Ольга Володарская
Шепот горьких трав
– Вообще Люций. Люцифер. Но на это имя он не откликается.
Она ввела Тусю в замок через боковой вход. Показала ящик для хранения одежды и выдала ей ту, в которую нужно переодеться. После того как Наталья сделала это, отвела в помещение, уставленное шкафами, которое назвала «кладовой», и дала задание.
…И вот двадцать минут спустя Туся, свернув все салфетки, направляется в залу, чтобы заняться вместе с Бастиндой сервировкой.
– Эй, барышня, постой, – услышала она громкий шепот и обернулась.
Сначала не увидела никого, кроме рыцаря. Он стоял в конце коридора, опираясь на меч. Понятно, что это были всего лишь доспехи средневекового воина (подлинные или нет, неясно), но когда они заговорили, Туся испугалась. Страх улетучился, когда она заметила живого человека, выглядывающего из-за железного.
– Привет, – поздоровался он с Тусей. – У тебя булавочки, случайно, нет?
– Случайно есть. – Бабушка научила всегда при себе иметь носовой платок и булавку. И если первый предмет Наташа не считала обязательным, всегда можно воспользоваться бумажной салфеткой, то второй незаменим, когда пуговица отлетела или сломалась молния. Поэтому она ко всей одежде прикалывала с изнанки булавку. На всякий случай.
– Дай, пожалуйста, – попросил парень. Туся рассмотрела его: навскидку года двадцать три, темненький, симпатичный. – А то я сейчас штаны потеряю.
Наталья оставила тележку, на которую сложила салфетки, отстегнула булавку от подола и отдала ее парню.
– Спасибо, выручила, – с облегчением выдохнул он и скрылся за доспехами. – Эти костюмы дурацкие, кто их только придумал? Крючки вместо молний, а они не держат ни фига…
– Хозяин замка господин Аникян, судя по всему, – ответила ему Туся. – Он помешан на Средних веках.
– Наши тряпки к ним никакого отношения не имеют. Это же ренессанс. К тому же дом давно принадлежит Екатерине Могилевой, а она баба продвинутая, могла бы избавиться от нелепых нарядов.
– А мне они нравятся. Симпатичные. И из натуральных материалов, тело дышит.
– Симпатичные, говоришь?
И вышел из-за доспехов, явив себя взору Туси целиком.
Он был очень стройным, даже худеньким. Но не тощим. Плечи широкие, икры мускулистые. Фигура бегуна. И на ней совершенно нелепо сидел костюм: пышная рубаха и бриджи с манжетами.
– Я как будто собрался на тематическую гей-вечеринку эпохи Возрождения, – пробурчал парень.
– Да, выглядишь ты потешно.
– А ты отлично. Как зовут?
– Туся. А тебя?
– Марк. Будем знакомы. – И протянул ей руку. Туся вложила свою ладонь в его, думала пожмет, но парень поцеловал ей ручку, низко склонившись над ней. На затылке у него оказался хвостик, а на шее татуировка. – Ты тут работаешь?
– Только сегодня. Заменяю заболевшую официантку.
– Коллеги, значит. Я тоже буду обслуживать стол.
– Кстати, пора его сервировать, – вспомнила о штрафе Наталья и кинулась к тележке. Если Бастинда заметит, что она прохлаждается, накажет рублем, а они с бабушкой уже решили, на что потратят именно пять тысяч.
Но Марк ее опередил. Схватившись за ручку первым, он покатил тележку к залу, где Бастинда уже поджидала их, и лицо ее было недовольно.
– Где вас обоих носит? – напустилась она на официантов.
– Я салфетки сворачивала, как вы и велели, – ответила Туся и указала пальцем на кораблики из ткани.
– А я справлял малую нужду, – весело проговорил Марк. – Надеюсь, для того, чтобы в туалет сходить, не нужно у вас отпрашиваться?
– Нет. Но ваша уборная в другом месте.
– И где же расположены отхожие места для челяди? На заднем дворе?
– Туалеты для персонала возле кухни, – процедила Барбара Леопольдовна. – А если будете зубоскалить во время ужина, я вас оштрафую.
