Вадим Панов
Занимательная механика
«Механика – математика, приложенная к законам равновесия и движения тел; наука о силе и сопротивлении ей; искусство применять силу к делу и строить машины; наука выгодного приспособления сил».
В.И. Даль «Толковый словарь живого великорусского языка»
Пролог
Сибирь, 1988 год
– Нет! Пожалуйста, не надо!! Не-е-ет!!!
Пронзительный вопль перешел в истошный, полный животного ужаса визг. Не в заставляющий инстинктивно сопереживать крик боли – боль еще не пришла. Не в вызывающий уважение вой яростного бессилия, не в рев полного сил бойца, терпящего поражение от более искусного соперника. А в жалкий визг насмерть перепуганной курицы, увидевшей нож повара. В презренный звук, оставляющий на душе лишь след досады и брезгливости.
Визг отразился от темной громады скал, бросился в тайгу, увяз в ветвях спящих деревьев и растворился в них, исчез, потревожив только малюсенькую часть бесконечно огромного леса.
– Семен, не надо! Прошу-у-у…!!
И захлебнулся. Визг превратился в невнятное бульканье, в хрип, в шорох осевшего на землю тела, в едва слышный шелест вошедшего в землю и вынырнувшего из нее очищенным ножа, в тихий выдох стоявших вокруг мужчин.
В запах крови.
Затем все стихло, и несколько мгновений на поляне царила полнейшая тишина. Живые не шевелились, не переговаривались, продолжали стоять смутными тенями, и лишь когда неподалеку прозвучал бубен, все они, и убийца, и свидетели, повернули на звук головы.
Словно пришли в себя.
– Здесь? – спросил Семен, пристально глядя на Григория.
– Здесь, – коротко подтвердил тот.
– Точно здесь?
– Точно.
Была мысль ответить вызывающе, бросить с законной обидой: «Раз привел, значит, здесь», но Григорий сдержался. Не положено семнадцатилетнему юнцу хамить матерому охотнику. Тем более что Семен только с виду невзрачен: плешив и узкоплеч, в тайге он настоящий вожак, и те восемь мужиков, которых он с собой взял, слушаются его беспрекословно. Почувствуют, что малец на авторитет покусился, разборки не избежать.
В тайге свои законы.
– Здесь, – еще раз произнес Григорий.
– Я не чувствую, – помолчав, протянул охотник. – Потому и спросил.
Словно извинился за проявленное недоверие.
Юноша кивнул, подумал, затем, облизнув губы, добавил:
– Мы пришли куда надо.
Что он еще мог сказать?
– Но я ее не чувствую.
Григорий понял, что имеет в виду собеседник – приближение Юмалы невозможно не заметить. Тот, кто хоть раз стоял перед Богиней, навсегда запоминает свои ощущения и способен уловить ее приближение.
– Ты ее видел?
– Восемь лет назад, – ответил Семен, не сводя глаз с Григория. – И еще пять лет назад. Но я все помню. Помню, как шла она к нам. Сейчас Юмала далеко.
– Пока далеко, – уточнил юноша. – Шаманы стали осмотрительнее. Ее ищут.
– Знаю.
Охотник отвел взгляд от проводника, оглядел небольшую поляну, на которую тот привел группу, – с одной стороны тайга, с другой поднимаются скалы, – и коротко скомандовал:
– Лагерь!
Его спутники, до поры стоявшие шагах в десяти от собеседников, принялись снимать с плеч рюкзаки.
Прямая дорога до поляны не отняла бы и трех дней, однако Григорий водил охотников по тайге все пять. В этом году шаманы держатся осторожнее прежнего – слишком много экспедиций появилось по весне на Урале – и требуют от проводников петлять, сбивая со следа возможных преследователей. Григорий старался как мог. Несколько раз он заставлял охотников возвращаться обратно, дважды делил группу на части и отправлял к условленному месту разными дорогами, а по ночам вставал каждые два часа, чтобы обойти, оглядеть окрестности, выискивая признаки чужой стоянки. Выдохся, конечно, зато был уверен, что «хвост» за собой не привел.
