Ольга Володарская
Король умер, да здравствует король
Все персонажи и события этой книги вымышлены.
Часть 1
Лариса Белозерова. Москва
Глава 1
Лариса Белозерова отперла дверь квартиры старым теткиным ключом и вошла внутрь. Длинный коридор был привычно темен, только в его конце слабо светилось оконце ванной, дверь в которую снес кто-то из последних жильцов коммуналки.
Лара сбросила с плеча сумку, разулась. Но, ступив на пол голыми ногами (капроновые колготки не считаются), почувствовала под ступнями песок, нанесенный подошвами прошеных и непрошеных гостей этой квартиры, за которыми некому было убрать. Пришлось обуться. И идти через длинный коридор на высоченных каблуках, от которых Лара так мечтала избавиться.
Доковыляв до ванной, она нашла на батарее тряпку, намочила ее и вернулась к входной двери. Кряхтя, Лара наклонилась и принялась мыть пол. Когда от песка не осталось и следа, она с наслаждением скинула туфли и прошлепала по еще влажному паркету к туалету, чтобы швырнуть в ведро тряпку. Но ведра там не оказалось. Как и унитаза. Вместо него на полу стоял пластиковый таз, к огромному облегчению Лары, без следов чьего-нибудь облегчения. Туда она тряпку и кинула. Потом сполоснула руки, стянула колготки и, сев на край облупившейся ванны, сунула под водяную струю ноющие ноги.
– Хорошо, – прошептала Лара, ощутив приятное покалывание в пальцах.
Пока истомившиеся в тисках модельных туфель ноги отходили, Лара осматривалась. Как и следовало ожидать, ванная комната представляла собой жалкое зрелище. На стенах вздутая краска, на потолке черная штукатурка, трубы текут, раковина в трещинах, а по загаженному полу неспешно прогуливаются гигантские прусаки, не боясь ни света, ни человеческого присутствия.
– Кошмар, – резюмировала Лара, но без горечи. Она знала, в каком состоянии будет выкупленная ею коммуналка.
Еще бы не знать! Лара Белозерова, можно сказать, в ней выросла, хотя проживала она вместе с родителями совсем в другой квартире – отдельной, двухкомнатной, на другом конце Москвы. Здесь же, в этой запущенной коммуналке в районе Садового кольца, жила ее бездетная тетка, которой Ларины родители спихивали дочь в тех случаях, когда надолго уезжали из дома. А поскольку делали они это часто (оба играли в джазовом оркестре – мама на фортепиано, отец на саксе), Лара проводила с теткой большую часть своей жизни.
Тетку звали Ивой. Иветтой, как она представлялась, и Лизаветой, как было на самом деле. Тетка всю жизнь проработала в Малом театре гардеробщицей, так что ее племянница с младых ногтей приобщалась к высокой культуре. Сама Ива тоже была причастна к искусству. С юности и до самой смерти она пела в самодеятельности и участвовала в постановках драматического кружка при ЖЭКе. Голос у нее был отменный, актерские способности тоже присутствовали, поэтому Ива мнила себя несостоявшейся примой, лишенной возможности выступать в Малом только потому, что война и эвакуация помешали ей поступить в театральный вуз. Уверенность в непризнанной гениальности наложила на тетку свой отпечаток – до самой смерти в возрасте восьмидесяти лет Ива носила расшитые золотой тесьмой пиджаки, каблуки, красилась, делала начес а-ля Джина Лолобриджида и не расставалась с янтарным мундштуком. Даже на смертном одре она покуривала свои тонкие сигаретки, настаивала на опрыскивании себя духами и все норовила улечься так, чтобы в случае, если смерть заберет ее во сне, никто из обнаруживших Иву не заметил ее второго подбородка.
