Оливия Лейк
Госпожа Эйджвотер-холла, или Тайны дома у воды
Глава 1. Тайна бриллианта Ибелин
Сырой осенний вечер давно опустился на город, окутав все вокруг влажной белесой дымкой, но на темном застывшем небе не вспыхнуло ни единой звезды – с самого утра грязно-серые тучи затянули голубую гладь до самого горизонта. Мелкий моросящий дождь монотонно отбивал дробь о крыши домов, оседая прозрачной водяной рябью на стеклах витрин и витражах зданий. Поздняя осень в Чикаго всегда отличалась блеклостью и однообразием: она скрадывала краски, накрывая все невзрачным плащом уныния и невыразительности, а промозглый ветер заставлял прохожих выше поднимать воротники и кутаться в теплые вязаные шарфы.
Габриэлла вышла из машины и плотнее запахнула черное твидовое пальто. Свободных парковочных мест возле антикварной лавки, в которую она старалась попасть до закрытия, увы, не оказалось, и теперь нужно успеть за рекордно короткое время преодолеть расстояние в два квартала. Ни погода, ни туфли на высоких каблуках к этому не располагали. Обреченно вздохнув, Габриэлла тряхнула волосами, в которых похозяйничал навязчивый дождь, осыпав черные пряди влажным бисером, и, перепрыгнув через лужу, побежала по ярко освещенному тротуару.
– Магазин уже закрыт, мэм, – оторвавшись от монитора компьютера, произнесла седовласая женщина в широких роговых очках.
– Я знаю, извините, но у меня назначена встреча с мистером Митчеллом, – пытаясь восстановить дыхание, проговорила Габриэлла.
Строгая дама цепко осмотрела ее и подняла трубку старинного и явно очень дорогого телефона. Аппарат был будто высечен из цельного куска малахита и украшен золоченными кокетливыми вензелями, а в тусклом свете настольной лампы казался вырванным из какого-то модного салона середины тридцатых годов прошлого века. Пока женщина набирала на круглом циферблате номер, Габриэлла блуждала взглядом по представленному в магазине товару. Основное освещение было давно погашено, и ей приходилось изрядно напрягать зрение, рассматривая, что находится чуть дальше круга света, который давала небольшая лампа, стоявшая на прилавке. Изящные предметы интерьера, мебель и посуда, картины и статуэтки, тонкий фарфор и венецианский хрусталь – малая толика антикварного достояния, находящегося под этой крышей. Старинные вещи, наполненные историей и закаленные временем в полумраке помещения, приобрели неясные смутные очертания и, казалось, пропитались мистическим духом прошлого.
– Мистер Митчелл, некая молодая леди утверждает, что у вас назначена встреча. Имя? Мисс… – Она чуть повысила голос, привлекая внимание Габриэллы, и выжидающе подняла бровь.
– Хилл, Габриэлла Хилл.
– Габриэлла Хилл, – повторила она. – Да, хорошо. – Женщина повесила трубку и обратила все свое внимание на гостью.
– Мисс Хилл, я провожу вас к мистеру Митчеллу.
Они вместе прошли к небольшому коридорчику, и Мария – так представилась строгая дама с забранными в пучок седыми волосами, – включив свет, знаком показала Габриэлле следовать за ней. Узкая винтовая лестница, устланная ковром цвета спелой вишни, уходила на второй этаж и буквально упиралась в темно-коричневую массивную дверь. Ловко для своего возраста преодолев ступени, Мария тихонько постучала и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь.
– Мистер Митчелл, ваша гостья. – Она указала на вошедшую следом Габриэллу.
– Самюэль Митчелл – приятно познакомиться лично. – Он вышел из-за стола и протянул ей руку.
Габриэлла быстро пробежалась взглядом по кабинету, встречаясь глазами с невысоким импозантным мужчиной чуть за шестьдесят.
– Мистер Митчелл, извините, что несколько опоздала, – пожав сухую твердую ладонь, проговорила она. – В этом городе машин больше, чем людей!
