Ольга Володарская
Отвергнутый дар
Глава 2
Энгельс Славин родился в семье идейных марксистов-ленинистов. В современном мире немногие знали, кто это такие, разве только люди, достаточно долго прожившие в Советском Союзе. Именно в Союзе, а не в СНГ. То есть взрослые. Такие, как Энгельс, которому было пятьдесят. Молодежь же имела слабое представление не только о коммунистических учениях, но и о Марксе и Ленине. О Фридрихе Энгельсе и подавно. Например, сын Славина, Вадик, отрок девятнадцати лет, считал, что отца назвали в честь города. Он был осведомлен о том, что есть крупный населенный пункт под названием Энгельс, так как в нем проживала его прабабка. Но когда Вадик узнал, что этим именем город обязан конкретной исторической личности, он очень удивился.
Энгельс же с раннего детства знал не только биографию своего тезки, а также Ленина и Маркса, но и жизнеописание всех известных коммунистов. Отец его преподавал в политехническом институте обществоведение и марксизм-ленинизм на курсах повышения квалификации учителей. Мама – историю КПСС в том же вузе. Оба искренне верили в коммунистические идеалы. В их доме стены были увешаны портретами вождей. А в шкафах стояли ряды томов с их трудами. Причем и отец, и мать читали их. Да не потому, что надо по работе, а себе в удовольствие.
Когда началась перестройка, Славины остались без работы. Отец ушел из института сам, не желая преподавать по-иному, а матушку сократили. Энгельс взвалил на себя обязанности кормильца. Ему пришлось бросить писать диссертацию и устроиться на вторую работу. Энгельс, человек с высшим образованием, без пяти минут кандидат наук, пошел разгружать машины с коробками мороженой рыбы и банками с селедкой иваси. В их доме располагался магазин «Океан», и ему посчастливилось туда пристроиться. Именно посчастливилось, ведь с продуктами в то время было плохо. Люди давились в очередях или брали штурмом магазины. А благодаря Энгельсу в доме Славиных всегда имелись минтай, камбала и селедка.
Пока сын вкалывал, родители митинговали, бастовали, устраивали акции протеста. А возвращаясь домой после массовых мероприятий, садились писать обличительные письма, жалобы, призывы к помощи, ходатайства и прочее, прочее. Их привычный мир рушился, и Славины не могли с этим смириться. Они мечтали о том, что их внуки будут жить при коммунизме, хотя были согласны и на привычный социализм. Но только не на поганый капитализм, к которому вдруг стали стремиться первые лица государства, еще совсем недавно считавшиеся искренними марксистами-ленинистами. Многие из них у Славиных учились и казались верными своим идеалам… Предатели!
В неравных боях с системой старший Славин подорвал здоровье и умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти двух лет. Энгельс боялся, что мама, овдовев, быстро сдаст. Но та стала более энергичной и деятельной. Без нее не обходился ни один митинг. А еще она стала секретарем какого-то партийного блока и редактором агитационной газеты. Энгельс понимал, что мать нагружает себя, чтобы не оставалось времени на тоску по мужу, поэтому не возражал. Хотя мог бы. Ведь матушка была уже немолода, и ей не мешало бы себя поберечь.
Если б он знал, чем все кончится, посадил бы ее под домашний арест. Но он лишь радовался тому, что мама живет полной жизнью. Однажды, года не прошло после смерти отца, мать не вернулась домой. Он ждал ее весь вечер (она частенько задерживалась и являлась часов в десять, а то и одиннадцать), а когда наступила полночь, стал обзванивать больницы. Мама оказалась в Склифе в тяжелом состоянии. Когда милиция начала разгонять несанкционированный митинг, она в числе прочих бросилась на стражей порядка с кулаками. Те вынуждены были защищаться. Никого не били, но отталкивали щитами. Мать Энгельса потеряла равновесие и упала. Соратники по политической борьбе этого не заметили, и женщину затоптали. В больницу она была доставлена с множественными переломами и серьезной травмой черепа.
