется Гогога.
– Мешает. Это крадёт энергию у всех участников!
Обычно такими фразами бросается босс, застрявший в Непале. Ему можно. Этой – нельзя.
Участники совещания в ужасе осматривают свои ноутбуки и мобильные телефоны – не украдена ли энергия, не разрядилась ли техника? Шум, гвалт, обидные комментарии, Гогога кланяется и садится на своё место.
– Правда, почему ты не уйдёшь отсюда? – однажды спросила у него Наташа. – Они тебя не ценят, а ведь ты звезда Интернета.
– Вот чего ты словами ругаешься? Сама звезда, понятно? А уходить не буду – художник должен страдать. Страдание – его топливо. А где мне в другом месте так качественно пострадать удастся? Да ещё на окладе.
Убедившись в том, что энергию никто не украл, сотрудники постепенно затихают.
– Простите, – поднимается со своего места Вундеркинд Маша и поправляет на носу очки-велосипеды. – Простите, я давно хотела узнать, менеджером по учету и контролю чего вы являетесь?
Фаворитка босса затравленно оглядывается. Не найдя ни в ком поддержки или хотя бы сочувствия, резко отвечает:
– Менеджером по учету и контролю всего!
– О! – осеняет Гогогу, и он толкает Наташу локтем. – Камрад, засвидетельствуй веху. Родился новый персоныш.
Он перелистывает несколько страниц блокнота и начинает с упоением рисовать многорукого, многоногого и безголового менеджера по учету и контролю всего.
Вундеркинд Маша снова поправляет очки и садится на место. Совещающиеся вот-вот самовольно отменят совещание и отправятся по своим кабинетам, но тут встаёт бренд-менеджер Митя, всем премило улыбается, ждёт, пока затихнет шум, и начинает докладывать о своих достижениях.
Наташа не любит рыб. Но лучше уж смотреть на рыб, чем на бренд-менеджера Митю. Митя стоит навытяжку, поигрывает ямочками на щеках и отчитывается перед всеми разом. Митя, ты бы себя слышал! «Проведены переговоры о том, чтобы нам разрешили встретиться и поговорить». И так – каждый раз. Он проводит переговоры за переговорами, встречается то с теми, то с этими, но результата нет. Зато как красиво и подробно Митя расписывает каждое своё действие!
Все считают его очень милым, и потому прощают многие недочеты. Митя высокий, гибкий, рыженький, в веснушках. Митя всем улыбается и поддакивает. У Мити нет своего мнения, он всегда соглашается с собеседником. Митя рад оказать вам любую услугу – по крайней мере на словах.
Наташа знает, что на самом деле Митя совсем не милый. И он знает, что она это знает. И потому с ней он не слишком мил.
Журчит в углу фонтанчик, журчит речь Мити.
Наконец не выдерживает даже менеджер по учету всего и начальственным тоном спрашивает, когда проект будет завершен и будет ли он завершен успешно?
– Как будет угодно небесам, – разводит руками Митя и улыбается своей чудесной детской улыбкой.
Это означает: «Я не буду напрягаться и расшибаться в лепешку для того, чтобы завершить проект наилучшим образом. Как будет, так и будет».
Скажи он это прямым текстом – и все, кто сидит в переговорной, поняли бы, что Митя совсем не милый. И выгнали бы его прочь. Но ведь он фактически это и сказал! Неужели никто не слышит?
Убедившись в том, что его ответ всех устраивает, Митя продолжает переливать из пустого в порожнее.
В аквариуме, который стоит напротив Наташи, плавают четыре крупных рыбы. Рыба номер один – большая, бурая – рыба-агрессор. Стоит кому-то подплыть к ней на расстояние вытянутого плавника – и бурый агрессор злобно разевает рот, как будто непечатно ругаясь, и наступает на нарушителя границ. Рыбу-паникёра, симпатичную, нежно-золотистую, разглядеть нелегко. Потому что она прячется то в подводном замке, то за корягой, то в зарослях водорослей. Рыбе-паникёру очень страшно. А вдруг до неё доберётся рыба-агрессор? Но это невозможно. Паникёр так ловко прячется, а агрессору не нужен подводный замок, коряга и пучок водорослей. Он защищает только свой угол. Поди объясни это паникёру. Абсолютным флегматичным спокойствием выделяется рыба-аутист. Это большой сом-присоска, вечный трудяга: он ползает по стеклу, очищает его от налета. Сому-присоске нет дела до того, что рыба-паникёр пускается в бегство, едва он только окажется рядом. Ему также нет дела до того, что рыба-агрессор, злобно разевая пасть и пуча глаза, наступает на него, когда он чистит стекло на её территории. Сому, вероятно, кажется, что он в этом аквариуме один, нет больше никого вокруг. Когда кто-то подходит к аквариуму и хулиганства ради тычет пальцем в стекло в том месте, где у сома-аутиста находится рот-присоска, сом не реагирует. Вероятно, он думает, что и в приёмной, и во всём здании, а может быть, и в городе, и даже в мире – он один. И ему от этого хорошо. Вот сом снова проник на территорию бурого агрессора. Очень увлекательно наблюдать за бесплодными попытками злобной рыбы вытурить и напугать честного, хотя малость и отмороженного, труженика.
