Ольга Вечная
Пленница
Все вымышлено, любые совпадения случайны
Глава 1
Рада
Лишь когда самолет выпускает шасси и стыкуется с землей, я обретаю способность дышать полной грудью.
Дома. В безопасности.
Не терпится увидеть родных и близких, в первую очередь, конечно, папу. Свалилась ему как снег на голову, но другого выхода не было. Вляпалась.
Папа у меня хороший. Даже вновь женившись, он не забыл о дочери от первого брака, навещал каждый месяц, а то и чаще, заботился. Когда вчера утром я позвонила и расплакалась, тут же ответил: «Прилетай». С мачехой, правда, у нас отношения так и не сложились, но я не планирую ей мешать. Буду вести себя тихо.
Выхожу из самолета и вижу дядю Вардана, папиного помощника. Встречает прямо у трапа с табличкой: «Звездочка». Я закрываю ладонью улыбку – Вардан в своем репертуаре!
Другие пассажиры косятся, и я тушуюсь. Только местные понимают, что здесь нельзя просто так взять и не пригнать машину на взлетную полосу. Понты – наше все.
Я родом из небольшого городка на юге страны, у моего папы успешный строительный бизнес. Раньше были еще рестораны, но пару лет назад он их закрыл.
Вардана я знаю с пеленок, он был свидетелем на свадьбе моих родителей. Здоровенный мужчина, но добрый как ребенок. Обнимаю его, рассмеявшись.
– Дядя Вардан, я бы спокойно вышла через аэропорт. – Выделяю интонациями: – Как все. Что ты людей смущаешь? Вдруг жалобу напишут.
– Не хотели пускать в этот раз, представляешь! – возмущается он громко, и я улыбаюсь, потому что соскучилась по его армянскому акценту. – Чертовы федералы, везде у них правила! У нас дочь блудная возвращается домой, пусть своими правилами стены сортиров украсят!
– Идем-идем. – Сжав его локоть, веду дядю Вардана к машине. Сама округляю глаза и в пол пялюсь. Ну дела.
Последние пять лет я живу в Москве, учусь, работаю. Успела отвыкнуть от домашнего колорита.
Поворчав от души из-за того, что я «не доверяю дорогому дяде» и пристегиваюсь в машине, дядя Вардан все же жмет на газ и выруливает к воротам. Я смотрю в окно, улыбка так и не сходит с губ. Сердце бьется быстро и радостно. Неужели дома?
Мы минуем Анапу, в которой я жила с бабушкой, и устремляемся в Т, где у папы большой дом.
Моим единокровным сестрам пятнадцать и восемнадцать лет. Нина уже совсем взрослая, учится в колледже, подумывает перебраться в столицу. Мы часто переписываемся в последнее время, но вживую не виделись тысячу лет. Думаю, подружимся.
Павлине пятнадцать! Я прекрасно помню, как она мне пальчиком в книжке показывала зайчиков и птичек, сейчас же младшая сестра превратилась в девушку.
«Камри» ровно идет по трассе, и я так сильно расслабляюсь, что умудряюсь подремать. Просыпаюсь на лежачем полицейском, который дядя Вардан преодолевает с ветерком. Открываю глаза и сажусь ровно.
Папина улица. Не центр города, но здесь, в Т, все близко. Широкая полоса, идеальный асфальт, ухоженные частные дома, утопающие в цветущих розах, пиракантах и алиссумах.
Возле дома отца припаркованы машины. Одна, вторая, третья… Насчитываю восемь и ахаю.
– Умоляю. Скажи, что это не праздник в мою честь.
Дядя Вардан весело подмигивает и останавливает машину прямо у ворот. Громко сигналит, лишая меня последней надежды пробраться в дом незамеченной.
– Перестань! Пожалуйста, эй! Боже, ты не знаешь, что такое стыд! Ты родился без него! Я же с самолета.
Вардан добродушно хохочет, а я быстро смотрюсь в зеркало, хоть как-то приглаживаю спутавшиеся волосы. Не успеваю закончить, как пассажирская дверь распахивается.
Папа!
Торопливо выбираюсь из салона и крепко обнимаю его за шею. Сердце колотится, но на душе спокойно. Слава богу, у меня есть отец, и он обо мне позаботится. Остановит тот кошмар, который случился в моей жизни. Во всем разберется.
