Ольга Вечная
Больно не будет

Полная версия

Глава 3

Даже в детстве мне не уделяли так много внимания, как в эти дни. А ребёнком я была избалованным, папиной принцессой. Потом отца уволили с высокой должности, доходы резко упали, а жизнь изменилась.

Со мной разговаривали врачи, психологи, полицейские. Пытались и журналисты, но я отказалась давать интервью. По первым же вопросам догадалась, к чему они клонят, – им нужно за что-то зацепиться, чтобы раздуть скандал. А я не в том состоянии, чтобы ловко лавировать между скользкими темами и взвешивать каждое слово. Штурм пошёл не по плану, начался в тот момент, когда заложница всё ещё находилась в здании, – я могла попасть под раздачу.

А ещё я поняла, что никакого вертолёта не было. Не было лётчика-самоубийцы, согласившегося вывезти непредсказуемых преступников из города. Не было приказа идти на уступки.

Спецназ готовился к штурму. Вожак был не так прост, а после недавнего случая, когда мирный переговорщик ликвидировал террориста, и вовсе не доверял якобы милым психологам.

Бойцам нужно было поднять жалюзи, чтобы смог работать снайпер. И по возможности освободить побольше людей. Каким-то образом они выяснили пристрастия вожака, выбрали парня, который в его вкусе. Попытались обыграть.

Смело, абсурдно! Он вызвался сам.

Если бы штурм начался, когда мы все находились внутри, процент выживания был бы явно ниже ста.

Я честно рассказала, как всё было, и врачу, и начальнику Ярослава, солидному мужчине по фамилии Тодоров. Да, следовало бы скрыть факт моей глупости. Мне велели смотреть в пол, но я не послушалась. И он за это пострадал. В ходе драки он получил сотрясение, двойной перелом нижней челюсти, на которую пока наложили шину и которую планируют прооперировать через пару дней. Прогнозы благоприятные: после всех манипуляций и реабилитации он сможет говорить и есть твёрдую пищу. Хоть бы это так и было!

Руководству Ярослава понравилось, что я не стала выгораживать себя, – наоборот, старательно оправдывала их спеца, требовала его наградить. Мне разрешили его навестить в больнице, где я столкнулась с его родителями. И снова всё честно рассказала. Они имеют право знать, что их сын – герой.

Если отец отнёсся с пониманием – он тоже при погонах, – то мама выволокла меня за волосы из палаты и пожелала всего самого страшного. Она была на эмоциях – я её не виню.

Вечером мне позвонили с незнакомого номера и сообщили, что Ярослав не спал и был свидетелем сцены в палате. Ему понравилось, что я пришла. И если я хочу, то могу проведать его ещё раз, чтобы пообщаться без свидетелей.

* * *

Он слегка приподнимается, и я подтягиваю подушку повыше, чтобы он мог принять более удобное положение полусидя. Пульс стучит в висках, я всё время смотрю ему в глаза, пытаясь прочитать мысли. Что, если он меня ненавидит? Презирает? Ассоциирует с болью?

Если бы мне не позвонили прошлым вечером, я бы не решилась прийти снова.

Что-то нужно сказать. Поблагодарить? Его глаза немного мутные, да и в общем он выглядит неважно: сильный отёк на лице, губы синие, челюсти в прямом смысле намертво сцеплены шиной. Для закрепления эффекта подбородок зафиксирован пращей.

– Можно я просто посижу с тобой немного? – наконец, спрашиваю. Он выглядит удивлённым, но кивает. Я пододвигаю табуретку ближе к изголовью, присаживаюсь. Это хорошо, потому что колени рядом с ним дрожат. Всё это время я держу его за руку. Наверное, у него температура, он такой горячий… как солнышко.

– Может быть, позвать доктора?

Он отрицательно качает головой.

– Только скажи, и я мигом.

У него половина лица перебинтована, а глаза улыбаются. Они тёмные, почти чёрные, ещё и зрачки расширенные – смотрю в них, словно в самую ночь.

Он одет в белую майку, лежит под одеялом. Палата отдельная, здесь даже уютно. Его отец – какая-то шишка, которая может себе позволить купить лучшее лечение. Боже, его отец – шишка, он мог бы отдыхать где-нибудь на Бали, а не устраивать стриптиз перед кучкой неадекватов.

Тем более с таким телом. Наверное, на этом Бали девушки устраивали бы состязания, чтобы самим перед ним раздеться.