– Не извиняйтесь, – махнул он и обратился к замершей возле двери Марии: – Сделай нам, пожалуйста, кофе и можешь быть свободна. – Самюэль помог Габриэлле удобно устроиться в обтянутом кожей тяжелом кресле и, обойдя письменный стол, опустился напротив. – Итак, мисс Хилл, чем могу быть полезен?
– Мистер Митчелл, я журналист, работаю в «Чикаго Трибьюн».
– Это мне известно, но вряд ли вы пишите статью по моему профилю, – взяв ручку со стола и сделав пометку в толстом блокноте, заметил Самюэль.
– О нет, у газеты немного другой профиль. Мистер Митчелл, я на некоторое время решила оставить журналистику. Я пишу книгу, и мне необходима ваша помощь.
– И о чем же будет ваша книга? – заинтересованно спросил Самюэль.
– О драгоценных камнях, редких вещах, предметах искусства и культа, и все это глазами современных ценителей, коллекционеров, эстетов.
– Хм… – задумчиво потер подбородок Самюэль. – Признаюсь, мисс Хилл, вы меня удивили. Согласитесь, тема весьма нетривиальная, я бы даже сказал, неожиданная для столь молодой леди. – Он помолчал. – Позвольте спросить: откуда такой интерес?
– Ну, леди не такая уж и молодая, – рассмеялась Габриэлла. – Но вы правы, тема действительно нетипичная. Обычно наш брат пишет о политике и обо всем, что с ней хоть как-то связано, но мной двигают исключительно личные мотивы. Отец всю свою жизнь увлекался работой с камнем. Он не занимался этим профессионально, был скорее любителем, но этим делом горел. С годами его интересы ширились, обретали новые формы и пристрастия. Папа начал всерьез коллекционировать антиквариат – в нашем доме всегда было полно разных старинных вещей. Они не были особо ценными, но были уникальны в своем роде, и для него они были бесценны…
Она прервалась, заново перебирая в памяти детали давно ушедшего прошлого, и тоска по нему незримой темной вуалью скользнула по лицу, похитив с него все яркие краски, делая выразительные черты более утонченными, но менее привлекательными.
– Папа планировал когда-нибудь написать книгу, в которой будут собраны увлекательные истории об уникальных вещах. Он не хотел создавать еще один учебник или справочник, каких много. Эта книга должна была быть рассказана живыми людьми, которые посвятили любимому делу всю жизнь. Книга об их романе с искусством. – Услышав легкий стук в дверь, Габриэлла взяла паузу, молча наблюдая, как Мария чинно подошла к столу и принялась расставлять элегантный кофейный сервиз. По комнате тут же поплыл терпкий аромат свежесваренного кофе.
– Спасибо, Мария, доброй ночи, – поблагодарил ее Самюэль и сделал большой глоток из изящной маленькой чашечки.
– Я закрою магазин и ключ оставлю в замке, а сама выйду через заднюю дверь, – предупредила она. – Доброй ночи, сэр, мисс
– Мисс Хилл? – Самюэль Митчелл с вежливым интересом посмотрел на нее, приглашая возобновить разговор.
– Он не успел исполнить свою мечту. Сердечный приступ. – Габриэлла на мгновение прикрыла глаза. Смерть отца стала для тяжелым потрясением и даже через столько лет отзывалась ноющей болью в области сердца.
– Соболезную, мисс Хилл.
– Спасибо, – вымученно улыбнувшись, ответила она, – и пожалуйста, называйте меня Габриэлла.
– Ну что же, Габриэлла, я считаю, что страсть – величайший двигатель человечества! Плохой или хороший, – с философской ноткой продолжил он, – это не имеет значения. Главное, чтобы жизнь человека не сводилась к банальному существованию для галочки или по инерции. Страсть была в вашем отце, и я вижу ее в вас. Что вы хотите знать?
– Как можно больше, – тактично и спокойно произнесла она. Хотя в душе, не сдерживая эмоций, ликовала и даже пустилась в пляс от такой удачи. – Как начинался ваш путь на этой стезе, с какими трудностями или препятствиями вы, возможно, сталкивались, и, конечно же, что считаете жемчужиной своей коллекции?
