Ольга Романовская
Королева из тени
Глава 1
Он наблюдал за ней из-за потемневшей от времени колонны со смесью любопытства, ненависти и разочарования. Почему именно она, почему не кто-то ещё из тысяч девиц на свете? «Ты знаешь ответ», – мысленно одернул себя Арман дер Хольм, канцлер, 14-й герцог Прево и сместился левее, чтобы Кристина Августа и ее дочь ненароком не заметили его. Остальным тоже не стоило знать о его визите. Неофициальном, как все остальное, что он намеревался сделать в Майене.
Захолустный городок, основанный еще королями прежней династии, навевал на Армана скуку. Казалось, время здесь остановилось, а жизнь текла отдельно от остального Эланда. Отличное место для ссылки! Или для плетения заговора. Кто знает, что творилось в голове униженной, отринутой семьей женщины, вынужденной каждый день вдыхать запах мокрой овечьей шерсти, дубленой кожи и подгнивших овощей. И это после утонченных ароматов жасмина, розовых садов и красного дерева!
Арман отыскал взглядом Кристину Августу: увлечена молитвой. Единственная именитая прихожанка, посетившая дневную службу в четверг. Остальные кресла в первом ряду: бургомистра, членов магистрата, короля (будто он когда-нибудь добровольно согласится появиться в Майене!) пустовали. Лишь во втором ряду, где жесткие кресла сменяли не менее жесткие скамьи, сидело несколько человек. Судя по одежде, богачи из второго сословия.
Простой люд тоже не спешил обратить свои мысли к Творцу, только дюжина сморщенных старух перебирала четки дрожащими пальцами. Когда он проходил мимо, чтобы затеряться в тенях бокового нефа, ни одна не повернула головы.
Арман не сомневался, Кристина Августа специально избегала стечения народа, хотя ее положение и происхождение делали ее первой дамой Майена. По его приказу слуги долго следили за ней и составили полный распорядок дня. Собственно, он ограничивался церковью, раздачей милостыни по крупным праздникам и редким объездом принадлежавших ей территории. Остальное время графиня Майенская проводила взаперти. Ее дочь, Вильгельмина, и вовсе практически не выезжала, если Арман и мог где-то ее увидеть, то только во время службы.
«Нет, – он отмел мысль о тщательно вынашиваемой мести, – она на такое не способна. Если не отравила Руперта, то и спустя столько лет не станет мстить».
Губы все еще прекрасной Кристины Августы беззвучно шевелились, глаза были обращены к изображению Творца. Она подошла бы Арману куда больше, даже по возрасту, подумаешь, какие-то пять лет разницы, однако он лишь мельком отметил ее присутствие и вновь сосредоточился на Вильгельмине.
Малышка с кровью королей. Одновременно бастард и законная наследница. Носительница странной магии.
Воспользовавшись невнимательностью матери, Вильгельмина ускользнула к часовне Люции. Со стороны могло показаться, мысли юной леди Майенской тоже обращены к Небесам, к сестре Творца. Всем, но не Арману.
Наивное существо! Арман чуял магию даже отсюда. Она приятно щекотала ноздри. Темная и светлая одновременно – пьянящая гремучая смесь. Его недостающая половина.
Арман прикрыл глаза, позволив сладкому аромату проникнуть в ноздри, смешаться с удушающим ладаном, свечной копотью, запахом затхлости, пыли и давно немытых тел.
«Этим ты отличаешься от матери, – мысленно саркастически обратился он к Вильгельмине. – Тебе тоже нет дела ни до Творца, ни до его светоносной сестры. Ты притворяешься, как и я».
Совершенно ни на что не похожая магия дразнила. Арман жаждал ей обладать, но пока не мог.
«И все же местный храм красив. Я предпочел бы сочетаться браком именно в таком месте, недостаточно темном и недостаточном светлом. Как моя душа».
Несмотря на отсутствие должного ухода, Майенский собор по-прежнему пользовался успехом у путешественников. По слухам, он вдохновил на написание поэм парочку придворных поэтов.
