bannerbannerbanner
Мой светлый ангел

Ольга Юрьевна Богатикова
Мой светлый ангел

Полная версия

Глава 1

Наши дни. Санаторий «Светлое»

С этой картиной было что-то не так. Вроде бы портрет как портрет: миловидная светловолосая девушка с книгой у открытого окна. Не Кипренский, конечно, но тоже весьма недурственно. Впрочем, художник, сотворивший сие произведение, явно звезд с неба не хватал – ни тебе внутреннего света, ни каких-либо особых эффектов, ни скрытого смысла.

Тем не менее, я рассматривала эту картину уже минут десять, и никак не могла понять, что же меня в ней зацепило.

– Знаете ли вы, Машенька, что это полотно – работа нашего с вами соотечественника Вениамина Федоровича Корягина? – за моей спиной возник Петр Феоктистович, пожилой сосед из двадцать второго номера и, по совместительству, бывший работник Рясского краеведческого музея.

– Знаю, – ответила я и кивнула на табличку под картиной, на которой было написано «Вениамин Корягин. Портрет Полины Павловны Кротовой. 1826 год».

– А знаете ли вы, что это подлинник? – спросил пенсионер.

– Разве? – чуть удивилась я. – Тогда почему эта картина висит в коридоре санатория, а не в музее?

– Вот и я думаю – почему? – задумчиво отозвался Петр Феоктистович. – Она ведь и была в музее. По крайней мере, пока я в нем работал. А теперь висит здесь.

– Может, копия?

– Обижаете, Машенька. Я хорошо знаю этот портрет, сам неоднократно отбирал его для выставок. Тут есть характерная для Корягина особенность…

Дальше я уже не слушала, снова переключив внимание на девушку у окна. Честно говоря, от живописи я далека и мало что в ней понимаю. К тому же, не вижу ничего особенного в том, что владелец санатория захотел повесить на его стене подлинную картину провинциального художника. Даже если для этого пришлось купить ее у музея. Если есть лишние деньги, почему бы и нет? Некоторые яхты каждый год покупают, а тут всего лишь картина. Впрочем, соседу мое мнение и не требовалось, лишь бы слушала и кивала в нужных местах, а с этим я справлялась отлично.

И все-таки, что же не так с этим портретом?..

– Маша!

Мы с Петром Феоктистовичем вздрогнули и обернулись. Со стороны лестницы к нам, чуть прихрамывая, спешила Инга, кудрявая блондинка из двадцать четвертого номера и моя курортная подруга.

– Вот ты где! А я тебя ищу по всему этажу. Здравствуйте, Петр Феоктистович! – губы Инги растянулись в голливудской улыбке. – Обсуждаете что-то интересное?

– Да вот, думаем, откуда в «Светлом» подлинник Корягина.

Я вторую неделю подряд с интересом наблюдала, как мужчины в возрасте от десяти лет и до бесконечности тают от этой улыбки и сами начинают улыбаться в ответ – широко и придурковато.

– О, у вас скоро будет уникальный шанс это узнать, – кокетливо подмгнула ему Инга. – Мне по секрету сказали, что сегодня в санаторий приедет его владелец. Будет проверять уровень обслуживания и общаться с отдыхающими. Говорят, он богат, молод и очень симпатичен.

Петр Феоктистович пожал плечами и отвернулся. Видимо понял, что живопись с ним больше обсуждать никто не будет.

Инга ухватила меня под руку и повела в сторону лестницы.

– Он явится к обеду и сразу после десерта придет знакомиться, – продолжала она. – Ты только представь, Машка, жизнь-то в этом болоте налаживается!

Я улыбнулась.

– А если он на самом деле старый и лысый?

– Ну и ладно, – рассмеялась девушка. – Лично я богатому мужчине все это готова простить.

– Почему?

– Смотри, – принялась объяснять Инга, – если он богатый, значит умный. Если умный, значит интересный. А если мужчина интересный, какая разница сколько ему лет и есть ли у него волосы?

– А если он женат?

– Это проблема, – согласилась соседка. – С женатыми я не встречаюсь, это закон.

Я улыбнулась и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на картину. Издалека она казалась невзрачной и блеклой. И тут меня осенило.

– Книга!

– Что – книга? – спросила Инга.

