Паоло Кольбакко
По направлению к пудельку, или Приключения Шмортика и Барбóне
Глава 7, в которой Барбóне идет на работу, а мы больше узнаем про гнумов и жителей города
Утром светило яркое солнце. На душе у Барбóне было так хорошо, что ему хотелось кричать ура. Он вообще любил просыпаться по утрам, ведь впереди еще целый длинный день, можно так много всего сделать и узнать. Барбóне шел по пустой в этот час улице, смотрел по сторонам и тихонечко пел про себя морскую песню: “Бескозырка белая, в полоску воротник…”.
Ровно в семь Пуделек открыл дверь кондитерской под вывеской “Папаша Вольф и дочери”. В этой кондитерской он работал уже несколько лет. Дзынь-дзынь прозвенел колокольчик над дверью.
– Привет, Пуделек! – сказала хозяйка кондитерской, она была одной из дочерей на вывеске над входом. Она жила в том же доме, на втором этаже, и всегда сама открывала по утрам ставни и дверь. Папаша Вольф давно отошел от дел, а все другие дочери разъехались.
– Здравствуйте, госпожа Вольф! Прекрасное утро! – Барбóне любезно поклонился хозяйке. Хотя он работал здесь не первый день, а хозяйка всегда была с ним добра и приветлива, он не забывал показывать ей свое уважение. Он знал, что ей это нравится.
Госпожа Вольф была высокая и полная, имела наружность волка, который переоделся бабушкой в ожидании прихода Красной Шапочки. Но на самом деле она была доброй и веселой, она сразу полюбила Пуделька как сына. Так она сама говорила. Она тоже была гнумом.
Ой, ведь мы же до сих пор так ничего и не рассказали про гнумов! Так вот, гнумы живут среди нас и мы встречаемся с ними каждый день. Правда, мы не всегда понимаем это. Дело в том, что гнумы только наполовину животные, а на другую половину они такие же люди, как мы. Как такое возможно? Непонятно. Но когда человек видит гнума, он видит мальчика или девочку, женщину или старичка. Обычный человек, как я или вы, когда встречает гнума, иногда все же замечает в нем какую-то особинку. “Странная походка у этого господина, он ступает совсем как журавль. Этот мальчик похож на зайца, посмотри, как он грызет морковку. Какая необычная тетенька: какой у нее большой нос, и голос каркающий, совсем как у вороны”. Люди часто говорят, что-нибудь типа этого.
Но когда гнум встречается с другим гнумом, то он сразу же понимает, что перед ним именно гнум, потому что видит его “нечеловеческую” сущность. Вот лохматый Пуделек читает книгу, а вот очень худой Мыш едет домой на своем автомобильчике. Гнумы видят друг друга такими, как они есть на самом деле.
Почему гнум рождается у обычных родителей, среди самых обычных братьев и сестер – непонятно. Но это происходит то там, то тут, в самых разных местах. Обычно дети-гнумы понимают, что они другие, уже в самом раннем детстве. Окружающие взрослые чаще всего тоже видят, что с их детьми что-то не так, и сразу начинают их “переучивать”. Иногда им это даже удается и “переученный” гнум почти забывает, кто он есть. Однако большая часть просто замыкает от чужих эту часть себя и живет с людьми как обычный человек, а с гнумами как обычный гнум.
Дело в том, что жизнь гнумов – это не просто быть наполовину Овцой или Птицей, а наполовину мальчиком или бабушкой. Жизнь гнумов – это параллельный мир, расположенный вперемешку с нашим.
Начнем с того, что каждый гнум обязательно умеет что-то такое, чего не умеют другие. Кто-то умеет подпрыгивать и задерживаться в воздухе, кто-то видит сквозь стены, кто-то может заглядывать в будущее, если настроится на нужный лад. Бывают способности, вроде бы, и совсем бессмысленные – например, умение бурчать животом любые мелодии или видеть во сне исключительно дельфинов и ящериц. Но в жизни гнумов и такие умения часто пригождаются.