Тёмные волосы на голове коротко подстрижены, кожа смуглая. Руки крепкие, я нащупываю мозоли на ладонях. А потом спохватываюсь:

– У тебя, наверное, есть девушка, – стараюсь, чтобы голос звучал шутливо: – Ей не понравится, что я трогаю тебя, – отпускаю его, отвожу глаза и прячу руки под коленями.

Он мешкает, потом раскрывает ладонь и ждёт. Стреляет взглядом, дескать, верни как было. Жест требовательный – лёжа в койке после ранения, он пытается командовать, и я невольно улыбаюсь этой просьбе-приказу. Нерешительно снова вкладываю свою ладонь в его горячую, немного влажную. Так и молчим, смотрим.

Всё позади, мы в безопасности, но в глубине души, в той её части, которая подчинена инстинктам, мы всё ещё вдвоём среди врагов и держимся друг за друга. Вернее, конечно, я за него.

* * *

Время тянется.

Понятия не имею, что говорить. Тем более он не может пока ответить. Я даже не уверена, что Ярослав – это его настоящее имя, а не выбранное случайно для прикрытия.

Да нет, настоящее, конечно, его так все называли. И парень в маске с пауком, и Тодоров.

– Твоей маме бы не понравилось, что я здесь, – закидываю удочку. Сложно в одиночку вести разговор с посторонним человеком. Нет общих тем. Нет общих знакомых. Ничего нет, кроме благодарности и воспоминаний о самых страшных минутах в жизни.

В его глазах снова мелькает чертовщинка, он слегка сжимает мою руку и ведёт большим пальцем по ладони. От этого простого жеста волоски на коже встают дыбом. Моя спина прямая, словно я в корсете для коррекции осанки. Я продолжаю что-то говорить, чтобы заполнить паузу:

– Мне никто не хотел ничего рассказывать, но я так рыдала, что доктор сжалился. Я вообще довольно плаксивая, но в экстремальных ситуациях, оказывается, словно высыхаю. Девочки все плакали в ювелирке, – делаю паузу. Он смотрит на меня. – У меня одной не было слёз. Я честно пыталась выдавить из себя хотя бы одну, чтобы быть как все. Не получилось. А потом прорвало! Хирург заверил, что, если операция пройдет успешно – а она пройдёт, я верю, – ты ещё неделю полежишь здесь, и выпишут. Потом ещё дней восемь походишь с шиной, и её тоже снимут. Дальше, конечно, диета, реабилитация, физио и упражнения. И всё станет как было. Но ты, наверное, это и так знаешь.

Он утвердительно моргает.

– Я могу помочь с упражнениями. Я по профессии логопед. Детский, правда, но если ты захочешь… в смысле, мне бы хотелось что-то для тебя сделать.

Он слегка улыбается и кивает.

– Всё обязательно будет хорошо. Я буду думать только о хорошем, сила мысли, молитва… во что ты веришь, то и буду делать.

Он сдерживает смех и делает жест, будто отмахивается. Дескать, что ты переживаешь, ерунда. Видел бы он себя со стороны. Безбашенный.

Ярослав чуть крепче сжимает мои пальцы, когда заходит врач с дежурной улыбкой.

– А кто у нас тут? Доброе утро! – смотрит в папку с бумагами, весело улыбается. – Как вы сегодня, Ярослав?

Переводит глаза на меня, намекая, что мне следует оставить их наедине.

– Если хочешь, я приеду завтра, – спрашиваю шёпотом у бойца. Его глаза улыбаются, и он слегка кивает. Я улыбаюсь в ответ. Мне вдруг хочется наклониться и поцеловать его в лоб, но я так, разумеется, не делаю. Машу на прощанье и убегаю, ловя себя на мысли, что мне совсем не хочется уходить.

Слишком рано. В моём новом мире по-прежнему существует лишь два человека – я и он. Остальные – враги, жертвы или трусы. Наверное, мне нужна помощь психолога. Умом я это понимаю, но сердцем… сердцем мне нужен только этот человек. Рядом. Тогда безопасно.

Даже когда он лежит на кровати бледный и забинтованный, даже когда я вспоминаю слова его матери о том, что при следующей нашей встрече меня постигнет участь её сына.

Глава 4

Катерина

Через несколько часов после операции Ярослав выглядит значительно лучше, чем накануне. Я ожидала, что он будет отходить от наркоза, но нет, обошлись местной анестезией. Вытерпел.