Спустя полтора месяца мать вернулась домой инвалидом. И если кости срослись нормально и матушка лишь прихрамывала, то удар по голове не прошел даром. Славина повредилась умом довольно серьезно. И ладно бы просто потеряла память или впала в детство (и то, и другое имело место: многое она позабыла, порой видела себя пятилетней, а сына называла папой), главное – ее регулярно одолевали приступы агрессии. Когда это происходило, она выходила на балкон и орала на прохожих. Она обвиняла их во всех смертных грехах, даже тех, кого не знала. Но обычно доставалось соседям. Назвав кого-то из них по имени и фамилии, она яростно обличала «врага». А так как язык у нее оставался прекрасно подвешенным, а речь грамотной, то звучало это очень убедительно. Кто не знал, что «выступает» человек не совсем нормальный, мог принять ее слова за чистую монету. И это было самым ужасным! Ведь с соседями Славины всегда ладили, с некоторыми даже дружили. Теперь же Энгельс вынужден был отбивать постоянные атаки тех, с кем еще недавно отмечал праздники, а то и пропускать мимо ушей их проклятия.
Но все это были цветочки, ягодки начались потом.
Родители Славина относились к числу ярых атеистов. То есть не просто не верили в Бога, но и осуждали тех, кто ему молится. Например, со своим отцом, глубоко верующим человеком, папа Энгельса не общался. Многие годы он пытался доказать родителю, что Бога нет, а когда понял, что это невозможно, прервал с ним всякие контакты. Мать Энгельса была мужу под стать. Когда ее сын принес домой из школы крашеные яйца, она вышвырнула их в окно, а мальчика поставила в угол на весь вечер.
С возрастом она не изменилась. Мужа похоронила не под крестом, а под звездой, как военного или ветерана. А вот болезнь сотворила с ней странную вещь. Она продолжала отрицать существование Бога, зато уверовала в дьявола. Его слуги мерещились ей повсюду. Ей казалось, что они скрываются под личиной прохожих, соседей и даже сына. «Миром правит сатана! – орала она с балкона. – Прозрейте, люди! Бога нет! Никто вас не спасет! Вы уже в аду!..»
Эти богохульные речи вызывали особенное возмущение соседей. Наступило время, когда люди стали возвращаться к вере. А тут такое!
– Если ты не отправишь свою мать в психушку, – говорили Энгельсу соседи, – мы соберем подписи и все равно запрячем ее туда. Только пока мы это сделаем, как бы она чего не натворила!
Энгельс был уверен: его мать не сумасшедшая. Он ждал, когда ей станет лучше. Ведь он давал ей лекарства, выписанные хорошим специалистом. Тот, конечно, утверждал, что в больнице ее скорее приведут в норму, но Энгельса не оставлял страх: там ее залечат до состояния овоща, как главного героя книги «Полет над гнездом кукушки». Поэтому ничего не предпринимал. Как потом оказалось, зря…
Как-то Энгельсу пришлось уехать в командировку. Отказаться он не мог, но и мать оставлять на три дня опасался. Он попросил одну из соседок, Марию Ивановну, присмотреть за ней. Та относилась к Славиной более-менее нормально и очень нуждалась в деньгах, поэтому соглашалась на любую работу, сулящую хоть небольшую оплату. Энгельс заплатил женщине вполне приемлемую по ее меркам сумму, и та взялась ухаживать за его матерью. Причем не просто заглядывать к ней изредка, а прожить в квартире Славиных все три дня.
Энгельс уехал. Но не прошло и суток, как пришлось возвращаться. Прибыв в город и устроившись в гостинице, он позвонил домой, чтобы узнать, как дела. Услышал частые гудки. Решив, что трубка неправильно лежит, Энгельс не стал беспокоиться раньше времени и отправился по делам. А когда снова вернулся в гостиницу, набрал домашний номер и опять услышал отрывистое пип-пип-пип, принялся звонить соседям, чтобы сходили, проверили. Спустя десять минут Энгельс узнал о том, что его матушка находится дома, а телефон выключила, потому что занята изгнанием бесов.
– Чем? – переспросил Энгельс.
– Тем самым, – раздраженно ответила соседка. – И из квартиры гарью попахивает… Как бы пожар не устроила!
– А Марии Ивановны не слышно?
– Какой еще… А, из восемнадцатой квартиры? Нет, не слышно. А что, она с твоей матушкой?
– Да. Я нанял ее, чтоб присмотрела…
– Ой, Энгельс, чует мое сердце неладное… Не из нее ли мамаша твоя бесов изгоняет?
