Ольга Тарасевич
Золотой венец Трои. Сокровище князей Радзивиллов (сборник)
Высокий рост – около ста восьмидесяти пяти сантиметров.
Тонкое телосложение, мальчишечье, юное, без взрослой мужской основательности мышц.
Светлая одежда подчеркивает его смуглую кожу, и черные волосы, и огромные темно-карие глаза с длиннющими ресницами. Ресницы, кстати, настолько длинные, что карие глаза при отсутствии прямого освещения вдруг приобретают насыщенно-фиолетовый, черничный оттенок.
Профиль: нос с легкой красивой горбинкой, крупный рот, идеальной белизны зубы.
Лицо Салаха напоминает изысканную, свежую, только-только распустившуюся орхидею…
«Блэк черри»! – пронеслась в ее голове глупая мысль. – Не так уж меня и обманули: в этих местах и правда водится редкий изысканный вид орхидей…»
Он улыбнулся, вошел в агентство и заговорил с ней.
У этого мальчика, как ни странно, оказались отличные манеры. Он виртуозно жонглировал темами светских, ни к чему не обязывающих бесед; намекнул, что мог бы стать отличным гидом, помочь ей определиться с выбором места отдыха и отеля. В его деликатной, ненавязчивой приветливости, возможно, угадывался профессионализм, но только никак не профессионализм экскурсовода.
От парня «пахло» сексом.
Курортный жиголо?..
Нет, безусловно, личные отношения с таким мальчиком неприемлемы. Интрижки на отдыхе – возможно, унизительные и далеко не бесплатные – это не тот уровень, до которого стоит опускаться. В личном плане игра не стоит свеч совершенно.
И все-таки…
Такое странное предчувствие…
Так можно смотреть на полусгнившую от обильных поливов «камбрию»[12] или «мильтонию»[13], которые продавщицы цветочного магазина замучили до уценочной стадии, и вдруг почувствовать, что через полгода именно этот трупик даст дивные цветы.
Дикое любопытство и азарт… эти эмоции, которые пробудил в ее душе Салах, оказались настолько сильными, что, когда парень предложил ей составить компанию на отдыхе, согласие сорвалось с губ женщины быстро-быстро.
– Знаешь, этот мальчишка сразу сказал: оплатить билеты и отель он пока не может, – продолжала делиться новостями Кристина. – Он обещал мне вернуть деньги позже. Естественно, я ему не поверила. И, может быть, зря. Да, я понимаю: рыться в вещах человека подло. Но я, в конце концов, придумала для себя чудесное оправдание: я же его совсем не знаю, надо побеспокоиться о своей безопасности и все такое! У мальчишки была с собой сумка, он положил ее в шкаф. Я перепрятала ее за штору, отправилась якобы в душ. Позвонила в ресторан, чтобы в номер принесли воды. Когда постучал официант и Салах пошел открывать дверь, я выбралась из ванной и подхватила его вещички. И там…
Она пододвинула сумку, достала золотое украшение, отделанное сапфирами, изумрудами и бриллиантами, и поднесла его к экрану ноутбука.
Демонстрировать подружке это сокровище, вновь прикасаться к золоту и камням было невероятно приятно.
Казалось, что по всему ее телу побежали электрические разряды, и даже голова слегка закружилась, как от бокала шампанского.
Откуда у Салаха такая дорогая вещь? Наследство его папочки? Или мальчик грабит магазины?
Что он собирается с ним делать? Продать хочет? Интересно, сколько может стоить подобная вещичка?!
На все эти вопросы, конечно, пока нет ответов.
Но можно попытаться их получить.
Или… ни о чем его не спрашивать, а просто прихватить с собой это украшение и убежать?
Воровать, безусловно, нехорошо.
Однако… как же хочется открыть собственный магазинчик орхидей! С большим выбором растений, специально обученными правильному обращению с орхидеями продавцами. А может, денег, вырученных за продажу побрякушки Салаха, хватило бы даже на организацию настоящего питомника вроде Швертера или Элснера? О, это было бы восхитительно – выращивать популярные гибриды, пытаться выводить новые!
Два шага до исполнения этой мечты.
Гадких, гнусных шага.
Но если их сделать, самые ее заветные желания реализуются…
Глава 3
Карфаген, 207 год до н. э.