Когда старуха умерла, ее комната досталась племяннице. Лара тогда только окончила институт и устроилась на работу – помощником редактора на телевидении, – и своя жилплощадь пришлась ей как нельзя кстати. Но, переехав в теткину комнату с намерением радоваться жизни: водить подруг, друзей и новоиспеченного жениха для проверки половой совместимости, – она вынуждена была признать, что унаследованные ею «хоромы» для этого совершенно не годятся. А все из-за соседей, коих насчитывалось двенадцать человек, и половина из них скоротечно приобрела алкогольную зависимость. Раньше, насколько Лара помнила, они только попивали, отмечая выходные символической бутылкой, а праздники шумными застольями, теперь же эти люди пили по-черному. Результат – дебоши среди ночи, ругань круглые сутки, горы пустых бутылок в коридоре, блевотина на кухонном полу. Радоваться жизни в такой обстановке Лара не могла. Остальные обитатели коммуналки тоже, но за многие годы совместного проживания они научились абстрагироваться от окружающей мерзости, а главное – давать разудалым соседям отпор. Особенно в этом преуспела старуха Берг (за глаза называемая всеми Графиней), способная отшивать приставал одним лишь колючим взглядом потускневших карих глаз. Другие поступали иначе: кто облаивал, кто милицией грозил, а кто и в морду давал. И только Лара не могла справиться с пьяницами. По ночам те ломились именно к ней. Из ее хлебницы они воровали хлеб на закуску и гадили мимо унитаза именно в дни ее дежурства.
Пришлось Ларе оттуда съехать. Но перед тем как вытащить из Ивиной комнаты последний чемодан, она дала себе слово обязательно сюда вернуться. Не конкретно в теткины метры, а именно в квартиру, и единственной хозяйкой.
Старая коммуналка была для Лары не только частью приятных детских воспоминаний, которые хочется подольше сохранить, она была ее мечтой. Кто-то мечтает иметь виллу на Канарах, кто-то замок в Шотландии, кто-то двухуровневый пентхаус на Манхэттене, а Лариса Белозерова представляла свое счастливое будущее только в этой квартире. Еще девочкой, лежа на теткиной софе и глядя в потолок с остатками затейливой лепнины, или стоя у окна, из которого открывался вид на старинную улочку, или бродя по коридору, где из-под отошедших обоев выглядывали наклеенные на стены газеты, датированные 1915 годом, Лара ощущала дикий восторг – ведь все это было так не похоже на их типовую квартиру, их дом, их район. Там все безликое, бездушное, никакое, а тут – даже под ободранными обоями история!
Вот это, пожалуй, больше всего Лару и завораживало. Каждый день, входя в кухню, она подолгу стояла у двери, держась за медную ручку, чудом сохранившуюся еще от первых хозяев квартиры. Она трогала ее, и дух захватывало от того, что пальцы касаются вещи из далекого прошлого, а к ней, в свою очередь, прикасались люди, жившие в те годы, а значит, эта ручка все равно что машина времени, соединяющая настоящее с давно минувшим…
В теткиной коммуналке вообще многое напоминало о былых временах: остатки паркета, лепнина, чугунные решетки на крохотном балкончике, оконные рамы, не рассохшиеся и за сто лет. Но мало кто из ее обитателей обращал на это внимание. Они видели уродливые стенные перекрытия, возведенные для того, чтоб из четырехкомнатных хором для одной семьи сделать восемь комнатушек для пяти, утыканную плитами кухню, общую ванную, уборную… А вот Лара именно этого старалась не замечать! Но не получалось – уродующие старинную архитектуру мелочи так и мозолили глаза, поэтому Лариса уже в детстве мечтала, как снесет все перегородки, восстановит лепнину и паркет, как реанимирует камин, разобранный еще в двадцатые. Тогда ее мечты были похожи на маниловские прожекты и даже ей самой казались неосуществимыми. Но времена изменились, расселять коммуналки стало делом обычным, и Лара начала всерьез подумывать о приобретении квартиры в единоличное владение. Одна комната у нее уже была, оставалось выкупить еще семь, и тогда…
Но «тогда» долго не наступало – целых восемь лет! Ровно столько времени понадобилось, чтобы всех расселить. Сначала у Лары просто не было денег, чтобы купить каждой семье по квартире, потом, когда средства появились (она быстро сделала карьеру на телевидении, переквалифицировавшись из помощника редактора в редактора, затем в сопродюсера и наконец в ведущую дневных новостей), закапризничали соседи, требуя несусветных условий проживания, в итоге в уговорах и поисках приемлемых для них вариантов прошли годы. Легче всего, как ни странно, оказалось договориться со старухой Берг. Она сразу согласилась на любую квартиру в любом районе и съехала отсюда первой. Сложнее было с последним обитателем коммуналки – старым пропойцей Андромедычем, по паспорту Андроном Модестовичем Свирским, выходцем из артистической семьи оперных теноров, всю жизнь проработавшим грузчиком Арбатского гастронома. Андромедыч не желал съезжать вообще, к ужасу его дочери и зятя, которым хотелось унаследовать не убогую комнатушку, а отдельную квартиру! Он был слишком стар, чтобы менять место жительства, слишком непритязателен, чтобы мечтать о более комфортных условиях, и слишком общителен, чтобы уехать из района, где у него была масса собутыльников, приятелей, просто знакомых, а также провинциалов, готовых слушать его лекции об истории Москвы и басни о своих выступлениях перед Сталиным…
Поняв, что уломать старика не удастся, Лара сложила оружие и стала ждать, когда «противник» окончит свои земные дни, чтобы потом уже договориться с его наследниками. Ждать пришлось недолго, хотя Андромедыч и не умер. За год старик допился до белой горячки и полного истощения организма (у Ларисы были подозрения, что не без помощи зятя), превратился в лежачего инвалида, который уже не мог вести самостоятельную жизнь. Дочь забрала его к себе на том условии, что Андромедыч согласится на продажу комнаты. Старику ничего не оставалось, как подписать документы.