– Книга в руках у девушки с портрета.

– И что с ней не так?

– Вместо нее должен быть цветок, – тихо сказала я. – У нее в руках должна была быть белая роза…

***

В столовую мы шли в приподнятом настроении. Очень уж любопытно было взглянуть на настоящего живого олигарха.

В том, что хозяин «Светлого» олигарх, я не сомневалась, ибо только очень богатый человек способен на собственные средства отгрохать такой санаторий. А еще большой энтузиаст, романтик и любитель истории.

Дело в том, что «Светлое» расположилось в бывшей дворянской усадьбе, которую олигарх выкупил у местных властей. Ничего особенного в этом не было, кроме одной детали – на момент оформления документов местных построек остались несколько полуразрушенных стен, парк разросся до состояния леса, а милое озерцо, к которому когда-то вели парковые дорожки, превратилось в болото.

Председатель сельсовета деревеньки Светлая, на территории которой и были расположены эти ничуть не живописные развалины (хотя нет, очень даже живописные – говорят, стены бывшего господского дома были сплошь покрыты рисунками и матерными надписями) давно махнул на них рукой. Природа и местные вандалы рано или поздно сделали бы свое дело, и от дворянского гнезда сохранилось бы только упоминание в документах, бережно хранимых в краеведческом музее города Рясска, к району которого и относилась деревня Светлая.

И вдруг появился ОН – таинственный богач из столицы, который выкупил у сельсовета землю, развалины господского дома, и через своих пресс-атташше заявил, что собирается реконструировать усадьбу и устроить в ней современный санаторий.

Реконструкция велась с космической скоростью, и за ней наблюдала вся область. Журналисты тут же раскопали в музейных залежах бесхитростную историю поместья. Принадлежало оно провинциальному дворянину Кротову, и именовалось Светлое – по названию большого села, которое было у этого Кротова в собственности. После революции село Светлое переименовалось в деревню Светлую, в усадьбе долгое время располагались сельсовет и школа, потом случился пожар. На этом история поместья закончилась. Но прошло шестьдесят лет, и оно, почти как феникс, возродилось к жизни.

Работа была проведена колоссальная: дом фактически отстроили заново, озеро расчистили, лес превратили в парк. Все те же вездесущие журналисты поведали зрителям-слушателям-читателям, что внешний облик усадьбы теперь в точности повторяет облик кротовского поместья. Для этого поднимались старинные документы и чертежи, которые собрали по музеям и архивам области.

Будущим отдыхающим было обещано обустроить уютные номера с легким антуражем старины и обеспечить первоклассное лечение.

Многим, в том числе и мне, строить санаторий в захолустной деревне казалось странным и недальновидным: целебных источников поблизости нет, лес, вернее уже парк, смешанный и весьма чахлый. Из достопримечательностей только районный центр – серый скучный городишко. Словом, место так себе, ничего особенного.

Прибыль, которую мог принести такой санаторий, тоже была весьма сомнительной. По крайней мере, так казалось мне, человеку с экономическим образованием. Ну, правда, вся соль только в самой старинной усадьбе, отстроенной с нуля. Чтобы отбить затраченные деньги (весьма и весьма немалые!) санаторию понадобится несколько десятилетий. И то при условии, что он будет пользоваться успехом у отдыхающих. Впрочем, само строительство «Светлого» и его детальный отчет в СМИ оказались удачным пиар-ходом и на все летние заезды путевки были раскуплены влет.

Каково же было мое удивление, когда оказалось, что среди счастливчиков, которые первыми опробуют ультасовременное лечение в российской глубинке, окажусь и я. Месяц назад моя мама – жертва телевизионной заманухи – с радостной улыбкой на лице вручила мне путевку.

Вообще, в санатории я езжу каждый год на протяжении многих лет. Причина этому называется пояснично-крестцовый радикулит. Тот самый, при котором ни сесть, ни встать. Да-да, мне двадцать шесть лет, а у меня проблемы со спиной, причем еще со школы. Помнится, когда меня в первый раз «прострелило», мой отец едко прокомментировал: «Молодежь сейчас – гнилье». Впрочем, с ним у меня всегда были сложные отношения.