Особые способности, которые проявляются у гнума уже в детстве, возникают как бы случайно и никто не знает, почему именно эти, а не другие. Барбóне , например, умел готовить еду по наитию, заранее изнутри себя зная, какие ингредиенты в каких количествах нужно взять, чтобы получилось вкусно. Почему так происходит – непонятно.
Еще гнумы чаще всего видят и слышат то, что проходит мимо обычных взрослых людей незамеченным – а именно всякое волшебство. Все драконы и единороги, все тролли и зеленые человечки, все домовые и приведения – все то, что обычно ускользает от взрослых, проваливаясь в щель между действительностью и сном, все это является в мире гнумов вещью самой обычной. С этим миром гнумы прекрасно ладят, для них это такая же часть действительности, как для нас цветение липы или звонок телефона.
Ну и, наконец, поскольку гнумы наполовину все-таки звери, чаще всего они умеют разговаривать с другими животными. Почти все они лучше или хуже понимают язык зверей и птиц и могут общаться с ними на равных, как Барбóне общается с Андерсеном. Ладно, хватит пока про гнумов, тем более, что Барбóне пора приступать к работе, чтобы успеть со свежей выпечкой до открытия кондитерской.
В заднем помещении Барбóне быстро переоделся в белый пекарский костюм, в котором он всегда работал на кухне. Он посмотрел на себя в зеркало – в таком виде он был похож на каратиста. Барбóне сделал несколько движений, подражая мастерам боевых искусств, затем поклонился своему изображению в зеркале. ‘Если бы я умел драться, это бы очень пригодилось при встрече с опасными лицами, пока мы будем готовить экспедицию. Нужно взять в библиотеке какую-нибудь книжку-самоучитель и выучить пару самых нужных приемов‘ – подумал Барбóне . Затем он надел на голову свой высокий поварской колпак, теперь он стал похож на митрополита неведомой церкви. Пуделек величественно поклонился направо и налево, потом поднял обе лапы и благословил свое отражение в зеркале. ‘Наверно, это интересно, быть священником. Я был бы очень хорошим священником, потому что я очень… я очень хорошо могу кланяться. И я хорошо умею слушать, это очень важно в работе священника’
Барбóне сегодня работал особенно ловко и весело. Он выхватывал большие куски теста из бадьи с опарой, бросал их на стол и раскатывал, добавлял муки и всякого разного, что ему было нужно сегодня. Чтобы хлеб получился по-настоящему вкусным, нельзя просто сделать все по рецепту как всегда. Один день не похож на другой, поэтому и рецепт хлеба для зимнего солнечного дня или для летнего дождливого будет свой. Каким-то непонятным образом Барбóне знал, что нужно добавить в тесто сегодня, чтобы постоянные покупатели опять сказали: “У Вольфа всегда самая вкусная выпечка! Как они это делают?!”
Барбóне месил и катал, улыбался и тихонько про себя пел “каравай-каравай, кого хочешь выбирай”. При этом он все думал об экспедиции и тесто само собой принимало ту или иную форму. Из-под его белой от муки лапы сегодня выскакивали большие как полная луна хлеба, мелкие изогнутые рогалики, похожие на молодой месяц, небольшие вытянутые пирожки с дырочкой по центру, ужасно напоминающие ракету с иллюминатором. Госпожа Вольф посмотрела на то, что получилось у Барбóне , и осталась довольна. ‘Что бы я делала без этого Пуделя. Надо будет подарить ему что-нибудь очень хорошее на будущее Рождество. Точно! Нарядный галстук!’
Папаша Вольф, пока еще был в силе, был большим модником. Он имел 1000 галстуков и каждый день стоял за прилавком кондитерской в новом красивом галстуке на радость дочерям и покупателям. Теперь по старости он в основном сидел в своей квартирке на втором этаже и перечитывал старые номера газет из того времени, когда он был молодым. Лишь изредка он спускался вниз, по большей части ночью, чтобы проверить, что все окна и двери надежно заперты, а тесто подходит как надо. Так что теперь все его 1000 галстуков просто висели в шкафу без дела и экономная госпожа Вольф втихую дарила их направо и налево, справедливо полагая, что Папаша никогда не заметит пропажи пары-тройки не самых любимых своих галстуков. У Барбóне было уже 3 галстука, подаренных госпожой Вольф: синий с сидящими собачками, зеленый с маками и серебристо-серый в китайский огурец. Пудель галстуки не носил никогда, но они ему нравились сами по себе – иногда он их доставал и рассматривал. Он представлял себе, как он в одном галстуке отправляется на прием и пьет шампанское из высоких фужеров, а в другом галстуке ему на сцене вручают приз за победу в каком-нибудь очень важном конкурсе, иногда кулинарном, а иногда песенном. Пудель кланяется и произносит речь.
