Орис Орис
Баллада о Куликовской битве
Ордынцев конницу, что к ним
по всему полю наступает…
И видит князь, что недалече,
чуть боле, чем в полуверсте,
Идут, как волны по воде,
заполонив всё междуречье,
Сто тысяч всадников – как нечисть
по Золотой идёт Орде…
И кажется: они – везде!..
Как тараканы подле печи!..
Когда волна та подоспела
и стала в боевом порядке,
К средине поля князь направил,
как подобает, удальца,
Который должен в поединке,
в смертельной рукопашной схватке
Своей победой показать
благоволение Творца.
На этот счёт у нас был ратник,
монах известный Александр
(А до монашеского сана
боярин брянский – Пересвет),
Что был силён, высок, отважен,
имея очень ценный дар:
Враг, пропустив его удар,
вмиг отправлялся на тот свет!
А от Мамая вышел всадник –
непобедимый Челубей,
Внебрачный внук Хубилай-хана,
известный, как Темир-Мурза, –
Монгол и самый сильный ратник,
могучей силою своей
Способный наносить удары,
которых отразить нельзя!
Под ним скакун был самый резвый,
что из породы хуаре –
Известных всем ахалтекинцев,
тех благородных лошадей,
Которых ханы обожали,
и чтоб иметь их при дворе,
За каждого из них давали
по сотне из своих людей…
…Когда меж ними оставалось
не боле четверти версты,
Нагайки впились в лошадей,
их кровью обагряя крупы…
Стрелой помчался Челубей,
с копьём в руке в седле застыв,
Глаза от солнца прикрывая,
до крови закусивши губы…
Стегнув любимого Рубина,
поцеловав нательный крест,
Ему навстречу – Пересвет
тотчас помчал без промедленья,
Согнувши что есть мочи спину,
с копьём своим наперевес,
В кольчугу только лишь одет, –
чтоб быть свободнее в движеньи…
И вот их скакуны сошлись!..
И копья всадников пронзили!..
Темир-Мурза свалился вниз,
к ордынцам павши головой…
А кони дальше понеслись…
В кулак собрав все свои силы,
С копьём в плече смог Александр
вновь возвратиться в лагерь свой!..
Лишь прибывши к своим, с коня
упал он на сырую землю,
И что-то тихо прошептал…
А что – никто понять не смог.
Из раны вытащив копьё,
под руки взяв его немедля,
Монаха отнесли к резерву,
чтоб лекарь там ему помог…
…Как только рухнул Челубей,
к нему тотчас же прискакали
Четыре всадника Орды
и, вытащив с груди копьё,
Стоя над ним, минуты две
о чём-то громко рассуждали,
Каждый, пытаясь доказать
другим решение своё…
Всё дело в том, что по приметам,
если погибший пал лицом
К своей Орде, то значит это
весьма прискорбный для них знак,
Предупреждающий о том,
что будет бой с плохим концом,
Что по каким-то там причинам
на них рассéрдился Аллах…
Прошло примерно полчаса,
как увезли прочь Челубея…
Видать, Мамай не мог решить,
как ему надо поступить:
Отказ от битвы – князю знак,
что он, Мамай, его слабее;
Начав же битву, может он
Аллаха сильно прогневить…
Но, наконец-то, он решился
и дал команду: «Наступать!»
И мигом строй зашевелился,
как злой, единый организм,
Стремящийся других сожрать
и беспощадно убивать,
Не ведая ни о пощаде,
ни что такое гуманизм…
И сразу левый фланг ордынцев,
накрытый тучей острых стрел,
Рванулся с криком «урагша!»,
притормозив у острых кольев,
И десять тысяч лошадей
ворвались в строй из потных тел,
И на скаку людей круша,
наткнулись на заслон из копий.
На этом месте в тот же миг
гора из тел образовалась,
Кровавым месивом своим
затормозив другим проход,
А тем, кто всё-таки проник,
судьба прискорбная досталась:
Их расстреляли лучники,
принудив совершить отход.
Отбив врага на правом фланге,
все легкоконные стрелки,
«Усевшись» плотно к ним на плечи,
удобный случай не теряя,
В стремительнейшей контратаке
ордынцев гнали вдоль реки,
Мечами острыми калеча
и стрелами их догоняя!
Часть левого крыла татар
с передовым полком столкнулась,
Который в центре отражал
атаку авангардных сил.