Множество украшенных по верху резьбой колонн тянулись вверх, к крестовому своду, залитому солнцем, тогда как внизу царил вечный полумрак. Десятки свечей, собранные по дюжине-две в латунных подсвечниках, трепетали на сквозняке, чадили и плавились.
Обходивший посолонь позолоченную статую творца прелат монотонно возносил к Небесам мольбы о заступничестве и прощении. Следовавший за ним служка размахивал кадилом, изгонял из храма удевов[1].
Арман усмехнулся, продолжая следить за юной Вильгельминой.
Интересно, что сказал бы прелат, узнай ее маленький секрет? Проклял бы, облил кипящим ладаном, словно удеву? Как известно, приспешники богини хаоса не только мужчины, ими нередко нарекали прекрасных лицом особ, сбивавших людей с пути истинного.
– Элаф[2]?
Сопровождавший его слуга в нерешительности приблизился, комкая в руках шляпу с фазаньим пером.
– Элаф, у меня срочное донесение из столицы!
– Тсс!
Арман приложил палец к губам и злобно зыркнул на слугу. Нашел место и время кричать, не хватало еще, чтобы его заметили! Арман прибыл сюда инкогнито, взглянуть на ту, которую собирался сделать женой, удостовериться в наличии у нее нужного дара.
– Но, элаф… – растерянно пробормотал слуга, тиская в руках несчастную шляпу.
– Пошли! Расскажешь на улице.
Накинув на голову капюшон пилигримского плаща, Арман зашагал к выходу по проходу бокового нефа. Если догадки его верны, придется немедленно сесть в седло и нестись в столицу. А Вильгельмина… Он видел достаточно: ее дар. Остальное неважно, даже уродись Вильгельмина горбатой уродиной, завтра же от его имени Кристине Августе поступило бы взаимовыгодное предложение.
* * *
Пламя свечей вдруг сильно затрепетало, отклонилось в противоположную сторону. Казалось, еще немного, и оно потухнет.
Вильгельмина вздрогнула и оглянулась. Обвивавшие ее руки тени змеями потянулись вдоль нефа к выходу, готовые защитить хозяйку.
– Все хорошо! – испуганно прошептала Вильгельмина и попыталась скрыть их за широкими юбками.
Однако ее сердце кольнуло при виде стремительно удалявшейся фигуры. Со спины – обычный горожанин, серый, как и вся ее жизнь в Майене. Следовавший за ним мужчина одет и то богаче. «Богаче меня!» – с тоской подумала Вильгельмина.
Вот второй мужчина догнал первого, они перебросились парой слов, а потом человек в сером неожиданно обернулся.
Взгляды их на мгновение встретились.
Покрывшись густым румянцем Вильгельмина поспешила отвернуться и сразу попала под горячую руку матери.
– Вот ты где, несносная девчонка! – зашипела Кристина Августа.
Влепив дочери звонкую пощечину, она потащила ее к креслам первого ряда. Лицо Кристины Августы горело, словно это ей только что дали оплеуху. Она лопатками ощущала обращенные на нее укоризненные взгляды, но держала спину прямо, с достоинством особы королевской крови. За каждым ее шагом следили, Кристина Августа не сомневалась, среди прихожан тоже притаились агенты брата. Но если на себя она махнула рукой, то Вильгельмина достойна лучшей участи.
– Да что я такого сделала, маменька?
Вильгельмина покорно опустилась на отполированное десятками седалищ кресло, постаралась сосредоточиться на словах прелата.
– Будто сама не знаешь! – Кристина Августа расправила тяжелые складки юбки и, чтобы скрыть волнение, заняла руки молитвенником. – Глазки строишь, пока я забочусь о спасении твоей души. Разве я не говорила тебе, что репутация – главное достоинство девушки? Особенно, в твоем положении.
Она горестно вздохнула. Да, порой Кристина Августа излишне строга с дочерью, но строга во благо. Некогда она сделала неверный выбор и теперь жестоко расплачивалась за него.
