Ольга Шерстобитова
Заклятие
Ядвига.
Ветра на этот раз не было, но заплетенные в косу волосы все равно растрепались, и прядки лезли в лицо, время от времени не давая рассмотреть, что впереди. Холодный ночной воздух обжигал щеки, а руки, которыми я держалась за основание метлы, заледенели. Опять придется долго их растирать, чтобы вернуть чувствительность.
Сенька, сидевший у меня на коленях, недовольно мурлыкал, прикрывал ярко-зеленые глаза, задевал пушистым хвостом мои колени. Кот нервничал: в отличие от меня, он не любил летать на метле. Для меня же это – единственная радость: взобраться раз в месяц на ведьминский артефакт, провести рукой по крепкому основанию, прикоснуться рукой к колючим веткам и подняться в небо.
Правда, своего первого полета я почему-то не помнила. Все тогда смазалось. Метла попалась своенравной, постоянно норовила меня сбросить. Пару раз я чуть не упала, земля и небо кружились, как в калейдоскопе, а волосы пришлось потом вычесывать старым потрескавшимся гребнем. В них попали сухие листья, иголки и даже солома. Хотя откуда взялась последняя – неясно. Вроде бы я над чащей летала.
В памяти остался совсем другой полет. Я впервые рискнула сесть на метлу ночью – и мир для меня навсегда изменился. Рассыпанные по темному небосклону звезды казались ближе. Руку протяни – и рядом чудо. Я и тянулась, пыталась зачерпнуть пригоршню огоньков и чуть не упала в болото. Но это не омрачило радости. Наоборот. Держась за метлу, я летела к линии горизонта до рассвета, и, когда взошло солнце, захотела его догнать и обнять. Так оно было прекрасно.
И не беда, что потом пришлось целый день добираться до дома. Ох и попало мне тогда от Сеньки!
Я улыбнулась этим нечаянным воспоминаниям, почесала друга за ухом и глубоко вдохнула. Лесные запахи – они особенные. Если уметь чувствовать, то можно различить множество оттенков.
С запада тянуло болотом. Терпкая ряска, кисловатый запах клюквы, для которой только-только пришел черед, тонкий, почти не уловимый аромат последних, самых поздних кувшинок. Они пахнут горечью, которую приносит едва ощутимый ветерок. Сколько отчаянных молодцев сгинуло в этих местах, пытаясь сорвать для суженой хотя бы один белоснежный цветок! И сколько еще сгинет… Но кувшинки манят к себе, зовут, обещают бесконечное счастье. Только ложь это все. Цветы на болоте самые обычные, а сладкие речи нашептывает болотник. И ему ведь верят… Хоть бы один из молодцев, прежде чем лезть в зыбкую трясину, задумался, откуда на болоте взялись цветы? Но сколько ни предупреждай – толку нет. Матушка как-то сказала, что ради любви принято совершать подвиг, но забыла упомянуть, что рядом с ним шагают еще и глупость с безрассудством.
С востока ночной ветерок, потревожив макушки треугольных темно-зеленых елок, принес на легких крыльях совсем другие ароматы: душистой хвои, прелых листьев кленов и дубов, дурманящей рябины. Я словно наяву увидела, как среди листьев прячутся тяжелые гроздья ягод, которыми зимой любят лакомиться птицы.
А на юг лететь было нельзя, хоть и очень хотелось. Там меня ждет беда! Почти два года в глуши живу. Кроме молодцев, что приходили за советами да волшебными путевыми клубками, которых у меня и в помине не было, людей я не видела. Первое время – опасалась, носа не показывая из избушки, что меня приютила. А потом стала потихоньку выбираться в лес, собирать грибы, ягоды, травы.
Тоску по людям и общению с ними, конечно, унять не получалось. Но желание жить было сильнее. Понимала: если пойду даже в ближайшую деревню, до которой двое суток пути, – учуют.