– Не сможете, – хмыкнул Марк. – Мне платит шеф-повар, а не вы. Но не переживайте, я свою работу знаю… – И после паузы добавил: – С господами я зубоскальство себе не позволяю.
И, широко улыбнувшись Бастинде, принялся расставлять тарелки.
Глава 4
Гости собрались!
Приехали все, кого Катя позвала.
– Я думал, мужчин будет побольше, – шепнул ей на ухо Игорь.
– У нас бабье царство, – ответила ему Екатерина и приложилась к фужеру с шампанским.
Им Фердинанд и гостей встречал. Подносил каждому. Иные напитки стояли на подносе у мальчика-официанта. А девочка разносила канапе и птифур. Вэлком дринк проходил в холле. Довольно светлом, не загроможденном мебелью и тяжеловесными аксессуарами вроде доспехов, бронзовых скульптур и напольных канделябров. Не всегда это помещение было таким. Когда-то все вышеперечисленное стояло на полу из шлифованного камня. На стенах тоже что-то висело: от рогов до чеканок. Катерина постепенно избавилась от раздражающего ее декора. Чем-то одарила краеведческий музей, остальное рассредоточила по дому. Единственное, что осталось в холле, это чучело буйвола. Арарат обожал сие творение таксидермистов. Называл почему-то Боливаром. Выпивая лишнего, любил на него взбираться и, размахивая снятым со стены старинным мечом, распевать рыцарские гимны. От буйвола Катя тоже хотела избавиться, но тот стоял на платформе, врезанной огромными болтами в пол. И она решила оставить Арарату игрушку. Пусть себе скачет на ней, впадая, как и положено всем взрослым и успешным мужикам, в детство. А еще на рога Боливара можно было вешать верхнюю одежду. В этом был какой-то креатив.
…На ужин Катерина пригласила шесть человек, и среди них был только один мужчина. То есть выходило даже не по десять девчонок на девять ребят, как в песне, а на одного кавалера по три дамы. Хорошо, что танцев не будет, а то не поделили бы.
Игорь, пока гости собирались, нервничал. Естественно, он этого не показывал и так старался выглядеть спокойным, что переусердствовал. Застыл как монумент: Катя едва кисть свою втиснула между его сунутой в карман рукой и туловищем. Но когда все были друг другу представлены, Игорь выдохнул. И тут же сделал жест официанту, веля принести виски. Сделав пару глотков, он начал разговаривать.
Они немного пошептались, и Катя направилась к лучшей своей подруге Светке, которая дергала головой уже минут пять. Так она подзывала ее к себе.
– У тебя приступ? – сердито проговорила Катерина, подойдя.
– Мне не терпится сказать «вау».
– Могла бы проартикулировать, а не уподобляться китайскому болванчику.
– Мужик – огонь! Поздравляю.
– Спасибо, – расплылась в улыбке Катя.
– Только если ты для него заморочилась с лакшери-ужином, то зря. Ты как будто свое превосходство показываешь. Или просто выпендриваешься.
– Не для него, конечно. Я хотела посиделок по-домашнему. И Игорю комфортнее, и мне не тратиться.
– Аринке нос утереть хочешь? Графине, мать ее, Камергеровой? – и снова дернула головой, теперь в сторону их общей подруги, водящей носом над фужером. Шампанское было открыто до того, как Арина явилась, и та как будто не верила, что в ее бокале «Кристалл». Она была женщиной с большой претензией.
– Потенциальному покупателю пыль в глаза пускаю.
– Кто из двух незнакомых мне тетенек он?
– Блондинка.
– Угу… – Светка оглядела упомянутую даму с головы до ног. Затем с ног до головы. Взглядом как карточкой по терминалу провела. Но никакого мнения не высказала. Вместо этого спросила: – А зачем пускаешь пыль?
– Чтобы цену не опустила. Я и так дешево продаю. И больше не торгуюсь. Но если она поймет, что мне срочно нужно от замка избавиться, потому что на содержание его денег нет, да и вообще их, можно сказать, у меня нет, уронит цену капитально. А других покупателей пока не наблюдается.