Славин уже и сам об этом подумал и решил вызвать милицию. Позвонив в отделение своего района и обрисовав ситуацию, он стал собирать вещи. Командировка закончилась, можно сказать, не начавшись!
Энгельс оказался прав. Его мать изгоняла демонов из своей сиделки. Привыкшая к тому, что сын все вечера проводит с ней, она не могла понять, почему вместо него рядом оказалась какая-то женщина. Она не узнала соседку. И решила, что слуги дьявола забрали ее сына, а вместо него подослали демона в человеческом обличье. Его-то она и решил изгнать!
Когда милиционеры ворвались в квартиру, они увидели страшную сцену. На полу без сознания лежала пожилая женщина, а вокруг ее головы кровью, вытекшей из раны на затылке, были нарисованы какие-то символы. Свет был погашен, а в углу комнаты горел костер. Благо развели его не на полу, а в горшке. В нем росла пальма, но ее безжалостно выдрали, изломали. Даже в безобидном растении сумасшедшей «экзорцистке» виделась угроза. Сама же она, лохматая, полуголая, прыгала вокруг своей жертвы, что-то бормоча. Когда Славина увидела незваных гостей, кинулась на них. Скрутить ее смогли только три здоровенных мужика.
Когда Энгельс приехал в Москву, и мать, и ее сиделка были в больницах. Мать в психиатрической, соседка в обычной. Состояние последней оценивалось как удовлетворительное (удар по голове оказался не очень сильным). А вот прогнозы относительно психического здоровья гражданки Славиной были неутешительными. Врачи, обследовав ее, пришли к выводу, что она неизлечима. Болезнь может затаиться, но отступить – никогда. Энгельсу ничего не оставалось, как подписать свое согласие на заключение матери в сумасшедший дом.
С тех пор прошло двадцать лет. Матушка все еще была жива, находилась в психиатрической больнице. Энгельс иногда навещал ее, когда болезнь бывала в стадии ремиссии. Но и тогда она его не узнавала и все разговоры вела о дьяволе и его слугах.
Лечащий врач, господин Верещагин Борис Борисович, с которым за эти годы Славин, можно сказать, сдружился, рассказывал, что в периоды обострений мать ведет себя как одержимая. А когда немного приходит в себя, уверяет, что в нее периодически вселяется демон. Но так как дух ее силен, то тому приходится покидать ее тело. Таких, как она, в больнице было еще двое. Причем обе появились там в последний год. Одна совсем молоденькая. Родители сначала верили в ее одержимость и приглашали на дом священников и тех, кто называет себя «экзорцистами», но молитвы не помогали, как и манипуляции изгоняющих дьявола, которые на деле оказывались обычными шарлатанами. Тогда девушку показали врачам. Ей поставили диагноз «шизофрения» и настояли на госпитализации.
Энгельс видел эту девушку. Ее звали Сара. Худенькая, как тростиночка, хорошенькая, большеглазая, темноволосая. Печать болезни лежала на ее лице, но не делала его отталкивающим. Когда Энгельс заметил это вслух, Верещагин хмыкнул:
– О, вы не видели ее в моменты припадков! Жуткое зрелище. У меня один молоденький санитар уволился именно после этого. В семинарию документы подал. Решил священником стать, чтобы бороться с силами зла. А до этого атеистом был. Таким, как мы с вами.
На самом деле Энгельс не мог себя назвать атеистом. Да, он до сих пор оставался некрещеным, но в глубине души верил в бессмертие души. А не примыкал ни к одной из религий лишь потому, что считал это лишним. Какая разница, кому и как молиться, главное – оставаться хорошим человеком.
А вот Верещагин был махровым атеистом. Поэтому, когда Энгельс предложил ему пригласить экзорциста, чтоб тот поработал с больными, он рассердился.
– И вы туда же? – воскликнул врач. – А я считал вас просвещенным человеком! Нашим барышням не экзорцист нужен, а хороший психиатр…
– Но он у них уже есть, а им не лучше.
– Потому что их нельзя вылечить. Можно лишь облегчить их состояние.
– А что, если сработает эффект «плацебо»?
– Не срабатывает! О чем свидетельствует случай нашей Сарочки. Уж скольких к ней приводили, а толку?
– Вы верите, что люди обладают разной энергетикой: кто-то слабой, кто-то сильной, а некоторые сверхсильной?