Охотники, которые прекрасно поняли действия юного проводника, не роптали, послушно выполняли его приказы, возвращались, петляли, тщательно следили за тем, чтобы не оставлять за собой следов. Охотники – сплошь местные, с детства впитавшие рассказы о Юмале, знали, с каким рвением искали Золотую Богиню казаки и монахи, чекисты и ученые, помнили истории об убитых шаманах, а потому с пониманием отнеслись к повышенной осторожности проводника. И услуг своих в ночной разведке не предлагали, знали, что не примет. Шаманы доверились Григорию, а вот сам он не имел права никому доверять.
Помочь юноше в его работе охотники не могли, зато освободили от всех обязанностей по лагерю, а на третий день, когда глаза Григория от хронического недосыпания стали красными, а движения – дергаными, распределили между собой его поклажу. Юноша воспринял это как должное, сам не просил, но когда предложили – не отказался. Григорий водил охотников к Юмале третье лето, по пять-шесть групп в сезон, и всякий раз на второй-третий день спутники начинали помогать уставшему пацану.
Вот и сейчас, несмотря на то что дорога осталась позади, никто из охотников не возмутился, что Григорий не участвует в разбивке лагеря. Ни косых взглядов, ни бурчания под нос – парень свое отработал, парню надо отдохнуть. Кто-то из охотников отправился за дровами, кто-то занялся провизией, а их проводник добрался до поклажи, уселся на землю, медленным, очень усталым движением снял с пояса флягу, сделал большой глоток воды и, облокотившись на рюкзак, закрыл глаза.
Дело сделано.
Накопившуюся усталость Григорий ощущал каждой своей клеточкой. Ныли ноги, слегка шумело в голове. Стоило лишь на мгновение расслабиться и принять горизонтальное положение, как тело мгновенно размякало, словно намекая: пора на боковую. Но спать, несмотря на бессонные ночи, не хотелось – чем ближе встреча с Юмалой, тем сильнее охватывало юношу радостное возбуждение.
Богиня…
Перед внутренним взором Григория возник образ Золотой Женщины. Великой Матери, перед которой склонялись все, кому довелось ее увидеть.
«А может, и русские бы склонились?»
Но к чему размышлять о несбыточном? Игра в прятки продолжалась не одну сотню лет, и реки пролитой крови насмерть сцементировали недоверие шаманов. Богиня будет открываться только своим. Это не обсуждается.
– Шоколад?
Проводник неохотно разлепил глаза.
– Будешь? – Возле него стоял Антон, самый молодой из охотников Семена, и протягивал распечатанную плитку «Бабаевского». – В нем энергии много.
– Горячего подожду, – ответил Григорий, лениво кивнув на разгоревшийся костер. – Полезнее.
– Как знаешь. – Антон присел рядом и откусил от плитки изрядный кусок. – Умаялся?
– Пройдет.
– Когда пройдет? Нам ведь еще обратно топать. Дойдешь?
– Пройдет, – повторил Григорий, вновь закрывая глаза. – Юмала все снимет.
– Неужели?
– Поверь.
В каждой группе охотников обязательно шли новички, никогда не видевшие Золотую Женщину. Как правило, они держались тише остальных, робея предстоящей встречи. И к проводнику с расспросами не лезли, даже к мальчишке, ибо проводнику доверяли шаманы, и его авторитет среди молодых охотников был очень высок. С проводником общался исключительно лидер, остальные – только в том случае, если он первым начнет разговор. Григорий привык к такому положению вещей, а потому его несколько смутило поведение собеседника.
– Ты ведь Беспалый, да? – неожиданно спросил Антон. – Гриша Беспалый. Я тебя в интернате для детей охотников видел. Ты на четыре года меня младше.
Ответил Григорий не сразу. Открыл глаза, приподнялся на локте, сделал еще глоток воды, медленно завинтил крышечку фляги и только после этого, глядя мимо Антона на подступающие к поляне деревья, кивнул:
– Да.