За десять лет я успела побывать в самых разных санаториях страны. Учитывая то, что работа у меня сидячая, без специализированного санаторного лечения мне пришлось бы совсем худо, поэтому каждый год приходится брать отпуск и ехать куда-нибудь на Кавказ или к морю. Правда, на поездку приходится копить весь год.

В этот раз с финансами оказалось туго: я наконец-то купила в ипотеку квартиру и съехала от родителей. Так что мамин подарок оказался весьма кстати.

В целом в «Светлом» мне понравилось. Лечение на уровне, персонал вежливый, номер уютный с телевизором и бесплатным wi-fi. А вот развлекательная программа, как и в любом санатории, подкачала. Впрочем, как и компания курортников.

Кто у нас ездит отдыхать в подобные заведения? Правильно – пенсионеры. Или же люди, которым необходима реабилитация после серьезного лечения. То есть те, кому нужны тишина и покой. И если на Кавказе можно было съездить на экскурсию, в Анапе поваляться на пляже или заглянуть в бар, то в «Светлом» скука была смертная. По вечерам здесь, конечно, устраивали дискотеки и творческие вечера местных самодеятельных коллективов, но развлечением это оказалось сомнительным еще и потому, что контингент на них собирался из разряда 60+.

Молодежи с санатории было мало. Собственно я, Инга трое рясских парней лет девятнадцати и супружеская пара с двумя детьми.

С Ингой мы сошлись сразу. Да и куда бы мы делись? Рясские ребята из своих номеров выходили только чтобы поесть и принять процедуры (еще бы, wi-fi же бесплатный!), а молодое семейство проводило время либо в бассейне, либо на детской площадке.

Мы с Ингой представляли классическую пару «одна умная, вторая красивая», где умная это я. Впрочем, страшилкой я себя не считаю. Волосы у меня темные и густые, фигура стройная, черты лица правильные. Младший брат говорит, что моя красота тихая и домашняя, как я сама. И добавляет: «Была бы ты чуть агрессивнее, давно вышла замуж». На это я обычно отвечаю, что дело здесь не во внешности и характере, а в образе жизни.

 

Инга же моя полная противоположность. Яркая, гламурная, шумная, чуть бесцеремонная и легкомысленная. Такие девушки обычно нравятся мужчинам и меняют их, как перчатки. Инга мужчин коллекционировала и с большим удовольствием рассказывала мне о своей коллекции. Некоторые экземпляры даже демонстрировала: за полторы недели, что мы здесь отдыхаем, навестить ее приезжали уже трое молодых людей, а еще двое бесконечно названивали, чтобы справиться о здоровье. При этом Инга утверждала, что все они исключительно друзья, с которыми у нее нет ничего серьезного. Я смеялась и советовала подружке построить гарем, а курортные бабушки поджимали губы и называли ее вертихвосткой.

Основным нашим развлечением были или прогулки по парку, или беседы в зимнем саду. Словом, действительно болото, сонное и скучное.

А потому известие о явлении народу живого олигарха вызвало в отдыхающих массах ажиотаж. Бабушки и дедушки рассуждали на тему как разбогатеть, чтобы по карману было построить собственный санаторий, Инга придумывала, как будет очаровывать богача, мне же хотелось пожаловаться на скуку и предложить открыть в парке прокат велосипедов, а на озере – лодочную станцию, раз уж хозяину «Светлого» хочется выслушать жалобы и предложения.

***

На обед сегодня были борщ и картошечка с куриной отбивной. Инга вяло ковыряла в тарелке вилкой и нетерпеливо поглядывала на двери столовой. Я же смаковала каждую ложку, каждый кусочек и обменивалась насмешливыми улыбками с нашей соседкой по столу – Глафирой Сергеевной из пятнадцатого номера.

– Инга, деточка, ты кого-то ждешь? – улыбаясь, спросила Глафира Сергеевна.

– Принца она ждет, – ответила за подругу я.

– Это ты зря, принцы предпочитают принцесс, – заметила соседка и отхлебнула чаю.

– Да ну вас, – отмахнулась Инга. – У меня, может, выпал уникальный шанс пополнить коллекцию. Или даже выйти замуж.

– А почему у тебя? – удивилась курортная бабушка. – Почему не у Маши?

– У Маши есть жених, – ответила Инга и снова посмотрела на дверь.