– Филат, доставил в целости и сохранности.
Папу зовут Влад Филатов, но еще с армии прижилось сокращение от фамилии.
Вардан надувает губы и бросает мне оскорбленно:
– Без ДТП.
Шлю ему воздушный поцелуй и бросаю тревожный взгляд в сторону гостей, выходящих на улицу. Как же их много! Я торопливо шепчу отцу:
– Пап, нам нужно поговорить и как можно скорее.
– Успеем, – обещает он тихо и добавляет громче: – Радка! Ну какая красавица! – Оборачивается к жене: – Просто звездочка, да, Лиза?.
Елизавета приветливо улыбается, кивает, но держится в стороне. Зато я попадаю в хоровод объятий сестер, тетушек и папиных друзей. Принимают меня, блудную дочь, радушно и тепло. Спустя не менее часа приветствий отец наконец отпускает освежиться, и Елизавета провожает меня на второй этаж.
Деревянная, чуть скрипящая лестница со сколами от игр сестер, резные перила.
Выделенная комната оказывается удивительно просторной. Наверное, она одна из самых больших на этаже. Дядя Вардан заносит вещи, треплет по голове, словно мне снова пять, и спускается на первый этаж.
– Постельное я застелила свежее, – рассказывает Елизавета. – Вот тут стопка чистых полотенец. Помнишь, где ванная?
– Да, спасибо большое.
– Чтобы побежала горячая вода, нужно подождать. Но попросту воду тоже не лей. Помнишь же, что у нас септик? Это тебе не квартира в столице.
– Помню конечно. Хорошо.
– Утюг в прачечной на первом этаже, но если нужно что-то быстро погладить, то у меня в комнате есть ручной отпариватель. Так, что еще… Фен в ванной, в верхнем ящике комода.
– Отлично. С удовольствием освежусь после перелета.
– Отдыхай, но не слишком долго, – улыбается Елизавета. – Спускайся к столу. И кстати, Рада, папа забыл вчера уточнить: у тебя есть загран?
– Эм… Есть.
– А шенген?
– Виза? Визы нет. А зачем? Вы собираетесь в отпуск?
– Папа ничего не говорил? – вздыхает мачеха с сомнением. – Впрочем, это в его духе, кто бы удивлялся.
– А что случилось?
– Он сам тогда расскажет. Ты отдохни и приходи ужинать. – Помедлив, она бросает из-за плеча: – Папа очень ждал тебя. – И поспешно оставляет меня одну.
Некоторое время я стою посреди комнаты, рассматриваю обои, мебель. Потом закрываю дверь и присаживаюсь на кровать. Тру лицо.
Не мой это дом. Я здесь родилась, но по факту он всегда принадлежал Елизавете. Появившись, она в первый же год не оставила от нас с мамой ни следа. Неуют откликается в сердце какой-то несвоевременной детской ревностью, которую я гашу привычным усилием воли.
Поднимаюсь и подхожу к окну, разглядываю улицу, соседние дома. Вдоль дороги останавливаются еще несколько машин. Гости все прибывают. Кажется, папа решил собрать половину города.
Из черного мерседеса выходят двое мужчин, встают напротив дома, смотрят, переговариваются. Я поспешно задергиваю штору и иду распаковывать чемодан, а потом в душ.
Нужно побыстрее привести себя в порядок и спуститься, папа на меня надеется.
Глава 2
Закон Эдварда Мерфи гласит: если что-то плохое может случиться, оно обязательно случится. Моя кубанская бабушка никаких американских майоров не знала и узнавать не собиралась, но она часто, ругаясь, приговаривала: «Дурацкий закон подлости!» Как же так вышло, что на разных континентах совершенно разные люди пришли к одному и тому же пониманию жизни?
Дело во внушении, психологии, карме… в чем угодно, если хотите, но заявляю уверенно: в последний месяц меня, горемычную, можно использовать как доказательство вышеописанного закона.
И я искренне надеюсь, что хотя бы этот вечер пройдет без эксцессов.
Горячую воду дождаться не получается. Наскоро ополаскиваюсь под прохладным душем и, взбодрившись, лечу в комнату. Тороплюсь ужасно! Макияж я решаю проигнорировать, лишь подчеркиваю глаза коричневой тушью и взлохмачиваю волосы. Напяливаю первое попавшееся немятое платье, в этот момент в дверь стучатся.