– Хочешь, подыграю тебе? – азартно воскликнула Светка. – Подкину пыли от себя?
– Только попробуй.
– Но я хочу помочь.
– Тогда просто не мешай. И помалкивай.
– А если она меня начнет расспрашивать о твоем финансовом положении, когда я подопью? А я подопью, ты меня знаешь. И что мне делать? Молчать?
– Как партизан. Но никто тебя ни о чем расспрашивать не будет. Ты сидишь рядом со мной, а она в конце стола на другой его стороне. И уйдет сразу после десерта – дела у нее.
– А рядом с ней будет… дай я угадаю? Жоржик?
– Он самый. Но он давно перестал себя так называть, если помнишь. Теперь Евгений, как в паспорте написано. Обычно с отчеством, Анатольевич.
– Как наша графиня, мать ее, Камергерова умудрилась за такого замуж выйти?
– Он славный человек.
– Какаха он на палочке. Но повезло с родителями. Поэтому вырос с золотой ложкой в зубах.
Их общая подруга Арина Камергерова вышла замуж за Евгения Анатольевича, который в далекие девяностые называл себя Жоржиком, двенадцать лет назад. Но познакомились они сначала с ним. А через годы он представил невесту Светке и Кате. Они удивились. Думали, он гей. И даже наличие у Жоржика сына не убеждало их в обратном. Но тот как будто искренне был влюблен в свою молодую по сравнению с ним жену. Ему было за пятьдесят, а ей только исполнилось тридцать. И он не уставал превозносить ее таланты, целовать ручки и, прости господи, зажимать по углам. Катя ничего подобного не видела, но Светка уверяла, что наблюдала весьма эротическую сцену с участием новобрачных.
Как у них складывались отношения в действительности, не знал никто. Внешне очень душевно. А как уж на самом деле… Катя не совала туда свой нос, а Светка лезла в это так настойчиво, что никто ей не говорил правды.
А Жоржик был хорош. Сын советского поэта-песенника и дочки испанского революционера, который дружил с самим Хемингуэем, он унаследовал много всего. Но не только материального, как то: квартиру в центре, дачу в престижном подмосковном поселке, антикварную мебель. Папа Жоржика был из благородных, а мама из писаных красавиц. Сын взял и аристократизм, и броскую внешность. В шестьдесят с гаком он выглядел так же хорошо, как и в сорок. Именно в этом возрасте он познакомился с Катей и Светкой. Они обе тогда были поп-звездами, правда, первая рангом повыше. Светка звездулькой считалась. Певичкой-однодневкой. И это притом что у нее был шикарный голос. Но молоденькую Светулю (под таким сценическим псевдонимом она выступала) продвигал очень богатый муж. Все об этом знали. И предполагали, что она не задержится на эстраде. Споет пару песен, успокоится и начнет рожать. Или муж-миллионер найдет себе другую женушку и будет помогать уже ей. Но Светка оказалась крепким орешком. Да, она родила сына, наследника своему нуворишу. А в шоу-бизе осталась. И даже после того, как развелась, продолжила петь, найдя себе другого покровителя. Когда Катя покинула сцену, Светуля на нее выпархивала, пусть и не с таким блеском, как раньше. Финансовой поддержки она больше не имела – ее спонсора убили, а все, чем он владел, досталось законной супруге. И Светка научилась справляться сама. Она была везде. Ее звали на шоу – она шла. Не звали – прорывалась с боем. Третий ее мужчина, любимый, был уже не так богат. Точнее, совсем не богат. Его можно было с натяжкой причислить к среднему классу. И она очень хотела ему помочь с бизнесом, дать образование сыну, себя поддерживать в хорошей форме, вот и скакала с канала на канал и выступала в том числе на днях поселков. Она пахала. Но любимый все равно ушел, сын остался в Лондоне, где учился, и Светка запила. Или, как сама говорила, начала прибухивать. Ничего крепкого, только винишко. Но каждый день. Всегда была чуть пьяненькой и веселой. Если перебирала, могла начудить. Поэтому перед тем, как ее выпустить в студию какого-нибудь скандального шоу, певицу Светулю подпаивали. А перед концертами не давали больше двух бокалов.