Мистер Митчелл тонко улыбнулся, а Габриэлла, включив диктофон, поставила его на лакированную поверхность письменного стола и вся обратилась в слух.
Когда Самюэль прервался, чтобы промочить пересохшее горло, большие настенные часы в деревянном футляре пробили двенадцать раз, и изящные золоченные стрелки, точно вторя им, остановились на той же цифре. Полночь.
– Да, Габриэлла, все те вещи, что вы видели внизу – подлинные. Это действительно редкие и дорогостоящие предметы, но по-настоящему уникальные произведения искусства не продаются в антикварной лавке, в этом вы правы. А жемчужиной моей частной коллекции, – он немного наклонился и, поколдовав над сейфом, который был тщательно скрыт от посторонних глаз, извлек бархатный мешочек, – по праву считается вот это!
Огромный голубой бриллиант, заключенный в изысканную золотую оправу, засиял множеством граней, а его необычная, неправильная форма одарила камень только ему свойственной изюминкой и неповторимостью, сделав еще более притягательным и желанным для любого ценителя прекрасного. Габриэлла замерла в восхищении. Она и представить не могла, что такое невероятное украшение будет находиться в нескольких дюймах от нее. Глядя на него, она ощутила непреодолимую тягу дотронуться, почувствовать пальцами твердость породы, но неимоверным усилием воли подавила этот несвойственный ей порыв и вопросительно посмотрела на Самюэля.
– Это один из осколков бриллианта Ибелин, – предвосхитив готовый сорваться вопрос, произнес Самюэль. – Габриэлла, вам известно, с чего началось падение Ордена Тамплиеров?
– Конечно, с судебного процесса во Франции и последующей казни через сожжение Великого магистра и его ближайших соратников.
Подтвердив кивком ее слова, Митчелл заговорил:
– Все ценности Ордена и его представителей после вынесения приговора были конфискованы, включая молитвенник великого магистра Жака де Моле, инкрустированный огромным голубым бриллиантом, редчайшим по своей красоте и происхождению, привезенным из Святой земли. Легенда гласит: когда магистр, прокричав ужасные проклятия, начал задыхаться от поднявшегося дыма, а огонь перекинулся на его рясу и лицо, бриллиант в молитвеннике раскололся на три неровные части, символизируя тем самым три божественных заповеди, которые нарушил король Франции: не убивай; не произноси ложного свидетельства на ближнего своего; не желай дома ближнего своего и благ его.
– И вы хотите сказать, что этот камень – часть целого, того самого бриллианта? Но как? Как такая ценная вещь оказалась у вас, мистер Митчелл? Почему он не находится в Лувре? – Отодвинув от себя давно остывший кофе, Габриэлла с немалой долей скептицизма осмотрела камень и подняла глаза на Самюэля, ожидая ответа.
– Дорогая Габриэлла, не все подлинные шедевры находятся в государственных музеях и королевских дворцах. Много поистине редких и исключительных вещей нашли пристанище в частных коллекциях. А этот осколок за свою более чем семисотлетнюю историю много, где побывал и сменил не одного хозяина. После казни Филипп Красивый велел избавиться от камня и молитвенника, судьбу последнего, кстати, современным историкам не удалось проследить, его след затерялся где-то в семнадцатом веке. А бриллиант торжественно нес свой изъян, как печать своего первого хозяина. – Митчелл взял кольцо и указал на изломленный край. – Видите, как преломляется свет в месте разлома и можно заглянуть вглубь камня, в самое сердце? – Самюэль замолчал, продолжая рассматривать сердцевину камня, пока звук клаксона, донесшийся с улицы, не вернул его в реальность, разбавив магическую тишину, окутавшую полутемный кабинет, привычными звуками.