– Правда, Машенька? – обрадовалась Глафира Сергеевна.

– Нет, конечно, – снова улыбнулась я, принимая у официанта креманку с мороженым. – У меня не жених, а друг. Мы просто общаемся и ничего особенного не планируем.

– Ага, моя сестра тоже просто общалась, – кивнула Глафира Сергеевна. – Так старой девой и живет.

Я хотела ответить, что остаться девой мне не грозит по физиологическим причинам, как вдруг Инга восхищенно выдохнула:

– О. Мой. Бог!

Я подняла глаза и застыла. Мужчина, появившийся на пороге столовой, не был ни лыс, ни стар, совсем наоборот – молод и красив. Уверена, раньше я никогда его не встречала, но эти светлые волнистые волосы, волевой подбородок и пронзительные серые глаза мне отчего-то были знакомы. Очень знакомы. «Владимир Навроцкий, – всплыло в моей памяти. – Его зовут Владимир Навроцкий».

Мужчина улыбнулся курортникам, и вдруг его взгляд встретился с моим. Серые глаза изумленно расширились, а тонкие чувственные губы неуловимо прошептали:

– Маша…

Я почувствовала, как зашевелились волосы на моей голове. А потом волной накрыли воспоминания…

Глава 2

Усадьба Кротовых. 1826 год

– На, Машка, неси, – тетка Дорофея, наша кухарка вручила мне большой поднос с чайником и чашками. – Да осторожнее смотри! Это ж праздничный сервиз, фафор тут тонюсенький. Не разбей!

– А зачем праздничный достали? – удивилась я, принимая поднос.

– Барышня приказали, – ответила тетка Дорофея, устанавливая сверху еще и сахарницу. – Что б перед молодым барином не стыдно было. Ты иди давай, иди. Чай, заждались тебя. Самовар-то Федор уже отнес.

Я перехватила поднос поудобнее и вышла из кухни. Напрасно кухарка беспокоилась о сохранности барской посуды, не в первый же раз я господам подаю чай, да и не в последний.

У столовой мне встретился целый разведывательный отряд, состоящий из прачек Татьянки и Степаниды, горничных Марфуши, Ненилы и Настюши и ключницы бабки Лукерьи (пардон, Лукерьи Ивановны), то есть тех, кто по каким-то причинам прозевал приезд молодого барина Владимира Александровича Навроцкого – гостя нашего барина Павла Петровича и барышни Полины Павловны.

– Маша, – едва увидев меня, зашептали Ненила и Татьянка. – Ты когда в столовую войдешь, дверь чуть шире приоткрой, а то Федька, гусак неуклюжий, споткнулся об нее и прикрыл, а нам теперь ничего не видно.

– Гостя высматриваете? – тоже шепотом поинтересовалась я.

– Ага.

– Зачем? Не лучше ль подождать пока господа чаю выпью и выйдут? Что вы отсюда увидите-то?

– Да уж больно любопытно, – покраснела Степанида.

Остальные закивали головами. Ну да, мне и самой было любопытно. Я ведь тоже приезд дорогого гостя пропустила – Полина Павловна в последний момент решила, что вчерашние розы хорошо бы заменить на свежие, и отправила меня в сад.

А гость был действительно дорогой. Причем настолько, что вся усадьба гудела, готовясь к его приезду.

Началось все обыкновенно. Полинька вернулась с очередного губернаторского бала и заявила мне, что влюбилась. Дело это привычное, барышня наша девушка романтичная, а потому обожает воображать понравившихся мужчин героями и богатырями. Правда, охладевает она так же быстро, как и влюбляется.

– Ах, Маша, Владимир Александрович необыкновенный, – вздыхая, рассказывала Полинька, пока я переодевала ее ко сну. – Он красив, как ангел. Маша! У него такие восхитительные глаза! Когда он подошел, чтобы пригласить меня на танец, я взглянула в них и утонула. Они как звезды, Маша!

– Разве в звездах можно утонуть? – насмешливо спросила я.

– Можно! – она вздохнула снова. – А как он танцует… Я словно плыла по воздуху! А какие прекрасные у него манеры, как он учтив! Я просто без ума…

– Откуда же в нашей губернии появился этот чудесный господин?