Но когда они познакомились с Жоржиком, она совсем не пила. Только лимонад. Его вместо шампанского себе в фужер наливала. В его квартиру их привел знаменитый клипмейкер. Точнее, Катю. Хотел показать интерьер, в котором хотел бы снять ее. Та взяла с собой подружку. С тех пор они стали приятельствовать, хотя клип в квартире Жоржика так и не сняли, перенесли на студию. А возжелавшей арендовать ее Светуле для того же самого он отказал. С тех пор она затаила на него не то чтобы зло, она была очень доброй, а обиду. И нет-нет да высказывалась на тему того, какой Жоржик какашка. А жену его называла не иначе как «Графиня, мать ее, Камергерова». Хотя к ней относилась лучше, чем к Жоржику. Просто Светуле не нравилось, что та бравирует своим благородным происхождением, хотя голубых кровей был только один из ее предков. Тот же Евгений Анатольевич поскромнее был. И если намекал на свою избранность, то очень тонко.
Своих детей у пары не было. Когда Арина вышла замуж за Жоржика, у того имелся пятнадцатилетний сын Влад. Он унаследовал красоту своего отца и, как считала Светка, его же «какашечный» характер. Катя же за ним такого не наблюдала. Нормальный парень, росший с неадекватной матерью, а после ее смерти от непонятных причин отданный отцу. Тогда Владику было двенадцать. Начало переходного возраста. До этого Жоржик только говорил о нем и показывал всем фотографии, в том числе совместные. Но когда взял сына к себе, у мальчика началась новая жизнь, настолько не похожая на прежнюю, что у него немного сорвало крышу. Но с возрастом он выправился. Отучился, начал работать. Сейчас ему было двадцать семь. Он жил отдельно, но женат не был. Хороший парень, говорила о нем Катя. Такая же какаха, как папаня, возражала Светка.
– Кушать подано! – разнесся по холлу голос дворецкого.
Затем он распахнул золоченые двери в залу, и гости устремились в нее.
Глава 5
Салат, который она ела, был невероятно вкусен. Казалось бы, обычные ингредиенты, какая-то зеленушка, креветки, не королевские, простые, кедровые орешки, а отправляешь его в рот и замираешь от наслаждения. Дело в соусе, решила Арина. После чего насадила на вилку последний листик латука… Или романо? А может, это вообще пекинская капуста? Арина не разбиралась в салатах в частности и в кулинарии в целом. Она не умела готовить, хоть и пыталась научиться. Но, делая какое-то блюдо под контролем нанятого ею преподавателя по кулинарии, справлялась. Получалось если не вкусно, то сносно. Но самостоятельно то же самое блюдо воспроизвести не могла, хотя делала все как положено. Соблюдала каждое действие. И все равно получалось не то.
– Ты не рождена для этого, милая моя, смирись, – говорил ей муж. И не требовал подвигов на кухне. Но Арина сама хотела их совершать. После многих попыток прислушалась к мнению мужа и смирилась.
Когда чудесный салат был доеден, Арина стала ждать, когда унесут тарелку. А все потому, что желание подобрать соус хлебушком было нестерпимым. Но нельзя. Это не аристократично.
– Девушка, будьте любезны, – обратилась она к официантке. – Унесите.
Та тут же подскочила, поставила тарелку на поднос, но ушла не сразу.
Арина вопросительно на нее посмотрела.
– Извините, – пробормотала девушка. – Я просто огромная поклонница вашего творчества…
– Это приятно.
– Подпишете мне книгу после? У меня с собой «Танцы на голубой крови». Перечитываю уже в пятый раз.
– Конечно, дорогая моя.