– Этот осколок сменил множество хозяев: Карл Валуа владел им до смерти своего венценосного брата, но после – решил продать, уверовав в страшное проклятие Великого магистра; русский князь – богатый и влиятельный, приближенный к царю и сосланный за попытку совершить дворцовый переворот в Сибирь; еврейский банкир-ростовщик, которому было плевать на историческую ценность бриллианта, его волновала только прибыль, полученная от продажи… Вот только некоторые из списка владельцев. В начале девятнадцатого века бриллиант снова оказался в Париже, у моего предка. Через несколько лет он решил оставить Наполеоновскую Францию и осесть в Америке. Моя семья уже более двухсот лет владеет этой реликвией. – Самюэль взял в руки кольцо и надел на безымянный палец. – Некий искусный ювелир вставил его в оправу, но не умалил этим его достоинство, а только подчеркнул изящество и первозданную красоту. Это кольцо скорее экспонат, чем украшение, которое можно носить, но здесь, среди всех этих старинных вещей меня особенно остро одолевает желание надеть его и ощутить дух прошлого, прочувствовать кожей невероятные судьбы великих людей.
– Мистер Митчелл, а о судьбе остальных двух частей бриллианта что-нибудь известно?
– Хм, я могу только догадываться об этом, не все частные коллекционеры спешат делиться своими новыми приобретениями, но камни не затерялись во времени, если вас интересует именно это. И многие из этих современных ценителей готовы заплатить целое состояние, чтобы иметь возможность соединить все три части, но… – Самюэль развел руками и бросил взгляд на наручные часы.
– А вы, мистер Митчелл, когда-нибудь получали предложения о продаже? – Несмотря на позднее время, Габриэлла не прекращала задавать вопросы, желая из первых уст узнать все об этой истории.
– О да! Есть один очень настойчивый джентльмен, предлагавший, и не раз, баснословную сумму! – воскликнул он и не удержавшись, бросил взгляд на гладкую дорогую визитку, оставленную на его столе.
– И вас это предложение не соблазнило?
– Нет! – твердо ответил Митчелл. – И не только потому что этот камень много значит для истории моей семьи. Не забывайте, Габриэлла, это проклятый, кровавый камень. Пожар, который разгорелся во Франции, перекинулся на весь континент. Орден Рыцарей Храма уничтожили огнем и мечом, столько жестоких смертей, сломанных искалеченных жизней… И все это в угоду неуемной алчности ненасытных правителей, желавших обогатиться за счет процветавшего Ордена! Я считаю, что этому бриллианту не нужно возвращать первозданный вид, пусть этот разлом будет символом и памятью о жестоких страницах мировой истории. На этом, я думаю, мы закончим на сегодня.
– Это потрясающая история, и, признаюсь, она стала для меня открытием. Мистер Митчелл, надеюсь, вы позволите сделать несколько снимков вашей части бриллианта для иллюстраций книги?
– Почему нет! Сегодня для этого уже поздно, а вот завтра – милости прошу. По воскресеньям магазин открывается во второй половине дня, но я буду здесь часов с девяти. Если вы свободны утром, то приходите, сможете спокойно сделать фотографии и осмотреться: в моей антикварной лавке много ценных вещей с богатой историей.
– Спасибо, мистер Митчелл! И за помощь, и за приятную беседу. – Габриэлла поднялась из уютного кожаного кресла и протянула ему тонкую ладонь. Самюэль встал и принял ее, но не пожал, как в начале вечера, а легонько коснулся губами кончиков пальцев. Они вместе направились в сторону двери, но, практически переступив порог, Габриэлла остановилась и повернулась к идущему следом Самюэлю. – Позвольте задать последний вопрос? – Он кивнул. – Кто этот настойчивый джентльмен, предлагавший продать бриллиант?
Самюэль в ответ лишь загадочно улыбнулся. Ему понравилась мисс Хилл, но называть имена известных и влиятельных людей, которые, возможно, не желают иметь дело с прессой, было не в его правилах.
Габриэлла подчеркнуто разочарованно вздохнула, но звонкая трель телефонного аппарата избавила Самюэля от какого-либо объяснения своего молчаливого отказа.
– До завтра, Габриэлла, – проговорил он, поднимая трубку.
– До свидания, мистер Митчелл, – ответила она и вышла в коридор.
– Алло, Митчелл слушает. – Телефон молчал, а длинные гудки оповестили мужчину, что ответа он уже не дождется.