К открытию вся выпечка была на прилавке, в уютном чистом зале пахло свежей сдобой с корицей. Пол и окна блистали чистотой, на двух столиках у входа, где посетители могли присесть в ожидании своей очереди или выпить какао со свежей булочкой, госпожа Вольф постелила новые белые скатерти.
Обычно хозяйка сама стояла за прилавком, но сегодня у нее были другие планы и ее место занял Барбóне . Дело в том, что вчера одна очень осведомленная покупательница по секрету сказала госпоже Вольф, что скоро цены на нитки и пуговицы должны резко вырасти – это было как-то сложно связано с неурожаем кукурузы в Южной Америке. Госпожа Вольф собиралась сегодня же отправиться в универмаг, чтобы закупиться нитками и пуговицами, пока цены не взлетели до небес. Поэтому сегодня Барбóне оставался в магазине и за продавца тоже, а все несрочные работы на кухне переносились на другие дни недели.
Барбóне любил стоять за прилавком. И хотя ему всегда было немного смутительно, что вот он такой в сущности небольшой и незначительный стоит за прилавком, отвечает за кассу, где лежат деньги, передает товар и ведет беседу, ему очень нравилось рассматривать покупателей, рассказывать им про пироги и печенья, говорить с ними про погоду и политику.
Барбóне стоял на месте продавца и улыбался сам себе, думая о том, какой вкусной и красивой у него получилась выпечка сегодня. Прямо перед ним в витрине лежали большие эклеры с кремом сливочным, с кремом заварным, с кремом шантильи и с фисташковым кремом. Справа от эклеров был поднос с песочными корзинками с фруктами и ягодами в желе, слева – пирожные наполеон с заварным кремом и миндальные тортики. За спиной у Пуделька на стеллаже лежал свежий хлеб и сдоба всех видов. Пуделек огляделся вокруг и подумал, что это все очень хорошо, и решил сварить себе какао, пока никто не пришел.
И в этот самый момент – дзынь-дзынь – прозвенел колокольчик над входной дверью. В кондитерскую вошла Прелестная Синьора – так Барбóне ее называл за глаза. На самом деле такой уж прелестной она вовсе не была. Это была полноватая дама не первой молодости, однако вела она себя так, будто все еще была девушкой в поре цветения. Она всегда одевалась очень ярко, но совсем не модно, а скорее нелепо, говорила много и все больше какую-то чепуху. А Прелестной синьорой Барбóне прозвал ее потому, что, о чем бы она ни говорила, все у нее было “прелестным” и “очаровательным”. Она все время пересказывала Барбóне содержание какого-то мыльного сериала, где “прелестные” девушки постоянно становились добычей коварных аристократов и бесчестных, но “очаровательных” миллиардеров. Сериал этот Барбóне никогда не смотрел, что нисколько не смущало Прелестную Синьору.
– Добрый день, молодой человек, – Прелестная Синьора загадочно улыбнулась Барбóне , как будто подразумевала что-то совсем другое.
– Здравствуйте! Что вам предложить сегодня?
– Ах, даже не знаю… что-нибудь легкое к чаю, пожалуй… – она рассеянно начала разглядывать пирожные в витрине перед Барбóне , при этом левой рукой делала некие пассы, как будто дирижировала невидимым оркестром – Только не много. Я ведь живу одна, и сегодня не жду гостей. – Прелестная Синьора выразительно посмотрела на Барбóне .
– Эклер? Они воздушные, есть разные. Какой вам?