Арине было очень приятно это слышать, и она перебросилась бы еще парой фраз с поклонницей своего таланта, но этому помешала Барбара, которая, как цербер, следила за всем обслуживающим персоналом и могла подумать, что официантка досаждает гостье. Арина Барбару терпеть не могла. Противная баба. Катя тоже ее не особо любила. Но Михельсон нельзя было уволить, потому что ей платил Арарат. Как и всем остальным. Съехав, он уменьшил штат, но оставил дворецкого, домоправительницу, горничную и кухарку. Это только в доме, естественно. Катерина говорила, что вполне обойдется без Фердинанда и Барбары, но Аникян настаивал на их присутствии. Почему? По мнению Арины, ответ был очевиден: кто-то из них, если не оба, на нее стучал. Иначе как Арарат узнавал обо всех изменениях в личной жизни Катерины?
– Госпожа Камергерова, у вас все в порядке? – обратилась к Арине Барбара, так зыркнув на официантку, что та вся внутренне сжалась.
– Да, все отлично. Я выражаю девушке свою благодарность за прекрасное обслуживание.
Домоправительница дежурно ей улыбнулась, а девочку все же под локоток увела. И следующее блюдо Арине поднес паренек с хвостиком. Оно было не хуже прежнего, но опять ничего особенного на первый взгляд. Кальмар, и только! Да к нему тушеный шпинат подан. Эта противная на вид зеленая масса чем-то пропитана и на вкус прекрасна. Особенно в сочетании с поджаристым кальмаром. А он просто тает во рту. Арина сколько ни пыталась приготовить его так, чтобы хотя бы не жестким был, у нее не получалось. Не дал бог кулинарного таланта, как и многих других. Разве что писательский… Но и тот подвел ее.
…С детства она мечтала стать врачом. Все куклы Арины Камергеровой болели, а она их лечила. И не только их, но еще и кота, и бабушку с дедом, на которых ее оставляли, поскольку девочка категорически не желала ходить в детский сад.
В школе она была санитаркой. В первый класс Арина пошла еще при СССР, а тогда у каждого пионера на случай войны была своя задача. Кто-то изучал азбуку Морзе, другой ориентированием на местности занимался, третий метал гранаты. Арина лечила людей. Ходила с сумочкой с красным крестом, знала, как оказать первую помощь, наложить жгут и повязку «чепчик».
Окончив среднюю школу, Арина подала документы в мединститут. Она не сомневалась в том, что поступит, но завалилась на первом же экзамене. Расстроилась, конечно, но духом не упала. Устроилась на работу, чтобы не сидеть на шее у своих небогатых родителей и иметь деньги на репетитора. На следующий год снова подала документы в медицинский. Сдала все экзамены, но не набрала достаточного количества баллов. С ними Арина, в принципе, могла бы сунуться в медучилище. Ее бы взяли. Но она хотела быть врачом, а не фельдшером или сестрой. Если бы у их семьи имелись деньги, Арина могла бы поступить на платное отделение, но увы… Мама учитель, папа водитель маршрутки, их зарплат хватало лишь на то, чтобы поесть и заплатить за квартиру. Да, при СССР они еще каждый год на море ездили, но с наступлением перестройки все изменилось, и Камергеровы в отпуск уезжали на дачу в область, благо шесть соток в свое время успели получить.
А меж тем отец Арины имел благородное происхождение. Его дед был князем. Древний род Камергеровых обнищал, и наследника женили на купеческой дочке. Та родила двоих наследников своему князю. Одного за другим. Но когда произошла революция, Камергеров при первой возможности уехал в Европу, бросив купчиху и деток. Ей он даже ничего не обещал. Просто сбежал, поняв, что богато жить за счет тестя уже не получится, а бедно – лучше в Париже. Там хотя бы будет цениться его титул.
Прабабка Арины осталась одна с двумя детьми. Имущество у семьи отобрали, этого не смог пережить отец, скончался от сердечного приступа. Мать пришлось взять к себе. А также сестру-дурочку. Именно из-за нее погиб старшенький. Играла со спичками, подожгла дом. Все имущество сгорело, а люди надышались дымом. Но все другие выжили, а мальчик, у которого были проблемы с легкими, скончался. Но не сразу. Долго мучился. Ему, скорее всего, можно было бы помочь, но… В стране разруха, голод… Люди мрут постоянно, массово, в том числе дети…
Обо всем этом Арине рассказывал отец. Скупо, поскольку был немногословным. Ему – бабушка. Ее сын, наследник рода Камергеровых, в девятнадцать загремел в тюрьму. Ребенка ему родила какая-то шальная бабенка, с которой он познакомился, когда вышел. Вскоре сел во второй раз. Трехмесячного мальчика скинули бабушке. Она его и воспитывала.