С другой стороны… С другой стороны, если бы она не отринула долг, не поддалась искушению, не появилась бы на свет Вильгельмина – лучик солнца в ее беспросветном существовании. В детстве Кристина Августа называла ее маленькой Люцией: как и сестра творца, девочка обладала нежнейшей светлой кожей, изумительными светлыми волосами и большими голубыми глазами. Окажись такая куколка при дворе, давно была бы помолвлена, а то и вышла замуж. Только вот путь в столицу Вильгельмине заказан: венценосный брат категорично заявил, что не желает видеть блудную сестру и «ее отродье».
– Вам показалось, маменька.
Вильгельмина и не подумала обидеться. Наоборот, она часто жалела вечно грустную, нервную, болезненную мать. Несмотря на юный возраст, Вильгельмина догадывалась, как много той пришлось пережить.
– Прости, солнышко! – Кристина Августа погладила дочь по голове. – Надо бы снова заказать тех капель.
В прежние годы, порой казавшиеся сном, она отправилась бы на воды. Теперь все иначе. Пусть Кристина Августа занимала почетное место в Майенском соборе, считалась единовластной владелицей окрестных земель, это не шло ни в какое сравнение с ее прежним положением. Из принцессы крови – в графини. Вместо бриллиантов – скромная нитка жемчуга. Бесконечные счета, перешитые по многу раз платья… И навечно приклеившееся к лицу выражение скорби.
Порой Кристина Августа смотрела на себя в зеркало и задумывалась, не попытать ли счастья в третий раз. Ей всего тридцать пять, она все еще может иметь детей. Задумывалась и тут же забывала. Да и за кого ей идти, кто бы согласился взять подобную невесту? Опять же, как новый муж обошелся бы с Вильгельминой, вдруг лишил бы крошечного наследства, а то и вовсе поколачивал, глумился?
Первого супруга, принца Руперта, Великого герцога Славия, выбрал Кристине Августе отец, покойный Кристиан Десятый. Жених приходился ей кузеном. Увы, жизнь молодых сразу не заладилась. Супружеская чета поселилась в загородном дворце Маренго и большую часть времени проводила порознь. Руперт вел активную светскую жизнь в столице, тогда как Кристину Августу под видом заботы о ее здоровье вынуждали довольствоваться прогулками по парку. Раз в неделю супруг навещал ее с целью деторождения, но после двух выкидышей подряд предпочитал жене общество фрейлин. До Кристины Августы доходили слухи, что одна из них родила сына и Руперт намерен развестись, чтобы жениться на возлюбленной. Мать, с которой она изредка делилась своими страхами, называла все чушью:
– Узы брака нерушимы. Женщина должна закрывать глаза на мелкие шалости мужчин, неизменно встречать супруга с улыбкой и всеми силами заботиться о продолжении рода.
– Но как же я могу, если он не бывает у меня? – растерянно спрашивала Кристина Августа.
– Так сделай так, чтобы бывал. Кому нужна больная жена, еще один выкидыш? Съезди на воды и поменьше слушай пустоголовую чернь. Через год или два у вас появится розовощекий малыш, и ты думать об этом забудешь.
Она последовала совету матери и, прихватив младшего брата мужа, Алария, в качестве сопровождающего, отправилась поправлять здоровье. В столицу Кристина Августа вернулась уже беременной и с твердым намерением развестись.
Увы, отцом Вильгельмины стал вовсе не Аларий Это бы ей простили, закрыли глаза. Скорее всего, Руперт признал бы малышку своей, а если нет, Кристину Августу спешно бы развели и выдали за Алария. Увы, все было намного хуже.
Кристина Августа украдкой нащупала под лифом медальон с прядью волос Петруша.
Всего лишь учитель. Такого пятна не смыть.
– Мама, ты плачешь?
Вильгельмина встревоженно нагнулась к ней, протянула платок. Пощечина забылась, она не могла долго сердиться на мать.
– Просто вспомнила твоего отца.
Кристина Августа вновь обратила лицо к амвону. Служба заканчивалась – запели певчие на хорах.
– Правда ли.
Вопрос ужом вертелся на языке, но Вильгельмина боялась его задать. Наконец быстрым шепотом выпалила:
– Правда ли, что он чернокнижник?
Кристина Августа нахмурилась.
– Кто сказал тебе такое?
Вильгельмина отвела взгляд.