Для меня огромное удовольствие разглядывать его лицо, больше не бледное, как стена в коридоре. Отёк спал, пращу с головы Ярослав снял сам. Когда его рот закрыт, совершенно незаметно, что он всё ещё с шиной.

Заглядываю в его палату, пряча за спиной цветы, – он не реагирует, и я робко стучусь. Понятия не имею, уместно ли дарить мужчине букеты, но фрукты ему нельзя. По крайней мере, в целом виде. Медсестра шепнула, что пока только больничная еда, и я не стала тратить деньги впустую.

Он сидит на кровати в свежей тёмно-синей майке и свободных спортивных штанах, смотрит в айпад.

Пальцы покалывает от острого дискомфорта и ощущения полной чужеродности происходящего.

Не стоит мне здесь быть. С ним.

Надо бежать…

Ярослав отрывается от экрана, видит меня и улыбается.

Вижу тепло в его глазах, как-то умудряюсь читать по ним. Это тепло окатывает с головы до ног, оно смывает последние страхи.

Он подбирается довольно резво, откладывает планшет, вытаскивает наушники из ушей. Эта поспешность очень приятна. Делает гостеприимный жест, дескать, заходи-располагайся.

Я закрываю за собой дверь и прохожу в палату.

Окно распахнуто настежь, утренний свежий воздух наполняет лёгкие. Слышно, как поют птицы. Больница окружена рядом высоченных деревьев, на которых нашли приют десятки пернатых созданий. Определённо, утро здесь начинается рано.

В палате очень светло, да и сам Ярослав выглядит посвежевшим. Догадываюсь, сумел добраться до душа самостоятельно и чувствует себя намного увереннее. Вчера на него было страшновато смотреть.

– Сиди, не вставай, – я останавливаю его движение. Сама ставлю цветы в вазу, набираю воды. – Не рано пришла?

Он пожимает плечами, показывает пальцем на планшет, а потом на стул рядом. Я присаживаюсь напротив него и жду, пока он печатает:

«Не рано, здесь всех будят в шесть, – читаю на экране. – В восемь уже провели остеосинтез. Половину лица всё ещё не чувствую. Давай знакомиться?»

Он хитро смотрит на меня, затем делает движение, чуть подаваясь вперёд, как бы показывая, что готов увлечься беседой.

Ха, сейчас я тебя увлеку, держись крепче!

– Давай расскажу, кого ты спас. Меня зовут Катя, ты, наверное, уже в курсе. Мне… двадцать два года, – слегка улыбаюсь, ощущая, как кровь приливает к лицу. Накатывает волнами, заставляя кожу гореть. Между нами вообще ничего нет и быть не может, но я себя чувствую почему-то так, словно на свидании. Как минимум составляю анкету для Тиндера, хаотично выискивая в памяти самые лучшие подробности, пытаюсь набить себе цену. – По образованию я логопед, как уже рассказывала. Но сейчас временно не работаю. Вернее, вот только неделю назад уволилась из центра. Прошла собеседование, жду звонка.

Я поднимаю глаза, а он свои отводит, словно я его поймала за чем-то непристойным. Печатает. Пока он набирает сообщение, я рассматриваю его руки, плечи, лопатки – все открытые части тела. Он покрыт многочисленными ссадинами и синяками – от осколков при штурме. Пока я кричала, спрятав глаза за ладонями, он с кем-то дрался, оттаскивал меня в сторону, закрывал собой…

Также я вижу раны от своих ногтей – пять полумесяцев, спутать с чем-то другим сложно. Пометила мужика, если можно так выразиться.

«Ярослав, 27, водолей, офицер. В будущем, возможно, экстремальный переговорщик. А пока молодой и дурной – цитата моего шефа».

Я начинаю смеяться над шуткой, он подмигивает мне.

– Неужели тебе не хватило этих переговоров? Ты хочешь ещё?

«Ты ведь жива», – он пожимает плечами и смотрит выжидательно. А я чувствую укол ревности, мне не хочется, чтобы он спасал кого-то ещё. Гашу в себе этот странный, неправильный порыв.

– Часто у вас такое происходит?

Он отрицательно качает головой:

«Нет. Если и происходит, то обычно удаётся договориться быстрее. Эти категорически отказывались сдаваться. Кто с ними только ни общался».

Он пишет грамотно и быстро.

«Катя, как ты себя чувствуешь? Мне сказали, ты не пострадала физически. А морально?»