Четвёртая, абсолютно нормальная рыба плавает в средних слоях – чтобы не напугать паникёра и не попасть под раздачу в том углу, где затаился агрессор. Иногда она подплывает к сому-аутисту в надежде, что тот немного с ней поболтает. Но сом никого не видит: у него ещё целое стекло не вычищено! Нормальная рыба нормальна по всем параметрам. Что она делает в этой кунсткамере? Такой хорошей рыбе место на сковородке.
Митя садится, ему аплодируют. Менеджер по учету всего немного успокаивается.
– Грамотный доклад, – кивает она. – Вот реально, давайте все остальные так же отчитаются, и мы пойдём на обед.
В дальнем углу, за аквариумами, сидит преподаватель сценической речи – дальняя тётушка одного из боссов. Если прочая трудоустроенная родня начальства появляется в офисе только в день зарплаты, то эта старушка ежедневно отрабатывает свой оклад на все сто процентов. В её должностных инструкциях кто-то написал, что она должна следить за чистотой речи вверенного ей коллектива – и уж она следит.
– Милочка моя! – восклицает преподаватель сценической речи, и все замолкают, предвкушая веселье. – Милочка моя, кто вас научил этому вульгарному слову «реально»? Так говорят только бандиты в плохих сериалах. Можно сказать – «действительно», «в самом деле». Слышите меня? Ну-ка, постройте предложение правильно.
– Действительно, давайте все будут отчитываться, как он. В самом деле, давайте все будут отчитываться, как он, – покраснев, мямлит менеджер по учету всего.
– Ой, не то, не то, – хватается за голову старушка. – Вы, наверное, пренебрегаете упражнениями, которые я вам дала? А? Признайтесь, пренебрегаете?
Менеджер по учету признаётся. Преподаватель сценической речи, хитро прищурившись, оглядывает остальных и задаёт им тот же вопрос. В уклонении от упражнений сознаются все, кроме Вундеркинда Маши.
– Это не дело, это совсем не дело, мои милые! – трясёт аккуратной причёской старушка. – У вас должна быть безупречная речь. Безупречная! И великолепная артикуляция. Ар-р-ртикуляция, ар-р-ртикулир-р-руем! Ну-ка, повторяйте за мной! Пстри-бздри! Пстра-бздра! Пстро-бздро! Пстру-бздру! Пстры-бздры!
– Пстри-бздри! – гремит комната переговоров.
Рыба-паникёр зарывается в грунт. Рыба-агрессор открывает рот в такт общему хору. Сом не отвлекается от работы. Нормальная рыба начинает биться головой о стекло.
Наташа открывает рот, но не произносит ни звука.
«А вдруг мне это только снится, я проснусь через час по будильнику и поеду на работу? – с тоской думает она. – И всё будет точно так же. Все сны – про работу, и вся жизнь – про работу. И как понять – во сне это всё или не во сне? Во сне такие мысли не приходят. Во сне отсутствует такое понятие, как «во сне». Всё – явь, всё – наяву. Что же такое сон? Почему, пересекая эту границу, перестаёшь ощущать наличие самой границы?»
– Ермолаева, вы там спите, что ли? – отрывает её от размышлений голос менеджера по учету всего. – Ваша очередь!
– Милочка, милочка, опять частите! – вмешивается преподаватель сценической речи. – Придётся мне с вами поработать отдельно. Ну-ка, повторяйте за мной: фштик-фштрик! Фштак-фштрак! Фшток-фштрок…
Гогогу переполняет вдохновение: он рисует и Пстри, и Бздри, и Фштика со Фштрыком.
Всё это было бы смешно, если бы на это не уходило столько времени.