Глава 2. Неслучайные случайности
Дождь, который непрерывно шел последние три дня, наконец закончился. Темные голые деревья отбрасывали косые тени на узкую полоску тротуара и угрюмо отражались в серых, затянутых изморозью лужах. Туман сизыми хлопьями цеплялся за тонкие скрюченные ветки и медленно опускался на продрогшую землю. Одинокий серп нарождающейся луны светил скупо и горестно, навевая еще большую тоску на одинокую фигуру, застывшую у большого окна тускло освещенного жилого небоскреба.
Ночь давно перевалила за свою магическую половину, а Габриэлла так и не смогла сомкнуть глаз. Последние несколько дней превратились в сущий кошмар, а назойливые, настырные мысли не давали покоя даже во сне. Тогда она отбрасывала всякие попытки уснуть и снова прокручивала в голове недавние события. Она никак не могла понять, что ее так смущает и что, возможно, она упустила? Какая-то тонкая ниточка постоянно ускользала от нее, оставаясь невидимой, но не оставляя в покое.
Габриэлла вспомнила, как сумрачным дождливым утром торопилась в магазин Митчелла. Ей хотелось поскорее закончить с фотографиями и посвятить весь оставшийся воскресный день расшифровке записей. А что сейчас? Сейчас она не в силах даже просто прослушать запись. В профессии приходилось сталкиваться с разного рода преступлениями, но освещать смерть незнакомого человека – это одно, а смерть человека, которого ты знала, пускай и весьма короткое время – это другое.
На следующее утро после беседы с мистером Митчеллом Габриэлла, как и было условлено, пришла в антикварную лавку. Не обнаружив никаких следов присутствия хозяина, направилась в его кабинет. Самюэль лежал головой на первой ступеньке, с неестественно вывернутой шеей и посеревшим лицом. Проверять пульс было бессмысленно, но Габриэлла все же наклонилась к нему и, окончательно убедившись, что мистер Митчелл мертв, вызвала полицию.
А следом понеслись бесконечные допросы. В эти дни Габриэлла чувствовала себя попугаем, который без конца повторяет одно и то же. У нее конфисковали диктофон и сделанные записи, но сегодня вызвали в участок и вернули все вещи. Вердикт был вынесен: несчастный случай. Самюэль Митчелл страдал тяжелой формой астмы, и, вероятно, его одолел очередной приступ, когда он спускался по лестнице. Такова была официальная версия произошедшего. Джорджи Клинт – судмедэксперт, занимавшийся этим делом, а по совместительству бойфренд одной хорошей знакомой – позволил одним глазком взглянуть на заключение патологоанатома. Вскрытие показало сильное воспаление и закупорку нижних дыхательных путей, значит, все верно, и это действительно трагическая случайность.
– Был человек и нет человека… – задумчиво прошептала Габриэлла. Она крепче обхватила большую кружку с кофе и сделала небольшой глоток.
Взглянув в последний раз на тоскливый пейзаж за окном, отошла к дивану и, забравшись на него с ногами, посмотрела на светящийся монитор ноутбука. Красивый светловолосый мужчина смотрел на нее с той стороны экрана. Он улыбался одними уголками губ, но до глаз эта улыбка не дошла: они оставались холодными и отчужденными. Захария Денвер. Именно это имя было выбито на гладкой дорогой визитке, зажатой в руке покойного Самюэля Митчелла.
Когда Габриэлла опустилась проверить пульс, то увидела белый уголок, выглядывавший из крепко сжатой мужской руки. Она знала, что нельзя, что это улика, но все-таки развела успевшие окоченеть пальцы. Имя сразу же бросилось ей в глаза. Когда она искала людей, способных помочь с написанием книги, оно не раз всплывало в сети, но встретиться или как-то связаться с мистером Денвером не представлялось возможным. Ни минуты не сомневаясь, она быстро достала телефон и сделала снимок визитки. И благодаря этому у Габриэллы был сейчас его личный телефон и электронная почта, но звонить ему она не торопилась.