– Всё в порядке. Держусь. Мне стало намного легче после вчерашнего, когда ты… то есть… Я боялась, что ты прогонишь меня.

Он выглядит удивлённым:

«За что?»

– Я ведь ослушалась. В случившемся есть моя вина.

Он хмурится и резко качает головой:

«Ты не виновата в том, что кучка утырков решила разжиться чужим добром. Что они взяли в плен людей. Что посчитали, будто им можно то, что нельзя остальным. Ты ни в чём не виновата. И мне приятно, что ты приехала меня навестить».

После его слов я вдруг начинаю шмыгать носом, хотя приехала с чёткой целью – поддерживать его. А потом он обнимает меня и жалеет.

Он пишет:

«Всё хорошо. Главное, что ты в порядке. Мне приятно видеть тебя в полном здравии».

– Было страшно, да? – спрашиваю.

«Очень», – отвечает боец без лишней бравады.

Некоторое время мы молчим, а потом он показывает планшет с цифрами. Я догадываюсь, что это его номер телефона, и улыбаюсь.

«Мне ужасно скучно, – пишет он. – Если хочешь, то пиши».

Делаю дозвон, и он сохраняет мой номер как «Катерина», без всяких уточняющих пометок.

Приходит врач, по традиции мы тут же прощаемся, и я еду к психологу, с которым на этой неделе встречаюсь каждый день. Родители и слышать ничего не хотят: я должна посещать специалиста, и точка. Впрочем, ничего не имею против.

* * *

Следующим утром Ярослав приглашает меня на завтрак. Так и пишет в начале седьмого: «Не хочешь со мной позавтракать?»

«В больнице?» – строчу я. Нет, блин, в ресторане! Катя, включай голову!

«Да. Но тебе придётся привезти еду с собой. Я бы мог оставить тебе свой завтрак, но вряд ли ты стала бы это есть. Точнее пить». И ставит смеющийся смайлик. «Сам еле справился».

Спросонья я не сразу понимаю, чего именно ему хочется, но затем до меня доходит:

«Тебе же пока нельзя жевать».

«Да. А тебе можно. Порадуй меня, Катя. Съешь что-нибудь вкусненькое, а я полюбуюсь, как ты жуёшь. Все остальные категорически отказались».

«Тебе точно не будет завидно?»

«Будет ещё как. Поесть я люблю».

«Что бы ты хотел, чтобы я съела, Ярослав?»

Он думает несколько минут – я успеваю помыть голову, нанести лёгкий макияж и придумать, что надену, когда получаю: «Сырники со сметаной или малиновым вареньем, кофе, бутерброд с сыром и ветчиной, омлет с чесноком и помидорами».

«Эй, боец, полегче! Ты перечислил мой дневной рацион».

В ответ снова смеющиеся смайлики. В холодильнике я отыскиваю творог и начинаю готовить заказ, варенье куплю по пути в супермаркете, кофе тоже возьму навынос в кафешке у больницы, чтобы был горяченький.

Сегодня он встречает меня, стоя у окна. Если бы не больничные стены, можно было бы забыть, что он здесь пациент, а не гость: спину держит прямо, руки скрестил на груди. Увидев меня, делает взмах рукой, кивает, приглашая проходить. Он приставил стул к тумбочке, положил салфетки, имитируя столик.

– Привет, Катя! – говорит сквозь зубы, и я замираю как заколдованная. Словно он не поздоровался, а заклинание произнёс магическое. Страшное. Глаза вытаращила, моргаю. Даже в лице теряюсь. А осознав, как он может истолковать подобную реакцию, пытаюсь взять себя в руки. Но поздно! Ярослав поспешно прикрывает лицо ладонью. – Проходи, не стесняйся.

Краска густо заливает моё лицо. Резинки, стягивающие его челюсти, конечно, выглядят не слишком эстетично, но и ничего ужасного в них нет. Зря он стесняется.

– Привет, – улыбаюсь я. – Дело не в шине, я просто… не ожидала услышать твой голос. Он такой… Прости, пожалуйста. Я так внимательно его слушала в магазине, что сейчас, в обычной обстановке, он буквально выбил меня из колеи. Мне казалось, будто… голос остался там, вместе с этим кошмаром.

– Ты хочешь, чтобы я молчал? – спрашивает, снова прикрываясь ладонью.

А мне хочется подойти и обнять его, но я не решаюсь. Он пригласил меня только на завтрак.