– Ты готова? Извини, папа уже пять раз спрашивал, – оправдывается Нина. – Ты же знаешь папу. Он не понимает, что у кого-то могут быть другие заботы, пока он жарит мясо на огне!
– Готова. Почти. Заходи, что ты в дверях мнешься? О, Пава, ты тоже тут. Девчонки, проходите!
Дверь отворяется шире, и я показываю на разложенные на кровати вещи.
Собиралась в спешке, поэтому не успела походить по магазинам как следует. По идее, у меня сессия только началась, не до поездок к морю. С пустыми руками опять же не полетишь, благо возле дома есть небольшой торговый центр. Рысью пробежала по рядам. Одежда, косметика, модные чехлы на телефон. Духи уже в аэропорту купила.
Глаза сестер загораются. Я с удовольствием наблюдаю, как они разбирают подарки, любуются, вертят в руках. В наши дни в каждом, даже в самом крошечном городке страны есть пункт выдачи какого-нибудь популярного маркетплейса – заказать можно что угодно. Но это все же не то.
– Рада, с ума сойти! Какое все классное! Спасибо огромное! Такие джинсы сейчас в Москве носят?
– Да, все поголовно. На твоей фигуре будет прекрасно смотреться.
Девчонки убегают мерить наряды, а я спускаюсь на первый этаж.
В центре гостиной стоит большой стол, заставленный тарелками и бутылками. Пахнет запеченным картофелем и поджаркой, отчего желудок оживает. На кухне пыхтят кастрюли. Елизавета и две ее помощницы, которых зовут Вера и Тоня, – но хоть убейте, не вспомню, кого как, – носятся от плиты к холодильнику.
Я здороваюсь и предлагаю помощь.
– Папа в беседке. – Елизавета взмахивает деревянной лопаткой в сторону окна. – Заждался тебя. Мы все сделаем сами, не в первый раз. Иди.
Сердце стучит в ушах. До чего же некомфортно!
– Если что-то нужно, только скажите. Я готова помочь. Давайте хотя бы поднос заберу.
– Ты у нас гостья. Иди уже, Рада. Это мои заботы.
Беседка у папы огромная. Просторная, уютная, утопающая в цветах. Если в доме ремонт не делался уже лет десять, то зона барбекю совершенствуется регулярно. Там можно было бы сыграть среднюю свадьбу.
Я выхожу из кухни и, пройдя по дорожке между аккуратными рядами кустовых роз, поднимаюсь на подиум.
А вот и все.
Народу – пресс. Дети бегают, женщины болтают за столами и на качелях, разбились по группкам, пьют вино. Мужчины в основном дежурят у барбекю. Мясо жарит приглашенный повар с номинальной помощью моего отца, но все вокруг поддерживают его морально и ценными советами. Лицо у повара кислое.
В детстве я каждый год приезжала сюда на день рождения папы и видела точно такую же картину.
Поднимаю руку и робко машу, надеясь, что на меня никто толком не обратит внимания.
– Рада! Наконец-то! – перекрикивает музыку отец. – Дочка, заходи, бери тарелку. Худющая-то какая! Конечно, у них там овощи пластиковые, в нашей Белокаменной, прости господи… – суетится он. – Кто-нибудь… Лелик, налей-ка моей старшей дочери-красавице своего лучшего вина! Будь добр, самого-самого.
– Обижаешь, у меня все вино лучшее. – Тучный Лелик кряхтя тянется к бутылке. – Какое ни возьми.
– Давай прошлогоднее белое. Какое же хорошее вышло!
Вино и правда отменное. Дядя Лелик держит свой небольшой винзавод и отца никогда не обижает.
– Спасибо большое, – благодарю я, ловя на себе внимательные взгляды гостей. Уши начинают гореть.
К счастью, ко мне снова подходят тетушки по отцовской линии и засыпают вопросами об учебе, столице, личной жизни. И слава богу. Лучше тысячу раз объяснить, почему в двадцать один год у меня все еще нет жениха, чем тонуть в любопытных взглядах.
Все здесь хорошо знают Елизавету и в курсе нашей с ней непростой истории. Им также известно, что в один из дней из-за обострившегося конфликта отец был вынужден отправить меня с бабушкой подальше. Подруги Елизаветы как будто ждут скандала, сцены, неадекватного поведения.