Вопрос ему не понравился. Порой среди охотников, которых Григорий водил к Юмале, попадались знакомцы, но они всегда делали вид, что не узнают его, всегда отводили взгляды. Здесь, в тайге, он не был Гришей Беспалым, он был проводником, точнее – Проводником, человеком шаманов, слугой Юмалы, и точка. И встречая затем тех, кого видел в походах, Григорий никогда не слышал от них напоминаний о совместном путешествии. Ни словом, ни взглядом не показывали они, что знакомы, ибо таежные дела были Тайной.
Антон же поступил вопреки всем правилам.
– Отец знает, чем ты занимаешься?
Простой на первый взгляд вопрос, но что за ним стоит? Любопытство? Или Антон что-то подозревает? С какой радости старшеклассник запомнил имя и лицо какого-то малолетки? Или ему показывали фотографии подозреваемых? Шаманы старались менять проводников как можно чаще, но найти подходящего человека не просто, вот и пришлось Григорию работать три сезона подряд. Не так уж много, конечно, но вполне достаточно, чтобы у некоторых людей появились вопросы, повод для подозрений.
Усталость ушла, радостное возбуждение схлынуло, уступив место тщательно скрываемому напряжению.
– Нет, не знает, – со всем возможным спокойствием ответил Григорий. – Он из тайги почти не вылезает. Я под ногами не путаюсь, он и рад.
– Как же ты к шаманам прибился?
– Случайно.
– Я так и думал. – Антон откусил еще шоколада. Запах сладости дразнил ноздри. – А почему они тебе поверили? Почему место тайное показали?
– Тебе-то что?
– Может, я тоже хочу как ты – проводником.
А может, и правда – хочет? Григорий вдруг подумал, что года два назад он бы поверил словам Антона, возможно, пообещал бы посодействовать. Но теперь, когда за плечами многочисленные походы, заметание следов и… кое-что еще, доверия в его душе поубавилось.
– Шаманы много не платят, – буркнул проводник, – охотником больше заработаешь.
– Мне деньги не нужны, – улыбнулся Антон. – Мне интересно. – Он доел шоколад и облизнул испачканные коричневым пальцы. – Почему же тебе поверили, Беспалый? Почему место указали?
– Здесь не тайное место, – протянул Григорий. – Где Юмала живет, только шаманы знают. Здесь она к людям выйдет.
– Зачем?
Вопрос поставил Григория в тупик. Несколько мгновений он молча смотрел на Антона, после чего пожал плечами и коротко ответил:
– Чтобы ее увидели.
Разве не понятно?
– Зачем?
– Потому что Юмала – богиня, а люди должны видеть богов.
– Зачем?
– А зачем ты сюда пришел?
Семен, как и положено опытному охотнику, подкрался к собеседникам бесшумно. Специально старался или само получилось, по привычке, теперь не важно. Главное, что он слышал последние фразы разговора и пришел Григорию на помощь.
– Я хочу ее увидеть.
– Зачем?
Роли поменялись. Теперь допрашиваемым оказался Антон, однако он справлялся с разговором не хуже Григория.
– Чтобы убедиться, что она существует.
– Слова твоего отца недостаточно?
– Я хочу увидеть сам, – упрямо ответил молодой охотник.
– Понятно… – Семен потер шею. – Знаешь, когда я первый раз шел к Юмале, я знал, что она существует. Я верил. А увидеть хотел, потому что она – Богиня. Малец все правильно тебе сказал. – Он перевел взгляд на проводника и закончил: – Пойдем, Григорий, поедим.
А когда они подходили к костру, Семен едва слышно произнес:
– Похоже, ошибся я, Гриша, крепко ошибся.
– Юмала разберется, – так же тихо отозвался проводник.
Их было шестеро. Их всегда было шестеро, испокон веков, с сотворения мира, с появления самой жизни, ибо Юмала – Мать Всего, а значит, без нее ничего не было.