– Не особенно. Но могу допустить…
– Хорошо. А в гипноз?
– Естественно. Сам его применяю.
– А вот представьте теперь человека с мощнейшей энергетикой и даром гипнотизера, который занимается экзорцизмом.
– Ему что, больше заняться нечем? Одержимых, поверьте моему опыту, не так много. И большая их часть в психбольницах лежит. Отсюда резонный вопрос: зачем человеку такого таланта растрачивать его на пустяки? Из разговора с родителями Сары я понял, что гонорары у экзорцистов не так уж велики…
– Вы слышали о белом колдуне Василии?
– Нет. – Верещагин брезгливо поморщился.
– А мне о нем друг рассказал. У него жена последние два года очень хворала (с ней я тоже хорошо знаком, мы раньше все вместе работали), причем доктора не знали, от чего ее лечить. Она усохла с восьмидесяти до сорока пяти килограммов. Постоянные головные боли, удушье, обмороки. В какие клиники и санатории мой друг только жену не возил, а той все хуже. И вот от отчаяния решил он обратиться к колдуну. Выбор пал на Василия лишь потому, что моему товарищу его глаза понравились. Он большой умница, кандидат наук. А жена его вообще врач. Они всю жизнь верили только в науку, паранормальные штучки считали шарлатанством. И все же решили попробовать. Использовать последний шанс. Как сказал друг, хотя бы для собственного успокоения, мол, сделали все, что могли…
– И что же? – заинтересовался Верещагин. – Вылечил его супругу ваш колдун?
– Представьте себе.
– Значит, она ничем не болела физически. Скорее всего, у нее было психосоматическое расстройство.
– Это когда болезнь человека зарождается по причине психологических несоответствий, возникающих в подсознании?
– Совершенно верно.
– Вот и жена друга так решила, когда проанализировала все. Я же говорю – она ученая женщина, адекватная. Она и раньше подозревала что-то подобное, но психологи и психиатры ей не помогли. А Василий помог. Сначала долго водил руками вокруг ее головы, что-то шептал, затем какую-то воду давал пить. Женщина все то время, что колдун проводил обряд, ругала себя. Ей было очевидно, что он не поможет. Но когда все закончилось и Василий, посмотрев ей в глаза, сказал: «Ты здорова!», она ему поверила. И пошла на поправку. Сейчас отлично себя чувствует и прекрасно выглядит.
– Интересный персонаж этот ваш Василий, – сказал Борис.
– Да, очень. Но я вам главного не рассказал. Оказалось, я его знаю. Когда увидел его фото в газете, вспомнил. Его на самом деле зовут Василием. Фамилии не помню. Он когда-то вел радиотехнический кружок. Мой сын занимался у него. По его словам, Василий уже тогда демонстрировал сверхспособности. Если у кого-то из мальчишек что-то болело, он чувствовал это, подходил, начинал поглаживать, и все проходило. А еще у него с животными и птицами какая-то странная связь была. Они его совершенно не боялись. В окно кабинета постоянно залетали птицы и садились на плечо к Василию. Он, кстати сказать, на рекламном фото был изображен с вороном. Тот сидел у него на плече.
– Это все очень интересно, но я не пойму, к чему вы ведете? Хотите пригласить Василия к нам, чтобы он совершил над нашими «одержимыми» обряд? – спросил психиатр.
– Да.
– Это, конечно, было бы любопытно, – с задумчивой улыбкой заметил Верещагин. – А какой материал для статьи… – Но тут же помрачнел. – Только не выйдет у нас ничего.
– Почему?
– Главврач не разрешит, скорее всего. Но даже если я смогу его уговорить, колдун не согласится. Это же не его профиль…
– Он согласится. Я имел с ним беседу. Василий сказал, что ему интересно попробовать свои силы, и он может приехать.
– Что ж, это меняет дело… Тогда я буду разговаривать с главврачом. Только не могли бы вы дать мне номер телефона этого самого Василия? Я хотел бы сначала побеседовать с ним…
– Да, конечно. – И Энгельс продиктовал психиатру номер колдуна.
Спустя четыре дня Верещагин связался с Энгельсом и мрачно сообщил:
– С главным договориться не удалось. Он категорически против нашего эксперимента.