– Нет конечно. Я привыкну, – и поспешно меняю тему: – Ты точно уверен, что хочешь этого? – замираю с пакетом у импровизированного стола. Губы расползаются в широченной улыбке. В голове тут же яркими красками рисуется картинка, как нас застукивает кто-то из его друзей или медперсонала. Поражённо замирает, крутит пальцем у виска.

Мало того, что чуть не угробила мужика, так ещё и травит.

Ярослав кивает. Кажется, он забавляется. Присаживается на кровать, руки снова на груди, торопит жестом. Ну что ж, хозяин – барин.

Достаю тарелку с сырниками, открываю варенье, сметану. Отпиваю глоток кофе. М-м-м, с молоком и сахаром – безумно вкусно.

Его взгляд становится страдальческим, и это очень комично.

– Приятного аппетита, – произносит сквозь зубы. – Писец, как жрать хочется.

– Сейчас кто-то зайдёт и навеки заклеймит меня стервой, – сообщаю я ему, не в состоянии сдержать смеха. На самом деле я очень голодна: не стала перекусывать дома. При нём, правда, кусок в горло не лезет, но пахнет аппетитно.

Он берёт мою вилку, отрезает ребром четверть сырника, щедро макает в варенье и кладёт на тарелку. Я беру столовый прибор и отправляю еду в рот.

– Очень вкусно, – говорю я.

– Запах супер, – в доказательство делает глубокий вдох, блаженно закрывая глаза. Мне остро хочется его вкусно кормить каждый день своей жизни.

Даже головой приходится встряхнуть, чтобы прогнать навязчивую фантазию в виде Ярослава на моей кухне.

– Сама готовила. Я потом тебе сколько угодно нажарю, когда можно будет. Если захочешь.

Он смотрит на меня как-то странно, но кивает продолжать.

Самое идиотское свидание в моей жизни.

Да нет же! Никакое это не свидание! В том, что мы проводим вместе пару часов в день, нет ничего такого. Должно быть, у него есть девушка. Просто она его любит и жалеет, она ни за что не станет с энтузиазмом уплетать при нём твёрдую пищу, зная, что ему такое удовольствие светит не раньше, чем через месяц в лучшем случае.

Когда я убираю со стола, чувствую, что немного злюсь:

– Если тебе вздумается ещё раз проверить мою совесть на прочность, то в следующий раз ты тоже должен есть. Хоть что-нибудь, хоть белковый коктейль тянуть через соломинку. Я себя, честно говоря, ужасно чувствую.

– Хочешь загладить вину? – перебивает Ярослав. Он очень серьёзен, от его прямого взгляда вдоль позвоночника ползёт колючий холодок. Кажется, кто-то чувствует себя намного лучше и кого-то тянет на приключения. Он смотрит на мою шею, затем ниже – на грудь, резко возвращается к глазам. Такое впечатление, будто он опомнился и остановился. Он моргает. Мне становится ужасно не по себе и в то же время как-то… хорошо.

Хорошо, что он так на меня смотрит. Значит, операция точно прошла успешно. И между тем я впервые до конца осознаю, что он – мужчина, а я – женщина. Между разнополыми людьми стандартной ориентации, конечно, бывает дружба, но это скорее исключение из правил.

– Как мне загладить вину, Ярослав? – слова звучат слишком покорно, слишком эротично. Его глаза темнеют, зрачки расширяются.

В этот момент дверь открывается и нас прерывает всё тот же врач.

– Доброе утро, Ярослав, Катерина, – говорит он, подходя к нам. – А чем это так аппетитно пахнет? – окидывает взглядом палату.

– Пожалуй, мне пора, – прячу за спиной пакет с пустыми тарелками, которые звонко стукаются друг от друга.

Врач хмурится, смотрит то на Ярослава, то на меня. Челюсти его пациента надёжно сцеплены – при всём желании я бы не смогла ничего запихнуть ему в рот. Ругать не за что. Врач это понимает, но всё равно выглядит недовольным.

Ярослав моргает, прощаясь, и смотрит на доктора, я выхожу из палаты, чувствуя смятение и сумбур.

Просто не ходи к нему больше. Не пиши, не отвечай на сообщения, не выполняй просьбы. Не кокетничай.

Глава 5

Ярослав

Лучше бы сломал руку, блть.