– Знаешь, Софониба, а я бы не отказалась выйти замуж за Ганнибала. А что, отличный супруг, известный и богатый! В Карфагене он появляется всего раз в несколько лет. Проведет тут зиму, подлечит раны, получит денег на войну от сената – и опять уезжает к своему войску. Уж пару-то месяцев и самого противного мужа можно потерпеть! Зато потом… – Басса, закатив глаза, счастливо улыбается, отчего на ее щеках появляются симпатичные ямочки. – Представляешь, как это здорово – быть женой такого славного полководца! Наверное, его дом – настоящий дворец, где потолок отделан серебром, а вся мебель – из эбенового дерева. Но, конечно, дело не только в том, что жила бы я хорошо и иных забот не знала, кроме как рабам приказания отдавать. Ганнибал – настоящий воин! Да перед ним весь Рим трепещет! Если бы только он взял меня в жены, уж я бы не посмотрела, что Ганнибал старый и на один глаз слепой. Я, может, его даже и полюбила бы за то, что он воюет с Римом. А когда он победит – провезет свою возлюбленную жену по побежденным улицам, и я плюну из роскошных носилок прямо на ворота дома своих бывших хозяев и…
Увлекшись своими мечтаниями, Басса уколола иголкой палец. И сразу же отвела ладонь от вышивки, стараясь, чтобы даже одна-единственная капелька крови не появилась на красивом покрывале.
Покрывало расшито золотом, в его центре готовится к прыжку сильный мускулистый леопард – его еще надо вышить. Уже можно угадать контур сжавшегося в комок тела прекрасного животного. Немало дней пришлось ей провести, склонившись с иголкой в руках, над этим роскошным убранством для ложа. А сколько еще предстоит работы…
– А разве ты помнишь своих римских хозяев? – удивилась Софониба, прищурившись.
Вышивка, разложенная на полу, была огромной, она выполнялась сразу с двух сторон – и самой Софонибой, и ее рабыней Бассой. Сбиться при счете стежков хозяйке не хотелось, но поболтать ведь тоже интересно! Поэтому ей приходилось быть очень внимательной.
Закончив вышивать ногу грациозного животного, девушка продолжила:
– Мне кажется, отец привез тебя к нам в дом, когда ты еще была совсем маленькой, еще меньше меня. Мы ведь выросли вместе.
– Да! Но я все равно помню, как мою маму пристегивали ремнями к огромному жернову. Вместе с другими рабынями она вращала мельницу. Обессилевших женщин часто наказывали. Маму хлестали плетью по обнаженной спине, и от каждого удара оставался кровавый след. Нам удалось сбежать во время Сатурналий. В Риме есть такой праздник, когда рабы якобы становятся господами… на короткое время. Наши хозяева, конечно, и не думали нам прислуживать в эти праздничные дни. Но по крайней мере работать сверх сил не заставляли: заняты были только рабы, служившие в доме. Мама схватила меня и сбежала. Она, наверное, бросилась в порт, где нам удалось забиться в трюм какого-то корабля. Маму убила жажда. У нас были с собой сочные плоды, но мама все отдала мне. Потом, помню, меня еще несколько раз продавали, уже в Карфагене…
– Я рада, что отец купил тебя. – Софониба протянула рабыне кусочек ткани, чтобы та перевязала палец: кровь никак не унималась, стекала на мраморный пол. – Стала ты мне ближе, чем родная сестра. А про Ганнибала как жениха мой тебе совет – даже и не думай!
Басса грустно вздохнула, нахмурила темные брови:
– Да я и не думаю! Знатный карфагенянин никогда не женится на рабыне. Но я и наложницей его не отказалась бы стать.
– У Ганнибала нет наложниц.
– Почему?
Софониба пожала плечами, отчего ее светлые волосы, волной рассыпавшиеся по плечам, пришли в легкий беспорядок.