Арина не застала прабабушку, она умерла за год до ее рождения. Дед-граф сгинул где-то задолго до этого. И все же история рода Камергеровых не давала ей покоя. Девочка постоянно фантазировала о том, как сложилась бы жизнь ее предков, если бы не революция. Наверняка ее дед, наследник не только титула, но и большого купеческого состояния, нашел бы себе достойную партию. У пары появились бы дети. Быть может, только один сын. Но у него было бы все! Главное – чувство собственного достоинства. Он гордился бы родителями. Батя же Арины стыдился их. Особенно отца. Ладно бы он был только зэком, но еще и дворянином. В советские времена это считалось позорным. Поэтому отец Арины хотел стать незаметным. Вечно прятал свою природную красоту (Камергеровы ею славились), не желал выпячивать ум. После восьмого класса пошел в ПТУ, отучился на автомеханика, отслужил в армии, устроился в городской автопарк водителем, женился в двадцать четыре и зажил себе скромно, тихо, как будто с опаской. Он был эрудирован и с женой-учительницей общался на равных, а если бы давал себе волю, то поражал бы ее полетом своего ума. Но папа загнал себя в рамки, поэтому обычно помалкивал. В отличие от других шоферюг он почти не пил. Вечерами читал. По выходным не в гараже ковырялся, а создавал реконструкции великих сражений, вырезая фигурки воинов, лошадей или танков, раскрашивая их, расставляя по полю. Его очень увлекала история, наверное, поэтому он и полюбил женщину, ее преподающую.
Третью и последнюю попытку поступления в мединститут Арина предприняла из одного лишь упрямства. Хотела себе доказать, что сможет добиться намеченного. Но врачом ей уже не очень хотелось становиться. Попав в больницу с аппендицитом, она такого там насмотрелась, что перестала романтизировать профессию. Хирургам платили гроши, не снабжали их нужным инструментом, они со злости пили спирт, оперировали на «отшибись». Естественно, не все. Но многие.
Арина не поступила и в этот раз. Троекратное поражение больно ударило по самолюбию. Девушка впала в депрессию, которую тщательно скрывала от всех. Она всегда была скрытной. И молчаливой, в отца. Делилась переживаниями со своим дневником – вела его с пятого класса.
С личной жизнью у Арины тоже не ладилось. От отца она красоты не взяла, пошла в маму, женщину с самой обычной внешностью. Не была веселушкой и душой компании. Не умела одеваться, да и во что во времена разрухи? Хорошо было девочкам, умеющим шить и вязать. Они из старья себе наряды создавали. У Арины же были руки-крюки. Как только она могла думать, что сможет ими людей резать? В общем, невзрачная молчаливая девушка не пользовалась вниманием парней. Был у нее один, такой же тихоня, но они друг с другом чуть не умерли со скуки. Даже секс, первый для обоих, был нудным и неловким не только в самом начале, но и потом. Расстались без ссор. Просто перестали друг другу звонить.
Арина поступила на заочное отделение педагогического университета в двадцать один. Выбрала истфак. Она училась и работала, и все равно оставалось время на тоскливые мысли. Почему-то они были только такими. Чтобы отвлечься от них, Арина погружалась в мечты. В них она представляла себя графиней Камергеровой, то в настоящем, то в прошлом. Но мысленно отправить себя в девятнадцатый век было легче. Там ей было бы комфортнее. Нынешняя же действительность ее пугала. Даже если бы судьба России в целом и ее семьи в частности сложилась иначе, Арина вряд ли нашла бы себя в сумасшедшем мире небоскребов, машин, самолетов, бирж, компьютеров.