Все свое свободное время она только и делала, что разглядывала его фотографии, искала информацию, старалась узнать как можно больше. Но все эти попытки оставались бесплодными, разбиваясь о жесткую цензуру, которой, вне сомнения, подвергались все статьи о таинственном англичанине. У нее даже заломило зубы от досады! Вся имеющаяся в свободном доступе информация были весьма обобщенной и гладко вылизанной. Такой очень приятной, обтекаемой формы, но абсолютно пустой: без острых углов и резких поворотов. Вот и сейчас Габриэлла снова смотрела в холодные голубые глаза в несбыточной надежде проникнуть глубже, под кожу, заглянуть в самую суть этого мужчины.
Габриэлла устало потерла виски, переключая внимание со снимка на статью под ним. Она бегло пробежала по ней глазами: английский бизнесмен, после смерти отца стал полноправным владельцем крупнейшего аукционного дома «Мартис», коллекционер предметов искусства и редких драгоценностей. Его личная коллекция насчитывала более двух тысяч единиц ценнейших экспонатов. Филантроп, профессионально занимается ювелирным делом. Ничего принципиально нового из написанного Габриэлла не узнала. Обычный набор голых фактов и никакой конкретики, хотя ювелирное дело – это интересно. Значит, любовь к прекрасному не ограничилась только собирательством? Если такой человек сам берет в руки инструменты, то его увлечение драгоценностями уже непросто увлечение, это страсть, а люди, обуреваемые страстями, на многое способны.
– Кто же ты на самом деле, Захария Денвер? – у пустой комнаты и застывшей на экране фотографии спросила Габриэлла, но ответа, естественно, не получила.
***
Габриэлла ненавидела похороны. Похороны – это всегда чья-то скорбь, боль и слезы. И даже если ты плохо знаком с умершим или не очень жаловал его при жизни, на похоронах ты все равно испытываешь то щемящее чувство страдания, которым пропитано все вокруг. Потому что человек уходит навсегда, оставляя своим родным только воспоминания, но и они не вечны: со временем образы истончаются, лица стираются из памяти, а боль утихает. К смерти невозможно подготовиться, ее нельзя предугадать, люди умирают – это закон жизни. А живым, оставалось лишь проводить их в последний путь и отдать заключительные почести.
Стоя под холодным ноябрьским солнцем, Габриэлла то и дело ежилась от холода – темное пальто, наброшенное на традиционное черное платье, не спасало от сильного ветра. А вот широкие солнечные очки прекрасно справлялись со своей задачей, защищая глаза от летящих в лицо мелких крупинок. В очередной раз вытащив каблук из влажной почвы и переступив с ноги на ногу в поисках более устойчивого места, Габриэлла перевела взгляд на скорбящих. Много людей собралось почтить Самюэля Митчелла. Здесь были как солидные мужчины в дорогих костюмах, так и скромно одетые юноши. Роскошные женщины в широкополых шляпах с черной вуалью и почтенные матроны вроде Марии. Все держали в руках цветы, но доминировали среди них хризантемы. И почему на кладбище приносят именно их?..
Когда священник закончил траурную речь, началось прощание. Габриэлла положила на гроб одинокую красную розу и осмотрелась. Люди, негромко переговариваясь, стали расходиться и рассаживаться по машинам. На лицах некоторых отпечаталась мрачная сдержанность, а кто-то выбрал маску сосредоточенного спокойствия, и лишь немногие открыто скорбели.
Она медленно шла за движущейся к выходу разношерстной публикой, то и дело кидая по сторонам заинтересованные взгляды. Так продолжалось несколько минут пока глаза не остановились на высокой фигуре в дорогом черном костюме с небрежно наброшенным на плечи длинным пальто. Габриэлла даже сняла очки, чтобы удостовериться, что зрение не подводит ее. Красивый блондин пожимал руку какому-то пожилому представительному мужчине. Яркие голубые глаза светились на породистом лице и смотрели на все происходящее с дежурной вежливостью, но как-то отстраненно и даже свысока. Нет, сомнений быть не может, перед ней был Захария Денвер.
– А вот это уже интересно! – себе под нос пробубнила Габриэлла и поспешила в его сторону.