Сенька, иногда наведывавшийся в поселение, пересказывал последние новости. Они меня не радовали. В каждой деревни чародеи закопали кристаллы, поместив в них каплю крови сестрицы. Стоит мне подойти к этим кристаллам на расстояние тридцати локтей, как кровь отзовется. И прощай, белый свет! Да лучше бы родная сестрица защитные заклинания поставила против нежити, от которой погибают люди. Сила у нее огромная. Так нет, ей меня подавай! О чем тут еще говорить? Тьфу!
Я вздохнула, снова улавливая аромат, намекающий, что людское поселение совсем близко. Манил теплый хлебный запах, дурманил голову дым от костров. Люди… На мгновение показалось, что я даже слышу чей-то смех. Вгляделась в ночное небо с замершими звездами. Тихо. Никого здесь нет. Только вдалеке, в глубине леса, изредка ухают совы да опадают желтые листья от редких порывов ветра.
Как же все-таки хотелось к людям! Погулять в цветном сарафане по ярмарке, наслаждаясь шумом заезжего балагана и смехом носящейся детворы. Погрызть сахарных леденцов, с любопытством поглядывая на удалых молодцев. Пройтись по пыльным улицам, рассматривая слюдяные стекла и заросли мальв в палисадниках. И нельзя. Ничего нельзя! А все кажется таким простым… Лишь слегка направить основание метлы вниз, развернуться…
– Поворачивай на север, иначе снова собьешься с пути, – сказал Сенька. – И выше поднимись.
Я вздохнула и направила метлу в сторону, набирая высоту. До волшебного озера осталось совсем немного. Во время полета мы с Сенькой почти никогда не разговаривали. Это напоминало своеобразный ритуал: лететь, прижавшись друг к другу, и молчать.
Озеро блеснуло слева, и метла, послушная моим прикосновениям, стала спускаться. Вода была неподвижной, темной и спокойной. Я знала, что мне ничего здесь не угрожает, никто не проберется к волшебному озеру, но все равно поежилась. Должна ведь уже была привыкнуть за два года к тому, что раз в месяц я должна нырнуть и хлебнуть воды из источника. Иначе мое заклятие будет никогда не снять.
Ключ в озере волшебный. Люди зовут его живой водой и верят, что он обладает великой силой, способной исцелить любые раны. Только он не снимает заклятия и не лечит разбитое сердце, сколько ни ныряй и ни пей ледяной воды, сводящей скулы. Даже временного забвения не дарит.
Я скинула плащ, сарафан и рубашку, ежась от холодного осеннего воздуха, подошла к кромке воды, глубоко вдохнула и вошла в воду. Бр-р-р! Ледяная. Но нырять все равно придется. Иначе потеряю даже эту крошечную надежду на чудо.
Матушка, пока была жива и ее не убила моя старшая сестрица Марьяна, вознамерившаяся стать царицей, всегда говорила, что надо верить в лучшее. Всем сердцем верить. И тогда это лучшее придет, прокрадется незаметно, сядет, как бабочка, на плечо. И первое время я верила. Отчаянно, неистово, но… сколько должно пройти времени? Где брать силы, чтобы не сдаться?
Я нырнула, загребая руками, зная, что до дна здесь не так уж и глубоко. Слышала, раньше в озере водились русалки. Куда делись? Умерли? Уплыли? В воде даже не мелькали рыбы, она лишь кутала меня в свои холодные объятия. Я плыла, а в голове крутились воспоминания. На этот раз неприглядные, страшные…
Умерший отец, умершая матушка, темный сгусток заклятия, посланного в меня сестрицей. Из дворца я бежала темной ночью, накинув плащ и скрывая лицо под капюшоном. Нет, быть узнанной я не боялась. Разве можно в горбатой старухе с бородавкой на длинном крючковатом носу признать младшую царевну? Просто по щекам текли слезы, и их показывать никому не хотелось. Сестрица, уничтожившая своей магией в тот день чуть ли не пол царского двора, была столь занята переворотом, что вспомнила обо мне к рассвету, поэтому время на побег в суете и шуме было.