– Наверное, потому, что к его услугам все женщины из тех стран, по которым проходит наше войско. А еще отец мне рассказывал, что Ганнибала не интересует ничего, кроме войны. Он ест совсем мало – только для того, чтобы утолить голод. Он спит на земле, укрывшись плащом, будто простой солдат. Какой дворец, Басса? Война – вот его дворец, боевые слоны – вот его женщины. Говорят, что, едва лишь ему минуло девять лет, как его отец, Гамилькар Барка, начал брать сына с собой в походы в Испанию. Заставил его поклясться, что Ганнибал всю жизнь будет ненавидеть Рим и все силы положит на покорение знатного города. Привел его в храм, опустил ручку сына на внутренности жертвенных животных, возложенные на алтарь, и потребовал клятвы…
– Я понимаю, почему я ненавижу Рим. Но разве отец Ганнибала был рабом? Мне кажется, только рабы, побывавшие в Риме, могут так ненавидеть римлян! Нет хуже хозяев! В Карфагене, может, только раз в год распнут беглого раба. А весь Рим просто окружен крестами!
Софониба покачала головой:
– Нет, конечно, никаким рабом Гамилькар Барка не был. Он был богатым, знатным человеком, его часто выбирали суффетом[14]. У него имелось много сторонников, они до сих пор объединены в специальную партию баркидов… А причины его ненависти… Рим вынуждал Карфаген платить дань, забирал наши земли… Учитель мне рассказывал: вражда между Римом и Карфагеном будет вечной. По крайней мере, так говорят легенды. Когда-то троянец Эней вероломно покинул основательницу нашего города, Дидону, и уплыл на поиски града Рима. От горя царица бросилась в огромный костер. Так же велика, как тот костер, отныне и ненависть между римлянами и карфагенянами…
Осторожно делая стежки (перевязанный палец мешал ей вышивать с прежней ловкостью), Басса покачала головой:
– Не хочу говорить о ненависти и войне! Мне это совершенно неинтересно! Давай лучше поболтаем о любви! Ладно, я поняла – не суждено мне стать женой Ганнибала. И разница между нами слишком велика, и женщинами он не интересуется… Хорошо, я присмотрю себе другого славного воина или знатного карфагенянина. А ты, ты уже влюблена? За кого ты хочешь выйти замуж? Расскажи же скорей!
Вместо ответа Софониба грустно вздохнула.
Что толку влюбляться и мечтать о своем избраннике? Все равно девушкам из знатных семей приходится выходить замуж за того мужчину, которого выберет отец. Чувства дочерей никогда никого не интересовали!
Разве хотела красавица Саламбо, дочь Гамилькара Барки, сестра Ганнибала, выходить замуж за Нар-Гаваса, брата нумидийского царя Гайи? Нет, конечно! Нумидия – это далекая бескрайняя земля, выжженная солнцем. Там нет никаких городов, а люди живут не в каменных домах, а в мапалиях – хижинах, устланных шкурами. Саламбо же, как и всякая городская девушка, любила шумные рынки, лавки с роскошными тканями и драгоценностями, любила, когда рабы несли ее на носилках в храм и она приносила в жертву богам белоснежную голубку или устраивала возлияния вином. Но отцу ее не было никакого дела до того, что любила и чего хотела его дочь. Он думал только о том, что Нар-Гавас после смерти брата станет царем (у нумидийцев трон наследует не старший сын правителя, а его брат). Он думал о том, что нумидийцы всегда были самыми лучшими наездниками: гибкие сильные воины этого племени и их прекрасные выносливые кони неоднократно повергали римлян в бегство. Союз карфагенян и нумидийцев был выгоден Карфагену, поэтому желания Саламбо вообще никакой роли не играли. О, бедняжка это понимала! Она знала – спорить и протестовать бесполезно! Жизнь с варваром стала бы для нее вечной пыткой, но даже родной отец не пожалел свою дочь, он своими руками готов был отдать ее Нар-Гавасу. Уже вовсю шли приготовления к свадьбе. Но однажды утром рабыни не добудились своей госпожи. Навечно уснула бедная девушка в своей опочивальне: сердце Саламбо не выдержало и разорвалось от горя…
– Ох, расстроили меня все эти разговоры, – пробормотала Софониба, откладывая шитье. – Боюсь я даже думать о своем замужестве! Выберет мне отец какого-нибудь старика-варвара, и что я потом стану делать? Умру от горя, как красавица Саламбо?
– Ганнон любит тебя. Твой отец никогда не обидит свою дочь! Вчера он прислал тебе новый ларец с подарками… – Басса воткнула иглы в ткань. – И я уже туда заглянула! Ларец битком набит драгоценностями!