Живу в столице – мало ли какие нравы, неясно, что из меня выросло. Новый мэр и его жена, когда приветливо киваю, отворачиваются.
Черт. Я краснею от неловкости и отвожу глаза.
Против меня эти люди ничего не имеют. Они просто знают, что в моей жизни случилась трагедия, – я росла без матери – и не хотят становиться ее частью. В столице никому ни до кого нет дела. Никто не осудит. Правда, и не поможет никто в случае беды.
Отец игнорирует тот факт, что я не слишком вливаюсь. Или делает вид? Он уже достаточно выпил, раскраснелся, выкрикивает громкий тост в мою честь.
Неожиданно на площадку взбегает какой-то молодой парень, подходит к мэру и шепчет ему на ухо. Тот серьезнеет, кивает, что-то торопливо говорит жене. На их лицах мелькает озабоченность. Они наскоро прощаются с отцом, не слишком красиво перебив его речь, и покидают беседку. Следом тянутся еще человек десять.
Закон Мерфи.
Я моментально прихожу к выводу, что это из-за меня, и впадаю в панику. Им сообщили о том, что со мной приключилось. Я подставила папу.
О нет.
Сердечная мышца сильно сжимается, а потом начинает колошматить! Я хватаю ртом воздух, чувствуя дурноту. Осушаю бокал, и алкоголь мгновенно ударяет в голову. Да так, что приходится опереться ладонью о колонну.
Ну и дядя Лелик! Благодарю покорно, тут точно градусов двадцать пять.
Бедный мой папа, он ни о чем таком не знал, когда приглашал меня. Стремительно захмелев, я готовлюсь упасть перед отцом на колени. Именно в этот момент в беседку поднимаются четверо мужчин.
И становится тихо.
Нет, музыка продолжает одиноко играть, вот только голоса обрываются. О чем бы ни говорили эти прекрасные люди, их темы перестают иметь значение.
С лица папы слетает гостеприимство.
Двое мужчин остаются стоять у входа, будто охрана, а еще двое, не сбавляя темпа, подходят к столам.
– Алтай и Исса, – быстро говорит тетушка полушепотом.
– Что этим чертям здесь надо?!
– Как их сюда пустили?!
Один из двух гостей, словно услышав последнюю фразу, поворачивается в нашу сторону.
Высокий, за тридцать на вид или около того. Белоснежная рубашка, черный костюм по последней моде – у нас в таких практикующие адвокаты по университету расхаживают, когда заскакивают между судами прочитать лекцию. Темные волосы стильно стянуты на затылке.
А вот лицо… это ужас какой-то. Я испуганно застываю, но при этом никак не могу перестать разглядывать следы жестокости: сломанные уши, шрам у рта. Лучше бы распустил волосы, прикрыл уродство… Следом осознаю, что знаю этого человека. Помню его глаза, которые одновременно смотрят сквозь тебя и внутрь.
Алтай. Призрак из моего детства.
Отец однажды сказал, что этот парень прошел через ад, потому так и выглядит. Еще папа говорил, чтобы я держалась от него подальше. Темная сторона жизни, без которой невозможно вести бизнес и в которой маленьким девочкам делать нечего.
Алтай кивает в знак приветствия и, растерявшись, я улыбаюсь и киваю ему в ответ. Так кажется или он тоже слегка улыбается? Тетя вздыхает и подталкивает меня к столу, вручает целую тарелку с закусками. Спохватившись, наконец отворачиваюсь и продолжаю следить за ситуацией украдкой.
Второй мужчина, на вид ровесник Алтая, находит глазами папу и жестом зовет приятеля идти в сторону барбекю. Он еще выше – явно под два метра. Худой, долговязый. В широких брюках и такой же свободной, почти балахонистой рубашке. Темно-русые волосы, веселые глаза, на губах играет приветливая улыбка. В руке он сжимает четки с большим крестом.
Новоприбывшие гости вежливо здороваются со всеми, кто стоит у мангала. После чего Алтай первым протягивает руку отцу.
Глава 3
Умом не успеваю осознать, а нутром уже чую: момент ответственный.
Надежда на спокойный вечер плавится, как зажженная свечка, превращаясь в растерянность и тревогу.