– Мистер Денвер?! – приблизившись к нему на расстояние вытянутой руки, позвала она. Мужчина повернулся.
– Прошу прощения, мы знакомы? – Глаза пустые, ему плевать, кто она такая. Абсолютно не заинтересован.
– Нет, не знакомы. – Габриэлла показала ему свою пресс-карту в качестве официального представления.
– Я не даю интервью. – Он скользнул по ней взглядом и отвернулся
– А кто сказал, что я хочу взять у вас интервью?! – Сказано нагло и самонадеянно, но с такими по-другому нельзя. Один раз спасуешь, дашь слабину, и они, наградив сухим взглядом, перешагнут через тебя, как через крохотную лужицу или банановую кожуру. А сейчас есть вероятность, что он захочет послушать, что ему скажет дерзкая нахалка.
Он на мгновение замер, но уже через секунду повернулся. Взгляд внимательный, только сейчас он ее по-настоящему заметил. Смотрит, как на букашку, но прихлопнуть не торопится, хочет разглядеть, что у нее под крылышками.
Через десять минут они уже сидели в уютном итальянском кафе и ожидали заказанный эспрессо. Захария Денвер, сложив руки на груди, молча сверлил Габриэллу тяжелым изучающим взглядом. Обычно он взаимодействовал с прессой только в контексте своей профессиональной деятельности и практически никогда не делился сведениями о личной жизни, только если это было удобно или выгодно ему самому. И для этой американской писаки не собирался делать исключений, но послушать ее было любопытно.
Захария чуть склонил голову набок, окинув ее взглядом. Вполне привлекательная молодая женщина, но не настолько, чтобы он обратил внимание. Подтянутая фигурка, черные волосы до плеч, чуть вздернутый нос – он с легкостью мог бы отнести ее красоту в разряд традиционной и не особо выделяющейся, если бы не глаза. Большие, ясные, насыщенного темно-серого цвета. Взгляд внимательный, прямой, цепкий, но без вызова, за которым часто прячут свою неуверенность слабые люди. Да и весь ее облик, манера держаться выражали крайнюю уверенность в себе, что делало ее интересней и несомненно интриговало. Когда официантка поставила перед ними кофе и отошла от столика, он заговорил:
– Итак, мисс Хилл, надеюсь, у вашей наглости есть достойное оправдание?
– Как погода в Лондоне? – искренне полюбопытствовала она. Габриэлла решила пройтись по краю пропасти и надеялась не сорваться.
Его глаза сузились, а голос стал резче.
– Отвратительно! Это все, о чем вы хотели поговорить?
– Наверное, это ужасно: приехать в Чикаго и оказаться на похоронах друга, – не обращая внимания на растущее вокруг напряжение, с преувеличенным спокойствием констатировала Габриэлла. – Вы же были друзьями с мистером Митчеллом?
Странно, но сработало. Захария Денвер перестал ежеминутно кидать взгляды на часы и смотрел теперь чуть более заинтересованно.
– Вряд ли нас можно было назвать друзьями, иногда встречались по общему роду деятельности. А по какой причине вы задаете мне этот вопрос? Неужели в Штатах так мало платят журналистам, что вы стали подрабатывать в полиции?
«То ли иронизирует, то ли действительно интересуется», – подумала Габриэлла и, улыбнувшись, решила оставить выпад без ответа.
– Самюэль, – она подчеркнуто по-дружески назвала мистера Митчелла, – помогал мне с написанием книги, много рассказывал историй: о редких камнях, об интересных людях.
Габриэлла намеренно приукрасила действительность: пусть думает, что они с покойным Митчеллом были на короткой ноге, и что сама Габриэлла знает больше, чем есть на самом деле.
– Это я нашла его тело.
Захария слегка вздернул бровь и, отпив немного кофе, сказал:
– Сочувствую.
– Я краем уха слышала, что вас тоже вызывали в полицию. Что-то там насчет вашей визитки, – делая вид, что пытается вспомнить детали, задумчиво проговорила Габриэлла. Ничего подобного она, конечно же, не слышала. Она вообще понятия не имела, что таинственный мистер Денвер находится в Чикаго. Но зная о такой немаловажной составляющей, как визитка в руке покойника, дальнейший механизм действия властей предугадать не составило труда.