Софониба шутливо погрозила рабыне пальцем.
Та принялась оправдываться:
– Я лишь одним глазком взглянула! Там такие красивые украшения! Из золота, с яркими камнями!
– Отец вчера ничего не сказал мне! И сегодня – тоже. Хотя мог бы и разбудить меня перед тем, как отправиться на охоту! Где же подарки?!
Басса кивнула на угол покоев.
Там стояла большая ваза с крупными красными цветами, источавшими тонкий нежный аромат. А за вазой и правда виднелся деревянный ларец, обитый серебряными пластинами.
Софониба метнулась к нему, встала на колени, принялась открывать тугие застежки на крышке.
– Госпожа, извольте идти обедать! Я видела щенков, которых приготовил для вас повар! Нежнейшее мяско, пальчики оближете!
Появившаяся в покоях темнокожая рабыня Гела несла на голове огромный поднос, уставленный блюдами с обильной пищей – тарелками с жарким из собачатины, миской, где лежали маслины, была там и амфора с разбавленным водою вином. Сыр, фрукты, свежайшие овощи…
Софониба махнула ей рукой, мол, все потом: и обед, и разговоры.
Отец подарил ей новые украшения!
Они были прекрасны!
В ларце лежали несколько ниток бус из янтаря и золотые браслеты для рук. И иные браслеты – для украшения щиколоток. А вот и чудесная митра. Подобных головных уборов карфагенянки не носят, а иберийки покрывают свои волосы этими высокими головными украшениями с золотыми вставками. Что ж, тем эффектнее будет выглядеть, когда она пройдется в необычной митре по Карфагену. Все прохожие будут оглядываться ей вслед!
– Отец знает, что я обожаю украшения для волос, – пробормотала Софониба, примеряя митру и восхищенно охая. Несложно себе представить: черная кожа митры выгодно подчеркнет белизну ее лица и карие глаза, а золотые вставки на ней – такого же нежного оттенка, что и ее длинные густые локоны. – Я знала, что вчера в город пришла гаула[15]. Как мило, что отец выбрал для меня подарки. И это!..
Все! Иберийская митра небрежно отброшена в сторону.
Теперь ее, затаив дыхание, примеряет Басса, а на волосах Софонибы красуется другое украшение.
Какой дивный золотой венец! Состоит он из двух тонких ободков, украшенных драгоценными камнями. Чередуются сапфиры и изумруды, сверкают на солнце прозрачными гранями, бросают на белоснежный мраморный пол пригоршни разноцветных огоньков. Но не только камни на ободке притягивают взгляд. Прекрасные цветы, дивные птицы, бабочки – все они сплелись в золотом хороводе между ободками. Тонкие фигурки украшены крупными алмазами, они искрятся, словно радуга.
– Какая же ты красавица! – восхищенно выдохнула Басса. Приблизившись к Софонибе, она ловкими движениями расправила белую тунику госпожи, переколола придерживавшие пурпурную накидку серебряные фибулы[16]. – Вот теперь все прекрасно: платье соответствует венцу. Хотя…
Софониба вопросительно вскинула брови.
Новое украшение вызвало в ее душе какое-то странное чувство.
Куда-то исчезают ее привычная безмятежность, покорность воле отца, смирение…
Невероятные эмоции, словно волны, как бы подхватывают Софонибу и несут ее в некие новые, неизведанные, загадочные страны. Неизвестно, что будет там… Предчувствие то ли счастья, то ли боли теснит грудь… Но изменить что-то все равно невозможно…
Послеобеденное время Софониба не любила.
Отец обожал подремать после еды, а ей никогда не удавалось заснуть.
Если бы папа находился в доме, можно было бы пройти в его покои, поблагодарить за подарки. Но он еще не вернулся с охоты.
А впрочем…
Софониба вышла из своих покоев, кликнула раба и распорядилась подать для нее носилки.
Отличная идея – отправиться в храм Танит, совершить в честь богини возлияние вином! А заодно и показать всем карфагенянам прекрасный золотой венец с драгоценными камнями. Каким образом? Самым незамысловатым! Можно ведь не задергивать шторки на носилках. И прохожие увидят дивные камни венца. Сапфиры и изумруды сияют так ярко – не заметить их просто невозможно!