Не было.
И не будет.
Условный сигнал прозвучал незадолго до полуночи. Протяжный, похожий на стон крик накрыл поляну, ударился о скалы и змеей обвился вокруг деревьев. Долгий крик, сильный. Шаманский призыв.
Поднимать охотников Григорию не пришлось, те сами догадались, что они услышали, вскочили на ноги и уставились на проводника.
– Надо идти, – коротко произнес юноша и шагнул во тьму тайги.
Без факела и без фонаря.
Последний участок пути Григорий мог пройти с закрытыми глазами. И Семен тоже. И те охотники, которым доводилось видеть Юмалу.
Они чувствовали.
Их было шестеро. Их всегда было шестеро, испокон веков, с сотворения мира, с появления самой жизни, ибо Юмала – Мать Всего, а значит, без нее ничего не было.
Не было.
И не будет.
Шестеро шаманов в красных одеждах неподвижно стояли подле укрытой в пещере Золотой Богини. Свет факелов мягко падал на темно-желтую статую, тени играли на ней, и казалось, что Мать Всего жива. Что выражение ее лица меняется. Что шевелятся обнимающие ребенка руки.
Она была живой.
И каждый вошедший в пещеру почувствовал необычайный прилив сил. Ушла усталость, вызванная долгим переходом, перестали ныть ссадины и раны, успокаивалась душа. Каждому показалось, что он очутился дома. И не просто дома, а рядом с матерью. Строгой, но заботливой. А главное – любящей. Лица охотников подобрели, на губах заиграли умиротворенные улыбки, и приготовленные подношения превратились в подарки, которые дарят от всего сердца.
Юмала притягивала. Юмала дарила свет.
Мужчины цепочкой потянулись к Золотой Женщине. Девять, еще девять, еще… Сегодня пришли четыре группы, тридцать шесть человек, но порядок в не очень большой пещере сохранялся идеальный.
Григорий отошел в сторону и прислонился к стене. Он никогда не интересовался, о чем пришедшие просили Богиню, что спрашивали – не его дело. У каждого что-то заветное: или для себя, или для семьи, или для рода. У каждого – глубоко личное дело.
К тому же здесь они расстанутся: охотники сами найдут дорогу назад, а проводникам еще предстоит сортировать подношения. Металл и украшения отправятся вместе с Богиней, а шкуры придется продавать, менять на золотой песок или камни, а потом передавать в тайгу, в потайное место. Но это потом. Завтра.
Нынешняя ночь посвящена Юмале.
Григорий провел рукой по лбу и кивнул подошедшему Игнату:
– Привет.
Старый кузнец работал проводником лет тридцать – с перерывами, конечно, не больше двух сезонов подряд – и считался самым уважаемым из тех, кто водил людей к Богине. Не как шаман, конечно, но авторитету старика могли позавидовать многие.
– Привет.
Игнат встал рядом и едва заметно кивнул на Антона.
– Ты привел?
– Ага.
– Семена человек?
– Ага. – Беспалый нахмурился. – А что случилось?
– Со мной Фрол Сургучев пришел, – негромко ответил Игнат. – Он водителем у начальника милиции работает. Все знает.
У Григория засосало под ложечкой.
– И что?
– Сам думай, – буркнул старый проводник. – Сам думай, что мне Фрол сказал.
Их было шестеро. Их всегда было шестеро, испокон веков, с сотворения мира, с появления самой жизни, ибо Юмала – Мать Всего, а значит, без нее ничего не было.
Не было.
И не будет.
И дети Юмалы обязаны заботиться о ней.
Шесть шаманов в красных одеждах стояли в глубине пещеры. Пятеро в ряд, один – выступив вперед. Перед ними замер Антон. За его спиной – Семен и Фрол, и два проводника – Игнат и Григорий. Остальные охотники давно покинули временное пристанище Золотой Женщины. Они получили все, что хотели, для чего шли. Перед шаманами стоял тот, кто хотел большего.