Я смотрю на отца, зависаю, не двигаюсь. В его глазах отражается раздражение, гнев. Чуть помедлив, папа отвечает на рукопожатие.
Все плохо. Я запихиваю в рот тарталетку, стараясь протрезветь.
Заминка длилась секунду, но не заметить ее было невозможно. Игра полутонов, взглядов, незначительных жестов.
У папы был бизнес в Анапе, он часто брал меня на разные встречи. Я сидела тихо как мышь. Во-первых, умирала от счастья, что провожу время с отцом, во-вторых, старалась вести себя настолько идеально, чтобы он взял меня с собой снова. Я никогда не была голодна, не испытывала жажду. Лишь однажды расплакалась, когда сильно захотела в туалет, но не решилась сказать. Я никогда не жаловалась, что скучно. Да и не было скучно, я вникала в происходящее и училась.
Алтая я впервые увидела в десять лет, он только вернулся из армии и сам пришел к отцу в поисках работы. Папа вышел из машины и долго говорил с ним, активно жестикулируя. Алтай пялился исподлобья, кивал. Я сидела на заднем сиденье и ошарашенно разглядывала его шрамы. Потом папа сел за руль, покачал головой и высказался: «Чудовище». Когда спустя три года мы встретились снова, именно это слово первым всплыло в памяти. Нервно стискиваю пальцы…
Папа здоровается со вторым мужчиной, отводит глаза.
Как-то так получается, что они остаются вчетвером, остальные незаметно отступают. Бедный повар отчаянно жарит стейки, будто ничего не видит и не слышит.
– Кто это? – уточняю я у тетушек, делая вид, что ничего не понимаю.
Они пожимают плечами.
Елизавета подходит к столу и, изображая официантку, громко собирает грязные тарелки.
– Лиза, что это значит? – спрашивает одна из подруг мачехи. – Они надолго? Ты же знаешь нашу ситуацию, мне такое не подходит.
– Ненадолго, – быстро качает та головой. – Видимо, какое-то недоразумение случилось. Влад у Алтая цех снимает, они там кирпичи льют… Это ни для кого не секрет.
– Исса делает Владу документацию?
– Не думаю.
Подруга Елизаветы скрещивает руки на груди.
Набор слов из диалога не вносит ясности, кроме той, что мужчину рядом с Алтаем называют Иссой. Интересное имя, рождающее определенный ассоциативный ряд.
Исса тем временем берет тарелку у мангала, кладет на нее кусок мяса и идет к нам.
– Добрый вечер, очаровательные дамы, – улыбается он так мягко, что хочется доверить ему ключ от сейфа. – Говорят, здесь можно отыскать овощи. Насколько это достоверная информация?
Женщины смеются и, как будто попав под обаяние гостя, начинают рекламировать салаты и закуски. Алтай продолжает беседовать с отцом, а я, как та свеча, продолжаю плавиться от беспокойства. Мне хочется, чтобы эти мужчины поскорее ушли.
– Как дела в вашей юридической конторе? – спрашивает у Иссы подруга Елизаветы.
– Не бедствуем, благодарю. Льву Александровичу привет передавайте, буду рад снова увидеть его в суде.
Он произносит это все с той же милой улыбкой, но я уже догадалась, что в суде они со Львом Александровичем будут стоять по разные стороны баррикад. Отсюда и негатив, который ножом резать можно.
Исса кладет в рот кусочек огурца и хрустит им.
– Елизавета Дмитриевна, это ваши малосольные огурцы? Восхитительно, просто безупречный вкус.
Мачеха натянуто улыбается:
– Спасибо, угощайтесь.
– Как же так получается? Вы денег за работу не берете, но при этом не бедствуете, – тянет жена Льва Александровича.
Исса совершенно серьезно целует крест на четках:
– С Божьей помощью.
Я округляю глаза и отворачиваюсь. Еще через минуту Алтай и Исса уходят, и столы взрываются обсуждениями. Эти двое присутствовали всего минут пять, а затмили мое появление напрочь.
Когда за последним гостем закрывается дверь, Елизавета и папа ругаются в пух и прах. Они так кричат друг на друга, что, засыпая на втором этаже, я слышу отдельные слова.