Через четыре месяца Лариса Белозерова стала полноправной хозяйкой восьмикомнатной квартиры в центре Москвы. Лара планировала сразу же начать в ней ремонт: все ломать, менять, реставрировать. Но когда узнала, сколько для этого потребуется средств, приуныла – все ее немалые накопления пошли на покупку квартиры для дочери Андромедыча. Обещал помочь муж (как делал это уже не раз), но денег все равно не хватало, и ремонт пришлось отложить до лучших времен. Когда они наступили, Ларе стало не до ремонтов – она с головой ушла в работу. Ей предложили вести ежедневное ток-шоу, она согласилась и теперь дневала и ночевала в Останкине. Домой не каждый день попадала, не говоря уж о приобретенной квартире. Конечно, можно было просто нанять бригаду архитекторов-дизайнеров-отделочников, но отдавать свою мечту им на растерзание Лара боялась, хотела все контролировать сама, а времени на это у нее не было…
До недавних пор не было! А теперь – вагон. Шоу закрыли из-за низкого рейтинга, ничего нового ей не предложили – отправили до осени в отпуск, муж, пока Лара горела на работе, спутался с секретаршей, к которой не далее как вчера и ушел, ребенка они родить не успели, Ларисины отец с матерью в заботе пока не нуждались… Вот и выходило, что заняться, кроме как ремонтом, Ларисе было нечем. Одно плохо – на капитальный, с перепланировкой и реставрационными работами, денег у отставной телеведущей не хватало: на зарплату теперь рассчитывать не приходилось, впрочем, как и на помощь богатого супруга.
Но Лариса не отчаивалась. А точнее, не позволяла себе этого. И у нее получалось – так уж она себя выдрессировала. Ни несчастные девичьи любови, ни провалы на экзаменах, ни выволочки начальства не являлись для нее поводом для затяжных депрессий. Лариса отводила себе день-два на переживания, после чего мысленно возводила между собой и неприятностями глухую железобетонную стену (этому приему ее научила старуха Берг много лет назад, когда Лариса переживала первое любовное разочарование и ходила сама не своя, что не укрылось от наблюдательной Графини). И, отгородившись от неприятностей, шла по жизни дальше, не оглядываясь, не сожалея о прошлом и никогда не возвращаясь назад…
Лара закрутила кран, опустила ноги на пол. Ступни горели от холода, но боль в них прошла, и это радовало. Лара не стала вновь напяливать колготки, пошлепала по полу босой. Выйдя из ванной, она вышла в коридор и сразу двинулась к двери теткиной комнаты. Ее до сих пор украшал плакат с портретом Керка Дугласа в роли Спартака. Картинка прекрасно сохранилась – почти не выцвела, зато надо лбом Ивиного любимца появились рога, пририсованные, по всей видимости, Андромедычем.
Взявшись за уголок плаката, Лара собралась его сорвать, но передумала. «Пусть пока повисит, – решила она, – потом выкину прямо с дверью и с прочим хламом, коего в Ивиной комнате полным-полно». Несмотря на то что после теткиной смерти Лара вынесла на помойку большую часть вещей, там все равно оставалась куча ненужного старья: самодельные полки, которые она просто не смогла отодрать от стены, треснутая посуда, груда пластинок и альбомов, в которые Ива старательно вклеивала фотографии любимых актеров…
При мысли о тетке Ларе стало грустно. Она любила эту странную женщину и долго горевала по ней. Но со временем боль от утраты прошла и вот теперь грозила вернуться, только Лариса не готова была переживать еще и из-за этого, поэтому постаралась побыстрее покинуть комнату тетки. Задержалась она только для того, чтобы переодеться: снять тесный костюм, белую блузку, белье и облачиться в старые спортивные штаны, майку и тапки.