– Из Петербурга, конечно. Он приехал погостить к своему другу – младшему Шишкину, сыну Петра Ивановича, – Полинька взглянула на меня с озорным блеском в голубых глазках. – Владимир Александрович приглашал меня танцевать два раза! Барышень было мало, поэтому общество простило ему эту маленькую непристойность. Заметь, Маша, ни никого больше он столько не ангажировал. Я, верно, ему понравилась.

О, без сомнения. Кроме как на нашу Полину Павловну, на губернаторском балу обычно и взглянуть-то не на кого. Однажды Полинька взяла меня туда с собой, хотела показать настоящий праздник. Я, конечно, впечатлилась. Особенно от губернских дам. Они рядом с моей изящной белокурой барышней смотрелись, как курицы возле лебедушки. Да и вели себя также.

А вообще кавалеры всегда от Полины без ума. Павел Петрович уже давно бы выдал ее замуж – невеста она не только красивая, но и богатая, но Поля ждет принца. Так отцу и сказала: мол, кавалеры хороши, но моего принца среди них нет. Павел Петрович тогда усмехнулся, против ничего не сказал – очень уж он дочку любит, а потому потакает ей во всем.

– А знаешь, Маша, отчего я особенно счастлива? – спросила Полинька, раскинувшись на кровати.

– Отчего же?

– От того, что Владимир Александрович через три дня приедет к нам в гости!

– Папенька ваш его пригласил? – поинтересовалась я, не испытывая впрочем особого восторга. Ну а что? Павел Петрович, наш хлебосольный хозяин, уже не раз приглашал в Светлое молодых людей, которые понравились Полине. Мол, вдруг принц?.. – Владимир Александрович приедет вместе с другом?

– В том-то и дело, что не с другом, а один, – барышня мечтательно закатила глаза. – Шишкин пригласил его погостить и поохотиться, а у самого вдруг какие-то дела с губернатором оказались, поэтому господин Навроцкий остался не у дел и теперь скучает. Бал его, знаешь ли, тоже не развлек. Когда же батюшка пригласил его к нам, он воодушевился, обрадовался. Маша, милая, только представь, к нам приедет самый чудесный мужчина на свете!..

Барин наш, кстати, дочкины восторги разделял, хоть и не демонстрировал так явно. Его камердинер Иван Петрович рассказывал, будто тот отзывался о госте, как о достойном интересном молодом человеке. Дескать, и богат, и умен, и красив, и в беседе за пояс заткнет любого знакомого ему умника и острослова.

Восторги, охи и ахи звучали в Светлом все три дня, пока Навроцкий, наконец, не соизволил приехать. Посмотреть на «самого лучшего мужчину на свете» сбежалась вся челядь. Всем было любопытно, для кого доставали лучшие перины и одеяла, самые дорогие праздничные сервизы и тысячу раз выдраивали господский дом от подвала до чердака.

А потому я, конечно же, пообещала «разведывательному отряду» открыть двери столовой шире, чтобы молодого барина было видно хотя бы немного.

Господа, в ожидании чая, беседовали о чем-то веселом, слышался звонкий смех Полиньки и добродушный бас Павла Петровича.

– О, а вот и наш чудесный напиток прибыл, – сказал, улыбаясь, Павел Петрович, едва я с подносом появилась на пороге. – Рекомендую, Владимир Александрович, наш светловский сбор. Более нигде вы такого вкусного чая не откушаете.

Гость, сидевший до этого спиной к двери, обернулся. А я, взглянув на него, застыла.

Был ли Навроцкий красив? Не знаю, я этого не заметила. Меня вдруг накрыло ощущение, будто я окунулась в ледяную воду и не могу выплыть на поверхность. Кровь отлила от лица, в груди кончился воздух, на теле встали дыбом волосы. Животный ужас, вот что я ощутила, увидев долгожданного гостя моих господ Кротовых. Потому что это был не ангел, это был дьявол. Самым краешком сознания я отметила, что у мужчины светлые волнистые волосы и волевой подбородок, но все затмили его глаза. Они были серые, глубокие и холодные, а от их взгляда явственно веяло могильным холодом. В какой-то момент мне показалось, что это и не глаза вовсе, а стекляшки или кусочки льда – равнодушные, злые, страшные.