– У выхода из храма поговаривали. Кричали, что я ведьма, чтобы убиралась из города. А про отца слуги шептались.
– Люди завистливые и злые. Многие нас не любят. Но если ты назовешь мне имена…
– Я не доносчица. – Вильгельмина стиснула кулаки. – Я просто спросила.
О Петруше Вилласе, втором муже Кристины Августы, ходили разные слухи. Одни, например, венценосная семья, считали его обыкновенным проходимцем и отказывались признавать брак действительным. Вторые видели в скромном учителе могущественного колдуна, передвигавшегося в полнолунье на колеснице, запряженной удевами. Якобы он увлекался алхимией, изобрел эликсир бессмертия, и разгневанная покушением на свою власть богиня хаоса Эрато утащила его в свой дворец. Там он с тех пор варит свои зелья.
Истина, как известно, неизменно посредине. Петруш безумно любил супругу, что не помешало ему скупать на ее деньги старинные книги. В окнах библиотеки их дома в Майене по ночам часто горел свет. Чем он там занимался, никто не знал, Петруш запрещал себя беспокоить даже супруге.
Спустя пару лет муж Кристины Августы, так и не получивший от ее родни никакого титула, исчез, будто растворился. Отправился по делам и не вернулся. Злые языки неизменно добавляли, что в кармане у него лежал мешочек с драгоценностями супруги.
Кристина Августа кривотолкам не верила. Она велела прочесать все окрестные леса, но, увы, Петруша не нашли и со временем признали умершим. Безутешная вдова винила в его гибели венценосного брата: тот мог подослать убийц, чтобы избавить сестру от позора. Недаром же, будто в качестве компенсации, он издал специальный указ, объявлявший Вильгельмину наследницей матери и даровавший ей титул учтивости – леди Майенская.
С тех пор минуло довольно времени, но Кристина Августа не сняла траурных одежд. Не из соображений глубокой скорби – экономии. Темные цвета не маркие, платья из них носятся долго, если изотрутся, можно незаметно заменить кусочек. Увы, несмотря на титул правительницы местных земель, Кристина Августа с дочерью жили скромно.
Певчие замолкли, прелат и служки удалились в заалтарное помещение.
Зашуршали одежды, заскрипели лавки. Кристина Августа тоже вышла в широкий проход центрального нефа.
– Ваша милость! – с ней с фальшивой улыбкой поздоровался глава цеха портных.
– И вам доброго дня, мастер[3] Отто, – приветливо кивнула в ответ Кристина Августа и махнула Вильгельмине: – Подожди меня снаружи, я скоро.
Она прекрасно понимала, о чем пойдет речь, не желала, чтобы дочь слышала.
– Прекрасный цветок Майена!
Отто проводил Вильгельмину взглядом, который крайне не понравился Кристине Августе. Уж не надумал ли он свататься? Да, Вильгельмина не принцесса королевской крови, но она планировала выдать ее за дворянина, какого-нибудь барона. Или хотя бы за банкира, а не пропахшего овечьей шерстью и кошенилью ремесленника.
– Сколько ей уже лет, элафа графиня?
Глаза Отто замаслились. Гордо выпятив грудь в узком бархатном колете, чудом не трескавшемся на упитанном животе, он будто невзначай коснулся кошелька на поясе.
Кристина Августа с завистью посмотрела на кружева его рубашки. Брабантские, она не могла себе их позволить. Да и ее сорочки не отличались тем же качеством, как у приора[4]. На нем сейчас тончайшая, батистовая, тогда как под платьем Кристины Августы обычная льняная.
– Семнадцать.
Собственно, из-за дня рождения дочери она и наделала долгов – хотелось устроить праздник с угощениями и танцами. Пригласить лучших музыкантов, юношей и девушек из знатных и богатых семей. Сшить Вильгельмине пару новых нарядов, на выход и для прогулок. Все – чтобы привлечь женихов. Увы, хорошенького личика недостаточно, нужна достойная рама.
– Совсем невеста, ваша милость!
Мечтательно цокнув языком, Отто перешел к делу. Вся обходительность мигом исчезла, уступив место циничности дельца.
– Вы должны мне, элафа графиня, еще с марта месяца.