Сменив рабочую униформу на домашнюю, Лариса отправилась бродить по квартире, прикидывая по ходу, что необходимо заменить в первую очередь. Нет, ясно, что начинать надо с туалета и ванной, тут без вопросов, а вот на переделку какого помещения бросить оставшиеся средства, она пока не решила. Естественно, хотелось всего и сразу, но коль нет такой возможности, нужно выбрать одно: или оборудовать кухню, или из коридора, утыканного кладовками, сделать холл, или хотя бы из двух комнатушек соорудить одну нормальную спальню. Любая другая женщина на ее месте выбрала бы первое, ведь кухня для женщины – святое, но только не для Лары. Готовить она совсем не умела, разве что яичницу, продуктов не запасала, поэтому современная кухонная техника не представляла для нее интереса, а ко всяким чашкам-плошкам была равнодушна постольку, поскольку питалась обычно в ресторанах или кафе. Значит, кухня отпадает! Остаются коридор и спальня. Что выбрать?
Не переставая над этим раздумывать, Лариса отперла дверь в бывшую комнату старухи Берг и вошла. Она была самой маленькой в квартире и самой темной, зато наиболее аккуратной и практически первозданной: только в ней лепнина сохранилась полностью, а паркет не был застелен уродливым линолеумом. Когда Графиня здесь жила, в ней стояла старинная мебель. У Лары, в те редкие разы, когда ей разрешалось сюда входить, создавалось впечатление, что она попадает в прошлое, ибо в комнате не было ничего из настоящего. Эллина Берг не смотрела телевизора и не слушала радио. Не пользовалась фенами и пылесосами. Не читала современных газет и книг. Казалось, она не хочет иметь ничего общего с этим веком, предпочитая оставаться в прошлом. И с людьми из этого века общаться не желает, выбирая в собеседники давно умерших друзей или себя саму. Лариса часто замечала, как старуха, держа в руках какую-нибудь старую фотографию, шевелит губами, будто рассказывает ей что-то.
А вот с соседями Эллина за все время едва ли десятком слов перекинулась, и не то чтобы она их презирала, скорее просто не замечала. Исключение делала только для двух старожилов квартиры: дяди Бори Коцмана и Андромедыча, да еще для Ивы и ее племянницы, но и с ними не особенно дружила. Остальных же просто игнорировала. За что была ненавидима многими обитателями коммуналки, а особенно Кузнецовыми, которые проживали за стенкой. Но у этих хотя бы была причина ее невзлюбить: вчетвером они ютились на двадцати четырех квадратных метрах и все ждали, когда же старая перечница отдаст концы и освободит для них свою комнату, а остальные злобились беспричинно и массово, но при этом избегали старухе пакостить. Друг другу в кастрюли тараканов подкидывали, а Эллине никогда… Парадокс!
Лариса быстро осмотрела пустую комнату и сразу перешла в соседнюю. Эта была не в пример предыдущей большая и светлая. А все из-за эркера, который помешал строителям, переделывавшим буржуйские хоромы в коммуналку, разделить гостиную пополам, изначально тут была именно гостиная с камином. Другие комнаты именно так и делились, поскольку были квадратными, с симметрично расположенными парными окнами – из них без особых хлопот можно было сделать две равноценные каморки, соорудив посредине кирпичную стену. Гостиная же из-за эркера пополам не делилась, поэтому перегородку возвели правее, обойдя выступ. Вот и получились две непохожие на остальные комнаты: одна маленькая с одним узким оконцем, вторая просторная, светлая да еще с архитектурным изыском в придачу.
Сейчас этот изыск был у Ларисы перед глазами: рассохшиеся рамы, оторванные шпингалеты, покореженные форточки. Но большого значения это не имело, поскольку окна все равно необходимо было менять на новенькие стеклопакеты. И вешать на них шторы из органзы: легкие, воздушные, непременно голубые. На подоконник ставить горшочки с фиалками. А у окна круглый столик для чаепитий…
– Все, решено! – сказала Лариса вслух. – Будем делать эту комнату!