– Да? Пожалуй… Давайте обычный. Две штуки. И шантильи, они прелестные, тоже два… И еще с фисташковым кремом, два. Взять разве еще со взбитыми сливками? Давайте парочку. И еще 4 корзинки с фруктами. И два пирожных Наполеон. И этот прелестный миндальный тортик. Нет, давайте тортик не будем. Лучше дайте мне еще 6 плюшек с корицей. И улитку с изюмом. Парочку. А хлеба тогда не надо.
Барбóне видел Прелестную Сеньору далеко не первый раз, поэтому не удивился размерам ее заказа – она почти всегда покупала половину кондитерской. Но про себя он подумал: “Хорошо, что она не ждет гостей, а то все остальные покупатели сегодня остались бы без своих любимых пирожных”.
– Вы смотрели вчера “Бремя страстей”? Но какой поворот! Просто в голове не укладывается! – Прелестная Синьора сделала большие глаза и приложила свою полноватую ручку к полноватой щеке, что должно было выражать полное изумление.
– Нет, а что случилось?
– Как, вы не знаете? Пришли результаты генетического теста. Невинная Мессалина, прелестная девушка, оказалась внебрачной дочерью старого Августа, и злой Клаудио, очаровательный, но такой недобрый, теперь не сможет на ней жениться! Но тут, как из-под земли, появляется та прелестная цыганка…
‘…Но все-таки непонятно, как одна не так чтобы очень большая Прелестная Синьора сможет съесть все эти пирожные одна,’ – думал Барбóне , пока та давала отчет о последних драматических событиях сериала, – ‘А может быть она живет не одна, а в ее доме скрываются шестеро внебрачных детей ее младшей очаровательной сестры, которые вынуждены прятаться там от своего внебрачного отца. Потому что он очень злой и хочет заставить их учиться в военной академии, а они этого не хотят, они все хотят быть исследователями и путешественниками. И вот они все договорились, что ночью один дружественный капитан возьмет их с собой в кругосветное плавание и Прелестная Синьора решила устроить им прощальный ужин…’
– …Но они еще не знают, кто придет на этот ужин!
– А кто же еще? Их внебрачный отец?
– Какой отец? – Прелестная синьора озадаченно нахмурилась.
Барбóне понял, что это про другой ужин – в сериале, который он не смотрел – и решил от греха подальше переменить тему:
– Как вам вчерашний ураган? Ужас, правда?
– Я ничего не знаю, какой ураган? – Прелестная Синьора не досказала свой сюжет и была очевидно удивлена тем, как странно Барбóне ведет беседу.
– Вчера был дождь, и град, и ветер – меня чуть не унесло в небо…
Это тема не вызвала у Синьоры особого интереса, она рассеянно кивнула и продолжила, как с новой строки:
– Вчера начали показывать повторение первого сезона. Я смотрела не отрываясь. Ах, такие прелестные фильмы можно смотреть и два раза, и три, и пять! Пойду, а то опоздаю, сегодня показывают серии с 8 по 16. До свидания, молодой человек!
Прелестная синьора снова улыбнулась так же загадочно, будто имела в виду что-то еще.
‘Какая она все-таки необычная женщина, эта Прелестная Синьора. Хотя в сущности все же неплохая. Многие люди живут в своем мире, ее мир полон прелестных выдуманных страстей и настоящих сладких пирожных. Что не так уж плохо…’ – но мысль эту Барбóне до конца додумать не успел, потому что – дзынь-дзынь – в кондитерскую зашел другой покупатель.
Это был Мытарь Нуну. Это имя Барбóне дал одному господину, который, хотя и редко покупал что-нибудь у них, в кондитерскую заходил почти каждый день, просто чтобы поговорить о чем-нибудь мало приятном и создать всем вокруг себя маленький дискомфорт. Мытарь Нуну был бодрым дедком в районе 75 лет. Роста небольшого, фигуру имел плотно сбитую, ходил в спортивном костюме. На лице у него отражалось несварение желудка и камни в желчном пузыре. Говорил он голосом лающим, зло и язвительно, решительно не одобрял все, что происходит вокруг, считал всех мошенниками и подлецами. На любую фразу собеседника реагировал одинаково: “Ну-ну…” И произносил это ну-ну он с такой интонацией, что сразу было ясно: “Этого на мякине не проведешь”.