Девушка хорошенькая такая, поцеловал бы её уже десять раз за это время, и никуда бы она от меня не делась. Не то чтобы я как-то особенно целуюсь… да нет, классно я это делаю, ни одна ещё не вырвалась, напротив, снова ластились, намекали.

Процесс этот я не люблю, но надо. Иначе до цели не добраться. А если и добраться, то путь тернист и долог. Хотя отец как-то сказанул, что надо потерпеть до свадьбы, потом уже целовать не обязательно. Но, пожалуй, настолько кардинально решать вопрос я пока не готов.

Игнорирует меня Катерина, пишет, что занята. Мне казалось, что искра проскочила, а потом вдруг «занята». А мне-то нефиг делать, только слоняться по палате, на стенку лезть от скуки.

Есть хочется. Даже не так. Адски жрать хочется ежесекундно. Жидкая пища либо не усваивается, либо делает это слишком быстро. Супчики-бульончики, детское питание, протеиновые коктейли для меня вообще не еда. И вроде бы калории посчитаны, но ощущение, что пустой чай дую день за днём.

Кусочек бы мяса. Сочного. Можно даже жёсткого, сухого и без соуса. Немного посолить сверху – и чудесно.

Чуть слюной не захлебнулся от этих мыслей.

Я думал, она теперь будет каждый день меня навещать. Пусть сначала из чувства благодарности, хотя это лишнее. Если бы она после всего послала меня далеко и надолго, я бы не расстроился. Оно того стоило – пусть живёт, радуется, детишек рожает.

Катя-Катя-Катерина. Мельком глянешь – юная совсем, а взгляд глубокий, серьёзный. Логопед, с детками занимается, проблемы их решает. С виду может показаться – ерунда какая. Но нет, напротив. Дети – будущее нашей страны, а слово «патриотизм» армия в моей дурной башке выжгла навечно.

Всю её обсмотрел за эти дни – понравилась.

В дверь стучатся. Ура, пришла всё-таки! А говорила, что занята. Я быстро оборачиваюсь, но увидев гостью, расстраиваюсь. Улыбка сползает с моего лица.

На пороге вовсе не Катя, а моя бывшая – Маринка Воробьёва. Стоит скромно, смотрит на меня.

– Можно? – спрашивает.

– Заходи, – киваю, отворачиваясь. Не хочу её видеть: расстались мы так себе. Но уже отболело, зарубцевалось намертво. Вместе были чуть больше года, все нервы мне вымотала за это время.

Я, конечно, тоже не подарок, но в итоге пришёл к выводу, что никто не виноват, мы просто слишком разные. Познакомились давно, когда я ещё учился на первом курсе на психолога – вот как жизнь изменилась-то! Она запала на мажора, я – на её модельную внешность. Затем пути разошлись: я ушёл в армию, после которой взяли в ОМОН, параллельно учился в военном на заочке, тренировался, времени не было, а она – ммм, хорошела.

Случайная встреча, интерес, страсть. А дальше – «ты вечно занят», «мне скучно», «я в клубе с друзьями». Каком ещё, блть, клубе?!

– Боже, что у тебя с зубами… – закрывает рот ладонью, поражённо моргая. Я улыбаюсь, показывая скобы и резинки. Выглядит, конечно, жутковато. Как из фильма ужасов. – Это навсегда?

Аж смешно.

– Полгода как минимум ходить, – слегка преувеличиваю, наблюдая за её реакцией. Она удивлённо качает головой.

– Ужасно, просто ужасно.

Пожимаю плечами, присаживаясь на кровать. Жду, что её тяга к прекрасному потянет её на выход из палаты, подальше от меня-чудовища. Но нет, усилием воли девушка заставляет себя остаться. Потом подходит и даже присаживается на кровать рядом со мной. Одета крайне эффектно – заметно, что готовилась. Шикарный вырез, соблазнительная родинка. Знаю, что ненастоящая, – татушка, выполненная очень натурально. Но ведусь: она как маячок притягивает взгляд в ложбинку. Моргаю и отворачиваюсь – держи себя в руках, Ярослав! Мы там уже были, и последствия нам не понравились!

– Зачем ты приехала? – спрашиваю сквозь зубы. Не специально рычу – пока другой возможности говорить нет.

– Увидела твой стриптиз, не смогла остаться в стороне. Кошмарная у тебя работа.

– Они лицо не замазали, что ли? – напрягаюсь немного.

– Да я так узнала, по фигуре, – отмахивается и вздыхает. – И татуировке на боку.