Она прошла к стене, разделявшей гостиную, рванула обои, обнажив кирпичную кладку. Та выглядела не слишком прочной – цемент кое-где выкрошился, а кирпич изначально был некондиционным, поэтому сейчас его покрывали трещины. Лариса подумала, что сможет сломать стену сама. Главное, найти орудие труда. Например, молоток – кажется, в фильме «Призрак» герои ломали стену именно молотками, – а лучше кирку, и уж вообще будет здорово, если обнаружится электродрель. Хотелось надеяться, что в этом доме найдется хоть что-то…
Естественно, нашелся только молоток. С трудом отыскав его, Лариса вернулась в комнату и с размаху долбанула по стене. В лицо ей тут же полетела цементная труха, но и только. Лара стукнула по кирпичам еще раз и еще. Но стена не поддалась! Не то что та, в фильме. Очевидно, в Америке стройматериалы не такие прочные, как советский кирпич, пусть и некондиционный.
Признав поражение, Лариса, не выпуская молотка из рук, прошлась по комнате, осматриваясь и прикидывая, чем лучше покрыть стены: обоями, краской, декоративной штукатуркой или тканью. Хотелось тканью, как в Екатерининском дворце, но здравый смысл подсказывал, что обоями будет проще, краской дешевле, а штукатуркой актуальнее. Говорят, нынче это модно. К тому же грубая шероховатость стен приглушит помпезную роскошь камина – Лара хотела сделать именно роскошный камин: из белого мрамора с позолотой. В стиле Людовика XIV!
Пока же вместо камина стену, прилегающую к временной, «украшала» кирпичная заплата. У Кузнецовых на этом месте всегда стоял гробообразный шкаф, который они ни разу не сдвигали с места, даже когда делали ремонт, и вот теперь, когда шкаф разобрали и выкинули на помойку, обнаружилась не только голая стена без обоев, но и заложенный кирпичами каминный зев. Ни на что не надеясь, Лариса подошла к нему и стукнула по кладке молотком. И о чудо! Кирпичи посыпались, как фишки домино, один за другим падая к ногам Лары. Секундой позже в стене зияла дыра, а перед обсыпанной цементной пылью хозяйкой квартиры высилась гора строительного мусора.
Осторожно обойдя ее, Лариса подошла к отверстию и заглянула в него, ожидая увидеть небольшое углубление с дымоходом, но оказалось, что за обвалившейся перегородкой было довольно приличное пространство, метра полтора-два. Очевидно, когда-то в этой стене была ниша, в центре которой красовался камин. Когда же его сломали, нишу заложили кирпичом.
И вот теперь Лариса ее обнаружила! Что, бесспорно, порадовало, поскольку пара лишних метров возле камина не окажутся лишними. Будет куда положить поленницу дров и поставить подставку для кочережек.
Лариса присела, засунула голову внутрь, чтобы лучше рассмотреть «грот». Несколько секунд ее глаза привыкали к темноте, поэтому она не сразу поняла, что за пятно белеет в полуметре от дыры. Когда же зрение нормализовалось и Лариса разглядела, что это, она вскрикнула в страхе и отшатнулась, едва не разбив голову, – потеряв равновесие, она свалилась в кучу битого кирпича. А все потому, что белое пятно оказалось черепом. Да, да, человеческим черепом, скалящим зубы в жуткой посмертной улыбке!
Справившись с первым приступом паники, Лариса поднялась с пола и вновь заглянула в дыру. Ей хотелось убедиться, что череп – не плод ее воображения. Но нет! Череп на самом деле был, вернее, был целый скелет, застывший в сидячей позе.
«Муляж, – пронеслось в Ларисиной голове. – Из тех, что служат наглядными пособиями на уроках анатомии. Когда я училась в школе, мы по такому строение человеческого тела изучали. Кажется, он был сделан из пластмассы, а его конечности крепились к туловищу металлическими крючочками…»
Но пока эта мысль формировалась, Лариса не отрывала взгляда от скелета, все больше убеждаясь в том, что он не из пластмассы. Нет, этот не служил наглядным пособием на уроках. Скелет был настоящим! Иначе откуда на его черепе взялись редкие волосы, на двух коренных зубах золотые коронки, а на виске вмятина?