Софониба сидела в носилках и наслаждалась всем, на что только падал ее взгляд.
Прекрасен Кафраген с его мощеными улицами, просторными площадями и шумными рынками.
Посмотришь вдаль, где синеет море, и сердце сжимается от восторга. Как хорошо жить и видеть такую красоту! Сливаются в одну линию синее небо и синее море! Такой яркий, прекрасный оттенок, и так радостно любоваться им!
Чужие взгляды, обрывки разговоров… Вон там, у дверей лавки, знатная карфагенянка в богатой одежде торгуется с продавцом золотых украшений; а вот торговец погоняет ослика… Ну и нагрузил же он свою телегу – доверху, осел, похоже, скоро лопнет от натуги, и еще…
Вначале Софониба не обратила особого внимания на юношу, пробиравшегося сквозь шумную толпу.
Отметила лишь, что у него почему-то гладко выбрита голова, да и одет он не как все: в тунику из шкур, на поясе в кожаных ножнах болтается кинжал. Впрочем, не сказать, что странный наряд и необычная прическа портят облик молодого человека: он высокий, стройный, гибкий, напоминающий прекрасного грациозного молодого зверя.
Похоже, пробираться через толпу ему было весьма неудобно – прохожие то и дело толкали парня, а некоторые явственно выкрикивали ему прямо в лицо резкие замечания.
Потом девушка потеряла его из виду, отвлеклась, рассматривая клетку, в которой сидел такой толстый раб, что тело его представляло собою сплошные валики жира (должно быть, его везли на рынок, чтобы там показывать за деньги).
А затем…
Тот юноша смотрел прямо на нее.
Софониба увидела его глаза – темно-карие, окруженные длинными темными ресницами. И вдруг почувствовала, что дрожит от озноба, хотя яркое солнце с раннего утра щедро освещало Карфаген и, казалось, уже расплавило самый воздух.
Парень приблизился к ее носилкам и пошел рядом с рабами. Те принялись выкрикивать ругательства, опасаясь, что он – попрошайка и может побеспокоить своей назойливостью молодую госпожу.
– Я хочу выйти! – не терпящим возражений тоном вдруг распорядилась Софониба.
Понимая, что она ведет себя неправильно, слишком смело, девушка тем не менее покинула носилки и оказалась рядом с молодым человеком. И, не зная, что сказать, приветливо улыбнулась ему.
– Я полюбил тебя. Ты будешь моей женой! – даже не поздоровавшись, вдруг выпалил незнакомец.
В его интонации не слышалось вопроса.
Он словно бы просто ставил ее в известность о принятом им решении – и более ничего!
Софониба рассмеялась:
– Как зовут тебя, муж? Ты бы хоть представился мне! Я – Софониба, дочь Ганнона.
– Масинисса, – быстро отозвался молодой человек.
Девушка печально вздохнула.
Масинисса не назвал имени отца, но вымолвил свое, и этого было вполне достаточно.
Он – варвар, он – нумидиец, причем явно не самый знатный, хоть и является сыном короля массилов Гайи. Но трон унаследовал брат владыки Гайи, тот самый, пожелавший жениться на бедняжке Саламбо. Знатная карфагенянка умерла, но у Гайи множество других жен. А Масинисса, увы, не предложит своей жене ничего, кроме простой хижины – мапалии…
И вдруг Софониба поняла, что вдвоем с Масиниссой ей будет хорошо и в самой обыкновенной хижине! Потому что у этого юноши такие красивые глаза и ярко-красные губы, и от одного лишь его присутствия ее бросает то в жар, то в холод, а еще ей очень хочется, чтобы этот странный, волнующий озноб никогда не проходил…
События развивались стремительно.
Тем же вечером Масинисса отправился в дом к Ганнону и попросил у отца Софонибы согласия на этот брак.