Рыба-паникёр уже полностью зарылась в грунт. Рыба-агрессор следует её примеру, но опыта у неё маловато, и ей помогает сом-чистильщик. Нормальная рыба с надеждой глядит на Наташу – может быть, она как-то поможет ей выбраться из этого дурдома? Хотя бы даже и на сковородку, куда угодно, только – отсюда. Наташа разводит руками – мол, и рада бы тебе помочь, но мне-то кто поможет выбраться из дурдома? Который по какой-то нелепой, трагической случайности считается очень хорошим рекламным агентством.
Глава четвёртая. Агентство «Прямой и Весёлый»
Так вот ты какое, очень хорошее рекламное агентство! Седьмой этаж – лицо компании. Двери уютных кабинетов распахнуты. Красотки улыбаются, от работы не отрываются. Телефоны трезвонят, факсы пищат, ксероксы скрипят, бегают курьеры. Там и здесь слышится: «Здравствуйте, вы обратились в рекламное агентство полного цикла “Прямой и Весёлый”. Меня зовут Татьяна (Марина, Ангелина). Я буду вашим менеджером».
Поначалу, наверное, у клиентов возникали вопросы: откуда такое название? Оно, конечно, вызывает позитивные ассоциации. Прямой – значит, честный, не обманет. Весёлый – значит, лёгкий, искрящийся остроумием. Но почему тогда не «Прямое и весёлое» (агентство)? Или – не «Прямые и весёлые» (исполнители работы)? И почему второе слово – «Весёлый» – пишется с большой буквы? Однако за десять лет название примелькалось и воспринимается массовым сознанием примерно как «Иванов и Петров». Что, кстати, не слишком далеко от истины.
У агентства «Прямой и Весёлый» было два основателя, два владельца, две головы. Straight, что в переводе с английского значит «прямой» или «гетеросексуал» и Gay – «весёлый», «гей». Название было выдумано на заре карьеры, из чистого озорства – озорники и помыслить не могли, что лет через десять это дурацкое словосочетание станет брендом.
А начиналось всё в обычном жилом доме неподалёку от станции метро «Выхино». Два старых дворовых приятеля – разлученные в детстве хулиганы, волей рока раскиданные по разным школам, – встретились случайно возле помойки и обнаружили друг в друге одинаковое стремление к созиданию (как раньше, за двенадцать лет до этого, обнаружили друг в друге сходную склонность к разрушению). Созидали по вечерам, при помощи компьютера (одного на двоих) и устаревшей (зато добытой бесплатно) версии программы Photoshop. Днём учились в разных ВУЗах и пытались где-то подрабатывать. Вечером, отвергая соблазны юных лет, продолжали созидать.
Сделали сайт, подключались через модем к Интернету, показывали свои работы немногочисленным посетителям. Кто-то заметил их, предложил сделать вывеску для магазина. Вывеска удалась. Затем ещё несколько заказов. Потом – тишина. Прямой и Весёлый записали свои лучшие творения на прогрессивные трёхдюймовые дискеты и стали разносить по офисам крупных компаний – никакой реакции. Никто не хотел открывать сомнительные дискеты (наверняка – с вирусами, специально разработанными конкурентами). Но собратья-созидатели не сдавались – догадались распечатать образцы своего творчества на принтере, и дело пошло. Подработки были уже не нужны. Денег хватило даже на пакет лицензионных программ для компьютерного дизайна.
А потом неведомо откуда возник некий десятиюродный внучатый дядюшка Весёлого. Он появился всего один раз на общем семейном сборище, на которое и сам Весёлый пошел только для того, чтобы наесться от пуза на две недели вперёд. Родительница, конечно, похвасталась сыночком – мол, художник растёт. «Вырос уже, – оглядев длинного худого отрока, констатировал десятиюродный дядюшка. – Хочешь бабла поднять, художник?»
Так Прямой и Весёлый получили первый крупный заказ от некой госструктуры: придумать, разработать и нарисовать серию социальных плакатов. Придумали, нарисовали, утвердили, сдали. Получили конверт с деньгами, расписались за куда более крупную сумму, чем получили на руки, и отчалили. Их работы висели по всей Москве. Свежие, смелые, злые работы. Многим захотелось узнать – кто же авторы?
Авторы не скрывались, уменьшенные копии плакатов они сразу повесили на свой сайт. Получили ещё один заказ от той же госструктуры, расписались за следующую крупную сумму, унесли с собой одну восьмую от того, за что расписались. Приготовились жить на широкую ногу, и тут десятиюродный дядюшка пропал – будто его и не было. Но даже одной восьмой хватило на аренду офиса и зарплату первому наёмному сотруднику. Компаньоны отложили мечты о житье на широкую ногу до лучших времён и вплотную занялись тем, к чему лежала душа, тем, что они умели и понимали. Через несколько лет дизайн-студия «Прямой и Весёлый» была известна всем, кого хоть сколько-нибудь интересовал дизайн.