«Его убили, – мысленно ахнула Лариса, имея в виду человека, чей скелет она сейчас рассматривала. – Стукнули чем-то тяжелым по виску, а потом замуровали…»
От этой мысли ей стало жутко, но Лариса быстро справилась с собой и попыталась размышлять здраво, без истерики. Итак, в ее квартире убили человека. Убили давно. Так давно, что он успел превратиться в скелет (или мумию – Лара не могла точно определиться с формулировкой). Это, бесспорно, ужасно, но у самой Ларисы причин для паники нет (бояться надо живых, а не мертвых – так всегда говорила Графиня, и Лара была с ней согласна), значит, не нужно поддаваться первому порыву – бежать отсюда без оглядки, а следует подумать над тем, как действовать дальше. Ответ напрашивался один – вызвать милицию, и Лара заспешила в прихожую, где на стене висел телефон, но остановилась на полпути…
«Когда это произошло, хотелось бы знать? – подумала она, замерев на месте. – По всей видимости, несколько десятилетий назад. И это значит, что Кузнецовы многие годы соседствовали с мертвецом! Н-да… Знали бы они об этом, продали бы мне свою комнату гораздо быстрее…»
Или они знали?
Или это именно они убили?
Или его убили еще до них?
«Тогда труп может принадлежать тому чекисту, о котором мне рассказывала старуха Берг, – как вихрь пронеслась в голове мысль. – Я помню, как она упомянула о том, что после революции в квартиру заселился коллега и прямой подчиненный самого Железного Феликса, но в начале тридцатых годов он без вести пропал… Вдруг это именно его скелет?»
Лариса, вместо того чтобы подойти к телефону, вернулась в гостиную. Оказавшись у дыры, она вытащила из кармана коробок спичек, зажгла одну и осветила нишу…
На скелете была куртка. Вернее, когда-то на нем были и брюки, и рубашка, и носки, – но целиком сохранилась только куртка, поскольку была кожаной. Фасон ее оказался старомодным, но все же не настолько, чтоб принять ее за кожанку чекиста. К тому же на ее лацкане имелся значок. «Делегату XXIV съезда КПСС», который проходил в 1971 году (знала она это доподлинно, так как ее родители познакомились 30 марта 1971 года – в день, когда съезд был созван).
«Выходит, труп пролежал тут почти сорок лет, – резюмировала Лара и тут же мысленно ахнула: – Подумать только! Несколько десятилетий квартира скрывала покойника, а ее жильцы и не подозревали… Стоп! – остановила себя Лариса. – Но как они могли не подозревать? Ведь труп, когда его только-только замуровали, должен был начать разлагаться и пахнуть так, что не заметить этого…»
Лариса опасливо принюхалась, боясь учуять трупный запах, но воздух внутри «склепа» был просто спертым – как в любом нежилом, плохо проветриваемом помещении. Однако никакого смрада разложения, только небольшой гниловатый душок!
«Вонь потихоньку ушла через дымоход, – решила Лариса. – Выветрилась за несколько десятилетий. Но в семидесятых тут должно было смердеть так, что непонятно, как можно было эту вонь проигнорировать. Дух разложения проникает даже через стены, и его должны были учуять все жильцы, не только Кузнецовы, а учуяв, поднять на ноги коммунальщиков, чтоб те проверили все закутки квартиры и нашли источник смрада… – Лара поморщилась – ее затошнило от этих мыслей, – но рассуждений не прервала: – А может, они и вызвали? Да только коммунальщики ничего не обнаружили. Или вообще не пришли на вызов – с них станется!»
Лариса вышла в коридор и направилась к телефону. Сняв тяжелую трубку с рычагов, она опять замерла, застигнутая врасплох новой мыслью. Ей вдруг подумалось, что из этой истории мог бы получиться интересный документальный фильм-расследование. Сейчас много таких снимается. Только в основном в них копаются в грязном белье известных людей: политиков, артистов, спортсменов. Причем копаются иногда в буквальном смысле слова – Лариса лично видела, как журналист центрального канала тряс перед камерой подштанниками Кирова. Смотреть на это было неприятно, а слушать еще одну версию сто раз обмусоленного убийства скучно.
«Я сниму совсем другое кино, – решила Лара. – Без пошлости, а главное, на тему, не заезженную телевизионщиками. Это будет правдивая история о жизни и смерти обычного человека. Таинственная и печальная…»
Лара тут же придумала название для фильма – «Тайна старой коммуналки» – и первые его кадры: стена, рушащаяся под ударами молотка. Кирпичи падают один за другим, пока не образовывается дыра. В дыру проникает луч фонаря, шарит в ней, натыкается на череп. Появляется название, затем идут титры.