– Жаль…
– Мне тоже. Но я кое-что придумал. У вашей матери сейчас стабильное состояние, и с моего разрешения вы можете забрать ее домой на сутки. Предлагаю отвезти ее к Василию. Пусть проведет обряд дома.
– А он согласится на это?
– Уже согласился. Я имел с ним беседу. Да не одну. Скажу откровенно, очень Василий меня заинтересовал. Мощный мужик. Даже по голосу чувствуется.
– А это не опасно? – осторожно спросил Славин. – Проводить обряд вне клиники? Что, если у нее начнется припадок?
– Я буду рядом с медицинским чемоданчиком. Не волнуйтесь!
Но Славин не мог не волноваться. Он уже сам был не рад, что предложил Верещагину этот эксперимент. И собирался отказаться от него. Но сначала он решил побеседовать с Василием.
Энгельс позвонил ему днем, попросил о встрече. Хотелось поговорить не по телефону, а с глазу на глаз. Василий не отказал, пригласил его к себе в гости. И вечером Энгельс поехал к колдуну домой.
Жил Василий в самом обычном спальном районе в панельной двенадцатиэтажке. Энгельс ожидал другого. Почему, сам не знал. Наверное, считал, что неординарные люди должны обитать в домах себе под стать. А тут такая серость…
Нужный подъезд Славин отыскал быстро. Нажал на домофоне кнопку с номером квартиры. Но ни голоса из динамика, ни заветного щелчка не услышал.
Подождав пару минут, Энгельс повторил свои действия. И снова безрезультатно. Его не впустили!
Тогда Славин достал сотовый, набрал номер Василия. Гудки были нормальные, но трубку никто не взял. В полном недоумении Энгельс отошел от подъезда. Он хотел уехать, потом решил посидеть в машине, подождать. Может, моется человек, не слышит звонков. Или к соседям забежал, а сотовый в квартире оставил.
Дойдя до машины, Энгельс немного постоял возле нее, посмотрел на дом. Пытался понять, какие окна Василия, но, не зная, сколько квартир на площадке, точно определить не смог. Если три, то свет горит именно в них. Если четыре, то все окна колдуна выходят на другую сторону.
Открыв дверцу, Энгельс собрался забраться в салон, но тут услышал женский крик:
– Помогите!
Голос доносился издали. Энгельс определил примерное направление и, схватив баллончик с газом, побежал на зов.
Глава 3
Рома Акимин уже в восемь лет знал, кем станет, когда вырастет. И если его сверстники мечтали о карьере космонавтов, подводников, полярников, на худой конец, пожарных или милиционеров, то Ромашка грезил о работе журналиста. В этом не было бы ничего особенного, если б его отец или мать занимались чем-то подобным. Но старший Акимин имел как раз ту самую «героическую» профессию, о которой мечтали многие дети, то есть работал в уголовном розыске. Мама – в «Скорой помощи». Оба любили свое дело и гордились тем, что помогают людям. Как следствие – они постоянно пропадали на работе. Ромашка был предоставлен сам себе. После основных занятий он ходил в продленную группу, но все равно, когда возвращался домой, там еще никого не было.
За Ромашкой приглядывала по просьбе мамы соседка. Заходила каждый вечер, спрашивала, не помочь ли чем. Например, не погреть ли мальчику ужин. Мальчик отвечал отрицательно. Говорил, что уже съел все холодным, потому что так больше любит. На самом же деле он давно научился пользоваться плитой и втайне от родителей зажигал газ. А еще включал колонку, чтобы наполнить ванну и посидеть в ней после затянувшихся гуляний. И читал запретные книги, учебники по криминалистике и медицине. Родители прятали их на антресоли, чтобы любопытный ребенок не рассматривал картинки, где были обезображенные трупы или половые органы. Рано ему такое смотреть. Как бы на психике не отразилось!
