Ольга Ракитянская
Медвежья скрипка
– Вот так-так! Вот значит, какой охранник у меня!
Только теперь девочка заметила незнакомую старушку. Она вышла из-за серого камня вслед за собакой и смотрела теперь на них так же удивленно, как миг назад – сама собака. Старушка, как и Мать пчёл, была без платка – но по плечам у нее рассыпались не золотые и не серебряные, а белые, будто снег, волосы. Холодом веяло и от нее, и от ее серого платья. Холодом – и удивлением.
– Не сердись на зверюшку, Сестра полуночная, – сказала примирительно баба Даша, обнимая старушку. – Небось ей у тебя ласка нечасто перепадает. Вот и не смогла устоять. Да и от кого охранять-то тебя – от дитя малого? А эта – еще и играет…
– Вижу, вижу, – ворчливо сказала Серая старушка. – Я уж и то собиралась было пинка вам хорошего дать – не место тут детям, и нечего их водить раньше времени! Но раз уж собака моя ее признала…
– Вот, собака признала – и ты помоги, – живо подхватила баба Даша. – Нас ведь к тебе сама Матушка полуденная прислала. Внучка моя названая песню свою потеряла. Надо вернуть.
– Песню, – вздохнула Серая старушка. – Песня-то у меня. Все песни потерянные у меня собираются. Да как ее узнать? Я ведь им только приют даю. Сама не знаю, где чья.
– А собака твоя? По запаху не найдет?
– Найти-то найдет. Да у песен свой запах, особый. Не как у людей. Они звуками пахнут, песни. Живет в твоей внучке звук – такой, чтобы песня откликнулась?
– Живет, – кивнула уверенно баба Даша. – Должен жить. Уж я-то чую.
Она обернулась к девочке.
– Вот, внученька, и твоей скрипке черед пришел. В лесу я тебе на своей играла – теперь ты мне на своей поиграй. Позови свою песню, напой. Только смотри: чужими звуками позовешь – чужая откликнется, а чужая тебе не подмога.
Девочка перестала гладить собаку – та взвизгнула чуть обиженно, лизнула новую подружку в щеку. Что ж, ничего не поделаешь, надо – это слово собака хорошо понимала, даже если его не произносили.
Девочка задумалась. Холодно тут играть. Хотя – пока трепала собачку, пальчики и согрелись.
Она достала из футляра скрипку, положила на плечо. Что же сыграть? Она знала только пьесы. И гаммы. Но это же – не ее. Это сочинили какие-то чужие дядьки и тетки. Наверное, очень умные. И очень скучные. Или ей так казалось, что скучные.
«Чужими позовешь – чужая и откликнется». А что у нее есть – своего?
Учительница в музыкалке говорила – им-про-ви-за-ци-я. Но этого девочка пока не умела. Никогда у нее не получалось.
Неужели песня ее так и не узнает?
Руки вспотели от волнения, несмотря на холод…
И вдруг – вспомнилось, зазвенело внутри. Как-то само собой.
Девочка прижала струну – всего одну, провела смычком…
Дон-н, дон-н – зазвенела густо струна. Совсем как пень под лапой бабушки-медведицы. И еще, и еще…
Девочка водила смычком – и видела ночной лес, и ель, и лунные глаза медведицы. Белая дорога в темном небе пахла грибами и мхом.
Дон-н, дон-н…
Она не заметила, как радостно встрепенулась серая собака. Вскочила, завиляла хвостом. И бросилась куда-то – только галька полетела из-под лап.
А когда девочка перестала играть – собака уже вновь стояла перед ней. В зубах у нее была палка. А на вершине палки – трепетала, била радостно крыльями золотистая птичка, будто живой огонек.
Девочка ахнула, протянула к птичке руки…
…И нет уже девочки – только две птицы нырнули в трещину между камнями, в подземный родник. Две птицы – гагара и серая уточка – плывут-летят по темной реке, то ли под землей, то ли по небу.
– Баба Даша, а скрипка? Это… мой клюв?
– Почуяла, внученька! Вот теперь верю – песня твоя вернулась!
Темная река светлеет, яснеет – и вот уже снова несутся они по белой дороге, между звездами и лесами…
…Девочка очнулась – или проснулась? – потерла кулачками сонные глаза. Они с бабой Дашей снова сидели под той же елью, у того же пенька. Было темно. Только луна теперь вышла из-за деревьев, плыла между веток серебряной рыбкой.
Девочка пошарила рукой – скрипичный футляр был рядом. И ей вдруг очень захотелось вынуть скрипку, поиграть – обо всем, что ей привиделось во сне (или все-таки наяву? Не понять…), о Матери пчёл, о березе, о Серой старушке и ее пушистой собачке, о полете по белой дороге…
Но девочка очень устала. И ей хотелось спать. Она уткнулась носом бабе Даше в теплый бок, снова прикрыла глазки.
– Уморилась, внученька, – погладила баба Даша девочку по голове.
– Ага…
Девочкин голос был уже совсем сонным.
– Баб Даш, а меня Риной зовут. Это Е-ка-те-ри-на. Мама говорит – надо Катя, всех Катями зовут… А мне Рина нравится… Только это тайна, ты никому не говори. Меня так только папа зовет. Не скажешь, баб Даш?
– Не скажу, не скажу, Риночка. Рябиночка ты моя…
– Баб Даш… – девочка зевнула, не открывая глаз. – А ты ко мне в гости придешь?
– Захочешь – приду. И ты ко мне приходи.
– А ты далеко живешь?
– Ох, далеко, – вздохнула баба Даша. – Тебе пока не дойти. В чаще лесной стоит домик земляной, без окон, без дверей. Только на крыше елочка молодая растет – это дедка мой посадил. В том домике я и живу, своего деда жду. А тебе туда пока рано. Ты в лес ко мне приходи – вот хоть сюда. Или на реку – я ведь все по рекам теперь путешествую. А лучше – к Синему камню. Позовешь меня – я и услышу. Ты теперь моя внучка названая.