– Пока, мисс Хилл, вы не сказали мне ничего принципиально нового. Все это я уже слышал в полиции. Также мне сказали, что его смерть – несчастный случай.
– А вам говорили в полиции, что некий джентльмен весьма настойчиво предлагал мистеру Митчеллу продать очень редкий бриллиант? Вы ведь джентльмен, мистер Денвер?
У него была железная выдержка, но Габриэлла следила и заметила. Что-то неуловимое проскользнуло в его глазах. Они на долю секунды вспыхнули голубым огнем и сразу же приняли выражение абсолютной непроницаемости.
– О чем ваша книга, мисс Хилл? – меняя тему, спросил Захария. Его поза расслабилась, а в глазах появилось любопытство, но такое же ленивое и небрежное, как и улыбка, изогнувшая тонкие губы.
«Пробуете свое обаяние, мистер Денвер? Ну-ну», – подумала Габриэлла, а вслух произнесла:
– О предметах искусства, антиквариате, редких драгоценностях и, конечно же, о людях. Мистер Денвер, утолите мое любопытство: вы владеете одним из осколков бриллианта Ибелин?
– Мисс Хилл, у меня скоро самолет, и я, к сожалению, не могу продолжить нашу занимательную беседу. Но меня очень заинтересовала… тема вашей книги. – Захария взял со стола льняную салфетку и, достав из внутреннего кармана пиджака ручку, написал на ней адрес.
– Следующие три месяца я проведу в своем поместье на юго-западе Англии, в Корнуолле. Я приглашаю вас стать моей гостьей и записать мою историю, и, возможно, я отвечу на некоторые ваши вопросы, если вы, конечно же, ответите на мои.
Он подал ей салфетку и, бросив на стол пятидесятидолларовую банкноту, поднялся.
– И еще, мисс Хилл, мне нравятся смелые люди, но не испытывайте больше мое терпение на прочность, оно у меня не бесконечное. Всего доброго. – Захария Денвер перебросил пальто через руку и направился в сторону выхода.
Что это было? Совет? Предупреждение? Угроза? Габриэлла нахмурилась, но салфетку из рук не выпустила, задумчиво рассматривая размашистые закругленные буквы. Потом аккуратно свернула ее и заботливо положила на дно сумки.
Когда Габриэлла приехала в редакцию, стрелки часов пробили ровно шесть вечера – официальный конец рабочего дня, но только официальный. Возле Трибьюн Тауэр, в здании которого находился офис чикагского вестника, как всегда толпились неугомонные туристы. В очередной раз задев плечом одного из зевак, Габриэлла устало подмигнула свирепой горгулье, искусно вырезанной из камня и зорко охранявшей фасад здания, и побежала к закрывающемуся лифту.
Редакция была полупустой, но это совершенно не означало, что рабочий день закончился, и отсутствующие сотрудники отправились по домам. Большинство из них, наверняка, сейчас на выезде.
Габриэлла упала в кресло за рабочим столом и наконец перевела дыхание. Предложение мистера Денвера она обдумывала последние два дня, но обдумывала так, для проформы. Она бы никогда не упустила такой шанс и мысленно согласилась мгновенно. Заявление об отпуске за свой счет давно написано, намного раньше, чем произошел весь этот калейдоскоп невероятных и трагических событий.
Разочарование – вот истинная причина ее ухода, возможно, временного, но скорее всего она уже никогда сюда не вернется. Она всегда любила читать, погружаться с головой в вымышленный мир: радоваться и грустить, любить и ненавидеть, убивать и умирать вместе с героями. Потом начала писать. Так, небольшие истории, отражавшие ее собственные переживания, надежды и мечтания. С детства Габриэлла хотела стать писателем, книгами которого будут зачитываться миллионы, но время шло, менялись вкусы и приоритеты. Модные веяния подействовали и на нее. Габриэлла стала журналисткой.