Но Ромашкина психика оказалась на удивление устойчивой. Он рос нормальным ребенком, разве что для своего возраста очень развитым и самостоятельным. Опять же четко знал, кем хочет стать. В раннем возрасте, изучив книги по криминалистике и медицине, Рома твердо уяснил, что по стопам родителей идти не хочет. А желает посвятить себя творчеству. Рома любил читать. И книги, и журналы, и газеты. Больше, конечно, книги, но стать, к примеру, писателем мальчик не мечтал. Во-первых, он считал, что ему, непоседе, не хватит терпения для написания большого произведения. А во-вторых, выдуманные истории хоть и были очень увлекательными, не так цепляли Рому, как реальные. Он обожал читать статьи на злободневные темы, не всегда до конца понимая те проблемы, о которых писали. Но ему нравилась смелость журналистов, хлесткие слова, употребляемые ими, разносторонность их знаний. А еще их причастность к тайне и способность раскрыть ее тысячам людей. Особенно это касалось ставших очень популярными на стыке восьмидесятых и девяностых материалов про инопланетян, экстрасенсов, Атлантиду. Рома представлял себя на месте авторов и думал о том, как им интересно работать над статьями, почти фантастическими, но все же правдивыми. Тогда он по наивности не понимал, что журналисты не всегда верят в то, о чем пишут, и представлял себя на месте одного из них.
Статьи в газеты Рома Акимин начал писать, еще будучи учеником средней школы. Их иногда печатали. А те, которые не принимали, он размножал на ксероксе и либо расклеивал по столбам, либо раздавал одноклассникам. Он ощущал потребность донести свои мысли до масс. Рома был идеалистом в те годы. Да и в двадцать, двадцать пять им оставался. Но к тридцати поумнел. Вернее, устал. Роме нравилась фраза из книги Фазиля Искандера: «Когда человек устает бороться, он делает вид, что поумнел!» – и применил ее к себе.
Ему надоело быть донкихотом от журналистики. Тем более что бороться ему приходилось не с ветряными мельницами, а с системой. А это было опасно. Акимину постоянно угрожали. Один раз серьезно избили, и он провалялся в больнице три недели. Но «поумнел» Рома не после этого, позже. Когда, несмотря на все его старания (он объявил настоящую войну одному взяточнику – крупному чиновнику из мэрии), ничегошеньки не изменилось. Чинушу не только не посадили, а еще и повысили.
Тогда Акимин даже хотел уйти из журналистики. Многие его сокурсники почти сразу после института подались в бизнес, и некоторые с удовольствием взяли бы Рому на работу. Он всерьез подумывал обратиться к своему другу Саньке Калинину, владельцу двух ночных клубов. Акимин с его энергичностью и умением общаться с людьми мог стать отличным администратором, а впоследствии управляющим. Это и интересно, и денежно, в сравнении с зарплатой Акимина по крайней мере. Другие журналисты, те, что брались за заказные статьи или работали на желтую прессу, имели неплохой доход. Но у таких «донкихотов», как Рома, не было ни квартир, ни машин. Акимин, к примеру, жил с родителями, а передвигался на метро.
В общем, соблазн уйти из профессии был. Но Рома решил не изменять себе и не отказываться от призвания. Поэтому ни в какой клуб администратором он не устроился. Просто кардинально сменил профиль. Ранее писал о социальных проблемах, политике, громких преступлениях, теперь стал писать об инопланетянах, экстрасенсах, Атлантиде. Это тоже было увлекательно (конечно, не так, как в детстве, но все же), безопасно и неплохо оплачивалось. Интерес к этой теме с конца восьмидесятых, естественно, поутих, но зато ряды свято верящих в паранормальные явления стали многочисленнее, сплоченнее, и как следствие – появилось множество изданий, посвященных им. Рома устроился в журнал с большим тиражом и в качестве внештатника сотрудничал еще с несколькими газетами, в том числе серьезными. Статьи Акимина они печатали в субботних выпусках и прилично за них платили.
Рома наконец зажил, как человек! Снял квартиру, купил авто, начал девушке своей хорошие подарки дарить. Рома даже стал подумывать о женитьбе. Со своей девушкой он встречался больше двух лет, и она очень хотела выйти за Акимина замуж, но он не делал ей предложения, потому что семью содержать было не на что. Но сменив поле деятельности, Рома почувствовал уверенность в завтрашнем дне. Расплатившись за машину, он сможет взять кредит на квартиру, и вот тогда наконец женится. Тем более есть вероятность того, что в следующем году Акимина сделают главным редактором журнала.