– Конечно, Ганнон отнюдь не пришел в восторг и вначале даже выхватил кинжал. Масинисса так горячо убеждал твоего отца отдать тебя за него замуж, что Ганнон попросту не понял, о чем он завел эти речи. Возможно, твой отец решил, что Масинисса – коварный убийца, которого к нему подослали враги, – докладывала потом Софонибе Басса, прилежно подслушавшая их разговор. – Однако вскоре все выяснилось. Ганнон подробно расспросил, из какого рода происходит Масинисса. А потом сказал, что не возражает против свадьбы. «Но надо подождать пару лет. Ты еще очень молод, Масинисса, сын Гайи! Ты должен прославиться как воин, проявить себя, стать достойным моей дочери, – так сказал Ганнон. – А пока мы объявим во всеуслышанье о вашей помолвке. Чтобы ты на войне сражался отчаянно и смело – ведь в Карфагене тебя будет дожидаться прекрасная невеста».
Вот это новости!
Софониба бросилась Бассе на шею и разрыдалась от счастья.
Как быстро все может измениться в жизни… Еще утром она безмятежно занималась шитьем. И вот уже успела и влюбиться, и стать невестой!
* * *
Все-таки он красивый. И очень умный! А со стейком как изящно расправляется – загляденье!
Только вот…
Вспомнив последний выпуск новостей, Лика Вронская нахмурилась.
Увы, Андрей прав: обстановка в Тунисе явно накаляется. Как неудачно все совпало – только они приехали на курорт, а тут творится непонятно что! Абстрагироваться от действительности и просто беззаботно валяться на пляже – нет, это у нее не получится. Акции протеста приняли массовый характер, президент Туниса Бен Али исчез из страны… В туристической зоне, правда, пока что все спокойно. К тому же остров Бо отделен от материка морем. Сюда вряд ли доберутся протестующие против власти граждане. Но и выбраться с острова будет не так-то просто… Туристов доставляют сюда рейсами внутренних авиалиний. Время полета – изрядное, почти целый час. Следовательно, в случае необходимости быстро отсюда не уедешь.
Впрочем…
Лика Вронская счастливо улыбнулась своему спутнику.
Несмотря ни на что, ей не хочется никуда отсюда уезжать!
Теплый вечер, негромкая музыка, на столиках в ресторане сияют огоньки свечей, воткнутых в круглые стеклянные подсвечники…
И можно просто болтать, и никуда не торопиться, и любоваться выразительным лицом Андрея, и наслаждаться этим вечером, и предвкушать ночные ласки…
Андрей – потрясающий любовник! Он словно бы открыл перед ней чувственную сторону жизни заново, а все, что было прежде, – просто черно-белый кинофильм, который ты смотришь с относительным интересом и лишь потому, что еще не знаешь – бывает и цветное кино…
Появление в ресторане странной француженки – Эмилии – не прошло незамеченным.
Официанты и менеджер проводили одобрительными взглядами ее стройную фигурку в черном платье, рыжеволосый турист, похожий на немца, ужинавший за соседним столиком в одиночестве, помахал женщине рукой.
Кивнув Эмилии, направлявшейся к стойке, где можно было взять напитки, Лика наклонилась к Андрею и зашептала:
– Видишь ту барышню? Она, похоже, сумасшедшая. Пристала ко мне возле бассейна, говорит: здесь опасно, официанты хотят всех убить! Она – француженка. Знаешь, кем работает? Психоаналитиком, между прочим! Я попыталась ее немного успокоить. Кажется, мне это удалось.
Андрей пожал плечами:
– Сапожник без сапог – что тут удивительного? А впрочем, из-за всех этих новостей, понятное дело, разволнуешься. Я тоже беспокоюсь, правда, по другой причине. Ситуация в Тунисе не уникальна, похожая обстановка сложилась во многих восточных странах. Люди там живут очень бедно, но при этом видят многочисленных обеспеченных туристов… Плюс телевидение, Интернет; их кругозор расширяется. Африканцы начинают понимать: жизнь впроголодь – это ненормально, надо бороться за улучшение экономической ситуации. Помнишь, как рушился Советский Союз? Началось все в Прибалтике, потом перекинулось и на другие республики – поочередно. Процесс не только «пошел» – он стал неконтролируемым и неуправляемым. Боюсь, и здесь произойдет нечто подобное. И как говорится: лес рубят – щепки летят.