И неправильного.
– Ты хотел выдать Богиню чужакам, Антон.
– Археологам! Ученым!
– Чужакам.
– Они хотят узнать о ней!
– Бога не надо узнавать. В Бога надо верить.
– Бога нет.
Проводники не сдержались, переглянулись.
Кто перед ними? Человек ли? Неужели он не почувствовал тепло Юмалы? Ее дыхание? Ее любовь? Ведь даже мертвые камни оживают при ее появлении! Даже они!
Сказать ему?
Но зачем? Если он не почувствовал. Если нет у него души.
Шаман не собирался дискутировать с молодым парнем.
– Если Бога нет, что твои друзья ищут в тайге?
– Памятник истории.
– Они ищут нашу Богиню, Антон, ищут, чтобы убить.
– Бред!
– Я не могу с тобой говорить. Ты глух. Ты не слышишь мир. И для тебя нет ничего дорогого в нем.
– Я…
Шаман оборвал его небрежным взмахом руки.
– Семен. – Охотник поднял голову. – Ты допустил ошибку, тебе ее и исправлять.
Охотник взял связанного Антона за плечо, толкнул к выходу из пещеры. На поляну, где ждали решения остальные члены группы. Молодой человек все понял. Понял и закричал:
– Нет!
Огляделся с надеждой: вдруг шутка?
И задрожал.
Ибо никто не отвел взгляд. И шаманы, и проводники, и Фрол – все смотрели, как Семен уводит Антона, и молчали. Все были согласны с приговором.
– Нет!!
А Григорий размышлял над тем, что его отец проявил добросердечие: смерть от руки воина гораздо легче, чем наказание шамана.
Пятница
Дым был главной декорацией «Веселой Обезьяны» – широко известного в трущобах Гонконга заведения старого Ли. Табачный дым, неторопливо струящийся по узким коридорам и собирающийся в облака над зрительскими местами… казалось, что каждый посетитель, переступая порог «Веселой Обезьяны», считал своим долгом раскурить сигарету или сигару, обычную или с травкой, затянуться и пустить вверх ароматное колечко, внося свою лепту в формирование тумана. Дым от курящихся у идолов благовоний… куда же в Китае без идолов? Дым от горящих светильников… Старый Ли знал, что открытый огонь прекрасно оттеняет насилие, а потому не поскупился, установил в заведении не меньше десятка бронзовых чаш, над которыми плясало пламя. В дыму горели глаза игроков и букмекеров, в дыму мелькали прелести проституток – любовь тоже неплохо уживается с насилием, в дыму двигались по небольшой арене бойцы. Дым и огонь, деньги и любовь, наркотики и азарт, а главное – насилие. В «Веселой Обезьяне» проходили лучшие в Гонконге бои без правил, не похожие на те причесанные, гламурные шоу с застрахованными участниками, что оккупировали телеэкраны, а настоящие, грязные и жестокие драки. Без фальши, без обмана. А потому, несмотря на то что Гонконг стал частью социалистического Китая, заведение продолжало исправно работать, и толпа жадно следила за происходящим на арене, подбадривая гибкую красавицу, безжалостно добивающую мощного сложения кореянку.
– Врежь ей!
– Убей!
– Держись, маньчжурская тварь! Я поставил на тебя!
И прогадал.
Перед боем шансы Сеульской Принцессы выглядели предпочтительнее, она выше соперницы на десять сантиметров, тяжелее на тридцать килограммов и имеет на десять побед больше. Ставили на нее. Но Каменная Кобра оказалась лучше. Причем, к удивлению завсегдатаев, не быстрота стала главным оружием воительницы, а сила – именно в ней она превзошла кореянку. Разницу же в весе компенсировала тяжестью удара, поставленного настолько хорошо, что уже после двух удачных «крюков» Сеульская Принцесса поплыла, а последовавший за ними апперкот отправил огромную кореянку на пол. Возможно, если бы ей дали девять секунд, Принцесса успела бы прийти в себя, но гуманностью в «Веселой Обезьяне» даже не пахло, и через полминуты Кобра, споро обработавшая поверженную соперницу ногами, была признана победительницей.