«Нужна камера, – спохватилась Лара. – Оператор бы тоже не помешал, но лучше пока обойтись без него. Скелет сниму сама. Пройдусь с камерой по квартире. Из коридора в комнату Кузнецовых. От двери к каминной нише. И внутрь! Остальное доснимем в студии. А скелет для заставки возьмем муляжный. Из пластика. Который с крючочками…»
Итак, сначала раздобудем камеру. Это не проблема. Ее можно одолжить у Славика, оператора, снимавшего ее ток-шоу. Тот не откажет, он парень добрый, да и поглядывает на Лару с интересом. Еще необходимо отыскать координаты стариков Кузнецовых. Позвонить, договориться о встрече, наведаться к ним и расспросить о событиях того года, когда в их комнате производился ремонт. Ведь ясно, что таинственный «делегат» был убит именно тогда. Сначала убит, потом замурован. Вопрос, кем? Кем-то из семьи Кузнецовых? По логике, да. Но Ларе почему-то не верилось, что убийца смог бы много десятилетий делить личное пространство с трупом, а потом скелетом своей жертвы. Тогда кем? Каменщиками, закладывавшими нишу? Вдруг они напились, подрались и нечаянно убили одного из своей бригады? Нет, скорее прораба: на скелете импортная кожаная куртка, вещь по тем временам дефицитная. Да еще значок…
Нет, это не прораб! Личность гораздо более высокого ранга: дипломат, партийный функционер, директор какого-нибудь оборонного предприятия, видный ученый, кто угодно, но не строитель, пусть и при должности.
Лара вновь вернулась к дыре, протиснулась в пролом и, превозмогая отвращение, принялась шарить по карманам кожаной куртки. В левом она нашла ключ. В правом бумажник. В нагрудном – сложенную во много раз газету. Паспорт или права, как Лара надеялась, обнаружить не удалось. Но и тому немногому, что нашла, она обрадовалась. Подобрав все находки, Лара выбралась из ниши.
Усевшись прямо на пол, Лара стала их разбирать. Перво-наперво открыла кошелек. В нем оказалось довольно много денег. И не только советских. Были еще немецкие марки. И монетка в один пфенниг, пробитая ровно по центру. Кроме этого в бумажнике Лара обнаружила маленькую фотографию. На ней был изображен симпатичный мальчишечка лет семи. Надписи на обратной стороне не оказалось, хотя Лара очень на это рассчитывала.
Разобравшись с бумажником, она переключила внимание на ключ. Лара долго вертела его в руках, подносила к свету, ощупывала, но в конце концов вынуждена была констатировать, что он ничем не примечателен. Обычный ключ, разве только колечко причудливое: витое, ажурное, с вензельком в центре.
А вот газета, которую Лара развернула с великой осторожностью (та готова была расползтись у нее в руках), оказалась совсем не обычной. То есть не «Правдой» или «Трудом», как ожидалось. Это была немецкая газета. Вернее, вырезка из нее большой статьи с фотографиями. На одной заснят какой-то кабинет. А скорее – хранилище, так как вдоль одной из стен тянулся высоченный стеллаж с квадратными ящичками. А на двух других изображен худой мужчина с красивым, но суровым лицом. На первом снимке он был в форме нацистского офицера, а на втором – в гражданской одежде. Последняя фотография была сделана гораздо позже, ибо мужчина на ней выглядел старше. Как Лара поняла из броского заголовка, с горем пополам прочитанного (она учила немецкий в школе, но, естественно, уже почти ничего не помнила), героя статьи звали Хайнцем фон Штайнбергом, а коли так, то на снимках был изображен именно он. Имя сие Ларисе ни о чем не говорило, прочесть текст ей не удалось, так что последняя находка ее тоже разочаровала. Но она все же решила показать статью знатоку немецкого языка, чтоб перевел (можно обратиться за этим к своей бывшей учительнице иностранного). Вряд ли это что-то даст, но мало ли…
Лара убрала кошелек с его содержимым и ключ в ящик брошенной Кузнецовыми старой тумбочки. А вот газету аккуратно сложила и сунула в пакет, намереваясь сегодня же отсканировать статью – пока та не расползлась окончательно. После чего вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, и направилась к телефону, дабы связаться со Славиком.