– Может, нам лучше уехать? Хотя, конечно, жаль будет потерять деньги… Вряд ли нам возместят расходы: я так понимаю, речь идет о форс-мажорных обстоятельствах? Но жизнь и безопасность все-таки дороже! Хотя мне, если честно, так не хочется дергаться! Только приехали, еще не накупались… Может, все обойдется? И потом, в нашем домике такая прекрасная широкая кровать…
– В последнем выпуске новостей… – Андрей отпил глоток вина из бокала и поморщился: – Вино немного горчит, тебе не кажется?.. Да, так вот, в последнем выпуске российских новостей сообщили: в случае обострения ситуации проведут экстренную эвакуацию. Я покупал тур в агентстве, официально. Так что, по идее, забыть нас не смогут: наверное, турагентства передадут информацию об отдыхающих здесь россиянах в посольство. А самостоятельно мы вряд ли уедем, сюда самолет только раз в неделю прилетает. Пока что я не вижу особых оснований для паники. Но все-таки «забивать» на все и расслабляться тоже не стоит – не тот случай.
Лика слушала рассудительный голос Андрея и понимала: ей ни капельки не страшно. Потому что рядом – надежный мужчина, он обо всем позаботится, не подведет ее.
– …Ау! Второй раз тебя спрашиваю: что такое хел?
Отпив глоток минеральной воды (каким-то острым соусом здесь поливают мясо, вроде табаско – во рту все горит!), Лика недоумевающе подняла брови:
– Хел? Понятия не имею! Это чье-то имя? Фамилия? Впервые слышу!
Андрей пожал плечами:
– Не знаю, может, и имя. Мне показалось, я слышал крик, очень жалобный. Кто-то кричал: «Хел, хел!»
– Погоди. – Лика резко откинулась на спинку стула, и от неловкого движения вилка спикировала под стол и обиженно дзинькнула на полу. – Я ведь тоже сегодня что-то такое слышала… То есть слов я не различила, музыка громко играла. Но мне показалось, что я услышала нечто похожее на жалобный стон… Потом меня отвлекла Эмилия, и я провела «сеанс успокоения нервов» для профессиональной «успокоительницы»… Андрей, а если это не «хел», а «хелп»?!
– А что такое «хелп»?
– «Помогите» на английском!
– Помогите?.. Английского я не знаю, тебе виднее.
Пару минут они молчали, внимательно прислушиваясь к окружавшим их звукам.
Никаких настораживающих звуков. «Времена года» Вивальди льются из динамиков, слышен легкий звон столовых приборов, звяканье тарелок, обрывки разговоров, смех…
Андрей вдруг взял бокал вина и с подозрением его понюхал. Потом проделал то же самое со стаканом минеральной воды.
– Да нет, вроде все в порядке. Показалось…
Лика кивнула на свою тарелку, где лежал не доеденный ею кусок мяса:
– Мне кажется, они с маринадом переборщили или с соусом. Стейк слишком острый. Блюда за обедом понравились мне намного больше. А с этим блюдом местные кулинары явно перемудрили.
– Возможно. Но этот крик… он все равно меня беспокоит. Знаешь что? – Андрей встал из-за стола и протянул ей руку. – Пошли прогуляемся немного. Посмотрим, кто там плачет или… стонет? Может, мне и показалось, может, это какая-нибудь местная живность такие душераздирающие звуки издает?.. Или ты хочешь отведать десерт?
Вронская покачала головой. Какие уж тут пирожные, когда на душе у нее почему-то вновь стало так тревожно…
Обняв Андрея за талию, она вышагивала по белоснежным камням дорожки.
На собственном опыте недавно проверила: рухнуть вниз – проще простого. Тем более теперь, когда у нее на ногах туфли на десятисантиметровой шпильке.
А что же делать, Андрей-то вымахал как жираф – под два метра, – приходится хотя бы по вечерам маскировать свой детско-подростковый рост, хочется же ей выглядеть достойно рядом с таким красивым мужчиной!
– Кстати, Андрей, знаешь, что я сегодня видела, когда в одиночестве прогуливалась по территории?
Она собиралась рассказать ему о странной русской темноволосой женщине (кстати, ни ее самой, ни ее арабского спутника на ужине в ресторане не было), которая украдкой рассматривала драгоценности.
Но Андрей вдруг остановился и указал куда-то вперед:
– Смотри, видишь?