«Я хочу работать только здесь или вообще нигде!» – заявляли с порога молодые и дерзкие таланты. Их принимали. Без образования, без опыта работы. Молодость, талант и дерзость были важнее. Они работали бок о бок с Прямым и Весёлым. Они готовы были идти за ними хоть на край света! Здесь с первого дня все были со всеми на «ты», занимали друг у друга по мелочи без отдачи, кормили коллег пирогами, если жизнь удалась, пили с ними после работы портвейн, если удалась не очень. Здесь не знали таких слов, как «дресс-код» и «корпоративная культура», здесь курили прямо в кабинетах и ночевали на столах, если заказ был срочный. Прямой и Весёлый всегда были вместе со своей командой: сидели на работе до утра, забывали обедать и ужинать. Каждый – от курьера до главного художника – чувствовал себя гением, лучшим из лучших.
Это была большая семья, даже не семья – племя, состоящее из единомышленников, почти ровесников, схватывающих и развивающих на лету любую мысль. Вожди племени – недосягаемые боги и свои в доску парни – в те времена ещё ходили среди людей.
Те, кто пришел в агентство в самом начале, вспоминали эти годы как непрерывный драйв – без стимуляторов, без дополнительных чашек кофе, на чистом креативе. Повзрослев, они искали того же в других компаниях, открывали свой бизнес только для того, чтобы вновь пережить этот момент общего единения, но то время ушло, ушло навсегда, остались воспоминания.
Количество заказов увеличилось, штат вырос, команда перестала быть единым племенем – разбилась на отдельные группы. Теперь новеньких принимали на работу по конкурсу. Все пока ещё были вместе, особенно в радостные минуты, но горевали и грустили уже только в кругу своих. Успехи перестали радовать – они воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Куда-то пропала эйфория первых лет.
Постепенно дизайн-студия превратилась в рекламное агентство полного цикла. Агентство приросло собственной небольшой типографией в Химках и мастерской по изготовлению сувениров в Щербинке. Часть сотрудников перекочевала на эти объекты.
Отцы-основатели незаметно отошли от дел. Они даже не руководили процессом, а наблюдали за ним чуть отстранённо, немного свысока. Повзрослели и стали требовать свою долю молодые и дерзкие таланты – многих за дерзость уволили. Агентство «Прямой и Весёлый» больше не нуждалось в чистом креативе, у него теперь было имя.
«Нарисуй чёрный квадрат, подпиши “Сделано Прямым и Весёлым”, присобачь наш логотип – и все будут говорить: “О, как тонко! Как глубоко! Они снова показали нам, как надо уметь!”» – ухмылялся Весёлый. Талант и пыл он постепенно утратил, но весёлости не растерял.
Прямой постепенно сделался прямым как угол. Впрочем, с прямотой было покончено за два года до описываемых событий. Однако, тупым он ещё не стал, временами только выглядел туповатым. Но притворялся компетентным, и сотрудники, соблюдая политес, вынуждены были делать вид, что общаются с разумным и грамотным руководителем. Иногда им приходилось подготавливать несколько обходных манёвров, чтобы донести до Прямого слишком извилистую мысль.
В штат агентства постепенно зачислили всех родственников Прямого. У них были какие-то несуществующие в природе должности и запредельные оклады. Каждому родственнику полагался отдельный кабинет, где он появлялся нечасто. Прочие сотрудники кучковались в кабинетах аналогичного размера по трое, четверо и больше.
У Весёлого не было родственников, зато были постоянно сменяющие друг друга юноши, всё моложе и моложе, всё тоньше и тоньше. Он менял их чаще, чем телефоны. Новая модель. Ещё новее! Ещё тоньше! С особо сенсорным экраном!
Бренд-менеджер Митя, пожалуй, единственный мог претендовать на звание «родственника» Весёлого. Лет двенадцать назад – ещё до основания агентства – он сам был тонким и сенсорным, но теперь всё в прошлом. Теперь Митя отчаянно корчит из себя мачо, у него это получается плохо, но всё же лучше, чем основная работа.
Весёлый не часто посещает этот невесёлый офис, ставший без него совсем унылым. Он возит своих юношей по святым местам Индии и Китая, обогащая духовно. Достигших просветления (или просто наскучивших) отпускает на волю с хорошим приданым, так что самые оборотистые открывают своё дело и через несколько лет сами становятся клиентами агентства. Им полагается скидка. «Весёлая скидка» называют её менеджеры. И смеются. Ничего смешного – эта скидка вычитается из их премиальных.