Идея записывать свои мечты пришла неожиданно. Девушка перелистывала свой дневник. Общая тетрадь, которую она завела в прошлом году, была заполнена на треть. Скучнейшие записи: распорядок дня, какие-то сплетни, нытье… Арина Камергерова из ее фантазий жила более насыщенно, вместе с братьями охотилась, с подругами развлекалась постановкой пьес, посещала балы, кружила головы мужчинам, для гостей дома играла на арфе, но еще лечила крестьян и строила для них лазарет. Все успевала, благо в воображении время резиновое!
И Арина начала писать дневник от лица своего альтер эго. И так увлеклась, что не заметила, как до середины тетрадки дошла. Спустя три недели в руках у девушки был готовый роман. Она вырвала из дневника те страницы, что повествовали о ее скучных буднях, а на обложке тетради написала «Охотница на лис». Ей именно так захотелось назвать свое произведение, потому что героиня не только за зверьками этого вида гонялась по лесам, но и за графом Лисициным – на балах. Граф был загадочным рыжеволосым красавцем, чье расположение не удалось заслужить ни одной светской даме. Естественно, получилось это только у книжной Арины. Сначала она делала это, чтобы утереть нос подружкам. Можно сказать, на спор. Потом влюбилась, и к концу книги стала графиней Лисициной.
Закончив роман, Арина почувствовала разочарование. Она снова оказалась в серой действительности.
«Нужно было писать и писать, – с досадой подумала она. – Придумывать новые препятствия для нас с Лисом…»
Но тут же поняла, что уже не отождествляет себя с героиней. Ее история закончилась хеппи-эндом. И хорошо! Можно придумать другую. В ней она будет, скажем, баронессой фон Григ, а ее избранником станет жгучий брюнет, сын турецкого атташе. Арина сразу двух зайцев убьет: и пофантазирует, и просветится на нужную тему. Ей как раз надо было написать реферат о русско-турецкой войне, которая и разлучит на время героев.
Этот роман Арина писала дольше. Не только потому, что растягивала удовольствие. Она решила углубиться в исторические детали, это было полезно и для нее, и для книги. Мыслей о том, что роман когда-то будет опубликован, у Арины не было. Мечтать о писательстве? С ее-то комплексами? Нет, ни за что. Она врачом не смогла стать, а их каждый год по всей стране выпускают тысячами. Новых же писателей наберется с десяток. И у тех наверняка блат. Или куча денег. А как она, дочка шофера, пусть и графского внука, пробьется? Только и остается, что для себя писать. Но если делать это, то хорошо.
Неизвестно, как сложилась бы судьба Арины, если бы не папа. Скорее всего, она получила бы диплом педагога, устроилась в школу и продолжила писать в стол. Но как-то раз она пришла домой и увидела отца с общей тетрадью, на обложке которой было написано «Порох любви».
– Папа! – возмущенно воскликнула Арина. – Ты рылся в моих вещах? – Она не прятала рукописи под замок, но убирала в ящик письменного стола, куда родители не лазили.
– Что значит рылся? – буркнул отец. – Я искал учебник.
– Это не он! – Арина вырвала у него тетрадь. Она никому не давала читать свои романы и уж тем более не хотела, чтобы это сделал отец.
– Тетрадь была вложена в него, – терпеливо объяснил он. – Я думал, это реферат по русско-турецкой войне. Он мне помог бы, сейчас я собираюсь реконструировать сражение под Плевной.
– Когда ты понял, что это не он, мог бы отложить.
– Втянулся. Хорошо пишешь. Много соплей, конечно. Но в целом…
– Спасибо. – Впервые Арина получила оценку своего творчества. И она оказалась высокой. Это было более чем приятно.
– Покажи рукопись кому-нибудь. Вдруг напечатают?
– Кому? – горько усмехнулась Арина.
– Узнай адреса издательств и съезди по ним.
– Ты правда считаешь, что они будут читать рукопись девочки с улицы?
– Почему нет?
– Да они просто в мусор ее выбросят. А у меня она только одна.
– Это плохо. Надо несколько экземпляров иметь. И напечатать текст на машинке.