– Смотрю… Вижу… – пробормотала Лика, старательно вглядываясь во тьму (а темнело здесь быстро), – пальмы и клумбы красиво подсвечены… Здорово, да. Но, в общем, ничего особенного и…
И в этот момент она вдруг заметила кое-что особенное.
В цокольном этаже здания вспыхнул огонек, похожий на пламя свечи.
Через пару секунд, когда их зрение адаптировалось к быстро наступившим сумеркам, они разглядели: в окне горит не свеча, а зажигалка. Зажатая в чьей-то руке зажигалка.
Вронская хотела было поинтересоваться: что бы это значило?
Но не успела.
«Какой хруст… мне пробили череп… моя любимая доченька останется сиротой… искры из глаз… ничего не вижу… не чувствую…»
Мысли ее оборвались, и все окружающее провалилось в беззвучную черноту…
* * *
Мысленно призывая себя к спокойствию, Ганс Винкельман отпил глоток пива и отставил кружку.
Нет, ему не показалось – пиво какое-то невкусное. Вроде он попросил налить ему кружку пива того же сорта, что и всегда, а сейчас почему-то в светлом пиве ощущается терпкая медовая сладость, как в портере.
Впрочем, пиво тут ни при чем.
Есть вещи и посерьезнее, поважнее!
«Все произошедшее кажется совершенно невероятным! Я просто подошел в холле к стойке, за которой обычно сидел охранник-секьюрити. Парень куда-то отлучился. Он был мне и не особенно нужен. Я просто хотел посмотреть, насколько эффективно работают видеокамеры. Все эти новости о беспорядках, конечно, не стоит принимать всерьез. Но все-таки мне захотелось убедиться, что неприятные сюрпризы исключены и видеокамеры надежно просматривают все подходы к отелю… – Размышляя, Ганс прошел к столу с фруктами, положил на тарелочку пару слив и яблоко и вернулся за свой столик. – С безопасностью, наверное, здесь все в порядке: многочисленные камеры и правда «простреливают» и входы, и саму территорию отельного комплекса. Но все это вдруг утратило свою значимость, потому что я увидел такое… Русская женщина сидела под пальмой, болтала по скайпу и вдруг достала из сумки настоящее сокровище! Понимает ли она всю его ценность?! Я, конечно, не профессиональный историк. Но когда имеешь бизнес, связанный с сувенирами, невольно начинаешь изучать старинные легенды, мифы, предания… Перед тем как купить товары в Тунисе, я много читал об истории этой страны, просматривал репродукции картин, скульптур, хранящихся в различных музеях… Мне было важно понять: какие именно сувениры отражают самый дух этой страны, являются ее символом? Конечно, очень популярен миф о Дидоне, основательнице Карфагена. И я запомнил, что на многих мозаиках Дидону изображают в красивом венце, украшенном драгоценными камнями. Такая техника при изготовлении ювелирных украшений использовалась в Трое: два золотых ободка, инкрустированные драгоценными камнями, а между ними – золотые фигурки, цветы или животные, с вкраплениями алмазов. Среди золота Трои сохранилось множество подобных колец, ожерелий, венцов… Согласно легенде, в Карфаген приплыл троянец Эней, и между ним и Дидоной вспыхнула страсть, однако позже Эней покинул свою любимую, и она совершила самоубийство. Помню, увидев мозаику с изображением Дидоны в венце, я подумал: как мастерски художник воплотил в своей работе древние легенды, венец явно намекает на связь царицы с Энеем, он мог быть подарком троянца царице Карфагена… И вдруг сегодня неподалеку от месторасположения древнего города-государства Карфагена я вижу похожее украшение в руках у русской женщины! Просто голова идет кругом… Откуда у нее такая вещь?! О, если бы она только согласилась ее мне продать! У меня имеется несколько весьма состоятельных клиентов, готовых заплатить за раритеты любые деньги. А впрочем, дело не только в бизнесе. Я обожаю подобные антикварные изделия! Любоваться ими – огромное удовольствие, которое не могут дать никакие финансы. Я должен увидеть этот венец! Просто увидеть его своими собственными глазами, прикоснуться к золотым ободкам, рассмотреть камни… Я пытался не делать глупостей, обо всем таком забыть… Но целых полдня я только об этом венце и думаю. Лучший способ избежать искушения – это поддаться ему!»