– Отличный бой! – Старый Ли закрыл дверь в раздевалку и улыбнулся: – Ты просто зверь.
– Знаю.
Кобра, ничуть не смущаясь присутствия китайца, сбросила на пол кожаные лифчик и трусики, подошла к зеркалу и принялась изучать царапины на шее и щеке – в самом начале схватки кореянка несколько раз ее достала.
– А уж господин Ван как завелся… – Владелец «Веселой Обезьяны» весело хихикнул, на мгновение превратившись в копию мартышки, украшающей вывеску заведения. – Еле уговорил его не идти к тебе сразу после боя, дать мне пару минут.
– Господин Ван здесь… – протянула Кобра, продолжая изучать повреждения. – Я думала, он до конца недели пробудет в Макао.
– Здесь, здесь. И очень тебя хочет.
Насилие и любовь идут по жизни рука об руку. Многие клиенты, заведенные жестокой схваткой, жаждали обладать победительницей. Дикой, необузданной кошкой. Еще разгоряченной. Потной. Страстной.
Господин Ван любил острые ощущения.
Ли выложил на стол стопку банкнот.
– Это твой гонорар, а это… – Рядом оказалась еще одна стопка. – Презент от господина Вана.
– На пару камней хватит, – улыбнулась Кобра, бросив быстрый взгляд на деньги.
– Даже на три, – подтвердил старик, и его взгляд машинально упал на спину девушки, точнее, на шесть крупных черных бриллиантов, вживленных в тело Кобры вдоль позвоночника, от копчика до шеи. Седьмой камень – Ли знал и о нем – прятался под волосами. Более мелкие бриллианты, но тоже черные, она вживила себе в руки, в районе запястий, несколько – с левой стороны шеи и несколько на правом виске. Блестящая россыпь мелких камней потрясающе смотрелась на смуглой коже и отчетливо показывала, почему Кобра – Каменная.
– Передайте господину Вану, что мы можем встретиться, – решила девушка.
– Хорошо, – улыбнулся старик. Он не сомневался, что получит именно такой ответ. – И еще… В воскресенье можно устроить бой с Непальской Тигрицей.
– Не могу, – качнула головой Кобра.
– Предлагают очень хорошие деньги.
– Я предупреждала, что уезжаю.
– Далеко?
Девушка передернула плечиками.
– Зовите Вана.
Но старик не унимался:
– Когда вернешься?
Кобра усмехнулась:
– Не волнуйтесь, господин Ли, вернусь.
Неожиданно сильная августовская жара придавила Мадрид раскаленным прессом, горячей вьюгой прокатилась по улицам, втекая в необорудованные кондиционерами дома, с самого утра заставляя людей мечтать о сиесте. Даже ночь не приносила вожделенной прохлады, а потому большинство мадридцев, побросав дела, устремилось подальше от пышущих жаром улиц. В горы, на побережье, к рекам – не важно, главное – вырваться из города, ставшего похожим на разогретую сковородку. Уезжали политики и бизнесмены, клерки и работяги, домохозяйки и мелкие лавочники, все, кто мог себе это позволить.
Даже не уезжали – бежали.
Украшенный шашечками «Форд» осторожно пробрался по узкой, с обеих сторон заставленной автомобилями улице, остановился напротив аптеки – искать место у тротуара было бессмысленно – и выдал длинный гудок. Водитель ехавшей следом «Хонды» зевнул и взялся за лежащую на соседнем сиденье газету – объехать остановившееся такси не представлялось возможным, и ему оставалось только ждать. Дело для Мадрида обычное.
К тому же вызвавшие такси пассажиры, судя по всему, торопились.