И вдруг эти стекляшки подозрительно сощурились. У меня мелко задрожали руки – я поняла: он увидел мой ужас, он знает, что я его разгадала. Захотелось бросить поднос и, заорав от страха, убежать из гостиной вон.

От ступора и позорного бегства меня избавила Полинька:

– Маша, чай же стынет!

Я словно очнулась, на негнущихся ногах подошла к столику. Пока дрожащими руками разливала в чашки чай, чувствовала, как спину мою буравит холодный взгляд страшного гостя.

Неужели ни Павел Петрович, ни Полина не видят, насколько он ужасен? Почему они улыбаются ему, вместо того, чтобы гнать из дома?

Едва чашки были наполнены, я поклонилась и быстрым шагом, покинула столовую. А выйдя за порог, сорвалась на бег, не обращая внимания на удивленных служанок.

Бежала, не останавливаясь, до самой людской. Почему-то мне казалось, что там, среди челяди, будет безопасно.

Когда прибежала, шмыгнула к окну, упала на лавку и закрыла глаза. Руки все еще дрожали, а сердце продолжало сжиматься от ужаса. Теперь всех нас ждут неприятности. Когда в доме черт, в этом нет никаких сомнений.

Господь всемогущий, а ведь моя барышня танцевала с ним на балу, подавала ему свою нежную руку!.. Но, быть может, этот Навроцкий надолго в Светлом не задержится? Погостит пару дней и уедет?

А как отнесется ко мне? Он же все понял, я видела. Впрочем, возможно, никак и не отнесется. Кто я, в сущности, такая? Крепостная, служанка, чернь. Главное, чтобы Полиньку не обидел. Уж за этим-то я прослежу, если потребуется, зубами ему горло перегрызу.

Хотя, Отец наш небесный, страшно-то как…

***

Весь день я слушала дифирамбы молодому барину. Пели их все – от конюха, обихаживающего лошадей, привезших экипаж гостя, до прачек – все-таки они его разглядели, хоть уже и после чаю. Ах, какой барин красивый! Ах, какой учтивый! И добрый, наверное, такой мужчина не может не быть добрым! И это при том, что никого из дворни Навроцкий даже взглядом не окинул. Но влюбились в него почему-то все.

О том, что заметила в глазах гостя, я никому не сказала, а ближе к вечеру начала сомневаться, действительно ли мой страх обоснован.

Право, может, никакой он вовсе не дьявол? Может, солнечный свет упал на него не с той стороны, и мне все это просто показалось? А я-то уж напридумывала себе разных глупостей!

Так это на самом деле или не так в тот день мне проверить не удалось. Павел Петрович и Полинька до темноты показывали Навроцкому усадьбу и ее окрестности, а ужин им в столовую подавала не я.

Позже, когда я уже шла к Полине, чтобы помочь ей переодеться ко сну, меня перехватил лакей Федор и вручил коробку со свечами.

– Отнеси Владимиру Александровичу, – сказал он. – Они читать изволят, свечек приказали принести.

 

– А сам почему не отнесешь? – удивилась я.

– Так они просили, чтоб ты принесла. Сказали, мол, очень расторопная девушка, чай днем дюже хорошо подала.

Моя спина вмиг покрылась холодным потом.

– Федя, миленький, отнеси сам, – взмолилась я. – Мне барышню переодевать надо, она ведь ждет. А барину скажи, что меня не нашел.

– Отнеси, Маш, – Федор тоже смотрел на меня с мольбой. – Ну что тебе стоит? Свечки ведь в свечники надоть поставить, а я обязательно что-нибудь переверну. Стыдно будет, да и Павел Петрович осерчают, что перед молодым барином опозорился. Я бы Степку попросил, но засмеет ведь, медведем дразнить станет.

Это точно, Федьке что в руки ни дай, обязательно уронит, сломает, порвет. Не со зла, конечно, просто он такой не везучий. Зато добрый, поэтому в господском доме его еще терпят.

– Ладно, давай.

Взяла коробку и пошла в комнаты гостя. В самом деле, не съест же он меня?

Чем ближе я подходила к апартаментам Навроцкого, тем явственнее ощущала холод – тот самый, что почувствовала днем в столовой.