Барбóне не очень знал, что означает слово ‘мытарь’, но оно очень хорошо подходило этому человеку: он так выматывал своими разговорами, так мытарствовал, прежде чем что-то купить, так что жить не хотелось. Но в такой хороший день, как сегодня, Пуделек не помнил плохого, он был полон радости и благорасположения, даже и к Мытырю Нуну.
– Здравствуйте! Доброго дня! – Барбóне приветливо улыбнулся
– Доброго дня? Ну-ну… – Старик посмотрел мимо Барбóне на стеллаж с хлебом. – Дайте мне ржаного.
Ржаной лежал на самой верхней полке, чтоб достать что-то оттуда Барбóне приходилось залезать на лесенку. Он уже забрался наверх и протянул лапу за буханкой…
– Это что цена? Вы хлебом торгуете или ювелирными украшениями?
Барбóне повернулся к Нуну, тот неодобрительно читал объявление на стене “Праздничные торты на заказ”. Он ткнул пальцем в цену.
– Это за самый большой свадебный торт, там 5 килограммов и украшения из фруктов и фигурки с лицами жениха и невесты из марципана.
– Марципана? Нуну… Из чего же вы делаете ваши марципаны, что нормальному человеку нужно продать глаз и почку, чтоб купить ваш торт? Вот уж свадьба, праздник так праздник.
– Марципан делают из миндаля.
Барбóне стоял на лесенке, отсюда весь зал кондитерской – витрина, полки, столики, дверь – все выглядело по-другому, как-то очень непривычно. А Мытарь Нуну отсюда казался старым гномом, совсем небольшим, даже незначительным, отсюда сверху его даже было немного жалко. “Вот если бы я был такой высокий” – подумал Барбóне , – мне было бы так просто доставать хлеб с верхней полки. И еще коробку с новогодними украшениями с антресоли дома. Было бы интересно. Протягиваешь руку и срываешь вишни с самых верхних веток. Но надо будет прорубить дома высокие двери, а то я буду биться головой о косяк”.
– Не нужно ржаного, он у вас как всегда черствый.
– Сегодня испекли…
– Сегодня? Нуну… Я отсюда вижу, что он нехороший. Не надо мне. Дайте мне лучше вот это, что это тут у вас? – Мытарь Нуну с легким омерзением ткнул куда-то в витрину перед собой.
Барбóне спрыгнул вниз – отсюда весь мир опять выглядел как обычно и мытарь Нуну был как обычно просто неприятный старик. Барбóне склонился над витриной и любезно спросил:
– Что вам здесь приглянулось?
– Приглянулось! Ну-ну… Вот это что? – Мытарь ткнул перед собой.
– Это пирожное Наполеон. Слоеное тесто и сливочный крем.
– Я знаю, что такое Наполеон, не надо меня учить. А то я сегодня уже научил кое-кого очень умного. Я спрашиваю совсем про другое – вот это что?
Мытарь Нуну теперь ткнул куда-то совсем в другую сторону витрины, чем в первый раз.
– Это миндальный торт.
– Миндальный торт? Нуну… И из чего он?
– Миндальные коржи, крем тоффи соленая карамель, ромовые цукаты и густые взбитые сливки, почти несладкие.
– Ну-ну.. Звучит отвратительно. Я помню пару лет назад купил у вас что-то со взбитыми сливками. Страшная гадость. Не смог съесть, пришлось выбросить. Ладно, дайте мне ржаного, но только четвертинку, а то с вашими ценами разоришься.
Барбóне вздохнул и полез назад на лесенку за буханкой ржаного. Дзынь-дзынь – прозвенел колокольчик над дверью. Барбóне обернулся, чтобы посмотреть, кто пришел.
… Но оказалось, что никто не пришел, это Мытарь Нуну ушел не попрощавшись.