– Хосе! Ну что ты возишься? – Первой из аптеки вышла хрупкая женщина лет тридцати пяти – сорока на вид. Светлые волосы стянуты в пучок. Платье максимально легкое, открытое везде, где только возможно. – Давай скорее!
Она уже шагнула к машине, когда из подъезда напротив выскочила пожилая тетка и суматошно замахала руками:
– Тереза!
– Мария, добрый день!
– Тереза, милая, как хорошо, что я вас застала!
– Мария, милая, мы уже закрылись…
– У Карлоса опять разболелась спина. Тереза, умоляю, один флакон вашего чудесного бальзама. Пока вы не уехали.
Хозяйка аптеки растерянно посмотрела на таксиста:
– Мы успеем, если задержимся на пару минут?
– Думаю, да.
– Хорошо. Мария, я сейчас… – Тереза вернулась к дверям аптеки и крикнула: – Хосе! Подожди! Не закрывай! Принеси флакон…
– Ах, ах, хорошо! Сладенький, хорошо…
Предварительные ласки остались в прошлом. Невада уже ощупал девчонку, с удовольствием помял ее небольшую грудь с пухлыми розовыми сосками, и теперь его руки поддерживали бедра партнерши, не позволяя ей сползти с узенькой столешницы самолетного туалета.
– Еще, еще… сильнее…
Глаза закрыты, губы шепчут стандартный бред, волосы растрепаны, блузка и короткая юбчонка задраны, а пальцы сдавливают плечи любовника. Все как обычно. Впрочем, гораздо больше Неваду занимали его собственные ощущения, приближение финала, и он все ускорял и ускорял движения.
– Сильнее… сильнее…
Снять девчонку оказалось не трудно. Во-первых, Невада Крус нравился женщинам: высокий, худощавый, с черными волосами до плеч – романтичные девушки находили в его облике нечто демоническое и охотно сдавались после первой же атаки. Во-вторых, он умел одеваться, предпочитал костюмы классического покроя, которые носил с вызывающей элегантностью, и цветные шелковые сорочки. Вот и сейчас черная пара замечательно оттеняла темно-синюю рубашку, привлекая женские взгляды. В-третьих, Невада путешествовал первым классом и прекрасно знал, что его перемещения по самолету не остаются без внимания пассажирок экономического. Девчонкам нравится запах денег, они свято верят в историю Золушки и с радостью примеряют на себя хрустальные туфельки. Не задумываясь, что в большинстве случаев это – стеклянная китайская подделка.
Вздремнув, отобедав и приняв пару коктейлей, Крус почувствовал желание развлечься и неспешным шагом отправился в путешествие по салонам самолета. Легко нашел цель: одинокая, похожая на студентку симпатяга, глаза которой вспыхнули при появлении богатого красавца, и чуть задержался напротив ее кресла. Ровно настолько, чтобы дать понять, что он ее заметил.
Девчонка подошла, когда Невада стоял у дверей туалета и вертел в руке пачку сигарет.
– А я думала, здесь нельзя курить.
– Увы, – вздохнул он. – Стюард уже предупредил.
– Умираю без курева.
– Я тоже. – Крус улыбнулся. – Меня зовут Борис.
– Света.
– Едешь домой на каникулы?
– Наоборот, возвращаюсь на студенческую скамью. Я стажировалась в нашем посольстве.
«В нашем посольстве…» Невада отметил, что его русский, несмотря на полуторагодичное отсутствие практики, остался на высоте.
– Учишься в МГИМО?
– МГУ. Юрфак. А ты чем занимаешься?
– Зарабатываю деньги.
С одной стороны, после знаменитой сцены из знаменитого фильма заниматься любовью в самолете стало пошло. Можно сказать – обыденно. Исчез элемент новизны. Зато на пошлость легко клеить девчонок. У них все наоборот: раз показывают в кино, значит, круто и модно. И им без разницы, что места в заоблачных сортирах совсем чуть-чуть. Зато будет о чем рассказать подружкам…
Она всхлипнула и вцепилась ноготками в его плечо. Тихо выдохнула.