Возле двери я на миг остановилась, собралась с духом и постучала.

– Войдите, – ответил мне бархатный мужской голос.

Я толкнула дверь и переступила порог. Комната была освещена двумя свечами, горевшими на столе близ неразобранной постели. Читать при таком освещении было бы действительно тяжело.

Навроцкий стоял у открытого окна спиной ко мне – уже без сюртука, в одной рубашке. Наверное, дышал вечерней прохладой, устав от дневного летнего жара. Я тут же отметила и его высокий рост, и широкие плечи. Сложен Владимир Александрович был восхитительно.

– Свечи, барин, – тихо сказала я.

Он обернулся, а я опустила взгляд – очень уж не хотелось снова увидеть очи-стекляшки.

– Поставь на столе, – приказал Навроцкий.

Я молча, не поднимая глаз, прошла через комнату, вытащила свечи, поставила в подсвечник, принялась зажигать.

– Ты, значит, Марья? – спросил он ледяным тоном, стоя у меня за спиной.

– Да, барин, – тихо ответила я, не поворачиваясь.

– Ты сегодня ловко разливала в чай. Не смотря на дрожащие руки, – в его голосе слышалась насмешка. – Признаться, я не привык видеть ужас в глазах людей, обычно на меня смотрят иначе. Чем я испугал тебя, Маша?

– Ничем, барин. Я вовсе не испугалась.

– Не лги, – спокойно сказал он. – Посмотри на меня.

Я медленно обернулась, подняла глаза и вскрикнула. Ледяные стекляшки никуда не делись, только теперь к ним добавилась… тьма. Она окутывала Навроцкого склизким облаком, создавая впечатление, будто вокруг него вились толстые страшные змеи. Они обвивали сильные мужские руки, обрамляли волнистые волосы и лицо, очень красивое лицо с мертвыми холодными глазами.

Я отшатнулась и больно ударилась боком о столешницу.

– Ничего себе, – усмехнулся Владимир Александрович. – Я настолько страшен?

Я ничего не ответила, только смотрела на него расширившимися глазами.

– Отвечай! – рыкнул он. – Что ты видишь? И не смей врать, холопка!

– Вы, б-барин – б-бес, – заикаясь, прохрипела я.

А он вдруг засмеялся, громко и очень красиво. В этот смех можно было влюбиться, если не видеть, кому он принадлежит. Но через пару мгновений смех смолк, а Навроцкий уставился на меня злобным немигающим взглядом.

– Да ты, никак, милая, не в себе, – холодно сказал он. – Бесов да ангелов только сумасшедшие видят. Или пьяницы. Признавайся, любишь крепким полакомиться?

Молчу, чувствую, как внутри холодеет сердце.

– Откуда ты такая видящая взялась? – вдруг прошипел Навроцкий, делая ко мне шаг.

Я сильнее вжалась в столешницу, с ужасом наблюдая за ним.

– И бесстрашная, – еще шаг. – Или нет? Не боишься меня, холопка?

Боюсь, до смерти боюсь, но об этом не скажу – дыхание перехватило, и пропал голос.

Навроцкий подошел вплотную, и меня обдало холодом, как днем в столовой.

–Такая маленькая, такая хрупкая, – задумчиво протянул он. – Что мне стоит сейчас, так, на всякий случай, свернуть тебе шею, как цыпленку? А потом сказать, что ты, например, упала с лестницы? И знаешь, мне ведь поверят. Все и безоговорочно.

Он выбросил руку вперед и схватил меня за горло. Но сильные пальцы сомкнулись на нем лишь на мгновенье. Владимир вдруг отдернул ладонь и, громко ругнувшись, отпрянул в сторону.

– Что за дьявол?!

На руке барина появился… ожог. И прямо на глазах вздулись белые волдыри.

– Что это такое? – гневно и растерянно крикнул Навроцкий, разглядывая свою ладонь.

А я вдруг сошла с ума. Иначе мой следующий поступок не объяснить. Медленно, словно во сне, оторвалась от стола, плавно подошла к Навроцкому и осторожно дотронулась кончиками пальцев до его щеки. Владимир зашипел от боли и отскочил от меня в сторону.

– Ведьма, – выдохнул он.

А я, как завороженная, смотрела на маленький красный ожог, появившийся на его лице, в том месте, которого я коснулась.