– Но не здесь же, в доме Божьем!
Кристина Августа оглянулась на статую Творца.
– Так мы не о злодеяниях говорим, а о делах праведных. Да и как еще мне вас застать, элафа графиня? Как ни приду, вечно вас дома нет.
– Хорошо! – Кристина Августа поморщилась, словно проглотила что-то несъедобное. – Сколько?
Мысленно она попрощалась с одной из служанок – иначе долг не вернуть. Наверняка Отто возьмет с нее с процентами. Тогда и вовсе придется обходиться без мяса, заложить нитку жемчуга – все не обручальное кольцо. С ним Кристина Августа не рассталась бы даже под страхом смерти.
– Сейчас посмотрим…
Отто извлек из-за пазухи лист бумаги грубой выделки, разгладил.
– За ткани, канитель, кружева… Вот, извольте взглянуть, – он протянул ей счет, – двенадцать с полтиной серебром. У меня и расписка с вашей печатью имеется.
– Да заплачу я! – раздраженно отмахнулась Кристина Августа.
Пальцы смяли счет, кинули под ноги Отто. Тот поднял, бережно расправил и убрал на место, под сердце.
– И когда же изволите? Все сроки вышли. Я и так слишком добр, элафа графиня, только из уважения к вам процентов не потребую.
– Завтра же пришлю человека.
Кристине Августе хотелось скорее сбежать отсюда. Съемный кружевной воротник с камеей, оставлявший открытым крошечный треугольник кожи над лифом, душил, превратился в ошейник.
– Благодарствую, элафа графиня, всегда к вашим услугам!
Отто припал к затянутой в перчатку руке и попятился по проходу, не переставая кланяться. Лицемер! Он подаст на нее в суд, добьется долговой тюрьмы, но не перестанет улыбаться.
– Что же мне делать?
Кристина Августа провела рукой по вспотевшему лбу, поправила старомодный вдовий чепец в форме сердечка. Глаза лихорадочно блуждали по храму в поисках спасения. Завидев спустившегося в центральный неф прелата, Кристина Августа было поспешила к нему, но раздумала. Что толку, не спишет же он ее долги!
– Я не могу, не могу допустить позора! – словно в помешательстве, повторяла она.
Одна радость – на дневную службу пришли в основном старики да старухи, некому шептаться о разыгравшейся некрасивой сцене. А деньги… Она найдет и заплатит все до фартинга. Брат не обеднеет, если Кристина Августа запустит руку в «коронные деньги» – полагавшиеся монарху подати. Казначей прибудет за ними только в конце года, к тому времени она точно возместит потерю.
Жалко, конечно, потратилась зря – праздник отгремел, закончился грандиозным салютом, а все без толку. Гости охотно пили и ели, но никто не посватался к Вильгельмине.
Глава 2
Дворец графов Майенских главным фасадом выходил на Рыночную площадь, по другую сторону которой высился собор. В закатные часы его тень полностью накрывала старинное, успевшее облупиться, утратить былой лоск здание.
Род Майенских пресекся около сорока лет назад, с кончиной Альфреда Рыжего. Все это время дворец, напоминавший больше укрепленный дом зажиточного горожанина, простоял в запустении, пока милостью короля у него не появились новые жильцы. Возведенный из песчаника и известнякового туфа, некогда он был оштукатурен и покрыт красно-коричневой краской. Сейчас от нее остались лишь линялые разводы. Зато ограненные в виде бриллиантов камни нижнего этажа все еще внушали трепет.
Вильгельмина не любила свой новый дом, с тоской вспоминала прежнее скромное жилище, где она провела около четырех лет – столько длилась борьба Кристины Августы с венценосными родственниками и духовенством за свое право сочетаться браком с любимым мужчиной. Девушка ничего не знала о ее перипетиях, о слезных письмах, которые мать посылала первому мужу, унижениях, которые она претерпела ради развода. В памяти осталась только упитанная трехцветная кошка, любившая дремать у нее на коленях, светлая комната с видом на озеро и отец, в часы досуга бродивший с ней по окрестностям. С его помощью маленькая Вильгельмина постигала мир, знакомилась с царством зверей и птиц. Петруш рассказывал ей и о магии, о том, что ее не следует бояться. «Но только если она обращена во имя добра», – неизменно повторял он. Вильгельмина воспринимала все как сказки. Не верила и прелату небольшой горной церквушки, куда они ходили на пятничные службы. Если бы Люция действительно существовала и покровительствовала женам, как вещали с амвона, мать никогда бы не плакала. Кристина Августа, как и полагалось особе королевского рода, делала это беззвучно, когда, как ей казалось, никто не видел, но Вильгельмина остро ощущала ее эмоции.