Весёлый – очень высокий, загорелый, весь какой-то узловатый. Прямой – полноватый, округлый: пухлые губы, чуть оттопыренные дуги ушей, плечи покатые, круглое брюшко, которое он пытается скрывать под слишком просторными футболками и свитерами.
Прямой и Весёлый давно уже ничего не решают – они нужны только для вывески. Всеми делами заправляет Мама.
Когда-то Мама работала бухгалтером в засекреченном НИИ. Таком засекреченном, что даже в отделе кадров не знают ни его названия, ни месторасположения. Потом у Мамы родился сын. Потом в НИИ перестали платить зарплату, и Мама самостоятельно перепрофилировалась в соответствии с требованиями свободного рынка. Сын вырос и вместе со своим другом открыл дизайн-студию, которая постепенно превратилась в рекламное агентство полного цикла. Когда дела агентства резко пошли в гору, Мама оставила полный неожиданностей свободный рынок, и Прямой, как хороший сын, взял её к себе. Маму поместили в бухгалтерию, назначили ей облегчённый график работы и тройной оклад. Но она быстро взяла в свои руки все финансовые потоки, и вскоре сместила с руководящих должностей и сына, и его друга. Основатели агентства стали кем-то вроде наёмных менеджеров, но у Мамы было достаточно мудрости и такта для того, чтобы не заострять на этом внимание. Себя она скромно именовала «коммерческий директор». Окружающие – сперва за глаза, а потом и в глаза – стали звать её «Мама».
Маме носили на подпись все документы – даже одноразовые пропуска для рядовых посетителей. Мама проверяла все расходы, и каждый месяц придумывала новый способ сэкономить. Экономили, разумеется, на сотрудниках. Это был Мамин спорт, Мамино хобби. Она ставила над людьми эксперименты и, должно быть, записывала результаты в отдельную тетрадь.
Мама никогда не была подающим надежды молодым гением. Зато она умела выколотить деньги даже из табуретки, и не упустила свой шанс. После воцарения Мамы из агентства ушли последние верные сотрудники, стоявшие у истоков. На восьмом этаже у Мамы есть свой кабинет, по размерам не уступающий школьному спортзалу. Из кабинета можно выйти на крышу, окинуть Москву хозяйским взглядом.
– Ириша, зайди ко мне, моя золотая, – воркует Мама, нажав кнопку селектора.
Личный секретарь Мамы – не слишком длинноногая, не слишком фигуристая, не слишком улыбчивая, зато компетентная, исполнительная и неболтливая, – появляется рядом со своим генералом. Мама берёт её, угловатую, под локоток, и осторожно выводит на крышу.
– Посмотри, дружочек, вот здесь, здесь и здесь должны быть плакаты, сделанные в нашем агентстве, – указывает Мама сверху вниз. – Ты не знаешь, кто налепил этого страхолюдства?
Ириша достаёт из кармана смартфон, и через минуту ответ готов. Такие-то и такие-то – изготовили. Такие-то и такие-то – заказали. Для того чтобы подготовить полный отчёт со всеми подробностями, понадобится три с половиной минуты, если нужный телефон не будет занят.
– Не спеши, девочка моя… Отчёт можешь принести и через пять минут. Ты мне, главное, назначь с ними встречу. На послезавтра. С глазу на глаз. Только посмотри, моя звёздочка, когда у меня свободное время. Я хочу, чтобы здесь висели только наши билборды!
Ириша молча удаляется. Она не сомневается в том, что через неделю желание Мамы исполнится. Желание Мамы – это даже не закон (некоторые законы можно обойти). Желание Мамы – истина. А попасть к Маме на крышу – это всё равно что удостоиться аудиенции у английской королевы.
В том, что именно Мама решает в агентстве все вопросы, сомнений нет ни у кого, даже у Весёлого. Только Прямой до сих пор уверен, что Мама немножко ему помогает – ну, может быть, иногда слишком увлекается. «Всё здесь подчиняется мне. Я – главный владелец!» – говорит он хорошеньким испуганным барышням, которых нанимает на странные должности, вроде «менеджера по учету и контролю». Когда барышня понимает, кто здесь на самом деле хозяин, ей находят замену.
Агентство «Прямой и Весёлый» давно уже не специализируется на неожиданном, злом и дерзком дизайне, а предоставляет полный спектр предсказуемых услуг для тех, кому важнее сказать «Мы заказали рекламную кампанию в Прямом и Весёлом», чем получить от этой кампании максимальный результат.