– А ну пошла вон отсюда! – приказал Навроцкий с такой ненавистью, что я опрометью вылетела за дверь и, что было сил, припустила в комнаты Полины Павловны.

***

– Ну, наконец-то!

Полинька сидела у зеркала и сама вытаскивала из прически шпильки, когда я, дыша, как загнанная лошадь, влетела в ее спальню. – Где ты ходишь, Маша?

Я неопределенно махнула рукой и принялась ей помогать. Полиньке мой ответ был без надобности, ей не терпелось обсудить более интересные вещи.

– Ты видела его? – сверкая очами, спросила моя барышня. – Что скажешь? Не правда ли, Владимир хорош, как античный бог?

Я посмотрела на отраженные зеркалом Полинины глаза и поняла, что придется врать. Про тьму и мертвый взгляд ей лучше пока не рассказывать, раз она их не заметила, значит, не поверит.

– Владимир Александрович очень красивый мужчина, – осторожно сказала я. – Но я совсем не знаю его характера, а по одной внешности судить не правильно.

– О, характер у него тоже чудесный, – кивнула Полина. – Знаешь, Маша, я хочу стать его женой.

– Уже? – неприятно изумилась я. – После двух дней знакомства?

Полина пожала плечами и томно вздохнула.

– Я влюблена и абсолютно уверена – он и есть мой принц.

Похоже, Навроцкий на Полю плохо влияет. Из-за него она ведет себя, как восторженная дурочка. Конечно, моя барышня никогда серьезной и чопорной не была, скорее чуть легкомысленной и романтичной, но не настолько же! По крайней мере, при общении с другими кавалерами ей всегда хватало рассудительности, чтобы понимать: восторг – дело времени, а брак – на всю жизнь. Этот же… черт вскружил ей голову и напрочь отбил всякий разум. Хотя, может и это пройдет? Вряд ли Навроцкий пробудет в Светлом больше недели. А там – с глаз долой, из сердца вон.

Я вдруг поняла, что страх перед гостем как-то притупился. Возможно из-за того, что он, как оказалось, почему-то не может ко мне прикоснуться, а возможно из-за внезапно вспыхнувшей на него злости.

Такие столичные молодчики, как он, женятся на столичных же красавицах, за барышнями вроде моей Полины только волочатся, а потом оставляют с разбитым сердцем, или, еще хуже, с испорченной репутацией.

Был в нашем Рясске такой случай: приехал подобный хлыщ из стольного города, и давай девицам визиты наносить, глазки строить и сладкие речи говорить. Одной барышне жениться пообещал, а потом укатил восвояси, только его и видели. Обманутую красавицу родители потом на Кавказ отвезли нервы лечить, а господа и слуги эту грустную историю еще месяц обсуждали.

Полина все щебетала и щебетала, расписывая в красках, как замечательно они втроем сегодня прогулялись по парку, как много интересного рассказал ей с батюшкой Владимир Александрович о своих путешествиях («Представляешь, он побывал в Китае! В Китае! Это ведь так далеко!»), как понравилось ему Светлое и так далее, так далее.

Я смотрела на раскрасневшееся от восторга Полино личико и искренне ее жалела. Бедная моя барышня, бессонная ночь, полная «муки сладкой» ей обеспечена. И из-за кого? Люди не лгут, глаза действительно зеркало души, и душа у Навроцкого ужасна. Что же мне делать? Как мне ей помочь?

Полину Кротову я любила всем сердцем. Мы, крепостные, привыкли называть господ своими благодетелями. В отношении Поли это были не просто слова.

В усадьбе Кротовых я жила не всегда – первые тринадцать лет своей жизни провела в селе. Мой отец – печник Василий Остапов был когда-то очень уважаемым человеком, причем не только в Светлом, но и за его пределами. Мать рассказывала, что так хорошо сложить печь, как это делал отец, во всем уезде никто не мог. К барину несколько раз приезжали из Рясска, чтобы нанять крепостного мастера для работы в городе. Те счастливые годы жизни нашей семьи я помню очень смутно. Вернее, помню только сладких петушков да мягкие булки, которые отец привозил из города для меня и младших братьев.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 
Рейтинг@Mail.ru