Вскоре после переезда в этот мрачный, пропахший плесенью и засушенными розами дом, она впервые почувствовала кое-что другое. Это случилось накануне исчезновения отца. Тени в углу спальни вдруг сгустились, поползли к табурету, на котором дремала нянька. Пятилетняя Вильгельмина со страхом наблюдала за ними, а потом, повинуясь внутреннему толчку, протянула руку.
Тьма оказалась приятной на ощупь и не причиняла вреда. Она ластилась к Вильгельмине словно оставленная на прошлом съемном жилище кошка.
Зачарованная, девочка подставляла руку снова и снова, пока не уснула.
Сейчас было иначе. Вильгельмина так до конца и не разобралась со своим даром, но усвоила: тени способны исполнять желания. Другое дело, какой ценой…
Весна выдалась теплой, поэтому узкие витражные окна распахнули. Ветер доносил с площади гомон голосов, кидал в лицо пригоршни песка и трухи из-под колес проезжавших телег, душил запахом навоза – неизменным спутником всех провинциальных городов.
Где-то стучали молотки рабочих.
«Вот бы хоть одним глазком посмотреть!» – с тоской подумала Вильгельмина. Она сидела у окна с вязанием в руках, но не могла закончить ряда. Мысли витали далеко, за стенами тюрьмы – как девушка прозвала дворец. Ей хотелось туда, на волю, пройтись по воскресному рынку, а не наблюдать за ним из окна.
Мать хотела найти ей жениха… Откуда он возьмется, если Кристина Августа строго-настрого запретила выходить без ее разрешения. Уж не в соборе же, куда ходят одни старики!
Безусловно, она могла нарушить запрет, с помощью теней ускользнуть из дома, но боялась потревожить мать.
Тяжко вздохнув, Вильгельмина отвернулась.
Скрипнул жесткий деревянный стул – девушка нагнулась, чтобы поднять скатившийся с колен моток шерсти. Рукодельничала она по необходимости: зимняя шапочка совсем прохудилась.
Обитатели дворца чинили одежду и штопали сами, Вильгельмина даже варила варенье из райских яблочек. Разумеется, сама одевалась и раздевалась – у них с матерью была одна горничная на двоих. Еще одна служанка мыла, стирала и гладила вещи. Третья готовила еду. Из-за графского титула приходилось держать и конюха, выезд из двух гнедых кобыл с коляской. Кристина Августа все вздыхала, порывалась от них избавиться, но всякий раз не могла. Тогда бы она совсем опустилась в глазах местного общества.
«Прятать бедность» стало их неизменным девизом. Кристина Августа щедро осыпала нищих медяками, а сама довольствовалась похлебкой на обед. Источала аромат розовой воды и не могла позволить себе батистовую сорочку. По той же причине – всегда и везде оставаться принцессой Эландской – она наняла дочери лучших из возможных учителей. Пришлось продать кое-что из обстановки, книги Петруша, зато Вильгельмина сносно пела, музицировала на клавесине и могла поддержать разговор на любую тему.
Скинув деревянные крестьянские башмаки, которые обувала дома, чтобы не износить раньше времени туфелек, девушка отсчитывала петли. До темноты требовалось связать хотя бы четыре ряда. Лучше больше, заняться все равно нечем. Остатки библиотеки Вильгельмина выучила наизусть, заглянула во все пыльные, заставленные разным хламом дальние комнаты, даже забралась на чердак. Матушка потом ее долго ругала. Не столько за недостойное поведение, сколько за испачканное платье.