– Ну-ну… – сказал вслух Пуделек, а про себя подумал “Это очень большое несчастье быть Мытарем Нуну и ходить по городу с вечно перекошенным от злобы лицом. Хорошо, что я родился Пуделем Барбóне и работаю в кондитерской. И еще мы скоро полетим на Луну…”
Дзынь-дзыть прозвенел звонок над дверью и… Барбóне едва удержался на лесенке, чтобы не упасть, потому что в магазинчик вошла…
– … Нет не вошла, а вступила. Или даже наступила, как весна. Как бы обрушилась. Как звуки торжественной музыки со всех сторон! Органный концерт, трубы и литавры, как шквал аплодисментов. Или как огромная радуга после дождя через все небо… – примерно так позже, вечером того же дня, Барбóне пытался рассказать Андерсену об этом удивительном событии.
Глава 8, в которой Лили Марлен нарушает диету, а Барбóне почти выдает тайну
Дзынь-дзынь прозвенел колокольчик над дверью и Барбóне , который все еще стоял на лесенке, рассеянно поправлял хлеб на верхней полке и думал обо всем сразу, вдруг оказался “пред лицом её”. Почему-то на ум ему пришло именно это странное сочетание слов, неизвестно откуда попавшее к нему в голову.
Вот еще совсем недавно ничего не было, вернее все было как всегда, а потом – дзынь-дзынь – рррраз – и все изменилось, а он оказался в центре циклона. Все вокруг завертелось в бешеном круговороте и исчезло, а тут в самом центре воронки возникла она, и он, Барбóне , оказался пред лицом её… Барбóне никогда в жизни не видел таких людей вживую. В их городе, и в других городах, где бывал Барбóне , таких просто не было. Только если на картинах, в журналах, по телевизору или в фильмах. Или во сне. Все в ней – фигура, одежда, походка, поза, лицо – все говорило за то, что какая-то богиня ошиблась сферами и – дзынь-дзынь – случайно вошла в их земное измерение через дверь кондитерской.
– Здравствуйте! – сказала она тихим глубоким голосом, неожиданно низким, бархатным, теплым. И улыбнулась как-то так, как будто она пила красное вино и гладила кота, сидя перед камином.
Барбóне не отрываясь смотрел на нее, стоя на лесенке, и не находил внутри себя ни одного слова, чтобы ей ответить. Ему показалось, что у него внутри поднялась температура и давление, и он сейчас взорвется, если сделает хоть одно движение.
– Я вас отвлекаю? Вы еще закрыты? – она говорила так, что Барбóне казалось, что это часть какой-то песни.
Барбóне немного приоткрыл рот, и спустя какое-то время снова закрыл его, но так и не смог сказать ни слова.
– Да что с вами такое? Мне уйти? – незнакомка растерянно посмотрела на дверь позади себя.
– Ннн-нет! – Барбóне , наконец, справился с собой, и это ‘нет’ вылетело из него, как пробка из бутылки шампанского – Ни за что! Наоборот!
– Как это наоборот? – она снова улыбнулась, ласково удивленно глядя на него.
– Не уйти, нет-нет. Я просто немного задумался, извините. – Барбóне на слабеющих лапах спустился с лесенки и сел на последнюю ступеньку, чтобы прийти в себя.
– Вам нехорошо? – незнакомка выглядывала поверх витрины, с тревогой глядя на Барбóне . Ее голос, тихий и проникновенный, был полон участия. Нежный аромат ее духов волнами шел по залу.
Барбóне смотрел на нее снизу вверх, сидя на лесенке, и думал, что ему очень хорошо. Он еще никогда не видел, таких красивых людей. Красивых во всем без исключения. Барбóне хотел сказать ей об этом и уже открыл было рот, но потом понял, что сказать такое он никогда не сможет. Просто потому что не знает каких-то важных слов, чтобы сказать именно это. Поэтому он просто немного потряс головой, чтобы все мысли распределились в ней более равномерно и по возможности заняли привычные места. Потом встал и смущенно сказал:
– Все хорошо, спасибо! Что бы вы хотели?
Незнакомка посмотрела на Барбóне и рассмеялась тихим низким смехом, так естественно и мило, что Пудельку показалось, что они знакомы уже давно и их связывает многое, очень важное.