Он взорвался на мгновение позже. И тоже бесшумно – зачем привлекать ненужное внимание? Несколько секунд постоял, переживая ощущения, затем отодвинулся от девчонки, снял презерватив и бросил его в унитаз.
– А ты мужик, – одобрительно пробормотала девушка, поправляя лифчик.
– С тобой хорошо, – в тон ей отозвался Крус.
– Правда?
– Конечно. – Невада застегнул штаны и улыбнулся: – С тобой было очень хорошо.
– Мы увидимся?
Он не собирался встречаться с этой дурой. Но не любил расставаться плохо. Пусть улыбается на прощанье.
– А ты хочешь?
– Мне понравилось.
– Тогда без проблем.
Невада записал номер ее телефона, крепко поцеловал в губы и открыл дверь. И встретился с недовольным взглядом толстой матроны. Девчонка хихикнула.
– Шлюха, – процедила тетка.
– Завидуешь?
Невада усмехнулся и направился в свой салон.
В любом городе самое спокойное место – река.
Разумеется, с этим утверждением можно поспорить. Вспомнить деловые Дунай, Майн, Сену или Волгу, по которым то и дело проходят баржи и пассажирские суда, а на причалах и в портах стоит такой шум, что с трудом слышишь собеседника. Вот только подобные воспоминания не совсем корректны. Беспокойными и шумными реки делает город. Сами же они лишь позволяют людям пользоваться водами, оставаясь при этом величавыми и неторопливыми. Сотни лет тягучего путешествия научили реки оставаться спокойными. Из порта в порт, от причала к причалу, от истока к устью несут они свои воды, наблюдая за кипящей вокруг жизнью. И если обитатели прибрежных городов забывают о чистоплотности, превращая свою реку в помойный сток, это ничего не меняет. Мусор постепенно исчезнет, что-то утонет, что-то выплывет на берег, что-то растворится в потоке, протекут километры, и река вернет себе привычный облик.
– Хорошо здесь… Хорошо…
Стоящий на набережной старик понимал толк в реках. И в спокойствии, которое они несут. Он умел подстраиваться под неспешное течение волн и успокаиваться, отдыхать душой. Он видел вечные воды и не обращал внимания ни на стайки использованных презервативов, ни на пустые сигаретные пачки и грязные тряпки, на весь тот мусор, что плавал у набережной Москвы-реки. И даже запах, в котором ощутимо чувствовался аромат гнили, его не смущал.
Мужчина видел суть, прикасался к душе реки.
– Хорошо…
Могло показаться, что он спит стоя, и лишь редкие слова, свидетельствовавшие об окутавшей душу безмятежности, показывали, что мужчина бодрствует.
– Какая тишина…
Малюсенький тойтерьер, сидящий на парапете, громко тявкнул. Некоторое время пес терпеливо ждал любующегося рекой хозяина, но теперь или замерз, или соскучился, а потому решил напомнить о себе.
Мужчина с шумом втянул ноздрями прохладный воздух, подумал, достал из кармана платок, высморкался и только после этого обратился к спутнику:
– Извини, я задумался.
Они были странной парой. Ушастый карликовый пес и длинный старик. Собака выглядела ухоженной, аккуратной: рыжая шерстка блестит, на лапках нет и следа грязи, не жирная, но вполне упитанная. А вот старик… Нет, он не был похож на бродягу: приличная одежда, не стоптанная обувь, чистые волосы. Но, как ни странно, общее впечатление было… серым. Именно серым. Неприкаянным.
Старик вызывал жалость, ибо было отчетливо видно, что он давно и безнадежно одинок.
Пес лизнул хозяину ладонь.
– Да, конечно, я все помню.
Мужчина вытащил из лежащей у ног сумки маленькую банку собачьих консервов, вскрыл ее и аккуратно выложил содержимое на кусок газеты.
– Кушай, друг.
Пес жадно набросился на еду.
А его хозяин медленно провел рукой по волосам и вновь отвернулся к реке.