Вильгельмина дошла до двадцатой лицевой петли первого ряда, когда ее внимание привлекла перебранка внизу. Судя по голосам, спорили прямо возле их дома. Забросив скучное вязание, она прильнула к окну. Так и есть, у крыльца стояла женщина в самом странном одеянии, которое ей когда-либо доводилось видеть, и визгливо, не чураясь бранных слов, спорила с их служанкой Мартой. Та отказывалась пускать в дом «эратову блудницу, удеву бессовестную».
Порядочной барышне полагалось немедленно захлопнуть окно и зажать ладонями уши, но Вильгельмина, полностью оправдывая свое сомнительное происхождение, жадно ловила каждое слово. Потом и вовсе поспешила вниз, радуясь ниспосланному Творцом развлечению. Матушка заперлась в кабинете, велела не беспокоить, некому ей помешать или запретить.
– Впусти ее! Я хочу знать, кто она.
Марта в сомнении покосилась на Вильгельмину, покачала головой.
– Не стоит, элафа, от асонок одни беды.
– Так она асонка…
Придав лицу скучающее, слегка надменное выражение, Вильгельмина пристально осмотрела незнакомку из-за широкого плеча служанки. Незваная гостья не осталась в долгу, не опустила взгляд, как предписывалось третьему сословию. На последнее указывала непокрытая голова, загорелая кожа и множество дешевых побрякушек: стекляшек, продырявленных монеток, лоскутков, – которыми она украсила себя, расшила свой наряд. Он заслуживал отдельного внимания – множество разноцветных пышных юбок, каждая короче другой, вышитая черная накидка и полотняный корсет, выставлявший напоказ все, что полагалось скрывать. Вильгельмина даже усомнилась, была ли под ним нательная рубашка – слишком много тела просматривалось сквозь свободную шнуровку.
Права, права, Марта, воистину блудница! Даже хуже: те наверняка и рубашку носили, и про лиф платья или блузу не забывали.
– Что смотришь, красавица? Нравятся мои наливные яблочки?
Асонка хрипло рассмеялась; звякнули монетки в ее черных, как смоль, волосах.
– У тебя не хуже, пусть и затянуты в железные тиски. Ничего, скоро выпустишь их на волю, вдоволь с кавалером наиграешься.
Вильгельмина покраснела, инстинктивно прикрыла грудь руками, хотя уж на ней-то одежды хватало! Вдобавок серо-голубое платье со скромным, до ключиц, вырезом, забранным тончайшим газом, исключало любой намек на чувственность. Оно напоминало броню, призванную подчеркнуть талию и скрыть остальные изгибы фигуры.
– Пошла прочь, окаянная!
Марта замахнулась на асонку кулаком, начала теснить с крыльца. Дородная, закаленная ежедневным тяжким трудом, она выиграла бы схватку, если бы не хитрость противницы. Она ловко поднырнула под ее руку, сумела протиснуться в дверь и ухватила Вильгельмину за плечо. Та брезгливо скинула загорелую ладонь, открыла рот, чтобы крикнуть конюха, но асонка ее опередила:
– Прогонишь, судьбу свою не узнаешь.
Вильгельмина заглотила наживку, но пускать женщину дальше порога отказалась:
– Здесь гадай!
Марта тенью нависла за спиной асонки, готовая в любой момент встать на защиту госпожи.
– Рука у тебя знатная… – Мозолистые пальцы скользили по внутренней стороне ладони Вильгельмины. – Давно не встречала такой руки! Корону на тебе вижу. А дальше линия жизни раздваивается. С одной стороны смерть, с другой – жизнь. И с линией любви тоже непросто, то петляет, то раздваивается, то в одну линию сходится. Вижу только страсть, много страсти. Осторожно, красавица, дом не спали! Зато линия ума прямая, глубокая. Будешь следовать ей, уцелеешь. Поддашься искушению, Творец покарает.
Чуть помолчав, асонка хитро добавила, глядя прямо в глаза в собеседнице:
– А, может, и не Творец вовсе, Эрато к себе заберет.
На мгновение сердце Вильгельмины перестало биться. Показалось, или женщина разгадала ее тайну?
– Пошла прочь!
Она резко оттолкнула асонку.