Статья, над которой он работал в последнее время, была не для «родного» издания. Три месяца назад он делал заказной материал о колдуне Василии. Рома сначала не хотел браться. Но, познакомившись с колдуном, изменил свое мнение. Василий совершенно точно обладал неким даром. Рома сразу же при знакомстве почувствовал исходящую от него силу. Когда тот, не коснувшись журналиста, а лишь проведя рукой над его головой, сказал, что у Акимина была черепно-мозговая травма, после которой его мучает мигрень («Сейчас тоже болит, но я сниму, секунду!»), Рома уверился в этом еще больше. Пульсация в виске прошло почти тут же. Поэтому статья получилась очень убедительной. Заказчик был доволен. Но когда материал вышел, Рому стали одолевать сомнения.
Он подумал, что колдун мог знать о том, что Акимин после избиения угодил в больницу именно с черепно-мозговой травмой. Об этом писали. Про мигрени можно додумать. А боль прошла благодаря самовнушению.
И решил Рома славу колдуна Василия развенчать. Именно славу, ибо тот в последнее время стал весьма популярной личностью. После статьи Акимина о Василии все заговорили. Его стали приглашать на телевидение (тут наверняка не обошлось без взяток), к нему обращались за помощью политики и эстрадные исполнители, его прогнозы печатались в журналах. Но о личной жизни Василия, его прошлом никто ничего не знал. А если ему в лоб задавали вопросы про семью, он отвечал уклончиво. Мол, все мы на этой земле братья и сестры…
Поскольку Рома уже три месяца назад видел, как Василий работает – ему разрешили присутствовать на одном из сеансов, – то на прием к колдуну он ни сам записываться не стал, ни кого-то из коллег или друзей не попросил. Сначала нужно было узнать Василия-человека, а уж потом колдуна. И сделать это можно только одним способом, а именно: установив за ним слежку.
Что Рома и сделал. «Пас» Василия несколько дней, но безрезультатно. Колдун, отработав в салоне, либо выезжал к особо важным клиентам на дом, либо отправлялся на радио или в редакцию газеты. Ночь он, как правило, проводил в квартире один. Причем жилье было съемным, Рома узнавал.
Женщин у Василия совершенно точно не было. А вот сын, оказывается, имелся. Только жил он отдельно и с отцом не виделся совсем. Об этом Роман узнал от одной из сотрудниц центра, где Василий трудился (она собиралась увольняться, вот и не побоялась за небольшую плату «слить» информацию). Она же сообщила ему о том, что колдун близок лишь с двумя людьми – господином Авербухом, своим то ли менеджером, то ли агентом, то ли продюсером, и Владом Карским. Паренек Василию вместо сына. А еще он его ученик и преемник. Пожилой колдун в парне души не чает и всячески ему помогает. Акимин тогда решил, что Карский вполне может быть еще и любовником Василия. В этом случае отсутствие в его жизни женщин легко объяснимо.
Акимин решил побольше разузнать о Карском и встретиться с сыном Василия. Наверняка парень дико ревнует отца к его фавориту и может много интересного рассказать. Роман видел его на фотографии и по лицу понял: самовлюблен, злопамятен, мелочен, но умен и болтлив. Просто находка для журналиста!
Роман раздумывал, когда встретиться с сыночком великого колдуна: завтра или послезавтра, и тут ему позвонили.
– Господин Акимин? – услышал Роман незнакомый мужской голос.
– Он самый.
– Добрый вечер. Вас беспокоит Василий.
– Какой?
– Тот самый, в чье грязное белье вы пытаетесь сунуть свой нос.
Роман мысленно чертыхнулся. Неужто сотрудница центра раскололась?
– Я звоню, чтобы попросить вас перестать это делать.
– Я только хочу узнать о вас как о человеке. Никакой грязи выливать на страницы газет не собираюсь… – И Роман добавил после паузы: – Если ее нет в вашей жизни, я и в нее не вляпаюсь.
Акимин ожидал от Василия фразы про свинью, которая везде грязь найдет, но тот сказал совсем другое:
– Давайте встретимся и поговорим? Я дам вам интервью. Честное и откровенное. Хотите?
– Очень.
– Тогда приезжайте ко мне. Весь вечер я буду дома.
– Отлично.
– Адрес, как я понимаю, вам говорить не надо, вы его сами знаете.
Роман усмехнулся.
На этом они простились. Роман быстро закончил дела в редакции, заскочил в кафе перекусить и поехал в гости к великому колдуну, чтобы взять у него интервью. Честное и откровенное!