– Я бы выпила кофе… Капуччино! И Вам тоже, по-моему, горячий кофе пойдет на пользу. Вы же делаете кофе? – Она оглянулась вокруг, заметила большую кофейную машину сбоку на стойке и удовлетворенно кивнула.
***
Барбóне уже совсем пришел в себя, теперь он привычно готовил две большие чашки капучино – для себя и для нее – и все время украдкой рассматривал посетительницу. Высокая, с идеальной фигурой, как у топ-модели, одетая элегантно и стильно, на высоких каблуках – Барбóне не разбирался в моде, но был уверен, что каждая вещь на ней была сделана самыми известными дизайнерами-кутюрье, и не исключено, что специально для нее. Светлые средней длины волосы, какого-то необычного платинового оттенка, выглядели так естественно и элегантно, как будто она только что вышла от своего постоянного и очень хорошего стилиста. Красивое лицо не отпускало, Барбóне хотелось снова и снова смотреть на эти выразительные скулы, резко очерченные губы, идеально ровные белые зубы, прямой нос и – главное – глаза. Большие, какой-то нереальной, идеальной формы, умные, серо-голубые, полные света и тепла, такой цвет имеет южное летнее небо в первые пять минут после заката.
– У вас тут так уютно. И такой запах… Мне кажется, что сегодня я не смогу удержать себя и сделаю что-то ужасное, чего не делала уже много лет. Я съем пирожное!
Барбóне посмотрел на нее круглыми глазами от удивления.
– Вы не ели пирожных уже несколько лет?!
Она опять засмеялась своим глубоким естественным смехом:
– Вы не знаете, что такое диета, и слава Богу. Кстати, и хлеб тоже я не ем, уже несколько лет. Когда нужно выбирать из двух удовольствий, я всегда выбираю большее. А именно, удовольствие нравиться себе, когда смотришь на себя в зеркало. Ради этого приходится кое от чего отказываться.
Барбóне поставил кофе на столик и снова украдкой посмотрел на нее. Удовольствие смотреть на нее – ради этого он мог бы отказаться даже и от пирожных. На какое-то время.
– Но сегодня я сдаюсь. Дайте мне, пожалуйста, вон ту маленькую корзинку со свежей земляникой. Кажется, она самая “полезная” из всего, что тут у вас есть.
Барбóне быстро сервировал две корзинки с земляникой, для нее и для себя – блюдце, салфетка, веточка свежей мяты, ложечка – и сам неуклюже присел к ней за столик, примостившись на самый краешек стула. Незнакомка оценивающе осмотрела пирожные и улыбнулась.
– Я неважный кулинар. В жизни не сделала ничего сложнее яичницы-глазуньи. Но всегда восхищаюсь истинным мастерством. Просто совершенство! Кто делает все это великолепие? Вы?
Барбóне смущенно кивнул.
– Вы?! Своими руками, один? Все это? – Незнакомка сделала широкий взмах рукой в сторону витрины.
Пуделек наполнился чем-то таким объемным и сложным – гордость, радость, надежда и что-то еще, чего никогда до сих не ощущал. Незнакомка откусила кусочек пирожного и теперь наслаждалась вкусом, закрыв глаза. Потом внимательно посмотрела на Барбóне и улыбнулась:
– Как вас зовут, маэстро?
– Ббб..Барбóне …
– Вам очень подходит это имя. Барбóне . А я – Лили Марлен.
Она протянула ему руку, Барбóне нерешительно взял ее и слегка потряс, не зная, что с ней дальше делать. Лили сразу не отняла руки, и засмеялась. Потом она, вернувшись к кофе с пирожным, спросила:
– А что еще интересное есть в вашем городе?
Барбóне не знал, что сказать. Он прожил в этом городе всю жизнь, и ему все тут, в принципе, было интересно. Но он сомневался, что Лили Марлен спрашивала его об этом. Он стал мучительно вспоминать, но все было не то:
– В центре можно хорошо погулять. Там магазины и разные музеи… Еще есть озеро и большой лес…
– Ну да. Я так и думала. – Лили Марлен отложила ложечку и вытерла губы салфеткой, – А чем вы занимаетесь в свободное от работы время, славный Барбóне ?