– Как прикажешь, королева из тени! – рассмеялась та в ответ.
Кровь окончательно отлила от щек Вильгельмины. Зачем она спустилась, пошла на поводу у любопытства? Разве не им вымощена дорога в чертоги Эрато?
– Заплати ей, и пусть уходит, – сдавленно приказала Вильгельмина и скрылась внутри дома.
До нее донеслась очередная перебранка Марты и асонки – очевидно, не сошлись в цене. На этот раз Вильгельмина вмешиваться не стала, она даже к окну еще долго боялась подойти, проверить, ушла ли та женщина.
На душе было неспокойно, как днем в соборе.
Сначала странный человек, теперь женщина… Что еще уготовила ей судьба?
* * *
– Слышала, ты опять говорила с чернью. Какой-то бродяжкой.
«Которая пришлась бы по душе моему первому мужу», – хотелось добавить Кристине Августе, но по известным причинам она делать этого не стала, с каменным лицом взялась за вилку и отправила в рот кусочек брюквы так, будто вместо нее подавали оленину.
– Да, матушка.
Вильгельмина лениво ковырялась в тарелке. Есть не хотелось, после слов гадалки она второй день ходила сама не своя.
– Репутация. – Кристина Августа строго взглянула на нее. – Я устала повторять, но скажу снова: ты внучка Кристиана Десятого, а не его конюшего. Хотя даже конюший моего отца на голову выше любого здешнего жителя. Рано или поздно к тебе посватаются, в какое положение ты меня поставишь своими выходками?
Вильгельмина смиренно склонила голову.
– Обещаю больше не огорчать вас.
– Тогда ешь и не заставляй кормить себя насильно. Худоба нынче в моде, но на кости никто не позарится.
Отломив кусочек хлеба, Кристина Августа окунула его в соус из муки, овощного бульона и толики сливочного масла. Блеснув обручальным кольцом и перстнем-печаткой со своими инициалами, она изящным движением отправила его в рот. Вильгельмина последовала ее примеру, безо всякого аппетита проглотила сначала хлеб, затем фаршированную сметано-мучной начинкой брюкву. Мяса сегодня не полагалось, зато на десерт подадут печеные яблоки.
Ели из расписанных вручную фарфоровых тарелок – все, как диктовал высокий статус. Бокалы для воды тоже из цветного стекла. Пожелтевшую от старости скатерть по углам украшали кружевные узоры.
За длинным столом поместилось бы человек десять, но трапезничали за ним только Кристина Августа и ее дочь. Сидеть приходилось на неудобных жестких стульях с высокими спинками, напоминавших скамьи в соборе.
Стены столовой пестрели темными, выделявшимися на фоне выгоревших тканевых обоев, прямоугольниками – следами от картин. От этого наследства Альфреда Рыжего Кристина Августа избавилась в первую очередь. Затем пропала горка для посуды, ее теперь хранили в обычном шкафу. Статуэтки, фарфоровые вазы, расписные каминные экраны – Кристина Августа безжалостно избавлялась от сохранившихся, неразграбленных остатков былой роскоши, переводя их в деньги. Да и как иначе, если полагавшегося ей процента дохода от земель не хватало для полноценной жизни? Просить больше у брата она боялась: Леопольд мог осерчать и лишить ее даже этой малости.
В итоге в огромной, некогда пышной столовой практически ничего не осталось, только стол, стулья, камин и не представлявшая ценности копия портрета бывшего владельца. Поначалу он жутко пугал Вильгельмину, но потом она привыкла к суровому, вечно чем-то недовольному старику в черном бархате.
Зато посуда принадлежала самой Кристине Августе, среди немногих других вещей досталась после развода. Помимо сервиза бывший муж разрешил вывезти из Маренго ее портрет в возрасте шестнадцати лет, написанный в год замужества, фамильные драгоценности и немного личных вещей, вроде платьев и туфель. К тому времени Руперт обзавелся очередной фавориткой, а вскоре снова женился, опять на кузине, но уже не королевской крови, родственнице матери. Не блиставшая красотой Мария дер Мильн оказалась плодовита, по слухам, чуть ли не каждый год рожала герцога или герцогиню.