Утыкаюсь лицом в подушку. Никогда не думала, что папа способен говорить с женщиной в таком тоне.
Поэтому, когда он заходит ко мне, я не спешу делиться своими проблемами. Включаю ночник и присаживаюсь в кровати.
В тусклом свете мой бравый отец кажется измотанным. У меня даже мелькает подозрение, не болен ли он? Всегда уверенный в себе, находчивый, обеспечивающий всех вокруг.
– Замучили они тебя все? – спрашиваю вполголоса.
Папа улыбается и опускается на край матраса. Треплет меня по голове, ровно так же, как дядя Вардан ранее.
– Моя звездочка. Как хорошо, что ты у меня есть.
– Пап, ну ты чего? Куда ж я денусь, нахлебница?
Он смеется.
– Все бы такими нахлебницами были. – Потом глубоко вздыхает: – Твоя мать всегда меня понимала. И ты такой же выросла.
Никто в мире не представляет, насколько это приятно. Меня будто помещают в натопленную баню, и я на миг задыхаюсь, схватив ртом горячего воздуха. Я так сейчас счастлива, что не нахожу в себе ресурса сгладить папины слова и напомнить, что Нина и Пава – чудесные девочки.
Про свою мамочку я знаю много. Она умерла, когда мне был год, но осталась куча ее фотографий. А еще куча фотографий со мной крошечной, которые сделала мама. В них столько любви, что ее до сих пор хватает.
– Пап, все образуется, вот увидишь, – начинаю поддерживать.
– Полагаю, надо ввести тебя в курс дела, – говорит отец деловито.
– Хорошо. Что случилось?
– Ничего такого, что могло бы нам навредить. Это первое, что ты должна знать.
– Зачем приезжали Алтай и Исса? – помогаю я ему разговориться.
– Откуда домашняя девочка знает такие страшные слова? – усмехается папа, касаясь кончика моего носа. – Бизнес, моя дорогая, не может всегда идти в гору, бывают и взлеты, и падения. Так вот, сейчас мы немного споткнулись.
– О какой камень?
– Помнишь ту землю на третьей береговой линии, куда ты вложила часть приданого?
– Конечно.
Папа купил огромный кусок земли и размежевал на участки. Теперь строит дома и продает. В один из них он, с моего разрешения, вложил деньги от продажи бабушкиной квартиры.
– Меня кинул поставщик. Взял деньги и скрылся, так бывает. Не буду вдаваться в подробности, но, чтобы продолжить строительство, мне пришлось занять крупную сумму. Настало время ее отдавать.
– Вот так домашние девочки и узнают страшные слова, – отшучиваюсь я, хотя ситуация, конечно, не смешная. – Ты занял у Алтая? И расписку, разумеется, составил Исса. Как я поняла, он недурной юрист.
– Они оба недурные юристы, понахватались, только непонятно где. Весь город им теперь что-то должен. Сволочи.
– Что будет, если не отдавать долг?
– Придется отдать. Иначе они заберут землю себе. Вместе с уже построенными домами. Вместе со всем.
Я ошарашенно моргаю. В папины дома вложились все мои тетушки, родители, брат Елизаветы и еще куча народу. Вот почему мачеха в бешенстве.
– Так что, получается, мы еще и людей подставим?
Папа сказал, что я одна его понимаю, и мне необходимо закрепиться в этой особенной роли, но… Я ведь тоже вложила туда свои деньги! Целую квартиру! Выходит, она отойдет Алтаю? Просто так, ни за что?! Меня переполняет неприязнь к этому человеку.
Сумма приличная, но дело не только в этом. Мои ладони срываются на дрожь. Эти деньги – память, и, глупо потеряв их, я как будто предам бабушку.
– Такого мы не допустим, – обнадеживает отец. – Но для этого мне нужно будет ненадолго уехать. А ты поживешь пока у мэра. У него, кстати, сын готов жениться, симпатичный молодой человек, работает в банке.
– Папа, это-то здесь при чем?.. Я вообще не планирую замуж так рано.
– Ну а вдруг? Присмотрись к парню. И будь паинькой, Рада. Многие люди вложили в дома все, до копейки, они на нас надеются.
После сложного разговора сплю я тревожно, снятся кошмары, а утром просыпаюсь от грохота. Накидываю на плечи халат и сбегаю на первый этаж.