Родителям я уже ничем помочь не могла. Воевод защитили сильные обереги, завязанные на клятве верности. Меня они не спасли. Все амулеты и талисманы почему-то тогда не подействовали. Так и попало то злополучное заклятие в меня, едва я кинулась защищать отца.
Не успела.
Погоня за мной была знатная, и скрылась я тогда чудом. Лес оказался другом, укрыл, спас и довел до заброшенной избушки, крыша которой поросла мхом. Внутри, как ни странно, оказалась посуда и сундук с одеждой, а в маленьком погребе обнаружились разносолы. Я заночевала на лавке, вслушиваясь в шум дождя за давно немытыми окнами, а утром в доме появился Сенька, и влетела в распахнутые двери метла.
Раньше в избушке жила ведьма, но она давно сгинула. Лишь сухие травы в мешочках напоминали об ее присутствии. Я колдовать не умела. Нет у меня способностей, как у сестрицы Марьяны, поэтому удивительно, что метла отозвалась. Сеньке же я честно рассказала про то, кем являюсь, и про заклятие.
Вскоре мы, тайком встретившись с одной сильной ведьмой, живущей в непроходимой чаще, выяснили, что темные чары не снять. И тогда кот показал волшебное озеро, вода которого позволяла мне хотя бы на одну ночь в полнолуние становиться собой.
До рассвета.
Я подплыла к источнику, сделала пару глотков и, оттолкнувшись от дна, направилась к поверхности. Дышать становилось сложнее, перед глазами плыли круги, а грудь неимоверно жгло. Когда я вдохнула холодного воздуха, даже не сразу поняла, что уже нахожусь на поверхности. В ушах звенело, я отчаянно выплевывала воду и кашляла.
– Ядвига, выпила?
Сенька всегда звал меня полным именем, в отличие от той же сестрицы, дразнившей Ягой – костяной ногой. Впрочем, под действием заклятия я на нее и стала похожа. Разве что упомянутая конечность была самой обычной. Только кости по вечерам ныли.
– Выпила, – сипло ответила я, выползая на берег и стуча зубами. Натянула одежду и отправилась к заранее собранному хворосту. Спустя время, на берегу весело затрещал костер, а мы с Сенькой уселись на бревно и стали ждать рассвета. Это тоже уже стало традицией: после моего ныряния в волшебное озеро смотреть, как солнце согревает лучами мир.
Звезды исчезали медленно, неохотно, словно кто-то бережно снимал каждую из них с небосклона и клал в большой зачарованный мешок, чтобы вечером небрежно их оттуда вытряхнуть. Горизонт светлел, и вскоре первая алая полоса появилась на небе. Люблю эти умиротворенные моменты. Даже жаль потом возвращаться в избушку.
Дмитрий.
Осенний лес, через который я шел вторую неделю, был тих. Лишь изредка на косматых темных елках появлялись рыжие белки и почти сразу же исчезали. Птиц вообще не было. Даже вороны не каркали над ухом, что тревожило. Только падали листья, дурманили пряными запахами, уговаривали свернуть с заветной тропинки, что указала мне нянюшка.
Я остановился, прислушался. Не нравятся мне такие места. Не может быть лес настолько безмолвным. Особенно днем! Ночью же эту тишину хоть мечом режь. Я нащупал клинок, что висел на поясе. Сдается, что в этом лесу нечисти столько, что и врагу не пожелаешь. Спасибо отцу, единственному человеку, знавшему о моей силе, за то, что счел нужным научить владеть мечом. Он все же надеялся, что я выберу путь воина. Удалого, смелого, сильного… Может быть, все так бы и вышло, как он желал, да только убивать мне было противно.
Я не был трусом, не боялся смерти и да, рубил нечисть без жалости, понимая, что либо она нас одолеет, либо мы – ее. Но… Нечисть – это не люди. Последних было жаль. Они – чьи-то братья, отцы, мужья, сыновья… Их ждали дома у горячих печей и до наступившей темноты, а может, и дольше, вглядывались в мутноватые стекла, надеясь, что вернутся… Живыми. И здоровыми.