– Лучше на компьютере, – поправила его Арина. – Тогда можно будет сделать столько копий, сколько потребуется. Но у меня ни машинки, ни компа.
– Давай купим.
– Я и печатать-то не умею.
– Научишься.
– Ты никогда не был таким настойчивым. Что с тобой?
– Я, дочка, тоже графоманил когда-то, – признался отец. – Рассказы писал, повести. Как и ты, исторические. Только про любовь у меня совсем не получалось. Но и без нее интересно было, как мне кажется.
– И ты никому не показывал свои произведения?
– Нет. Мы с тобой похожи. А сейчас думаю, почему я в журнал не отправил хоть один рассказ. Вдруг напечатали бы. Но в свое оправдание могу сказать вот что: мать меня застращала «нехорошим» происхождением. Велела не высовываться. Даже фамилию мне свою хотела дать, да я заартачился. В глубине души гордился ею. И нехорошим происхождением. Но сейчас другие времена, дочка. Ты можешь делать это открыто. Прославлять ее, нашу фамилию.
– У меня не получится, па.
– А ты попробуй.
Не веря в успех, Арина все же решила последовать совету отца. И следующий роман отпечатала на машинке (первое время одним пальцем тыкала и жутко злилась). Ее она не покупала, а взяла напрокат. Получилось два экземпляра. Один Арина оставила у себя, второй отнесла в издательство. Все равно выкинут, так к чему делать больше копий? А компьютер покупать и подавно ни к чему: в те годы это была роскошь, позволительная только богатым.
Как и ожидалось, Арине из издательства не позвонили. И она поехала забирать рукопись, хотя была уверена, что ее не отдадут, потому как она давно на помойке. И в одном не ошиблась: распечатку романа она назад не получила. А все потому, что она лежала на столе у главного редактора, к которому ее тут же провели.
– Это вы написали? – удивленно воскликнул он после того, как поздоровался и пригласил сесть.
– Да.
– Подумать только. Я представлял себе возрастного автора, а вы совсем девочка. Как вас зовут, душа моя?
– Арина Камергерова.
– По паспорту? – Девушка кивнула. Она была смущена и немного напугана.
– Класс! Может, вы еще и из благородных?
– Мой прадед был графом. Он в 1917 эмигрировал из России, бросив семью тут.
– Все как в книге! – воскликнул редактор и шарахнул ладонями по подлокотникам. Арина вздрогнула. – Это ж какую пиар-кампанию можно замутить! Сейчас аристократизм в тренде. У вас ничего фамильного драгоценного не осталось? – Она хотела ответить отрицательно, но ему уже было неважно. – Впрочем, плевать. Нужно будет – найдем. Другой вопрос у меня к вам. Много у вас таких книг?
– Вообще у меня еще две есть, но там действия разворачиваются в другие времена.
– Но жанр, жанр? Тот же?
– Вроде. Я не очень разбираюсь.
– Это историческая мелодрама, – редактор ткнул пальцем в рукопись. – Те две тоже? – И снова кивок. Главред был таким напористым, что Арина никак не могла расслабиться, хотя уже понимала: все отлично. Не так, как она прогнозировала. – Так что ж вы все не принесли?
– Я думала, вы их выкинете, а у меня они от руки написаны.
– Тащи. Девочки твои коряки разберут и внесут текст в компьютер. Потом я прочту твои романы, и, если они так же хороши, как этот, мы заключим с тобой контракт.
– Ладно, я завтра привезу.
– Не могу ждать. Отправлю тебя на машине, отдашь водителю.
Через пятнадцать минут Арина садилась в шикарную машину марки «Мерседес», но все еще не верила своему счастью. Боялась, что «Охотница на лис» и «Пепел любви» издателю не понравятся. Но тот пришел от книг в восторг, правда, велел доработать первый роман. Неделю спустя Арина снова оказалась в кабинете главного. И он был там не один. Присутствовали еще мужчина и женщина. Ответственный редактор и пиар-менеджер, как потом оказалось.
– Скажи, душа моя, сколько еще романов ты сможешь написать за этот год? – спросил главный.