“Славный Барбóне ”. Его сердце ударило еще один раз и совсем остановилось. Ему стало очень тепло, он снова покраснел от макушки до кончиков пальцев. При этом в голове Пуделька не было ни одной подходящей мысли, чтобы поддержать приятную беседу. Ведь нельзя же сказать ей, что обычно он просто разговаривает с Андерсеном про жизнь, читает книжки из библиотеки, гуляет с Шапкой, когда у нее есть время, навещает маму… Это совершенно не подходящие дела для кого-то, кто пьет кофе с Лили Марлен. И вдруг его осенило!
– Я с одним моим другом собираюсь в экспедицию за Лу…
… И Барбóне понял, что только что он почти уже выдал ту страшную тайну, о которой должен был молчать даже под пытками врагов. Он с ужасом уставился на Лили Марлен. Она же, казалось, пропустила мимо ушей то, что он почти что сказал. Она рассеянно смотрела куда-то на улицу, через большое витринное окно, перед которым они сидели, и улыбалась – так красиво, так благожелательно, что Пудель сразу забыл все свои тревоги. Если бы можно было весь день просто так сидеть рядом с Лили, пить кофе и говорить. Барбóне все-таки постарался немедленно переменить тему.
– А вы, что вы делаете в нашем городе?
Лили Марлен посмотрела на Барбóне и вздохнула:
– Работа, работа…
– Вы – актриса? Вы на съемках тут у нас?
Она снова, улыбаясь, перевела взгляд на улицу:
– Ну да… Готовимся, пока что подбираем места…
Утреннее солнце совсем по-летнему заливало кондитерскую ярким теплым светом, Лили Марлен сидела перед Барбóне как актриса на сцене в лучах прожектора. Он понял, что не может определить ее возраст. Она легко могла быть его ровесницей, но, вместе с тем, ей также могло быть и сильно за сорок. Красивые женщины не имеют возраста. И у женщины нельзя спрашивать, сколько ей лет – Барбóне помнил уроки хорошего тона из детства, так его учила мама.
Она сделала последний глоток кофе и поставила пустую чашку на столик. В лучах яркого света что-то блеснуло на ее запястье, крошечный солнечный зайчик на секунду ослепил Пуделя.
– Ой… – вырвалось у Барбóне , он непроизвольно зажмурился.
Лили Марлен засмеялась своим глубоким теплым смехом.
– Простите, я ослепила вас. Это все мой браслет, мой талисман.
Она протянула руку, чтобы Пуделек смог рассмотреть поближе. На ее запястье был тонкий браслет светлого металла, в середине его мерцала, переливаясь оттенками серо-голубого и серебра, очень крупная жемчужина в изящной оправе.
– Когда я родилась, фея-крестная надела мне на руку этот браслет. Она сказала, что он будет расти вместе со мной и, пока я не сниму его, он будет меня хранить. Видите эту жемчужину? Это “Великая Малая Луна”, по легенде крестоносцы привезли ее в Европу из Иерусалима и почитали как большую, великую святыню. Не знаю так ли это. И почему малая? Наверно где-то есть и большая? Я никогда не снимала браслет, он рос вместе со мной. И хранил меня.
– Как интересно. А если его снять?
– Не стоит, – она вдруг стала серьезна и посмотрела на часы над дверью, – Боже мой, уже почти 10, мне нужно немедленно идти!
– Как? Уже? Почему?
– Нужно… – она улыбнулась, – Но я еще зайду к вам, чтобы выпить кофе.
– Когда?
– Вы не успеете соскучиться, славный Барбóне . До свидания, хорошего дня!
– До свидания…
Дзынь-дзынь – прозвенел колокольчик над дверью.
Вы не успеете соскучиться. Славный Барбóне . Пуделек убирал со столика и вполголоса пел что-то необычайно сложное и красивое, что само собой складывалось у него в сердце и перетекало через горло и рот в этот залитый солнцем мир. Может, быть уже завтра? Лили Марлен. Великая Малая Луна.