– Ясно.

Некоторое время мы молчим, потом я говорю:

– Марина, спасибо, что навестила, мне приятно. Но правда, не стоило.

Она вскидывает свои прекрасные голубые глаза и начинает тараторить:

– Яр, я никогда тебе не изменяла, у меня ничего с ним не было. Может быть, сейчас ты захочешь меня выслушать? Говорят, оказавшись одной ногой в могиле, человек переосмысливает свою жизнь. Я когда прочитала новости… так плакала! Так переживала за тебя!

– Спасибо, Марин. Но… говорить не о чем, – отворачиваюсь. Эта тема вызывает во мне только раздражение. Я перелистнул страницу, закрыл книгу, убрал её на полку. Сжёг шкаф, продал дом и свалил из города. Фигурально выражаясь.

– Мне всё ещё больно, что мы расстались именно так.

– Ну да, приятного мало. Я вернулся из командировки, а ты в клубе висишь на каком-то мудаке.

– Это был просто танец! – всплёскивает руками.

– Да я что, против? Танцуй. Только без меня.

– Я забыла, какой ты невыносимый! – она вскакивает на ноги. Затем снова присаживается. – Видишь, что происходит? Всё ещё выводишь меня из себя парой фраз! Знаешь, что это значит?

– Что нам всё ещё нужно держаться друг от друга как можно дальше?

– Что чувства никуда не делись. У тебя ведь пока нет никого?

Как знать, как знать, Марина.

Впрочем, Катя до самого вечера не читает мои сообщения, а я как привязанный к этой клетке. Вечером приезжает мама, рассказывает новости. Деловито сообщает, что перечитала весь интернет, и уверяет, что поводов для беспокойства нет, поставим мне самые лучшие брекеты, улыбка станет бесподобной. Мама, как и Марина, думает, что внешность для меня имеет большое значение.

Вообще безразлично. Не после всего, через что я себя протащил.

– Да я не беспокоюсь, мам. За улыбку-то, – сдавленно смеюсь. Мама у меня замечательная. Для меня она эталон женственности и хрупкости, ни разу не видел её в брюках, только в платьях. Творческий человек, ранимый. Поэтому очень удивился, когда она вцепилась в волосы Катьке и выволокла её из палаты. Чуть глаза из орбит не вылезли.

У мамы была мечта, чтобы хотя бы один из её сыновей занимался бальными танцами. В красивой одежде, с белоснежной улыбкой и с идеальной осанкой. Она даже водила нас с Русиком целый месяц на тренировки бальников, пока отец не узнал, что секция карате работает в другие дни. Ну и не прикрыл это дело. «Педиков мне хочешь вырастить?!» – орал он как бешеный. Номер у мамы не прошёл, но и «педиками» мы, отдать должное, не выросли.

И тем не менее… Катя. Не пришла, ни на одно сообщение не ответила.

Долго уснуть не могу, мучаюсь от голода, живот спазмами сводит. Какое там мясо?! Хотя бы корочку хлеба… можно даже не солить. Чёрствого. Чёрного. Плесень бы соскрёб… клянусь, счастлив был бы! Чуть позорно не всхлипывал. Голод… адский, сжигающий изнутри, отдающийся тошнотой. Жрать, жрать хочется! Ворочаюсь, терплю. Утром не выдерживаю, снова пишу Катерине:

«Хочу жареную курицу».

Решаю взять внезапностью. Продинамит – ладно, отложим встречу до того момента, как я выйду отсюда.

Прочитано. Печатает. Затаился, жду.

«Доброе утро, Ярослав».

Неплохо.

«Не вареную, не суп, не бульон. А жареную, с корочкой. Привет, малышка». А потом добавляю: «Она мне снилась».

«Утром я такое не ем», – отвечает.

«Как насчёт обеда?»

«Днём у меня психолог и ещё одно собеседование».

«Ужин?» – я настырный.

«При свечах?»

«Придумаю что-нибудь», – отвечаю.

«Вечером у меня языковая школа. Но, может, успею после неё», – сдаётся.

«Ты, кстати, можешь выпить вина».

«А ты? В смысле, оно же жидкое».

«Увы. У меня строгая диета. Если что-то пойдёт не так, могу захлебнуться».

«Какой кошмар! Риск точно не стоит того».

«Так что, Катя?»

«Я подумаю».

«Я тебя буду ждать». И добавляю: «Весь день».